− А кто это – соци?.. – спросила Варя.
− Это не для средних умов. – Марина остановилась, и Варя остановилась.
Марина вкрадчиво спросила:
– Послушай, Сонь: а почему ты решила, что моя мама училка?
− Потому что только у учителей такие подлые дети.
− Ой-ой! Как стыдно: я – подлая, − театрально заламывая руки, воскликнула Марина, подошла к сидящей Соне и толкнула её в плечо. Теперь это было совсем не страшно, не так как в первый раз.
Тут подскочила и Варя, рассыпала пакет с Сониными вещами и стала пихать под кровать.
− За то, что ты мою маму жирной обозвала!
Соня села на пол, на колени, полезла под кровать за вещами, а Марина, она сама не знала, как это получилась, стала бить её ногами по ляжкам, по икрам, по бёдрам. Била и била. Соня попыталась вылезти из под кровати и подняться, но Марина не дала. Она продолжала лупить её ногами. Соня стала уползать под кровать, развернулась там, стала хватать руками Маринины ноги, один раз укусила Варю за лодыжку. Варя врезала ногой Соне по зубам. И тут же отошла – испугалась.
Соня вылезла из под кровати, пыльная, грязная, подбирала вещи, складывала их в пакет, а Марина лупила ногами её уже стоящую. Соня только говорила:
− Отстань! Отстань, дура.
А Марина отвечала:
– Я – дура? Я-дура? – и била Соню, тыкала её своими ступнями в шлёпках. Вдруг Марина поскользнулась, большой палец ударился о тумбочку.
− Ой! – взвизгнула Марина.
− Так тебе и надо, − сказала Соня, изо рта у неё текла кровь, стекала по шее, на грудь, на белую маечку. – У твоей мамы лицо как блин и причёска лысая.
− Что, Марин, что? – Варя отошла испуганно от Сони, делала вид, что не заметила кровь, суетилась вокруг Марины.
− Да ничего. Болит. Ударилась,
− Мазью помажь, − Варя уже тянула мазь Марине.
Марина старалась не смотреть на Соню – та ходила в ванную, полоскать рот. А потом молча складывала вещи в пакет, всхлипывала. Нет, Марина знала, что у мамы плоское лицо. И вся она такая фигуристая, не толстая, но такая крепкая, как девушка с веслом. Мама отличилась, конечно. Надела такое позорное платье, у юбки внизу – оборки. Если бы мама нормально, не по-старушечьи, одевалась и волосы бы свои остригла, её никто бы не посмел обозвать. А вот Сонину маму уже ничего не спасёт. Она вообще – мужик, от мужика не отличить.
Марина переоделась в свои синие плотные джинсы. Они были самые обычные, даже тянулись плохо. Марина в них чувствовала себя как в коконе. Ей и хотелось быть в коконе. Это не из-за неё кровь, это Варя Соню долбанула.
− Я – накрывать. Чтоб были через двадцать минут. − То же Марина объявила в соседней комнате. И ещё в одной, у старшаков. Все знают, что Марина в буфете, а что там в номере с Соней стряслось, Марина и знать не знает. Если что, она не при делах. Пока шла до буфета, палец на ноге перестал болеть. Почти перестал.
В буфете всё пошло наперекосяк. Вот тебе и тринадцатое августа. Вот и не верь в приметы. Психованный мужчина из номера «люкс» был уже в буфете, он скучал и как ждал Марину: стал кричать, что в Москве опять смог, хуже, чем был, что снова после проливного ливня, предпоследний оранжевый уровень опасности, а что будет утром, доживём ли мы до утра? – вопрошал «псих» из «люкса». Он схватил у Любовь Васильевны пульт, переключил канал – там говорили о том, что смертность в Москве увеличилась вдвое. Глава Луховицкого района сказал, что у них в районе не только сорта огурцов самые известные, но что раньше в СССР работало пятьсот человек в лесничествах, к этому году лесников сократили до двадцати восьми. А сейчас на весь лес осталось четырнадцать! Другой человек, в клетчатом пиджаке, сказал, что в СССР торфяники горели всегда, но их затапливали солдаты − рыли канавы вокруг торфяника. В них скапливалась вода, и она не давала торфяникам гореть. Теперь же эти элементарные обязательные условия не выполняются. А дожди торфяникам не страшны, они же тлеют изнутри…
Марина выбежала из буфета, она не могла больше слушать телевизор. Она вышла из подъезда гостиницы – было свежо и сухо. Дымка была, но совсем не сильная, и запах можно было принять за остаточный, бабуля на лавке так и сказала – «остаточный». Марина привыкла: все люди жили только новостями о смоге и пожарах. Но этот мужик – просто полный дегенерат. Паникёр. И никогда в буфете не ел. Всё время еду к себе в номер таскал – там же кондиционер. А сегодня одичал и решил на неё весь негатив свой вылить? Паникёр и псих, успокаивала себя Марина, с фобиями как в фильме «Психо».
