По дороге к счастью

В указанный день у водоема Людку снова ждала водовозка. Тот же солдат-водитель поздоровался с девушкой, с ожиданием посмотрел ей в лицо, но оно было совершенно спокойным. Ни о чем не спрашивая и ничего не говоря, она отдала ему конверт. Парень взял послание, попрощался, вернулся на свое место в машине, громко захлопнул дверь кабины, и старенький транспорт скрылся в том же направлении, что и в первый раз.

В изнеможении Людка присела на борт бассейна и глянула вглубь водоема. Он, как всегда, был пуст. Ничего! Только нанесенный ветром сор укрывал его днище. Ей почему-то в голову пришла мысль, что ее душа сейчас – это тот же бассейн, пустой и замусоренный. Только бассейн был таким от людского равнодушия, а ее душа – от людской подлости и низости. В ней, в ее нежной девичьей душе, поселились самые отвратительные чувства – отчаяние, злость, ненависть. Она ненавидела себя за доверчивость, наивность, глупость, влюбчивость. Она злилась на себя за веру в людей, в их честность, правдивость, порядочность. И она была в отчаянии оттого, что изменить в себе что-то, как и этот несчастный бассейн, вряд ли сможет.

Людка встретилась с Борисом еще раз, но эта встреча отдавала таким холодом, как декабрьский ненастный вечер. Панкратов очень хотел узнать, кто же передал ей фото. Но сказать ему об этом девушка не могла, потому что сама этого не знала, а если бы знала, то, конечно, не сказала. Ей было неизвестно имя человека, спасшего ее от унизительной связи, но испытывала к таинственному доброжелателю искреннюю благодарность. Значит, не все солдаты негодяи. Таких, как Панкратов, единицы. Нельзя по ним судить обо всех ребятах, надевших военную форму.

Глава 18

Парень-загадка

Василюк Александр появился в Караулбазаре летом. Как позже узнала об этом Людка, он был единственным сыном и первым ребенком в многодетной семье мастера эстакады Григория Антоновича Василюка. Электрик по образованию, он работал в той же организации, что и Никитина, часто с бригадой ездил на участки и иногда по пути в цех заворачивал с ребятами на нефтеналивную станцию. В один из таких заездов и увидела его наша лаборантка, в это время выполнявшая обязанности оператора вместо заболевшей Анны Семеновны.

– Григорий Антонович, кто этот веселый парень, с которым вы только что говорили? – поинтересовалась она у начальника, сидя в операторской и выводя в журнале приходов цифры.

Беседу мужчин она подсмотрела случайно, когда вышла из помещения и направилась к резервуарам. Кстати, парень тоже заметил ее: блеснул в ее сторону заинтересованным взглядом. И как только она и Василюк-старший вернулись на свои места в операторской, решила выяснить, кто этот новичок, которого она уже видела в поселке.

– Что, понравился? – хитро взглянул на девушку мастер.

– На вас похож.

– Ишь, глазастая какая! Это мой сын, Сашка. Заехал с парнями по дороге с «Шурчи». Жара-то, видишь, какая! Чуть от жажды не померли.

– У вас еще есть дети?

– Еще две девчонки – Нинка и Машка, – ответил мужчина, затем пристальней глянул на сотрудницу и спросил: – Тебе сейчас сколько лет?

– Семнадцать.

– А моим дочкам по шестнадцать. Так что можете подружиться. Заходи к нам в гости, познакомишься с ними. И жена моя, Надежда Богдановна, будет рада.

– Хорошо, как-нибудь в выходные зайду.

И зашла. Может, не очень хотела – стеснялась парня, но мастер при случае все приглашал и приглашал, так что отказаться было неудобно. Когда девушка заявилась к Василюкам, вся семья была в сборе. Григорий Антонович представил ее семейству и удалился на работу – пришел состав цистерн, начиналась заливка.

Жена Антоновича, приветливая женщина с пронзительными серыми глазами, поила детей и гостью чаем и расспрашивала Людку о ее семье, о ней самой. Нина и Мария, очень похожие на отца, с интересом слушали. Сашка прихлебывал ароматную жидкость, поглядывал ясными материнскими глазами и улыбался.

