– Господи, помоги мне… ― резко провёл им по коже.
Порез получился неглубоким, и сильной боли не было, или в том ужасном состоянии я просто её не почувствовал; кровь стекала на руку тонкими горячими ручейками, закрывая собой и чудесным образом стирая проклятую татуировку. Отбросив камень в сторону, вытер похолодевшей ладонью мокрые от слёз глаза и вскочил на ноги. Меня душил нервный, больше похожий на истерику смех:
– Получила… получила, тварь! Убирайся, откуда пришла…
Зря я это сказал ― сердце вдруг подпрыгнуло, забившись, словно припадочный в конвульсиях:
– Фил, Фил, Фил…
Налетевший горячий ветер растрепал мокрые волосы, вмиг высушив только что пролитые слёзы, и поднял волну, услужливо подталкивая её к увлечённому сражением со стихией парню. С ужасом следил за его ловкими, отточенными годами тренировок движениями и за тем, как неумолимо приближаясь к нему, то скрываясь из виду, а то всплывая совсем рядом, рассекает воду треугольный плавник…
Я бросился вперёд, чувствуя, как хлёсткие волны разбиваются о колени, и, надрывая связки, заорал изо всех сил:
– Эй, Фил, сюда! Возвращайся скорее ― она прямо за твоей спиной, братишка…
Шум прибоя старался заглушить эти истошные вопли, но я не сдавался, продолжая звать, и вскоре, сообразив, что происходит нечто страшное, ко мне присоединилась Марта. Девчонка подпрыгивала, размахивая над головой своим пёстрым парео и крича так, что в другой ситуации я бы с удовольствием залепил себе уши воском, лишь бы не слышать её пронзительные визги. А сейчас молился, чтобы она не останавливалась…
Не знаю, услышал ли Фил наши срывающиеся голоса, но, похоже, отчаянные обезьяньи прыжки не остались незамеченными: он развернул свой сёрф к берегу.
– Что происходит, Бенни? ― осипший голос Марты дрожал, прорываясь сквозь бесконечные всхлипы и стоны.
– Акула… ― всё что я смог прохрипеть в ответ, окончательно сорвав связки и чувствуя, как закладывает уши и подгибаются внезапно ослабевшие колени. Но пока сознание не покинуло меня, уронив тело в серую пену прибоя, следил, как мчится по волне хрупкая доска с замершей на ней маленькой фигурой отважного человека…
Меня затянуло в чёрный омут беспамятства, но, видно, кто-то так сильно тормошил безвольное тело, что слипшиеся веки ненадолго приоткрылись. Всё вокруг дрожало и подпрыгивало, сильные руки Фила бережно усадили беспомощную тушку на сиденье машины, а непривычно посиневшие губы без конца повторяли:
– Держись, не вздумай сдаваться, Бенни! Скорая уже выехала, мы сейчас помчимся ей навстречу ― всё будет хорошо, вот увидишь, спасём и руку, и тебя заодно…
Глядя на этот красивый, пытавшийся улыбаться рот и добрые несчастные глаза парня, я нашёл в себе силы прошептать:
– Ты жив… значит, ей не обломилось, да? Горжусь тобой, Фил…
Не знаю, что ответил на этот бред шмыгавший носом будущий родственник, если вообще хоть что-то расслышал ― сознание снова уплыло в неведомые дали. Но первое, что я увидел, очнувшись в больнице ― было его склонившееся надо мной озабоченное веснушчатое лицо с любопытными зелёными глазами. Заметив слабое трепыхание ресниц, этот болван, недолго думая, хлопнул пострадавшего по, слава богу, здоровому плечу:
– О, Бенни, наконец очнулся! Как же я рад снова лицезреть твою бледную опухшую физиономию, ― и он так радостно заржал, что захотелось немедленно…
Впрочем, за меня это сделала ворвавшаяся в палату Марта Сначала она нещадно оттаскала брата за уши, чтобы не распускал свои огромные грабли и не мучил «бедняжку», а потом бросилась целовать страдальца, так мило щебеча, что я сразу забыл и про боль в плече, и про слишком тугую повязку.
Идиллию нарушил неугомонный качок, которому не терпелось поделиться последними новостями:
– Слушай, Бенни, ты, оказывается, тот ещё везунчик ― выжил, хоть и потерял столько крови, ужас… И руку врачи сохранили, это же так здорово, да? Одного только никто не понял, откуда на плече взялись следы зубов? Судя по размерам, это была немаленькая акула. Сознавайся, хитрец, наверное, Марта укусила тебя в порыве страсти? Она может, та ещё коварная штучка…