Соня на ужин не пришла. Варя съела Сонину порцию. Слава богу, что сегодня родительский день и почти никто на ужин не пришёл. А так бы Елена Валерьевна обязательно поинтересовалась у Марины, где Соня. «Где Соня, где Соня, − твердила Марина. – С кошаками своими, где ещё».
Так и было. Соня возилась с кошками у гостиницы. Губа распухла. Дискотека в этот день не проводилась, в магазин никому не надо было, все тусили у гостиницы. Пришли и «мальчики». Елена Валерьевна делала вид, что внимательно следит.
− Ну чего, Лапша, всё макаронишь? – спросил Генка и взял её под локоть.
− Да иди ты, − сказала Марина и выдернула руку.
Генка был просто лапочка. Под два метра, чёрный от загара, выгоревшие волосы – как и у Сони… Везде эта Соня на ум приходит! Другой мальчик, коренастый, весь мохнатый, и руки мохнатые, и икры, тоже смазливый, подкатил к Анжеле. В общем, все ребята из старшаков подошли к девчонкам. Гена разговаривал только с Мариной. Марина краем глаза видела, что и к Соне подошёл какой-то парень, стал гладить кошаков. И тут же рядом с Соней очутилась Варя (будто она и не лупила Соню ногой по зубам час назад), и стала болтать с этим парнем. Больше Марина ничего не видела, она болтала с Генкой. Она старалась блеснуть остроумием. Вдруг как-то резко запахло гарью, и Елена Валерьевна повела всех в гостиницу. Анжела вошла в гостиницу с запредельно страдальческим лицом. Марина услышала, как Елена Валерьевна сказала Анжеле:
− Терпи. Надо перетерпеть. Главное – ни в коем случае за мужиком не бегать.
Гарью несло так, как, казалось, никогда ещё не несло.
Соня заснула. А Варя с Мариной сели пить чай с сушками-челночком. Марина съела целых три сушки – очень вкусные. Варя грызла и грызла сухари, как бобёр бревно, хрустела и хрустела, как хомяк. Они смеялись, вспоминая пацанов. Спать не хотелось. В час ночи они решили разбудить Соню. Они ущипнули её в два щипка за плечо и гаркнули (но тихо!) и зашипели:
− Твоя мама дура. Она похожа на мужика.
Соня села на кровати. Но они толкнули её, накинули на неё подушку и стали душить. Соня не орала, но она как-то упёрлась и сбросила с себя Марину. А Варя сама руки убрала. Соня встала, вышла.
− Обосрали. Обтекать пошла, − сказала Варя.
Марине стало неприятно от этой фекальной тематики.
Соня вернулась с Еленой Валерьевной. Так наступило 14 августа.
Глава двенадцатая. Ад всё ближе
Плохое всегда компенсируется хорошим, − так говорила бабушка. На вопрос Марины: чем же хорошим компенсируется её селезёнка, бабушка отвечала: «Ты красавица. Это из-за селезёнкиной диеты. А то была бы как мама». Мама и бабушка – ширококостные, а Марина похожа на папу, и диета тут не при чём. Селезёнка ничем хорошим, кроме плохого, не компенсировалась. Закон компенсации не работает с глобальных позиций. Если же дело касается мелочи, ерунды в космическом масштабе, закон работает почти всегда.
Ночью на них с Варей настучала Соня. Пришлось в наказание бежать пять кругов вокруг карьера и делать сто приседаний. Гена бежал с ними рядом. На виду у всех. Марина была счастлива. Ждал он их и после зарядки. Счастье! Она идёт до гостиницы, через сосновый бор, через смог, с самым красивым мальчиком российского гандбола. Ноги отнимаются после ста приседаний, болят от усталости, в ногах поселились молнии и электрические заряды. Марина опирается о Гену. Он сам предложил ей руку. Варя плетётся рядом и глупо хихикает.
Они вошли в номер. Соня вздрогнула: она сидела на кровати с полотенцем на голове.
− Ты в чадре! Не могу! – сказала Варя.
