– Они красотки, конечно, – расплылся Эд, – но я не влюбляюсь. Я слишком хорошо знаю цену любви.
– 3000 в час?
– Да.
– Нет, Эд, я имела ввиду чистое, непорочное чувство, а не присунуть кому-нибудь, – наивничала медсестра.
– Ты веришь в любовь? – Ахахааха, – закатился Эд. Инга, я знаю по пять примеров на каждый палец, когда девочка, находясь замужем или встречаясь с мужчиной, легко шла на свидание с продолжением просто потому, что новый ухажер богаче.
– Ну, не все ж такие, надо искать.
– Нет, я слишком стар для поисков. Я хорошо погулял в свое время и отлично знаком с женским телом. Любви там мало, а вот расчета с лихвой.
– А раньше, в юности? Ты никогда не влюблялся? – улыбка Инги вдруг пропала, и снова стояла она перед Эдом в смятении , понимая, что заигрывающее начало сменилось на неприятно – удивленное продолжение.
– Бывало, конечно, но я никогда не влюблялся с головой. Я всегда мог сказать «стоп» своим внутренним слабостям. Я супер-машина, Инга. Любого человека в своем сознании я могу растоптать и не думать о нем, не болеть. Также верно и обратно, я могу натирать свои симпатии до блеска, идеализируя в себе ту или другую личность. В общем, моя любовь всегда в голове, а не в сердце, поэтому я контролирую этот процесс.
– Я повидала таких пациентов. И знаешь, наверное, каждому воздается по заслугам. Ты, конечно, можешь мне сказать, что это не так и мы сами строим свою судьбу, но я думаю, есть дела выше нас. Твоя головная любовь еще сыграет с тобой шутку.
Эд ухмыльнуля.
Она хотела уйти, и уже направившись к двери, внезапно повернулась и на одном дыхании выпалила:
– Лежат люди, у них все хорошо и отлично. Встречались потому, что неплохой человек. Брак по залету. Все давно замужем и женаты, у всех по трое детей и по два штампа в загранпаспорте. Или не так. Все хорошо и отлично. Интересная и любимая работа. Карьера. Дома собачка ждет. И вот, выждав время, встречается он\ она. Все кружится так волнительно, как в детстве на карусели. Быстро– быстро. И вдруг щелчок… Приходит осознание: всю жизнь не было любви. Был секс, похоть, огонь, любопытство по трёшке за час, а любви не было ни разу. Никто еще не просыпался на пять минут раньше для того, чтобы приласкать и погладить. Никто не проводил вместе все дождливое воскресение в постели в праздном безделии. Никто не целовал в приливе нежности, хотя твоя красота общепризнанна. И уходят на второй план карьера и дача, 10, 15 лет оказавшегося нежеланным и непонятным для чего брака и даже дети. Потому что вырастут – поймут. Каждому воздается по заслугам, каждому. Мы находим то, что искали, и имеем то, к чему стремились. И зачастую осознание цели приходит поздно. Мы хотим роста и движения, новых клипов и поклонников – мы их получаем. Движение это жизнь, думают многие. Но, по-моему, это не так. Жизнь – это любовь. Лишь любовь может подвигнуть за создание чего-то действительно значимого, а наше движение это суета. Бег по кругу, по спирали, от самих себя, как угодно. Пустое. Бег как у белки в колесе – потому что так надо. И вот глядя на все это, у меня возникает вопрос: Куда мы стремимся? В спешке мы не замечаем главного, и даже задуматься… некогда. Общественные положения – зачем? Работа потому, что престиж, а жениться потому, что возраст к 30 подпирает? Людям в самом деле есть дело до чужих предрассудков? Кто это сказал, что любовь должна быть не основным блюдом, а десертом? Своеобразным дополнением к работе, хобби и прочей ерунде? Если бы любовь была сладкой и подавалась отдельно, не было бы столько сахарных диабетиков и все были бы поклонниками раздельного питания. Любовь, как соль, должна быть по щепотке, но в каждом блюде. Нельзя потрогать, можно лишь почувствовать. А головой, Эд, еще никто чувствовать не научился.
