Патриции моё молчание не понравилось, но ничего поделать с ним она не могла. Да и я, пожалуй, тоже – что уж говорить о библиотекаре…
На следующий день, в назначенный час, мы были в шикарном доме мадемуазель Ли – в этот раз нас встречала сама хозяйка.
Она была одета вызывающим образом – короткое платье с глубоким декольте подчёркивали восточную красоту её миниатюрного тела, но с макияжем, она, пожалуй, перетрудилась.
Хотя, конечно же, любой мужчина с традиционными ценностями по достоинству оценил бы её привлекательность и набросился бы на мадемуазель при первом удобном случае. Да и меня самого удерживали лишь придуманные культурные предрассудки и присутствие Патриции.
Китаянка пригласила нас в гостиную и налила нам вина. Мы расселись по креслам. Мадемуазель Ли смотрела на меня, а Патрицию она игнорировала, как будто её и не было. Это облегчало мне задачу, скажу я вам.
– Мадам осталась довольна вашей работой, – сказала восточная красавица.
– Мы польщены, – ответила Патриция, а я не успел даже открыть свой рот.
Китаянка посмотрела на мою подругу с осуждением, но снова перевела взгляд на меня.
– Если будете продолжать в таком же духе, сможете рассчитывать на головокружительную карьеру.
– Ох, у меня уже закружилась голова! Такие перспективы! – кинула Патриция.
Мадемуазель Ли сделала глоток вина, а Патриция сделала два.
– Напомните мне, как вас зовут, – сказала Ли.
– Елизавета Сорокина.
– В прошлый раз Вы представлялись другим именем, насколько я помню.
– В прошлый раз Вы тоже выглядели более… пристойно.
Я решил вмешаться, потому что дерзкая Патриция могла всё испортить.
– Мадемуазель Ли, мы вынуждены были изменить имена после несчастного случая с одним джентльменом, невольными свидетелями которого мы стали в Майами. Мы тогда как раз возвращались из Южной Америки. Теперь нас могут искать интернациональные полицейские, и нам бы не хотелось, чтобы нас нашли.
– Да-да. Я слышала. Какой-то джентльмен подавился очками в ресторане.
– В сортире. Сначала он испортил дорогой костюм другого джентльмена, а потом подавился и сдох, – уточнила Патриция.
– Бывает, знаете ли, – сказал я. – Я теперь тоже не Гроот, а Ибн Сина. Ничего страшного, полагаю. И под этим именем тоже можно делать добрые и полезные дела.
– Несомненно, – сказала китаянка и погладила свой бокал с вином.
– А Вы для чего нас пригласили? – спросила Патриция.
– Похвалить.
– Похвалили? Мы можем идти?
– Вас я не задерживаю. Если торопитесь, то идите. А мы с мистером Гроотом, простите, Ибн Синой, обсудим новое задание.
– Я, пожалуй, останусь. Ведь это задание для нас двоих, не так ли?
– А я полагаю, что он и один справится. Он уже доказал, что он – лучший, – сказала китаянка и посмотрела на меня так, что я почувствовал как по моей коже побежали мурашки.
– Да пошла ты! – сказала Патриция, встала и зашагала к двери.
У двери она остановилась и посмотрела на нас с мадемуазель Ли.
– Ибн Сина, я буду ждать тебя в гостинице! – сказала она и ушла.
Я почувствовал некоторую неловкость, но китаянка развеяла её с необыкновенной лёгкостью.
– Не берите в голову, – сказала она. – У неё месячные.
Я подумал, что раз так, то всё к лучшему.
– Я налью Вам ещё вина, – сказал я.
Я наполнил бокалы и осушил свой одним глотком.
– Любите вино?
– Да. И красивых, но умных женщин тоже.
– Неужели. А эта «красотка» не ревнует? Кто она Вам?
– Деловой партнёр. Работаем вместе. Сотрудница, стало быть.
Теперь уже мадемуазель Ли выпила своё вино одним глотком.
Это был знак, и я решил действовать.
Я встал на свои ноги и подошёл к китаянке, а она поставила свой бокал и тоже встала на ноги.
Я тогда разволновался, потому что опасался провала. Да и мысли о Патриции давили на Якоба Гроота.
– Вы самая красивая китаянка, каких я только видел. Нет, не китаянка. Вы самая прелестная из девушек, каких я только видел. И это платье Вам очень идёт!