Первоначальная скованность побуждала гостью отвечать на вопросы односложно, но теплая атмосфера за круглым столом растопила смущение и зажатость девушки, и она, порозовевшая от выпитого чая, внимания женской половины Василюков и присутствия довольно симпатичного парня, успокоилась и разговорилась. Провожали ее все дети Антоновича.

В ближайший вечер отдыха Александр, уже как знакомую, пригласил ее на танец, затем вызвался проводить домой, и Людка согласилась: сердце ее было свободно, ни о ком не тосковало – все ее кавалеры остались в прошлом, а молодая кровь кипела и искала объект обожания.

С сестрами Василюка она тоже подружилась. В выходные вчетвером молодежь бродила по поселку, хохотала над случайными нелепостями, шутками, фотографировалась. Когда аппарат оказывался в руках у Александра, девчонки хихикали, из ложной скромности просили их не снимать, прятались друг за друга, за деревья, а парень щелкал и щелкал неутомимым прибором, дразнил сестер и Людку и ловил их все дурашливые позы. Так и вошел он в жизнь Никитиной.

Странный это был человек. Никогда нельзя было понять, о чем он думает, что чувствует, что у него за душой. На все Людкины высказывания отвечал улыбкой тонких губ, каким-то коротким смешком и словом «да». Эти растянутые губы и хохоток производили ощущение неопределенности. Они, казалось, выражали удовольствие и веселье, но такие, какие приятность и сияние излучает елочный шар – одинаково, постоянно, для всех. Что за ними скрывалось, Людка не знала, да и разгадать бы не смогла: настолько это было еще по-детски наивное, доверчивое существо – нравится парень, и все, а почему, не знает.

Парень и девушка как будто встречались. Действительно, как будто, настолько их общение было непонятным и необъяснимым. Василюк никогда не назначал Людке свидания. Увидятся возле клуба – подойдет, заулыбается, то ли кокетливо, то ли просительно спросит: «Погуляем?» − и идут прогуливаться. Пригласит танцевать – пойдут, потанцуют.

В кино он ее тоже не приглашал, шел один и до начала сеанса сидел одиноко – без партнера или партнерши, – отправлял неизменную, ничего не выражающую улыбку в кинозал и только иногда посматривал на девушку броским взглядом. Она, сидя рядом с сестрой Валькой или подругой Лариской, тоже замечала его, недолго смотрела, затем отворачивалась и, возбужденная до нервозности, без умолку болтала.

– Людка, – спрашивала Лариска, – ты с Василюком водишься?

– Кажется, – задумчиво говорила та.

– Что значит, кажется?

– Не знаю, иногда ходим гулять.

– И все? А целоваться?

– Целуемся.

– А тебе не кажется, что он выраженный эгоист? – возмущенно говорила подруга. – Он же тебя за пустое место держит, за какую-то дурочку. И ты так себя и ведешь. Ну, разве можно назвать умной ту, которой крутят-вертят как хотят? Гони ты его ко всем чертям собачьим!

Людка в ответ на увещевания и призывы подруги ничего не отвечала, никуда странного кавалера не гнала и продолжала видеться с парнем-загадкой. Может, потому, что никто больше не ухаживал за ней? А может, хотела парня понять, поэтому шла навстречу его прихотям? Возможно, ей хотелось сломать щит его улыбчивой неприступности, покорить это неуловимое существо да так, чтобы Сашка влюбился в нее по-настоящему, чтобы его бездушная улыбка наполнилась нежным чувством, предназначенным именно ей? Есть такое желание у девушек – подчинить себе непокорного парня, и Людка не была исключением. В общем, она сама не знала, чего хотела, и плыла по течению.

Глава 19

В ожидании нового

Осень окончательно оголила деревья, заплакала дождем, заставила одеться потеплей. Прогулки в холод уже не так часто, как в теплые вечера, выманивали молодежь из помещений, свидания Людки и Александра проходили все реже. К тому же работа и учеба тоже требовали времени, внимания и немалых усилий. Нужно было отправлять в институт контрольные, и Людка мучилась над заданиями. Особенно огорчала ее неподатливая начертательная геометрия.