– Я слишком консервативен, чтобы влюбляться вот так, с головой, теряя всякий контроль над собой и своими чувствами. Мне кажется, это правильно. Я не могу доверять человеку настолько, чтобы поставить его выше своей цели.
– А разве нельзя идти к поставленной цели вместе с кем-то? Почему обязательно нужно разделять эти понятия?
– Потому что цель вернее, люди же, в большинстве своем продажны. А я не хочу дарить свою душу проституткам.
– Я думаю, ты еще никому не открывал свою душу, чтобы подарить ее.
– Мы были очень близки с Алисой. Ей я оставлял больше, чем следовало бы.
– А в итоге, изменил ей с малышкой , и вам пришлось расстаться.
Эд молча повел глазами.
– За свою любовь нужно бороться. В том числе и с собственной похотью.
– Ты любишь своего мужа также?
-Разумеется, горячка утихла, но я не смогу изменить ему, кто бы мне не предлагал какие соблазны. У меня в голове как раз верность. А все теплое и нежное внутри, – Инга положила руку на грудь. Ты говоришь мне про свое дело, любимое дело, помнишь, когда мы заговорили о моем увольнении? Так вот, я люблю медсестринское дело, а проверяется это отдачей. Конечно, стоны отхода от наркоза мне не песня, но выздоравливающие пациенты так благодарны! И хоть я не врач, мое дело маленькое, но я вкладываю в него свою душу и делаю это по любви. И знаешь, даже здесь можно руководствоваться сердцем. И, помимо цефтриаксона внутримышечно, – что прописано рецептом и необходимо осознавать головой, можно дать больному сладкую аскорбинку, ту мелочь, которая будет приятна сердцу. И вместе они будут преследовать одну цель – выздоровление. Да, Эд, мир прекрасен и необъятен, но я не смогла бы болтаться в этом огромном мире просто с ознакомительной целью. И, может, люди коварны, но и среди коварных найдутся те, кто вспомнит меня добрым словом.
– Мои просмотры упали потому, что мне не хватает в клипах любви?
– Тебе не хватает к клипам любви. Ты идешь по инерции, Эд, ты каждый день насилуешь свою душу. Ты не любишь свою малышку. Это видно по твоему отношению к ней. Ты скучаешь по Алисе. Вас держит ребенок и твой публичный образ идеального мужчины: добытчика-путешественника-отца. Ты заложник своей работы. Заложник того, что для зрителей ты – кумир. Едва только гаснет камера – твоя работа кончается, твои поклонники расходятся, твоя жизнь становится жизнью обычного человека, со всей бытовухой, детскими слезами и мытьем посуды. Ты говоришь о том, что делаешь только то, что нравится, и это твой ключ к успеху, но твоя жена так точно лицом похожа на Алису, что мне кажется, ты женился на ее лице, и нравится тебе лишь оно. Тебе не хватает любви Эд. Той любви, которая станет вдохновением и вновь вознесет тебя на гребень волны.
Эд опустил голову, и тут же поднял ее, переведя взгляд в окно.
– Я буду довольствоваться той любовью, что отдает мне зритель.
– Я тебя совсем заболтала, давай завтракай, мне давно пора собирать грязную посуду, – тихонько произнесла Инга.
Эд кивнул.
Инга сама себе не могла поверить. Откуда в ней проснулась такая смелость по отношении к кумиру? Хотя кумир ли он? Медсестра направилась к Алексу. Он только что поставил тарелку к себе на колени и начинал есть.
– Ты что ж не ел? – встревоженно спросила Инга, – каша горячая? Обжегся?
– Ну, обжегся я конечно да, но каша тут не причем.
– Алекс, – засмеялась Инга. Я вовсе не это имела в виду.
Алекс улыбался.
– Да я просто по телефону болтал все это время, вот только руки до завтрака дошли.
– Покормлю тебя, давай?
Он кивнул головой. Инга аккуратно присела на краешек кровати и потянула ложку с кашей к губам Алекса.
– Как ты чувствуешь себя?
– С Вами как провинившийся ребенок, а вообще, мне хочется пройтись, прогуляться подальше, чем туалет в коридоре.
