Февраль – близнец ноября

– Ты такая неправильная, – бормочет Черный, как итоговое заключение всех своих догадок и выводов, а Белая этому замечанию глухо хмыкает.

– Как здорово, что ты это понял, – отвечает она и понижает голос, – разрушение не всегда есть вред. Иногда это освобождение.

Сегодня она угрюма в непривычной для себя форме – слишком тихая какая-то, очень мало и сухо говорит. Её синяки посветлели, а на месте пластырей на висках и щеке засохшие корочки кожи; Черному очень хотелось при встрече поцеловать царапины.

После тех сумасшедших поцелуев на улице они фактически и не притрагивались друг к другу больше, чем ладонями или плечами, и что это было, понять – из разряда невозможного. А может, и не стоит. По мотивам их взглядов, диалогов, жестов и нутровых чувств получилась эта картина. Роман? Отнюдь, они даже не гуляли под вечно-зелеными елями, не мечтали о свидании под весенним расцветом первых древесных цветов, не ели мороженого. Им и в голову не приходило говорить о завтрашнем дне, не то, что о будущем, они не задавали вопросов об отношениях, разве что глядели друг на друга взглядами хозяев.

Да и то, это подвешенное состояние постоянной возможности исчезновения Белой – Черный составил себе план, что если это произойдет, он насильно внедрит себе мысль, что эта девушка была сном или глюком. Где-то во дворах сегодня уже пели птицы, а тонкие ветви-когти покрылись бусинами почек, и почему-то брюнету кажется, что оно не за горами – как распахнет он глаза одновременно с солнцем, так точно, наверно, Белая пропадет.

Сейчас он, слишком реальный, пустил-таки маленький язычок на мятую исписанную бумагу, который моментально начал распространяться по всей кучке. Черный вдруг вспомнил, что ему нравится запах гари и оранжевый цвет.

Вздохнув, Белая поднялась на ноги, так и не отрывая взгляда от маленького танцующего пламени, и по её невспыхнувшим глазам можно было понять, что жжется у девушки сердце.

Обойдя своего спутника, Белая запрыгнула ногами на железную лесенку горки и прислонилась лбом к перекладине, приподняв голову вверх.

– Эй, Черный, – заставила она младшего взглянуть на него, а сама все смотрела на редкие точки звезд (небо сегодня открыто и черно), – хочешь, расскажу секрет? Люди устроены так, что слепая вера им нужнее жестокой правды. Я это к тому, – она вздохнула, прикрыв на секунду глаза, – что прекрасно знаю, чем это могло закончиться – мы бы вместе спали, провожали вечера, смеялись над грустным. Дошли бы до точки уничтожения друг друга и рвано разбежались в углы нормальной жизни – завели семьи. Но я верю глупой верой идиотки, что каждый наш поцелуй – прекрасный, всё происходит правильно и так, как должно было быть. Понимаешь?

Он не видит, как Черный улыбается теплее свернувшихся в пепел листов за спиной и, подойдя к лестнице, забирается рядом. Белая оборачивается на него через плечо с вопросом в глазах, будто не уверенная, что её услышали, а Черный говорит:

– Подумай только, какая забавная со стороны картина – у остатков самодельного костра стоят два полных идиота.

Иногда Черный жалеет, что Белая совершенно отказалась от банальных и обыденных вещей, потому что телефонный звонок сейчас был очень кстати – идет закладка цемента, когда можно оставить свой след, пусть даже не такой грандиозный, вроде Аллеи Славы или городского памятника.

Почему-то сегодня в животе волны волнуются сильнее обычного, а нервы сдают на первом же перерыве, когда из рук вываливается буквально всё – инструменты, пустая пачка, никчемный мобильный. Черный зачем-то сам пишет на еще вязкой консистенции короткое «Б», пока никто не видит, и опустошенно-тоскливо смотрит на место бетонного выступа, с которого началась первая встреча, который на днях снесли.