«Черт возьми, ну почему у меня ничего не получается?» – в крайнем раздражении думала она, в очередной раз пытаясь выполнить студенческую работу. Спроецировать деталь непонятного механизма на плоскость студентке-заочнице никак не удавалось – создать чертеж она не могла. А надо!

– Лариска, что делать? – сдавая смену подруге, делилась своими переживаниями Людка. – У меня воображение совершенно не пространственное. Я представить себе не могу, как деталь выглядит на чертеже.

– Ничего, как-нибудь справишься, – пыталась успокоить ее та.

– Нет, не справлюсь, – обреченно вздыхала расстроенная студентка. – У меня голова пухнет от этих точек и линий: какая и куда должна лечь в чертеже, я не знаю.

– Тогда нужно найти того, кто тебе поможет. Сейчас старшекурсники из Тбилиси у нас на практике. Видела высокого красавца в операторской?

– Ну, видела, и что?

– Парня зовут Гурам. Попроси его. За спрос не дают в нос. Может, и согласится.

Совет подруги показался Никитиной вполне приемлемым, и в очередную свою дневную смену она решила им воспользоваться. Гурам оказался веселым отзывчивым парнем. Он не отказался прийти к Людке вечером домой и помочь с контрольной. Осталось спросить разрешения у родителей.

– Мам, – как всегда девушка обратилась по делу к Екатерине. – Ты не будешь против, если к нам придет парень-грузин, студент из тбилисского института, помочь мне по начертательной геометрии?

– Что, не можешь сама?

– Да я уже как только ни старалась. Ерунда какая-то получается.

– Кто он такой? Очередное твое увлечение?

– Ну что ты, мам! – возмутилась дочь. – Какое еще увлечение! Он практикант, на работе видимся.

− Гляди, кавказцы – народ горячий и настойчивый. Девушек русских любят. Прицепится – не отвертишься.

− Да он нормальный парень. Не замечала за ним ухлестывания.

– Ну, смотри. А когда он придет?

– К девяти вечера приглашу, чтобы вам не мешать.

– Хорошо. Накорми его, чаем напои – студенты вдали от дома всегда голодные.

Гурам пришел без опозданий. Семейство Никитиных удалилось в спальни, студенты заняли кухню. Парень от ужина не отказался, и пока он ел, Людка задавала ему обычные вопросы о семье, об учебе, о Грузии, стараясь тем самым преодолеть собственное стеснение. Когда с ужином было покончено, девушка уже освоилась с ситуацией, и теперь могла показать задание и свои попытки с ним справиться.

В течение двух с половиной часов Гурам толково, последовательно и спокойно разжевывал азы «начерталки» первокурснице и создавал чертеж. Но когда красиво выполненный рисунок был готов, Людка с ужасом осознала, что ничего не поняла. Правда, она не призналась в этом своему терпеливому «преподавателю» – только перед его уходом искренне поблагодарила за помощь и проводила в дождливую ночь.

Вечером накануне Нового, 1968 года, Никитина отправилась к Лариске – никакого предложения по празднованию от Василюка не поступило, сидеть за новогодним столом с родными не хотелось, поэтому сговорилась с подругой повеселиться у нее.

Как только она вошла в квартиру Бескоровайной, тепло помещения ударило в ее подрумяненное морозцем лицо.

– Людка, привет! – на звук входной двери вышла из зала одетая в новое розовое платье Лариска. – А мы тебя ждем. Раздевайся! Проходи!

Из зала слышался приглушенно звучащий голос Полада Бюльбюля оглы: «Но я не понимаю, зачем ты так сердита. Ну, перестань смеяться…» И вдруг раздался смех – смеялись мужчина и женщина.

– Выглядишь эффектно! – глянув на хозяйку, восхитилась Людка, и, передавая Лариске торт, поинтересовалась: – Кто это?

– Пересыпкин и Ритка.

– У тебя Сергей Сергеич? – сразу перейдя на шепот, спросила Людка.

– А что здесь такого? – сконфузилась Лариска, но быстро взяла себя в руки и сказала: – Ну и что, что он наш профсоюзный бог! Такой же человек, как и мы. К тому же мужчина, – слово «мужчина» хозяйка выделила особо, помогая при этом Людке раздеться.

В кухню выглянула Рита.