− Не в чадре, а в чалме, − поправила Марина. – Соня! Ты на нас не обижайся. – Марина была в прекрасном настроении. Она чувствовала потребность в широком щедром жесте. Марина по дороге до номера решила больше не ссориться с Соней, мало ли что. Марина боялась последствий, била-то ногами накануне она её жестоко. Марине было сейчас не в лом извиняться.
− Ты не обижайся, − Марина поймала на себе удивлённый какой-то дикий взгляд Вари.
Соня молчала.
− Смог, Соня. Я расстроилась, а ты просто под руку попалась.
Соня молчала.
Марине стало не по себе, она прикрикнула на Варю:
− Чё встала? Иди в душ. Пасёт, как от псины.
Это правда: Варя сильно потела. Тем более, такая дымка с утра, тридцатиградусный парник.
На гандбольном поле вроде бы дышалось полегче – всё-таки сосны.
Теперь с ней Гена, – радовалась Марина. И все девчонки с ней хорошо: Настя, Даша, Поля. Только Варя дуется, завидует из-за Гены. Соня вообще играть отказалась. Елена Валерьевна её еле заставила, ещё стала ругать, что Соня в костюме. Но Соня костюм почему-то снять отказалась наотрез… Но ничего: Марина с Соней и Варей будет помягче. Она это умеет – наладить отношения или подлизаться, как считает бабушка. Бабушка ей так и заявляет: «Ты мастер по подлизываниям».
− Девчонки! Закончили, − сказала Елена Валерьевна. – Невозможное что-то. Такая дымовая завеса. Может, вечером легче дышать станет.
Но вечером дышать стало ещё тяжелее, городишко опустел, во всяком случае, улица, где стояла гостиница: ни одной машины, ни единого человека. Вечернюю тренировку отменили, сразу двинулись на карьер. Люди, много-много людей, на пляже свободных мест, и все жуют мороженое. И в воде толпы людей. Марину это злило. Она хотела искупаться, уплыть далеко-далеко… Но уплывать далеко не разрешается: говорили, что глубина карьера с девятиэтажный дом… В воде, бултыхаясь рядом с Настей, Марина вспомнила, как сегодня после тренировки Настя отстала, пока шли обратно через сосны – она собирала там, в соснах, малину. Ждали всей командой, пеклись в тени от козырька гостиницей, хорошо, что сверху капали редкие капли кондиционера, все старались, чтобы капли попали на них. Настя, наконец, пришла, держа горстку малины в ладони, и у всех на глазах опрокинула её себе в рот. Как же всем хотелось малины! А Настя – раз!− закидывает ягоды себе в пасть перед всеми, не стесняясь… Вот они: богатые, сволочи. Ещё и дразнила специально.
Вечером, в темноте, потопали не в магазин, а к фонтану. Темно, в метре не видно ни зги. Фонтан был шикарный, на площади перед домом культуры. Подсветка, мигающая цветными лампочками, отражалась, преломлялась в струях воды. Люди с грудными детьми на руках счастливо ловили мелкие брызги, некоторые своих грудных опускали прямо в фонтан. Это было здорово, красиво до безумия – и почему Елена Валерьевна не водила их сюда раньше?
− В дымовой завесе надо носить белый, девчата, − сказала Елена Валерьевна. – Всё. Идём обратно, спать. Господи! Где Афонина? Афонину не вижу.
− Они у гостиницы остались,− сказала Соня.
− Заткнись ты! – прошипела раздражённо Варя. – Тебя, дура, не спрашивают. Выкину тебя с балкона, когда придём, − Варя продолжала шипеть, пока они шли к гостинице.
− Успокойся, Варя, − приказала Марина, чтобы все вокруг, и тренер, и старшие девочки, слышали; сделать вид, что она опекает Соню, получилось.
Варя обиженно притихла.
Лифт – это было единственное место на первом этаже, где не висело объявление о том, что с голым торсом ходить нельзя.
Соню в лифт не пустили. И не Марина.
−Вали, ноги тренируй! – сказала Варя в бешенстве. Она совершенно съехала с катушек.
Марина понимала: Варя злилась, что Марина при всех осудила её. И сейчас, Варю, что называется, понесло. Марина прислушалась к себе: её тоже подмывало поглумиться над мелкой, тем более, что свидетелей нет, все уехали на другом лифте, на грузовом
− Да, Соня, игра скоро. А ты самая слабая из нас, − не удержалась и Марина: можно снова позволить поглумиться над мелкой.