– Для меня чужих детей не бывает, поэтому ближе к концу смены могу отпустить тебя погулять в прибольничный дворик с условием, что не сбежишь. К тебе придет сегодня кто-нибудь?
– Пашка обещал.
– Вот его я попрошу за тобой приглядеть.
– Не боитесь нашего сговора?
– Я витамины тебе вколю сейчас, будешь знать, как о заговорах говорить.
Оба посмеялись.
– Я уезжаю послезавтра. Не знаю, успею ли я вернуться до твоей выписки, но будь молодцом…таким же, как сейчас. Поправляйся!
– А вы…– Алекс не успел договорить, т.к. зазвонил телефон на посту и Инга поспешно побежала на звон.
– Слушаю.
– Ингуша, это ты?
– Это я.
– Зайди во второе отделение. Срочно.
– Буду через две минуты.
Инга шла по коридору ничего не понимая, но предчувствуя беду. Едва только она заглянула в ординаторскую, как увидела грустные, опустившиеся взгляды коллег .
– Что случилось? – взволнованным голосом спросила она.
– Ингуш, там понимаешь…– в общем… -начал было разговор молодой хирург Костя.
– Костя, говори прямо, не тяни.
– Дед твой умер, Виктор Степанович, – выдохнул парень.
– Как? Когда? – Инга смотрела глазами, полными нахлынувшей тоски. – Это из-за пневмонии?
– Нет, Ингуш, не из-за пневмонии. У него просто остановилось сердце.
– Из-за лекарств? Сердце не выдержало лечения?
– Нет, лекарства тут не сыграли роли, так как сердце его было практически здорово. Он просто лег и уснул. Как говорят, от старости. Умер во сне. Он говорил вчера вечером о тебе, говорил, что хочет поговорить с тобой, спрашивал, когда будет твоя смена. Но не дождался. Утром Алина пришла ставить ему укол, а он лежит уже холодный.
По щеке Инги скатилась слеза, а в горле застрял ком накатившей обиды и горечи.
– Его забрали уже?
– Да, конечно, тело увезли.
– Спасибо, что сказал мне, Костя. Я пойду к своим.
Костя похлопал Ингу по плечу и проводил взглядом до двери. Медсестра шла и куталась в халат, скрещивая руки на груди. Вот она, жизнь! Пять минут назад ты разговариваешь о любви, о смысле, споришь с кем-то, а теперь из головы не выходит образ кашляющего старика, не успевшего жизнь свою донести до, возможно, самого главного. Ватными ногами Инга добрела до поста и потихоньку опустилась на кресло. Она смахнула скатившиеся слезинки, сдавила руками глаза и вытерла их. Ком все еще стоял в горле, губы скривились… Инге стало так обидно, так горько! Вот он, человек, перед тобой, живой, настоящий. Со своими мыслями, со своими радостями и проблемами. Он строит планы на месяц или год, откладывает что-то на завтра, рассчитывает наперед. А потом просто ложится и умирает. И нет его больше. И ты не услышишь больше ни смеха его, ни страданий. В глаза его, замученные, уставшие не заглянешь. И воспоминания гложат, и хочется назад вернуться и говорить, говорить, рассказать все, что хотелось сказать, запомнить, что было нужно услышать, насытиться человеком, набыться с ним. Но открываешь глаза и тает картинка, тает образ знакомых черт лица и пусто так становится. Не хватает. И не хочется говорить ни о любви, ни о кумирах, ни о том, для чего дана жизнь. Хорошо, что она просто дана. Хочется лишь обнять немногочисленных любимых, и сидеть с ними молча, понимая, что нет ничего вечного, и потому нужно ценить настоящее.
Инга вытащила из кармана телефон и набрала Ива.
– Как ты там?
– Работаю, а что?
– Ничего. Люблю тебя.
– И я тебя люблю. У тебя случилось что-то?
– Вечером расскажу.
– Ладно, до вечера. Береги себя.