– Вы чего тут застряли и шепчетесь? – поинтересовалась она, закрыв дверной проем высокой фигурой в наряде цвета солнца. Увидев еще одну приятельницу в сногсшибательном прикиде, Людка обалдела.

– Ну, девчонки! Какие вы эффектные фифы! Ритка! Признавайся! Кто платье шил?

– Я сама, научилась на курсах кройки и шитья, – крутнулась вокруг своей оси девушка. – Что, правда понравилось, или издеваешься?

– Конечно, правда! Я тоже запишусь на курсы, сама себе буду шить: заказывать портнихе дорого, – пообещала Людка. − Она была в знакомом подругам концертном платье.

– Никитина! Ты выглядишь не хуже. Девочки, хватит болтать! Ну-ка прихватили вот эти тарелки и понесли к столу. Оставили Сергея Сергеича одного, – остановила девушек хозяйка, и все трое вошли в зал.

Людка мгновенно оценила обстановку. В центре комнаты красовался накрытый к праздничному ужину стол. Хрустальные фужеры и рюмки призывно сверкали в унисон с игрушками на небольшой елке в углу комнаты; тарелки с разнообразными закусками обещали удовольствие и сытость; мельхиоровые приборы на светлой скатерти интеллигентно ждали пристального внимания гостей. Под окном растопырило ноги радио. Крышка проигрывателя на нем была приподнята. Большая пластинка, медленно описывая круги под иголкой, выдавала песню «Позвони». Одним словом, к веселью все было готово.

При входе девушек в комнату с дивана поднялся худощавый мужчина лет тридцати в темно-сером пиджаке на голубой рубашке, подвязанной розовым галстуком.

– Здравствуйте, Сергей Сергеич! – поздоровалась с ним Людка. – С наступающим Новым годом! – и прошла к столу, чтобы поместить на нем салатницу с оливье. Рита последовала ее примеру.

– Здравствуй, Людмила! – ответил мужчина приятным тенором. – С наступающим! Что, на улице мороз усилился?

– Нет, – глянув на него, ответила Людка.

– Вот бы снег пошел! – воскликнула Рита. – Нам такой подарок к празднику был бы очень нужен. А то как всегда: голая земля!

– Думаю, снег нас еще порадует. И мы запоем: «Ой снег-снежок, белая метелица…», – подражая известной певице, неожиданно звонко, с чувством пропела Людка.

И все четверо засмеялись. Игривая выходка Никитиной развеселила гостей и сняла некоторую неловкость, которую испытывали девушки в присутствии Сергея Сергеича.

– Ого! Ты у нас прямо Людмила Зыкина! – глянула на певунью, засмеявшись, Лариска и нарочито манерно произнесла: – Дорогие гости, прошу к столу!

И все стали усаживаться на приглянувшиеся им места.

Рита и Людка постарались сесть так, чтобы Пересыпкин оказался рядом с Лариской – ведь не случайно он появился в доме Бескоровайной в новогоднюю ночь. Алкоголь и вкусная еда тоже сделали свое дело: Сергей Сергеич и Лариска все чаще обменивались взглядами, подруги делали вид, что совершенно не понимают, что между ними происходит. Но мужчина успевал все: обаять понравившуюся девушку, ухаживать за другими очаровательными сотрапезницами, рассказывать анекдоты и подпевать им негромко, но умело – оказывается, не таким-то он был чинушей, как о нем думали.

Проводив, как водится, в веселой компании Старый год и встретив Новый, Людка направилась домой – шел третий час ночи, утром ей надо было идти на смену. Выйдя на улицу, ахнула: на улице шел снег! Он был редким, мелким и робким. «Ну, прямо какой-то стеснительный», – подумала Людка и тихонько запела: «Ой, снег-снежок…», как бы приглашая его не останавливаться.

И снежинки падали и падали. Девушка подставляла им лицо, ладони и смеялась. Она решила, что это ей подарок от Нового года: ведь она первая в компании Лариски, Риты и Сергея Сергеича предсказала его падение, первая из их новогодней сходки его увидела. Хороший знак! Что-то важное, особенное, неповторимое обязательно должно произойти в ее застойной, без радостного движения жизни! Она это чувствует! Она этого очень ждет!