– Значит, туфли ни к чёрту?
Мой бокал выпал из руки и тут же разбился.
Я притянул мадемуазель Ли к себе и поцеловал – она не сопротивлялась, а я перестал волноваться.
Я поднял девицу на руки и поинтересовался, где в доме спальня, потому что ничего другого мне в голову тогда не пришло.
Китаянка кивком головы указала мне путь и я, с мадемуазелью на руках, поспешил искать кровать.
Нужно сказать, китаянка старалась мне понравиться и местами превосходила других моих подруг в искусстве телесной близости. А строптивая Патриция могла бы кое-чему поучиться у мадемуазель Ли.
Китаянка уговорила меня остаться на ночь, и я не упорствовал, потому что она мне понравилась.
Да и нужно было выполнить задание Каннингема – встроить в девушку микрочип, наконец.
Кроме того, у меня были обязательства перед наркотической баронессой, которые я собирался выполнить, чтобы получить деньги, и чтобы в Южной Америке забыли о существовании Патриции. Я не хотел терять боевую подругу – она была мне самым близким человеком, и я верил ей, как самому себе.
Мадемуазель Ли имела привычку курить в постели сигареты, и мне это не нравилось, но я помалкивал в тряпку.
– Я тебе нравлюсь? – спросила меня китаянка и затянулась едким дымом.
– Да, – ответил я и не соврал.
– Ты хотел бы со мной встречаться?
– Я мечтаю об этом.
Мадемуазель затушила свою сигарету, залезла на меня, и в очередной раз убедила меня в своей женственности.
Что ни говори, но та ночь была одной из самых незабываемых в моей долгой жизни – я тогда устал, как загнанный конь.
Во время одного из перекуров, китаянка поинтересовалась у меня о делах Каннингема.
– А как дела у мистера Каннингема? – спросила она. – Не болеет?
– Нет, слава богам! Здоров, как бык!
– Я хочу, чтобы ты побольше рассказывал мне о Каннингеме.
– А что тебя интересует?
– Над чем он работает, с кем встречается, какие у него планы? Мне всё о нём интересно!
– Отчего такой интерес к простому учёному и скромному предпринимателю?
– Это не простой учёный! Это великий человек! И, как все великие люди, он не может не вызывать интереса, не так ли?
Или китайцы такие наивные, или я не знаю, как объяснить детскую непосредственность мадемуазель Ли, потому что тупой коровой она не была – можете мне поверить.
Вероятно, таким нетривиальным способом китаянка хотела перетянуть меня на сторону Мадам, чтобы я доносил на профессора и плясал под мадамову дуду, но я, конечно же, не пошёл на дешёвом китайском поводу. Вовремя раскусить замысел врага – половина победы, скажу я вам.
Но всё же я пообещал делиться с китаянкой информацией о Каннингеме в обмен на наши встречи, чтобы не вызвать лишних подозрений, и принялся ждать, пока она уснёт, чтобы завершить свою добрую миссию.
И мадемуазель Ли таки уснула. Прав был Каннингем – китайцы спят так же, как и все остальные люди.
Я выждал пару-тройку часов, чтобы сон китаянки окреп – не хотелось оконфузиться перед красивой девушкой, знаете ли.
Затем я достал чудесный аппаратус Каннингема, вставил в нос мадемуазель Ли и нажал туда, куда показывал профессор. Аппаратус щёлкнул, китаянка дёрнулась.
В полутьме я всё же заметил, как непослушная деталь отлетела-таки от прибора и скрылась в комнате. Как вы, вероятно, помните, оставлять её в доме было нельзя, поэтому я включил фонарик в своей телефонной машине и принялся ползать по полу с надеждой обнаружить маленькую, но дерзкую детальку.
Мои поиски затянулись, и я начал нервничать, потому что китаянка принялась ворочаться и постанывать. Она даже ворчала, но на китайском языке.
Не знаю, было ли это связано с подключением чипа к зрительным и слуховым нервам, или ей снился душераздирающий сон, но библиотекарь принялся паниковать. А вот мистер Ибн Сина сумел-таки сохранить своё спокойствие.
И когда я, наконец, нащупал потерянную деталь, мадемуазель Ли проснулась.
– Кто здесь? – спросила она басистым голосом.