К удивлению, Соня вообще не расстроилась, она привыкла уже ходить пешком, резво пошла к дверям, за которыми начиналась лестница. Зашли с Варей в двести седьмой к девчонкам. Варя взяла из холодильника свою сумку. Номер у девчонок какой-то не такой, разве, что холодильник есть. Родной, двести пятый, номер Марине нравился намного больше. В нём было свободнее, чище. А тут – много вещей повсюду. И телек в неудобном месте стоит, у стены. То ли дело у них: завалился на Сонькину кровать и наслаждаешься. А Сонька в углу жмётся, в самом дальнем углу кровати. Разговорились с Дашей. Скорее всего, если турнир всё-таки состоится, им придётся играть на турнире в меньшинстве, у Даши голова и живот прошли, но теперь разболелась нога. Марина с удивлением узнала, что Даша когда-то давно играла лучше Маши и была капитаном. А потом что-то случилось, надломилось, вроде бы трещина в позвонке… Позвоночник – тоже ничего приятного, ещё неизвестно, что хуже: селезёнка или позвоночник…
Марина попросила у Насти телефон, набрала свой городской номер. Мама рассказывала, что бабушка всё сидит в своём Кемерове, в пансионате «Лесная сказка», и когда это кончится неизвестно, а деньги со сберкнижки таят:
− Дорого – жалуется, а сидит. Ой, Маринк! А я на работе в десяти кофтах. Кондиционер в кабинете у Инессы, царство ей небесное, такой мощный − приходится так вот наряжаться, иначе продует. Ты-то как?
Марина ответила, что всё хорошо, что девочки дружные. Что скоро турнир. Марина говорила с мамой не спеша, подробно, всё равно у Насти денег куры не клюют, ей родичи по два косаря на счёт кидают, а интернет всё равно еле-еле тянет – провинция, что ни говори. Но этот подробный разговор с мамой вогнал Марину в тяжёлое состояние. Она вдруг поняла, что дико боится, что дым не закончится вообще никогда. Вдруг этот вонючий парник навсегда?!
− Надо же, − говорила мама. – У вас там ещё реально играть. А у нас тут светопреставление. Пусто как после ядерной войны. Сбежали все. В новостях говорят: леса потушили. И кому верить?
Скоро турнир. Не отменят ли его из-за смога? Дым начинал доставать Марину. Марина лежала ночью и думала: а что если конец света, об этом много девчонки в школе говорили. Ждут его года через два, а он – раз! – и сейчас пришёл… Ещё Марина подумала, что люди стали привыкать к «атмосфере» конца света. Неужели и она, Марина, привыкает? Вспомнился урок Алевтины Ивановны про фэнтези-мир, который может почти ничем не отличаться от реального. Вот вам и новый мир – постоянная дымка. Люди видят друг друга за пять метров. Отсюда сразу другие отношения. То есть, убийцам и ворам просто раздолье. Напал, отобрал, скрылся… Такой вот мир. Интересно: есть книжки про такой мутный, весь в дыму, мир?
Глава тринадцатая. Лифт застрял
Лифты вниз пришли одновременно. Марина, Варя и Соня в грузовой не стали заходить. После треньки Соня выглядела очень усталой: на лбу – слипшаяся чёлка, футболка съехала с одного плеча, обнажив синяк… Жуткий какой-то чёрный синяк. Марина вдруг поняла: это же щипки, их с Варей щипки! Или это она так Соню толкнула, что у неё синяк? Бывают от толчков такие синяки или нет? Соня зашла за Мариной и Варей в маленький лифт… Марина понимала, что надо Соню выгнать, выгнать из лифта – пусть пешком идёт. Но синяк! Марина испугалась. Сама не могла понять чего, но испугалась – какое-то предчувствие…
Вытолкнула Соню Варя, грубо, зло, стала жать кнопку, чтобы двери закрылись. Но Соня поставила ногу в сужающуюся щель, лифт запикал – двери опять открылись. Варя толкнула Соню в плечо – намеренно, постаралась посильнее. У Вари в руке был ключ от номера – Марина поняла: Варя тыкнула Соню ключом. Соня взвизгнула – значит, Варя попала в синяк. Соня толкнула Варю в ответ, тоже сильно, бешено даже, лицо зверское. Варя отступила. Марина возмутилась, выглянула из лифта, стрельнула глазами: никого не было. Марина ткнула ладонью с растопыренными пальцами Соне в лицо, надавила, Соня – отшатнулась:
− Чё не поняла? Игра скоро, ноги тренируй. На пас мой не успеешь.