Глава 20

Алексей Бахер

Мартовский вечер начала месяца тихо опустился на поселок. Наступившая следом темнота вынудила зажечься бледным светом уличные фонари и вспыхнуть окна жилых домов.

Людка, выспавшаяся после ночной смены, свежая, бодрая и жизнерадостная, одетая к выходу, подошла к Вальке.

– Сестричка, – нежно протянула она, – в кино хочешь?

– Хочу, только маму надо спросить.

– Уроки сделала?

– Пионер всегда готов! – выпалила Валька.

– Ладно, я за тебя похлопочу, – пообещала Людка и направилась в кухню, где Екатерина, штопая носки, помогала Светке решать задачи.

– Мам, пусти Вальку со мной в кино, – попросила она.

– Что, не с кем пойти? – хитро прищурилась Екатерина.

– Лариска занята, а больше не с кем.

– Неужто все кавалеры разбежались? – приподняла брови мать.

– Ну, отпусти Вальку, – не отвечая матери на слова о кавалерах, продолжила канючить Людка.

– Ладно, – уступила уговорам дочери Екатерина, – если только она к школе готова.

Довольная Людка вернулась к сестре.

– Слушай, Валька, мама разрешила. Я ухожу, а ты собирайся. – И глядя в кругленькое зеркальце, вынутое из приготовленной к походу сумочки, сообщила: – Пойду первой, возьму билеты, буду тебя ждать у входа в клуб.

Привычным шагом Людка подошла к «Геологу» – площадка перед открытой дверью в клуб была пуста: до начала сеанса оставалось минут десять. Купив билеты, девушка стала прохаживаться у кассового окна и поглядывать в сторону, откуда в свете фонаря должна была показаться Валька. Сестры не было видно. Так продолжалось некоторое время. Наконец Людка поняла, что она не придет. Как оказалось, Валька, торопливо сбегая по лестнице, неожиданно полетела вверх тормашками вниз и, падая, разбила колено. Зареванная, вернулась домой – ни о каком кино в этом случае думать не приходилось.

В то время как Людка в ожидании сестры металась у входа в клуб, по ступеням «Геолога», оживленно переговариваясь, торопливо поднялись трое молодых незнакомцев. Ясно было, что они намеревались приобрести билеты. Неожиданно для себя Людка обратила внимание на мужчин и, задорно улыбнувшись, сказала:

– Ребята, у меня есть лишний билет. Не хотите взять его?

– Вот он хочет, – брюнет среднего роста указал на высокого широкоплечего товарища в просторном демисезонном пальто.

– А я и не откажусь! – засмеялся парень. – Идемте, девушка, фильм начинается. – И они направились в кинозал.

Людка сидела рядом с человеком, совершенно ей незнакомым. Получилось, что она сама пригласила его в кино. Никогда и ни с кем из ребят она в кино никогда не ходила. Небольшой рабочий поселок – это не город: здесь все на виду. Чтобы избежать пересудов, не выставляла молодежь напоказ свои отношения. А тут надо же такое! Вошли в ярко освещенный зал вместе, сели рядом. Конечно же, кто-то из знакомых обратил внимание на их появление. Людка всей кожей чувствовала этот жадный интерес к своей персоне, предполагала и шепот: «Гляди, Никитина! С кем это она?»

Весь сеанс девушка ощущала плечо парня. Иногда молодые люди, смущаясь, взглядывали друг на друга, будто молча спрашивали: «Кто ты?», и, отвернувшись к экрану, усмехались. Но фильм закончился. Улыбнувшись, попрощались и разошлись – каждый отправился своей дорогой. В то время, как ноги шли обычным путем, Людка не замечала ничего: ни темноты неба, ни редких капель дождя: она ушла в себя. Ее душа почему-то волновалась, в голове не было никаких мыслей, и глупая улыбка блуждала на губах. Уже поднимаясь по лестнице своего дома, Людка неожиданно подумала: «Чего это я? Дура дурой». Вздохнула и успокоилась.