Я принял было его за голос охранника, но китаянка включила лампу на прикроватной тумбе и заговорила в обычном для неё тембре.
– Якоб, что ты делаешь? – спросила она.
– Захотел в туалет и уронил телефонный аппаратус, а в темноте его сразу и не найти. Почему бы им не обрабатывать трубки фосфором, чтобы они светились?
– Ты куда-то хотел позвонить?
– Нет, хотел посветить себе, чтобы не…
– Ай! Якоб! Откуда кровь? Вчера её точно не было! – закричала мадемуазель Ли.
Она сидела на кровати и смотрела на красные кровавые пятна, которые появились на простыне и подушке.
– А, это пустяки! Кровь из носа. У тебя пошла кровь из носа, – сказал я и показал китаянке на свой нос.
Мадемуазель Ли вскочила на свои ноги и побежала в уборную. Пока она плескалась, я спрятал деталь и сам аппаратус в карман штанов и начал собираться.
Девица вышла в халате, со смытым напрочь макияжем и с ватой в ноздрях.
– У меня никогда не шла кровь носом, – сказала она уже знакомую мне фразу.
– Это бывает. Я уже такое видел. Ничего страшного. Пройдёт.
Я обнял мадемуазель, и она успокоилась.
– Я до сих пор не знаю твоего имени, – сказал я.
– Меня зовут Ниу.
– Мне пора, Ниу.
– Через неделю у тебя будет новое задание. Будь готов! Мадам нельзя огорчаться – у неё портится настроение и она начинает чихать на всех и отдавать людоедские приказы. Недавно она приказала отрезать хвостик одному из своих слуг и заставила его съесть своё сокровище на её глазах.
Меня передёрнуло от такой жестокости, и я пообещал как следует подготовиться.
– Я буду ждать тебя послезавтра, – сказала Ниу напоследок. – Приготовлю кое-какие игрушки для нас.
Мне нравилось играть ещё с детства, и я пообещал прибыть.
Когда я вернулся в гостиницу, Патриция не спала. Помню, это меня расстроило, потому что до завтрака была ещё пара-тройка часов.
– Ты переспал с этой китайской куклой? – спросила меня Патриция.
– Ничего не было, Патриция. Я был у профессора. Он срочно вызвал меня, чтобы обсудить наши манёвры. Мы же на войне – ты, надеюсь, не забыла?
– Я тебе не верю! Почему ты не хочешь сказать мне правду?
Я хотел сказать Патриции правду, но не мог. Или-таки мог? Или не хотел? Честно сказать, я уже не помню.
– Но почему ты не хочешь мне поверить? Разве я обманывал тебя когда-нибудь?
– Всегда приходит первый раз. А после него уже не остановиться!
Я подумал тогда, что это другие не останавливаются, а я-то остановлюсь.
– Я позвоню профессору.
– Патриция, мне кажется, мы должны доверять друг другу, – сказал я и отобрал у девушки телефонную машину.
– Ладно. Но если ты переспал с этой долбаной китайской шлюхой, то ей не жить!
Если Патриция отомстит Ниу и лишит-таки её жизни, то моя ночная работа уйдёт на смарку, подумал я тогда – ведь профессор не сможет воспользоваться своим изобретением. Зачем что-то изобретать, если потом этим не пользоваться?
– Что за шантаж? Она нужна нам, чтобы расправиться с Мадам.
– Плевать я хотела на вашу Мадам! И на тебя, и на профессора!
– Тише! Видимо, мадемуазель Ли права.
– Как раскрашенная сучка может быть права? В чём?
– Она сказала, что у тебя месячные. Это многое может объяснить.
Патриция успокоилась и села на кровать.
– У меня нет месячных. Потому… потому что у меня будет ребёнок.
Я тоже присел рядом со своей боевой подругой.
– От кого? – спросил я после недолгой, но всё же паузы.
– От тебя…
– Это точно?
– Точнее не бывает.
В тот момент я не знал радоваться мне или огорчаться – дети не входили в планы Якоба Гроота, но я любил Патрицию. На всякий случай, чтобы подбодрить девушку, я изобразил радость.
– Это прекрасная новость! Патриция, где шампанское?
– Мы его выпили.
– Не беда! Мы закажем ещё!
– Сейчас семь утра.
– А разве для счастья нужно какое-то определённое время? Я готов быть счастливым даже в семь утра! – сказал я и заказал три бутылки шампанского.