Инга выдохнула и положила трубку. Какова бы ни была печальна и тяжела работа, а выполнять ее необходимо, даже переступая через жертвы. Приближалось время уколов. Инга расставила на поднос все необходимое: одноразовые перчатки, спирт с ватой, шприцы, наполненные лекарством. Взяв поднос она направилась на обход.
– На укол. – спокойно произнесла она, входя к Алексу.
Он немного повернулся и увидел заплаканное лицо медсестры.
– Почему вы плачете , Инга Александровна?
Медсестра не смогла выдавить из себя ни слова, она лишь покачала головой и сжала губы.
– Что у Вас случилось?
– Там… Дедушка…– Инга не выдержала и вновь заплакала, всхлипнув.
– Не плачьте, пожалуйста, не надо. Вы такая красивая, когда улыбаетесь. Не надо плакать, дедушка обязательно поправится, – успокаивал Алекс, не зная правды. Он жалостливо глядел на Ингу.
– Вы очень добрая, но не плачьте. Я совсем не умею успокаивать женщин. – заключил он.
– Я уже и не плачу. Обидно просто.
– А я после завтрака сам зубы чистить вставал.
Инга улыбнулась сквозь слезы.
– И мне даже не больно было руку сгибать.
– Ты молодец, Алекс, – произнесла медсестра тихим и мягким голосом. Скоро кормить тебя приду.
– Нет, я сам поем. Сам уже буду всегда есть, только не плачьте. Когда вы уезжаете?
– Рано утром послезавтра.
– А завтра вы не придете сюда?
– Еще не знаю, возможно, приду на полдня, но точно обещать ничего не могу.
– Вы самая хорошая медсестра, которую я встречал. Спасибо вам огромное!
– Тебе спасибо, Алекс. Только рано ты прощаешься со мной. Я же сегодня до вечера. Еще с ужином приду.
– Тогда вечером еще вам скажу, – улыбнулся Алекс.
Инга кивнула головой и вышла из его палаты.
В коридоре ей попался Антон Павлович.
– Инга!
Она обернулась на него, и, подходя все ближе к тоненькой фигурке медсестры, врач все понял.
– Я вижу, ты уже знаешь?
– Про Деда-то? Да, знаю, мне Костя сказал.
– Не плачь, моя дорогая, человек на свете пожил, продолжателя после себя оставил, а наверху мы все однажды окажемся. Так что, готовь Третьякова к выписке, возвращайся в привычный жизненный цикл, ты поняла?
– Поняла.
– Тогда готовь мне Третьякова. У меня в обед совещание, до этого времени мне нужно все успеть.
После этих слов он двинулся дальше по коридору, а Инга направилась к посту, поднимать истории болезни.
По правде сказать, Третьякова выписывать было еще рановато, но очень уж парень рвался домой. Вернее сказать, на работу. Это нормально, что в последнее время люди путают эти понятия.
Медсестра быстро собрала историю его непродолжительной болезни, проверила рецепт и отнесла Антону Павловичу. Выходя из его кабинета она услышала, как кто-то тихонько и жалобно звал ее:
– Инга Александровна! .
Она прибавила шаг и зашла к Алексу.
– Я тут.
– Я не отвлек вас?
– Да нет.
– Я просто увидеть хотел, что у вас все хорошо.
Инга улыбнулась.
– Все хорошо, что со мной станется.
– Берегите себя, пожалуйста, очень берегите. Мне так мама всегда говорит.
– И правильно делает.
– И вы тоже себя берегите. Так всегда говорят людям, которые.. – Алекс не мог подобрать слова
– Не берегут себя? – подсказывала Инга
– Которые даже не пытаются это делать. Я помню, когда маленький болел, с ангиной в больнице лежал, мне так плохо там было, домой хотелось. Хотел, что б кто-нибудь родной рядом был, заботился чтобы. И вот мне кажется, вам этого не хватает.
– У меня муж есть, он очень хороший и добрый, он всегда обо мне заботится.
– Даже когда вы одни?
– Ну да, – смутилась Инга.
– И он жалеет вас? Вот так же, как вы жалеете своих пациентов? По – доброму?