После женского праздника в «Геолог» завезли «Балладу о солдате». На последний сеанс пришло много людей. Зрители толпились на лестничной площадке, в некотором отдалении от самой лестницы, а над ними, над аллеями сквера, над домами из клубного репродуктора звучал голос Эдиты Пьехи: «Так уж бывает, так уж выходит – кто-то теряет, кто-то находит». На него, на этот красивый голос, и шла Людка, вспоминая слова и тихонько напевая любимую песню. Мелодия и текст наполнили ее приятным волнением, и она, до этого вспомнив ссору с Василюком, забыла о ней как о чем-то нудном, тягучем и раздражающем.

Заняв свое место в зале, девушка, глянув перед собой, поприветствовала знакомых и, повернувшись слегка назад, вдруг увидела на противоположном от прохода ряду парня в коричневом полупальто. Это был тот самый незнакомец, что пошел с ней в кино по Валькиному билету.

Людка успела разглядеть его. Роскошная копна черных волос шапкой обрамляла голову парня. Выразительные серые глаза, небольшой курносый нос, полные губы – все детали его лица создавали приятное впечатление, усиленное улыбкой. Людка отвернулась, но в следующий момент снова глянула на незнакомца. Он смотрел на нее. Она вернула голову в прежнее положение, затем снова взглянула на парня. Нет, она не ошиблась: улыбка молодого человека предназначалась ей, парень не отводил от нее глаз, любовался ею.

В девушке ни с того, ни с сего взыграло «сердце ретивое»: она взамен послала парню свою улыбку – призывную, кокетливую, выражающую невероятное удовольствие – один раз, затем другой и третий. Так молодые люди играли в переглядки, пока не начался фильм.

Последние аккорды финальной мелодии возвестили о завершении повествования о молодом солдате, что ехал домой с фронта починить матери крышу. Смотреть на сцену свидания сына с матерью без слез Людка не могла. Сын погиб. Мать знает об этом, но часто выходит на дорогу, по которой он ушел и не вернулся с войны. И Никитина не может сдержать слезы.

Когда вспыхнул свет и зрители направились к выходу, девушка, пряча от людей мокрые глаза, постаралась побыстрее оказаться на улице.

– Людка, что, ревела? – услышала она Галкин голос, подруги из худсамодеятельности.

– Ой, не могу, всегда реву, если вижу жалостливое кино, – ответила Людка. – Такая уж я слезомойка.

– Скажешь тоже! Я тоже вся обревелась. Очень трогательный фильм, – сказала Галка и спросила: – На танцы пойдешь?

– Конечно! Вот только успокоюсь. А ты?

– Людка, когда я пропускала танцы? Слышишь, Дин Рид поет свою «Элизабет»?

– Слышу. Посмотри, тушь не размазалась?

Галка внимательно осмотрела глаза чувствительной зрительницы.

– Нет, все в порядке. Хорошая тушь!

– Рижская! Пошли? – И девушки направились ко входу на танцполе, окруженное высокой оградой из скрещенных фанерных полос.

Уже стоя внутри пятачка, вблизи решетки, в соседстве с Галкой и другими девчонками из самодеятельности, Людка увидела его, своего незнакомого обожателя. Он вошел с двумя товарищами, теми парнями, один из которых предложил ему пойти в кино на купленный Людкой билет. Все трое остановились у противоположной стороны ограждения. Парень осмотрелся и тоже заметил Людку. Радмила Караклаич запела «Песню о первой любви». Вот он что-то сказал парням и через всю площадку направился к ней.

– Девушка, разрешите?

Людка глянула на него и двинулась на середину танцполя. Он пошел следом. Она положила левую руку ему на плечо, правую он взял в свою теплую ладонь, обнял ее за талию, и они, вальсируя, задвигались по кругу.

– Как вас зовут? – спросил он, глядя на нее сверху вниз. (Она доходила ему до уха).

– Людмила, – не поднимая глаз, ответила она.

– А меня Алексей. Теперь будем знакомы. А тогда, в кино, мы не познакомились даже.

Людка посмотрела на парня и, смелея, сказала:

– Вы очень легко танцуете.

– Ходили с парнями на городские танцы, учились.

Смущение у Людки пропало, остался один интерес. Но песня закончилась, Людка вернулась к подругам, Алексей – к товарищам, весь танец глазевшим на друга, вальсирующего с невысокого роста симпатичной девушкой.