Патриции я позволил выпить не более пары-тройки бокалов, потому что девицам в её положении лекари, как правило, запрещают злоупотреблять всем подряд. И если же мне суждено было получить потомка, то пускай он родится здоровым, полагал я. Но сам не воздерживался, потому что «Мадам Клико» – лучшее шампанское вино во Вселенной.
Я поцеловал Патрицию.
– Ты самая красивая из всех, кого я встречал.
– Не льсти, засранец!
– Это правда! Нет! Это правда, помноженная надвое, то есть – истина!
– А сучку я всё равно прикончу!
Я знал, что у Патриции слова, зачастую, не расходились с делами, поэтому начал переживать – ведь этот необдуманный поступок мог привести нас к краху.
– Патриция, не нужно этого делать. Мадам выйдет из себя и мы можем пострадать. Подумай о ребёнке, наконец.
Патриция обещала подумать, но волноваться я всё же не перестал.
Весь день мы провели вместе. Мы гуляли, ужинали фазанами и строили планы для ребёнка. Я позабыл и о Мадам, и о мадемуазели, и даже о Каннингеме.
Но на следующий день он напомнил о себе звонком – профессор пригласил нас к себе, и мы не стали отказываться от очередного визита к выдающемуся учёному.
– А… друзья мои! Рад вас видеть! Проходите, садитесь!
Мы сели в мягкие профессорские кресла, а Каннингем закурил ароматную сигару.
– Патриция, ничего, если я покурю? Голова не закружится?
Такой вопрос удивил нас, но я-то догадался, в чём было дело.
– Курите, профессор. Зачем же из-за нас лишать себя удовольствия? – сказала Патриция.
– Да. Я без сигар не могу. Коньяка сегодня предлагать не буду – мне нужно быть в отличной форме – я ещё не закончил работу над докладом, а скоро конференция. Да и вам лучше воздержаться, не так ли?
Мы промолчали, а я взгрустнул.
– Я на несколько дней оставлю вас. Поместьем будет управлять Батлер. Я доверяю ему, так что… Ах, да! Чуть не забыл! У нас новый клиент! Я подумал, что война войной, а отказываться от пары миллионов не с руки. Тем более, что они сами плывут к нам, причём на всех парусах. Как вы считаете?
– Мистер Каннингем, вы как всегда правы! – сказал я.
– Не преувеличивайте. Так что, как вернусь – приступим. Вам придётся снова прокатиться в Италию. Сейчас это у нас модное направление, как видите. Но на этот раз – эпоха Ренессанса. Клиент мечтает познакомиться с Леонардо. Ну или с Микеланджело, на худой конец. Так дадим же ему такую возможность!
– Дадим. Отчего не дать?
Мы попрощались с профессором, а он поправил свой чёрный, как смоль, парик.
С лестницы мы услышали привычную фразу Каннингема.
– Батлер, неси коньяк, дружок! – крикнул он.
11
На следующее утро я проснулся один, и это меня удивило.
Я позвонил Патриции, но она не ответила. Профессору я звонить почему-то не стал.
Я заподозрил неладное и позвонил мадемуазель Ли, но она тоже отмалчивалась.
Тогда я позавтракал и засобирался на поиски своей боевой подруги. Я даже попросил богов, чтобы они ниспослали Патриции благоразумия и чем-нибудь отвлекли от необдуманных поступков.
Что-то подсказало мне, что начинать поиски следует с особняка Ниу.
Я приехал к дому китаянки на таксомоторе и позвонил в дверь. Но никто мне не открыл, и даже не ответил на мой звонок. Тогда я крикнул, но опять-таки остался без ответа.
Я подумал, что все спят, и поколотил в дверь своими руками, а потом и ногами.
Я предположил, что особняк либо пустой, либо все внутри него умерли. Второй вариант пугал меня не на шутку, потому что Патриция, хоть и выглядела хрупкой и женственной, но могла с лёгкостью устроить смертельную тишину.
Я обошёл особняк и заметил с обратной его стороны, на первом этаже, приоткрытое окно.
– Эй, есть кто в доме? – крикнул я в окно.
Так как никто не отозвался, я полез внутрь, но без приглашения.
Это было окно кухни – на стене я разглядел сковородки и засушенные травы.
Я спрыгнул на пол, но пол почему-то оказался мягким.