– Жалеет, – обманчивым шепотом сказала Инга. И, приободряясь, добавила.:
– Меня всегда дочка жалеет. Каждый раз мне дует на любое болящее место, детским кремом мажет, чтоб все зажило.
Алекс заметил улыбку на лице Инги, и откинулся на кровать, успокоившись.
– Тогда вы счастливый человек. Если вы сами не будете себя беречь, то хоть кто-то вас сбережет.
– Не переживай, я тут еще до пенсии работать буду. Пойду обед получать. Ты, наверное, через пару-тройку дней сам сможешь ходить в буфет и есть за столом?
– Да, буду пробовать. Я очень скучаю по маминым щам. Лучше нее их никто не варит.
Инга вышла. Она шла и прокручивала в голове слова Алекса о том, что ее нужно беречь. Как остер был огонек в его глазах, как правилен он был в словах его. Чистая душа еще, не смотря на столь бурный возраст.
***
– Обед, – негромким голосом произнесла Инга, входя к Эду.
– Башка раскалывается. Давай , поем.
– Что такое? Дать таблетку?
– Да какая мне таблетка, дай мне лучше двух моделей, которые сорвались у меня только что.
– Поешь, Эд. Ты злой потому что голодный.
– У меня, блин, только что потерялось две модели… ладно, давай. Эд поднял взгляд и увидел умиротворенное лицо Инги.
– Ты что тухлая такая, помер кто, что ли?
– Тебе кто сказал? Антон Павлович? – опешила Инга.
– Нет, он только ногу мою смотрел. Я на тебя смотрю лицо как на поминках.
– Нет, просто один пациент…, – Инга не успела договорить.
– Надеюсь, не с переломом ноги? – засмеялся Эд над собственной шуткой.
– Нет, у него была другая болезнь, – ответила Инга, – мигрень. Он постоянно терял свои… очки, и очень от этого страдал. Куриной ножкой стресс заедал и подавился.
Эд медленно опустил куриную ножку, которую до этого держал в руках.
– Ну ты и коообра, – протянул он, посмеиваясь, и вновь откусил кусок куриного мяса.
Инга ухмыльнулась и вышла. Продолжать разговор дальше было бесполезно, это как поливать друг друга кислотами разного сорта. Есть внутри такие нити, которые нельзя дергать постоянно. Невозможно все время общаться с сарказмом – это вытравит из души все милосердное, оставив только желчь. Нельзя все время находиться с неприятными людьми. Это не принесет ничего, кроме радражения. И пусть даже мерзкий начальник или коллега появляется всего один раз на пять минут. Эти пять минут омрачат вам весь оставшийся день. Уходите сразу же, как только накопленный опыт позволит. Нельзя все время быть официанткой – это подработка для студенчества, не более, из нее, со временем, нужно вырастать. Как вырастаешь из детских мультиков и песен, из любимых платьев и книг. Из любимых героев. И кумиров.
***
Дело близилось к вечеру, и хоть до отлета было еще далеко, Инга начинала волноваться и скучать заранее. Каждый раз как в первый раз: она ходила и словно прощалась со стенами, с больничным запахом, с привычным инвентарем. Ставя уколы, она словно в последний раз держала шприцы. Так бережно и аккуратно вытаскивала маленькие острые иглы после инъекций, словно боясь остаться в памяти пациентов кем – то , приносящим боль. Инга пыталась казаться веселой, но видны были ее сомнения и трепет, та легкая дрожь, которая бывает перед прощанием. Смена подходила к концу, и Инга понимала, что через полчаса приедет Ив. Как знать. Как сложится завтрашний день? Не рискуя не появиться завтра, Инга сейчас же направилась к Алексу.
– Вы уже уходите? Прощаться с Вами? – взволнованным голосом спросил парень.
– Официально, отпуск у меня начинается с завтрашнего дня, но я очень надеюсь прийти сюда хотя б с утра.
– Нас проведать?
– Вас проведать, – улыбнулась Инга.
– А надолго вы уезжаете?
– На неделю.
– Меня выпишут через неделю?
– Надеюсь, что да.