– Слушай, Людка! Кто это? – спросила Динка.

– А я его знаю, – сказала Галка. – Это Алешка Бахер. Он, Славка Подмарьков и Генка Кудрявцев из Коканда приехали. Они учатся в нефтяном техникуме, а здесь на практике.

– Откуда ты знаешь? – удивилась Динка.

– Они живут в том общежитии, из которого мы с мамой недавно переехали.

– И что? Ты с кем-то из них зажигала? – не отставала Динка.

– Ну, с Алешкой немного так.

– Что так?

Видя, что Людка, молча слушая подруг, вдруг взглянула на нее пристальнее, Галка сказала:

– Да болтали просто по-соседски.

Следующий танец Людка снова танцевала с Алексеем.

– Алексей, да вас уже здесь знают, – иронично усмехаясь, сказала она, глядя ему прямо в глаза. – Вы из Коканда, учитесь в нефтяном, здесь на практике.

– Это Галка сказала? – усмехнулся он. – Теперь вы обо мне многое знаете. А вот я о вас ничего не знаю.

– Что же вы хотите знать?

– Ну, например, чем вы занимаетесь в свободное от кино и танцев время?

Услышав эти слова, Людка рассмеялась. Она оценила шутку парня и тоже решила ответить тем же:

– А я приглашаю незнакомых ребят в кино, на лишний билетик.

Теперь они смеялись вместе. И танцевать, и говорить, и смеяться им было невероятно хорошо. Все медленные танцы и вальсы они танцевали вдвоем, и также естественно Алексей пошел провожать ее домой.

Новые знакомые шли рядом, то оказываясь на свету от очередного фонаря, то двигаясь в полутьме до следующего уличного светильника.

– Как вам фильм? – поинтересовался Алексей.

– Очень понравился. Я даже заревела. Война – это страшно. Война – это разлука, это боль, это слезы.

– Согласен. Хорошо, что мы победили фашизм и сейчас живем в спокойное время.

− Как трудно жилось женщинам во время войны, − сочувствующе произнесла Людка. – Мужчины на фронте. Некому крышу починить.

− Трудные были времена. Моя мама в это время сталеваром на заводе работала, − произнес Алексей. – Не любит она об этом рассказывать. Но я видел у нее медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной воне 1941-1945 гг.». На нем еще Сталин изображен.

Они говорили, но какие-то звуки надоедливо вклинивались в разговор. Увлеченная общением с парнем, Людка ни на что не обращала внимания. Но Алексей насторожился: за их спинами слышались чьи-то шаги. Они не отдалялись и не приближались. Создавалось впечатление, что человек следует за увлеченной разговором парой с определенной целью. Алексей обернулся один раз, потом другой и наконец сказал:

– За нами кто-то идет.

Людка оглянулась и увидела Василюка. Это он шел за ними от самого клуба.

– Ну и пусть идет, – равнодушно сказала она.

– Кто это? – последовал вопрос.

– Никто.

Девушка и парень продолжали идти. Вскоре шаги затихли, затем стали удаляться. Людка оглянулась. Привычно покачивая из стороны в сторону плечами, по центру улицы в обратном направлении уходил Сашка. Ни раскаяния, ни жалости, ни какого-либо иного чувства не шевельнулось у нее в душе. Ни-че-го! Рядом с ней шел человек, сразу вытеснивший из ее горячего сердца все то, что зыбким болотом лежало в нем все месяцы встреч с Василюком.

Алексей тоже увидел удаляющуюся фигуру парня, но больше не сказал о нем ни слова. И они продолжали весело и непринужденно болтать, пока не дошли до Людкиного дома и она не сказала:

– Алексей, мне нужно идти. Завтра с утра на работу.

– Ты не сказала, где ты работаешь.

Она не заметила, как они перешли на «ты».

– На эстакаде, то лаборанткой, то оператором.

– Это как?

– Специалист широкого профиля! – засмеялась Людка. – Вообще-то, я – лаборантка, но иногда подменяю оператора. Вот осилю университет, буду инженером.

– Ого! Уважаемая профессия! – произнес Алексей.

– Востребованная! – засмеялась девушка.