Я посмотрел под ноги и увидел тело человека в белом халате и в белом же колпаке. Я подумал, что, возможно, это повар мадемуазели Ли. Но почему он лежал? Не хотелось верить в то, что это Патриция помогла повару с незапланированным отдыхом на кухонном полу.
Возможно, он стряпал обед, но у него случился сердечный приступ. Такое тоже бывает – можете мне поверить. Один мой повар так и скончался. Причём, все приступы случались у него за приготовлением обедов на три персоны, пока последний, четвёртый, не отправил беднягу в глубокую могилу. А ведь я даже не повышал на него голоса! Потому что поваром он был превосходным, и фазанов жарил так, как никто не жарил ни до, ни после него.
Я проверил пульс лежащего слуги и выяснил, что тот повар был живым.
Я выдохнул с облегчением и решил проверить весь особняк.
Огромного, как скала, охранника я нашёл рядом с лестницей, но ему повезло не так, как слуге-повару, – было похоже, что ему перегрызли горло. Он сидел у стены, перестал дышать, и красной кровью уже истёк – перепачкал всё вокруг себя – и лестницу, и пол, и стены.
Я с аккуратностью, чтобы не испачкать дорогие туфли и брюки, обошёл красную кровавую лужу и начал подниматься по лестнице на второй этаж.
– Сучка! Шлюха! – услышал я сверху знакомый голос, но не обрадовался.
Это кричала Патриция! В этот момент все сомнения улетучились, я разозлился и поспешил с подъёмом.
Я вбежал в спальню мадемуазель и увидел неприятную для себя картину: Ниу болталась на верёвке, голая, с кляпом и вниз головой, а рядом с ней стояла Патриция со шваброй в руке. Этой шваброй она, как я понял, не вытирала пол, а побивала китаянку. А на губах Патриции, и правда, была кровь – мне это не понравилось, потому что выходило за наши рамки.
– Патриция, что ты делаешь? – крикнул я.
– Рассказываю этой сучке о тонкостях культурного поведения в Европе!
Я отобрал у Патриции швабру и швырнул её в дальний угол.
– Ты с ума сошла! Где ты взяла верёвку?
– Наш портье дал! У него много всякого полезного хлама.
Да, надо признать, что наш портье был славным малым, и выручал каждого, кто обращался к нему за помощью.
– Но зачем? Зачем этот цирк?
– Чтобы знала с кем имеет дело! Она заслужила!
Я решил попытаться примирить дам – снял китаянку и развязал верёвку, а Патриция мне не мешала.
– Кляп хоть оставь! Не хочу слышать её долбаного писка!
Я оставил кляп, но развязал мадемуазели руки, и она сама вытащила кляп из своего рта.
– Я урою тебя, лошадь! – крикнула китаянка, бросилась в атаку на Патрицию и вцепилась в её длинные светлые волосы.
Я поначалу пытался их разнять, но у меня ничего не вышло. Честно признаюсь, я не знал, что мне делать, и поэтому решил довериться судьбе.
Я отошёл к окну и принялся ждать окончания женского поединка.
А тем временем Лондон снова погрузился в мрачное состояние, которое принесли с собой чёрные, как парик Каннингема, тучи, и на стекле появились первые капли.
Прохожие боялись промочить свою нехитрую одежонку и спешили укрыться под навесами или деревьями. Водители повозок оповещали о непогоде звонкими сигналами, а я слушал звуки глухих ударов и трудной возни. А потом был хрип, и всё стихло.
Я обернулся и увидел то, что и ожидал увидеть. Патриция сидела рядом с телом китаянки, а у мадемуазели Ли с горлом случилась такая же беда, как и у грозного охранника на первом этаже.
Я подошёл к Патриции.
– Ты освоила новый приём?
Патриция посмотрела на меня.
– Почему ты мне не помог? – спросила она.
– Потому что я знал, что ты выживешь.
– Она не была самой слабой китаянкой на свете.
– Я знаю. Она была крепкой и выносливой, но она не носила под сердцем ребёнка, – сказал я и поцеловал Патрицию, но в щёку.
В поединке двух женщин всегда победит та, которая готовится стать матерью. И вообще, она перегрызёт горло любому, кто встанет у неё на пути. А вот в поединке двух беременных женщин исход известен лишь богам, и можно делать ставки.