– Я тоже. Хочу домой уж поскорее. – Алекс улыбнулся и повернулся к медсестре. – Я буду вспоминать вас. Правда, буду.
– Надеюсь, добрыми словами?
– Исключительно добрыми.
– Твой брат придет сегодня?
– Я не знаю, но он пока не звонил.
– Помнится, я обещала отпустить тебя сегодня на прогулку. Если Паша придет и сможет выкатить тебя, то я попрошу вторую медсестру, чтобы она отпустила вас.
– А вы уже уходите?
– Моя смена закончится через полчаса, – Инга посмотрела на часы, – уже даже через двадцать минут. Так что, если вдруг мы и встретимся где-то, то надеюсь, не у меня на работе.
– Счастливого Вам пути, Инга Александровна! Желаю вам хорошенько отдохнуть и набраться сил в отпуске.
Это вряд ли, – подумала Инга, но вслух ответила:
– Спасибо, Алекс! – и, помахав рукой, вышла из палаты.
Она не сомневалась – надо зайти и к Эду. Когда еще они смогут увидеться? Пожалуй, что никогда. Наверное, теперь даже через экран не встретятся.
– У меня кончается смена. Вот решила зайти к тебе.
– Пожелать скорейшего выздоровления?
– Конечно! И скорейшего возвращения на экраны. Я буду очень ждать, – слукавила она.
– Я не знаю, как сложатся мои отношения с нынешним заказчиком, нога сломалась вообще некстати.
– Зато тебе отдых.
– Я и так живу не напрягаясь, это мой стиль жизни, моя суть. Кроме того, я не привык отдыхать лежа.
– Тогда… тогда это тебе время на то, что лечь и все обдумать, не убегая от самого себя.
– Мэй би, мэй би. А ты что ж, уходишь уже? Греция зовет?
– Греция позовет только завтра. И вообще я планировала появиться здесь утром.
– Так ведь перед отпуском неналечишься, – Эд засмеялся пронзительным голосом.
Инга покачала головой с ухмыляющейся улыбкой.
– А ты передумал сбегать?
– Да, решил не рисковать пока. В конце концов, а вдруг я тут словлю просветление и влюблюсь?
– Надеюсь, Антон Павлович сможет это пережить.
– Твой Антон Палыч еще меня переживет.
Инга махнула рукой и вышла.
За окнами начало понемногу смеркаться. И хоть дождя так и не случилось, на улице было очень свежо. Инга вглядывалась в темноту, пытаясь отвлечься ото дня, но видела в стекле лишь собственное отражение. Она хотела навести порядок на посту, расставить журналы, но тут к ней неожиданно подошел заведующий отделением.
– Ну что ж ты все крутишься? Успокойся уже. Я думаю за неделю тут без тебя никто.., – он на секунду осекся, – ничего не случится. Разве что повыпишем всех, – с улыбкой уже добавил врач.
– Да я и не переживаю. Просто журналы расставить хотела.
– Садись. Посиди на дорожку.
– Так я же завтра еще приду.
– Отдыхай. Успеешь еще набегаться.
– Что с вами, Антон Палвлович? – Инга увидела, что он сидит на стуле, склонив голову на руки над столом.
– Я просто устал. Сделай мне кофе, пожалуйста.
Инга сейчас же заварила кофе и поднесла его к самому носу доктора. Отхлебнув пару глотков, врач нарушил повисшую тишину и спросил:
– А ты что ж такая невеселая?
– Я не хочу ехать.
– Высокие отношения?
– Да, можно и так сказать.
Антон Павлович засмеялся.
– Никогда не делай того, что не хочешь. Тебя никто насильно не посадит в самолет. Хочешь остаться? – Оставайся.
Телефон в кармане халата зазвонил. Это Ив.
– Я сейчас дождусь смену и выйду.
– Хорошо, я внизу.
– А Лиза?
– Элизабет еще в садике.
– Ладно, жди.
Антон Павлович сидел, подперев щеку рукой и веселым прищуренным взглядом смотрел на Ингу. Пожав ее руку своей морщинистой рукой, он вновь повторил:
– Не делай того, чего не хочется. Завтра можешь не выходить, отпуск у тебя уж начался, – но я всегда буду рад видеть тебя, милосердная ты моя помощница.