Абрикосовое дерево, под которым они остановились, прошелестело листвой, будто напомнило Людке, что пора домой. Алексей немного помолчал, а затем спросил:

– Мы увидимся завтра?

– Думаю, да, – проговорила Людка.

– Я буду ждать тебя у входа в сквер. Обязательно приходи! – попросил Алексей.

– Тогда до завтра. Пока!

– До свидания! – услышала Людка, и, не оглядываясь, вошла в подъезд, хотя ей очень не хотелось расставаться с таким приятным собеседником.

Глава 21

Весенние истории

– Никак ты влюбилась! – Екатерина, сидя с вязанием за кухонным столом, изучающе посмотрела на дочь, явно собравшуюся на свидание. – Кто он?

– Студент из Коканда. Он здесь на преддипломной практике.

– Неужто узбек?

– Если из Коканда, то сразу узбек? Его зовут Алексей Бахер.

– Фамилия какая-то не русская, – произнесла мать, опустив глаза на рукоделие.

– У него дед – пленный австриец. Мать Алексея, Руфина Томасовна, приехала в Коканд с Алтая. Он живет с матерью и братом Женькой.

– И что, хороший парень? – глянула Екатерина на дочь.

– Очень! – на ходу сказала Людка и выскользнула из квартиры – ее ждал Алексей.

Он, как всегда, стоял у входа в сквер. Это было место их постоянных встреч, а виделись они вот уже две недели. «Привет!» – каждый раз слышала Людка. «Здравствуй!» – отвечала она. И после этого влюбленные шли куда несли ноги: по аллеям сквера, на школьный стадион, где часами, кружась у волейбольных стоек, говорили, пели, смеялись и ежеминутно целовались.

Темное, безлунное небо раскрывало над ними свой звездный купол, бледная луна на голубом небе дарила им таинственный свет, весенний ветерок освежал разгоряченные лица – они, переполненные влечением к друг другу, не замечали ничего.

Так, как Алексей, не целовал Людку никто. Утопая в нежных объятиях парня, девушка теряла голову от его долгих упоительных поцелуев. На прикосновение горячих, упругих губ ее душа и тело отзывались сладостным ощущением нежности и покорности. Он и она не могли насытиться этим целомудренным проявлением чувств и припадали губами друг к другу все время свидания.

Правда, парню этого было явно недостаточно. Однажды, тесно прижимая за талию Людку к себе, он положил свою мужскую ладонь с длинными пальцами на ее пышную девичью грудь. Девушка сразу пришла в себя и спокойно сказала: «Я этого не люблю. Никогда больше так не делай». «Люда, Людочка, Людмилка! Извини!» – заглаживая вину за посягательство на девичью честь, произнес он, нежно целуя ее сразу затвердевшие губы. Видно, влюбленной юной особе трепетных поцелуев и ласковых слов было достаточно, чтобы чувствовать себя любимой.

В один из первых апрельских дней Людка в очередной раз поспешила на свидание, но Алексея на месте встречи не оказалось. Минут через пятнадцать она забеспокоилась, через полчаса от неизвестности уже не могла стоять на месте: находиться в неведении не позволяла ей ее натура, и Никитина направилась в общежитие, хотя визит в это помещение, где жили мужчины, в представлении девушки был крайне неприличным.

Людка решила выяснить, что помешало Алексею прийти на свидание. Пусть лучше горькая правда, чем ложь. У нее уже был подобный случай, когда кавалер на встречу не пришел. Она была им увлечена, сильно, верно. А он ее предал, хлестнул своим поступком сердце, заставил страдать. Нет, она теперь не будет такой глупой, такой наивной. Она прямо спросит и потребует честного ответа. Разгоряченная горькими воспоминаниями, полная отчаяния и решимости, девушка подошла к общежитию.

Комнату, где обитали ребята, нашла быстро – подсказал один из жильцов. На стук в дверь вышел тот самый брюнет, что подтолкнул Алексея принять лишний билет в кино у Людки и начать с ней знакомство. Девушка знала, что это Подмарьков Славка – Алексей рассказал ей о своих друзьях. Конечно же, и Славка был осведомлен, кто она такая. Поэтому Людка сразу начала с главного.