– А почём ты знаешь, что она не носила? Может, и носила. И может, даже твоего! – сказала Патриция
Я в это не верил – вряд ли мадемуазель Ли захотела бы иметь ребёнка от первого встречного красавца.
Да и нужно ли было об этом думать тогда? Ведь всё обошлось, и мы были живы.
– Не говори долбаной ерунды! Смой кровь с губ, а то распугаешь добрых лондонцев, – сказал я.
Но тут мне позвонил Каннингем.
– Якоб, знаешь, кем оказалась наша милая мадемуазель Ли?
– Шлюхой?
– Нет, мой мальчик. Она – дочурка самой Мадам! Хотя, что лучше – я не знаю.
Я удивился и испугался.
– Но мы можем использовать это в своей игре, – продолжал профессор. – А всё-таки хорошо, что я придумал засадить девице свой микрочип!
– Профессор, боюсь, мы не сможем использовать новые знания с выгодой для себя.
– Что такое? Почему? Якоб! Якоб! Почему молчишь? Что случилось?
Я не знал, как сказать Каннингему о том, что произошло с китаянкой.
– Она… Она…
– Что с ней?
– Она скончалась, мистер Каннингем.
– Как скончалась?
– Скоропостижно, не иначе.
– Что ты мелешь, Якоб? Вы с ума там посходили, что ли?
– У неё пошла кровь горлом, и она умерла.
– Убили? Вы лишили жизни мадемуазель Ли? Якоб! Отвечай!
– Ну, как Вам сказать… В состоянии аффекта… Она заставила Патрицию выйти из себя.
– Что вы наделали? Как я посмотрю в глаза Мадам? Да и не будет у меня такой возможности! Мне конец! И вам тоже! А моя конференция?!
Профессор перешёл на крик и точную матерную ругань, искусством которой владеют лишь учёные мужи, а на кровати зазвонил китайский телефон. Я подошёл к кровати и прочитал на телефонной машине «Мать моя».
– Профессор, она звонит. Что делать?
Каннингем перестал ругаться.
– Как что делать? Сваливать! И подотрите за собой! Всему надо учить!
– Но куда сваливать? В гостиницу? Может, лучше избавиться от тел – выбросить их в Темзу и прикинуться дурачками?
– Якоб, как я смог нанять тебя на долбаную работу? Некогда возиться – вас наверняка видели там! Ты не у Стейвесанта на пирогах – сейчас везде понатыкали чёртовы камеры! Ты этого не знаешь? Ко мне! Езжайте ко мне! Срочно!
– Патриция, профессор приглашает нас к себе, – сказал я.
Мы засобирались – я протёр швабру, а Патриция всё остальное.
В спешке она забыла смыть кровь с губ, и водитель повозки поинтересовался странным видом моей спутницы.
– Что с Вашими губами? Пошла кровь горлом? – спросил он как опытный лекарь.
– Не у меня.
– Она шутит. Она – актриса из «Голубого глобуса». Это грим для спектакля про вампиров, – сказал я.
Водитель с пониманием закивал головой, а Патриция вытерла свой рот рукавом.
Остаток пути мы молчали.
Профессор был вне себя, и даже кричал, и не поправлял свой парик, а мы с Патрицией стояли перед ним и смотрели в пол, как нашкодившие кролики.
– Что вы наделали? Кто вам позволил, чёрт побери? Что за самодеятельность? Вы поставили под удар не только меня и себя, но что самое страшное – научный прогресс! В моём лице, конечно. Вы это понимаете?
Каннингем налил себе коньяка и выпил.
– Что теперь делать? Я вас спрашиваю! Теперь за мою жизнь никто не даст и ломаного биткойна!
– Может…
– Никаких «может» быть не может! Нужно бить в точку, белке в глаз! У нас больше нет права на ошибку!
Профессор подошёл к Патриции.
– Патриция, это в твоём-то положении! Я в очередной раз убеждаюсь, что человеком правит не разум, а его животные инстинкты и сиюминутные желания. К счастью, большой учёный, такой как я, может себе позволить управлять инстинктами и довериться холодному разуму.
Я тоже разволновался и попросил у профессора коньяку.
– Батлер, принеси коньяк этим маньякам! Но не наполеоновский, а долбаный «Энси»! Ви Эс! Я всё понимаю, но перегрызать горло зубами – это… Да, жуткое зрелище.