– Я позвоню, ладно? Хорошо?
Антон Павлович кивнул головой, встал из-за стола и ушел в свой кабинет, оставив на столе недопитую чашечку кофе.
По коридору уже мчалась во весь дух смена.
– Ох, дорогая, прости, что опоздала, со всех ног неслась, – запыхавшись, ответила Нэлли. – Ты уже все ? Я видела твоего мужа внизу в машине.
– Да, сейчас буду спускаться.
Инга заулыбалась той доброй, детской улыбкой, какой мог улыбаться только ребенок и она.
– Счастливо отдохнуть тебе, дай хоть обниму на прощанье.
Девчонки обнялись и, повешав халат на крючок, Инга пошла спускаться вниз.
– Что ж ты Лизу –то не забрал? – после короткого поцелуйчика, спросила Инга мужа.
– Мы еще успеем.
***
Инга проснулась, когда Ив уже шевелился на кухне.
– Ты уже встал? Что так рано? В больницу отвезешь меня?
– Нечего тебе там делать! Тем более сегодня!
– Нет!
– Да!
– Мам, а мы сегодня не пойдем в садик? Сонным, только что разбуженным голосочком спросила Лиза.
– Нет, а ты хочешь?
– Просто папа говорил, что не пойдем.
– Ну, значит не пойдем, переводя глаза, отозвалась Инга. Ложись еще, поваляйся.
– И ты ложись еще, поваляйся, – добавил Ив.
– А ты куда?
– Я скоро вернусь.
Ив не спеша, но твердо закрыл дверь, и через секунду Инга уже слышала его уверенный топот на лестнице.
Она откинулась на подушки и притянула к себе ребенка.
– А ты хочешь ехать к бабе?
– Я хочу с папой и с тобой на лодке покататься.
– Где? У бабы что ли?
– Нет, на даче, где у тебя был горелый дом.
– Горелый дом, – улыбаясь повторила Инга. В другой раз, наверно, покатаемся, папа нам билеты уже купил, придется к бабушке лететь.
– Она опять будет тыкать мне в лицо и спрашивать: « а что это такое красненькое».
– Ну просто она любит тебя и переживает. Ты все сложила в чемодан, больше никакие игрушки брать не будешь?
– Папа мне сказал больше двух не брать.
– Ладно. А хочешь? – у Инги в голове промелькнула вздорная мысль.
– Что хочешь?
– Хочешь у меня на работе побывать?
– Конечно хочу! – обрадовалась девочка. – Я буду тоже уколы ставить?
– Нет, мы только заберем мою зарядку для телефона, может быть, сменим повязки одному мальчику и вернемся домой.
– Я буду тебе все подавать! Бинты и вату, хорошо?
– Да, хорошо, только кушай скорее.
Ребенок , умница, ела очень аккуратно. Видно было, как ее маленькие пухлые ручонки, с ямочками над пальцами, крепко сжимали ложку, и широко-широко раскрыв рот, направляли ложку с кашей внутрь. Инга в это время мыла посуду и любовалась украдкой на маленькое чудо с золотыми волосами. Наконец, тарелка опустела. Инга поцеловала дочку в голову, и, взяв расческу, стала заплетать ее рассыпчатые звенящие волосики в косичку. Через полчаса обе уже ехали в автобусе с раскрытыми окнами.
Инга вместе с дочкой поднялась прямо к посту.
– Привет! Ты что же, попрощаться пришла? Или лететь раздумала?
– Я за зарядкой. Ты уже меняла повязки Алексу?
– Да, конечно меняла.
– Мама, я хотела повязки поменять, – шепнула дочка Инге.
– Мы с тобой в другой раз сменим. Хочешь посмотреть его? – спросила Инга, убирая зарядку в сумку
– Хочу.
Инга попрощалась с коллегой, и, взяв малышку за руку, направилась к знакомой палате.
– Доброе утро, Алекс.
– Здравствуйте! А я вас все утро выглядывал в окно! – радостно воскликнул пациент.