Я выпил коньяку, Патриция тоже, а Каннингем закурил свою вонючую сигару.
Повисла пауза.
– Мне нужно отдохнуть и подумать пару-тройку лет. К счастью, я вчера нашёл дырку на своём участке – далеко ходить не придётся. Что ни говорите, а девятнадцатый век – лучшее время для удачных идей! Пейте коньяк, я скоро вернусь!
Каннингем ушёл думать, а мы расселись в мягких креслах и попивали «Энси».
– Зачем ты пьёшь? Это может повредить эмбриону, – сказал я.
– Нас завтра может уже не быть. Мадам не оставит нас в живых, неужели ты не понимаешь? И эмбриона тоже прикончат вместе с его неразумной матерью. Так что пускай он узнает вкус хорошего коньяка.
– Что за настроение? Патриция!
В тот момент во мне пробудился родительский инстинкт, и я готов был до последнего защищать своего эмбриона, и даже перегрызть кому-нибудь горло, если будет нужно.
– Мы выживем! Я не позволю какой-то там китайской каракатице лишить нас нашего единственного эмбриона!
Патриция посмотрела на меня с восхищением.
– Отлично сказано! – сказал профессор.
Он входил в кабинет и улыбался.
– Мы будем сражаться, друзья мои! Да, Патриция оплошала – с кем не бывает? Она же человек, да к тому же женского пола! Но это не значит, что на нас можно ставить кресты!
Каннингем выпил коньяк из нашей бутылки и сплюнул.
– Тьфу! Как вы это можете пить? Батлер, дружок, принеси-ка нам наполеоновского, а эту бурду уноси!
Пришёл рыжий Батлер с коньяком и поменял бутылки.
– Я вот только что прожил четыре года как простой сапожник, и как будто заново родился! Нужно быть ближе к простому народу – это однозначно. Такая встряска просто необходима для трезвости ума и ярких впечатлений! Кстати, матерятся сапожники ровно так же, как и все остальные булочники, дояры и всякие там полотёры. Но так, как матерятся физики – не матерится никто, друзья мои! Лучше всех, по моему глубокому убеждению, заряжал Ньютон. Помню, как-то обсуждали мы с ним его прелестные законы, так он так распалился – не любил критику, хороняка, – что его мудрые и точные выражения до сих пор теребят моё скромное воображение. Вот так! А вы говорите – «ботаники». Физики – не «ботаники» – это лучшая часть многострадального человечества, поверьте!
Мы поверили.
Нужно сказать, у меня это не вызвало затруднений, потому что я всегда испытывал уважение и зависть к настоящим учёным, в особенности к физикам вкупе с добрыми математиками.
– Но как мы будем сражаться, мистер Каннингем? – спросил я. Мадемуазель Ли наверняка уже нашли.
– Ты прав, Якоб. Что-то я заболтался. Нам нельзя терять времени! Спрячемся, затаимся на моей яхте – она сейчас в Шотландии. И, по-моему, Мадам о ней не знает.
– И всё? Это Ваш план? – спросила Патриция.
– Тебе он не нравится? Но мне кажется, лучше провести время на яхте уважаемого джентльмена, чем получить свинец в лобную долю или съесть своего приятеля на глазах у старой пигалицы.
– Мадам заставляет есть людей? – спросила Патриция и ужаснулась.
Вопрос моей подруги поставил учёного в тупик.
– Дружить можно не только с людьми, – сказал он после того, как подумал. – Но сейчас не об этом. Нужно спрятаться! Эта мысль пришла сапожнику на третий год раздумий. Поверьте, я всё взвесил и произвёл необходимые математические расчёты.
Если учёный говорит, что всё просчитал и вычислил, то ему можно верить.
Настоящий физик зря трепаться не станет, и вводить других людей в заблуждение – не в его правилах, знаете ли.
– Но что будет с Вашим поместьем? Мадам камня на камне может не оставить! Или сжечь его вместе с Батлером!
– Я думал об этом. Знаете, сколько стоит этот дом? Вам лучше и не знать, а то будете завидовать старику. Лишиться его я не желаю. Я столько вложил в него и денег, и сил, что… Да и моя коллекция – она бесценна! И Батлер – верный слуга. Таких слуг днём и с огнём не найти!
Огненно рыжий Батлер казался мне тогда симпатичным малым.
– Можно взять Батлера с собой на яхту, – предложил я.
– И оставить дом без присмотра? Якоб, думай что говоришь!
– Но как же быть? Можно нанять охрану.
– Охрана Мадам не остановит – они перережут всех во сне. Я вот что придумал: я свяжусь со своим недвижимым агентом и скажу, чтобы он, как будто случайно, позвонил Мадам и предложил ей купить моё поместье за гигантскую сумму денег. Она, конечно, посчитает цену завышенной во много раз и бросит трубку. А он тогда перезвонит ей и скажет, что если бы дом не стоил столько, то Каннингем, то есть я, не стал бы страховать его на… ну, эта сумма ещё больше. Это легко проверить – дом застрахован. Мадам не станет сжигать Батлера, чтобы я не смог получить огромную страховку. Как вам моя идея?
– Она прекрасна! – сказал я.
– Да. Я тоже так считаю. Не зря я шил сапоги целых четыре года! Кстати, как у вас с обувью? Могу сшить вам уникальные штиблеты по индивидуальному заказу и в короткие сроки. Только кожу нужно подобрать подходящую.
Мы отказались от предложения профессора с вежливыми, но глупыми отговорками, потому что сомневались в способности Каннингема переплюнуть аппенинских обувщиков, к добротным поделкам которых мы успели привыкнуть за время сотрудничества с учёным предпринимателем.
– Напрасно. Туфли, которые смастерил талантливый учёный, лучше носятся. И дороже стоят, кстати! Русский Менделеев в свободное от своих реакций время не брезговал производством кожаных чемоданов! И его товар разлетался по миру горячими пирожками! Потому что учёный всегда использует научный подход в любом деле, будь то дойка коров, выпекание булок или вышивание крестиком…
– Мистер Каннингем, мы отвлекаемся от своего спасения. Если нужно бежать в Шотландию, то я почти готова, – сказала Патриция.
– Ты права, детка, как всегда. Несчастный случай с мадемуазель Ли не в счёт. Но почему «почти»?
– Я бы хотела привести себя в порядок.
– Патриция, ты всегда в порядке! У нас нету времени на запудривание носиков! Китайская стерва уже строит планы по нашему уничтожению! Хочет стереть нас в порошки, не иначе. Сучка! Уж я-то её знаю! Я сейчас улажу с агентом и проинструктирую Батлера, а вы спускайтесь к лимузину. Нет! Лучше вызовем таксомотор. Да, и возьмите в том шкафу растворитель Каннингема – он может нам пригодиться.
Я взял пузырьки с растворителем и пистолет для впрыскивания чудесной жидкости в плоть, а Патриция успела-таки принять холодный душ.
– Так. Я готов. Агент у меня высококлассный – сделает всё, как надо, и за долю малую, – сказал Каннингем. – Старуха не станет сжигать Батлера!
На таксомоторе мы доехали до вокзала и на поезде умчались в старую добрую Шотландию.
12
Когда мы прибыли к морю, стояла солнечная, но безветренная погода.
– Как хорошо! Люблю солнце и Шотландию! Жаль, приходится жить в обтуманенном Лондоне. И хорошо, что есть дырки – можно отвести душу! А здесь очень красиво! Сейчас увидите! – сказал Каннингем, когда мы садились в шотландский таксомотор.
Шотландские таксомоторы ничем не отличались от лондонских, но извозчики в них любили потрепаться своими языками.
– Вижу, что не местные. Надолго к нам? – спросил извозчик.
Он был маленького роста и едва доставал до педалей своего драндулета. И если я не считал его карликом, то лишь из-за его высокой кепки с нецензурной надписью, которую он натягивал на свои большие уши.
– Но почему это тебя интересует, мой маленький друг? – спросил ушана профессор.
– А недавно тоже подвозил одного. Оказался профессором, уважаемым джентльменом. А сам взял, да разделал своего голубого приятеля ржавой ножовкой. И выбросил по частям в море. Но пил джин – не просыхал – это его и спалило. Я тоже люблю джин, но знаю меру! А тот зенки залил и свалился с пирса в море, когда скидывал туда мешки с приятельскими руками. Или ногами – не помню. Но не с головой точно – он спрятал её в сливной бачок. Так вот. Свалился, значит, с пирса и начал вопить – требовать спасения. Его спасли, а мешки выловили. Жуткая история, не правда ли?