− Чушка, − почему-то именно это слово процедила Соня и пошла в сторону лестницы.
Марина запрыгнула в лифт, Варя снова нажала на кнопку с двумя сходящимися стрелочками. Лифт поехал, как-то странно заскрежетал, дёрнулся, остановился. Маленький лифт Марине нравился больше грузового: не останавливался по вызову с других этажей, когда ехал вверх.
− Не пойму! Такой звук, – сказала Варя, состроив обыкновенную недоумённую гримасу и качнув головой.
Марина вдруг заметила, что у Вари пропали щёки, что лицо её было уже не круглое, как раньше, а почти овальное, красивое… Это неприятно поразило Марину.
Лифт остановился.
− Да жми ты на девятый, что тут понимать!
− Да жму же! Кнопка горит.
Кнопка с цифрой действительно светилась. Что-то в лифте пикало – значит, на каком-то этаже нажимали кнопку. В соседней шахте скользил грузовой – были слышны писки, звуки остановок, раскрывающихся и закрывающихся дверей…
Марина оцепенела, принюхалась. Было душно. Варя смотрела на Марину, вылупив глаза.
− Чё бычишься-то, дура, кнопки нажимала, вот и сломался.
− Это из-за Сони, − ответила Варя. – Она ногу подставила.
− Да, блин, звони диспетчеру! – заорала Марина. Она почувствовала панику.
Варя нажала кнопку «вызов».
Женский голос ответил сразу:
− Номер три-пять-два. Говорите.
− Мы застряли в лифте, − дрожащим голосом сказала Марина. На Варю она больше не смотрела, но чувствовала, что большие Варины глаза от испуга вылезают из орбит как в ужастиках.
− Адрес!
− Да гостиница, − закричала Марина. – У нас обед сейчас, а мы застряли.
− На первый нажмите.
Марина тыкнула кнопку с цифрой «один»– никакого движения.
− Не получается.
− Ждите бригаду.
Стояли молча. Пять минут, десять. Узкая вытянутая коробчонка, железные стены, железный потолок, лампочка светила уже аварийным светом, еле мерцала. Дышать становилось всё тяжелее. Послышался стук:
− Ей! Что с лифтом? – били на каком-то этаже по дверям.
− Да, блин, где они все? На «вызов» жми давай! – приказала Марина Варе. Она чувствовала, что дышать нечем, что слёзы подкатывают, что не сможет говорить с диспетчером.
Но Варя молчала. Марина резко обернулась: лицо Вари всё было в каплях пота. Она тяжело дышала. Марине захотелось выцарапать Варе глаза – ведь это она забирает драгоценный воздух всей своей тушей. Но Варя вдруг стала медленно закрывать свои выпученные глаза, она боролась, не хотела закрывать, но глаза закрывались сами. Взгляд был отсутствующий. Варя начала сползать по стенке.
Марина судорожно стала жать «вызов».
− Что ещё?
− Девочке плохо стало. Девочка умирает, задыхается.
− Да ждите, − голос обматерил грязно и обидно. – Пешком надо ходить, раз девочки, не бабушки же.
Варю вырвало. Она зашевелилась, пришла в себя. Марина больше не оборачивалась. Ещё пять минут в тошнотной вони показались часом. И ещё неизвестно сколько прошло, время как замерло. У Марины начала кружиться голова. Наконец лифт зашатался, подрыгался, подпрыгнул, поехал, остановился, открыл двери. Варя оттолкнув Марину, выбежала первая. Марина тоже вышла. Первое, что подумала: хорошо, что не стала кричать «Помогите!» как учили на уроке по ОБЖ, сейчас бы не знала, куда от стыда деться.
Соня сидела на полу у номера. Она странно, воинственно посмотрела на Марину. Марина брезгливо забрала у растерянной грязной Вари ключи, открыла дверь.
− Дура. Мы из-за тебя застряли. Ты лифт сломала,– Марина хотела, чтобы Варя пнула Соню, как и тогда, ногами. Но Варя ввалилась в номер, и оттолкнув Марину бросилась в туалет. Её опять рвало.
− Дверь не закрывай! Стул поставь, − орала не своим голосом Марина на Соню. Если открыть окно и входную дверь, то в номере создавалось некое перемещение воздушных масс, жалкое подобие сквозняка.
− Ты мне что ли? – как можно спокойнее, но чуть дрожа, спросила Соня. − Сама всё делай, − отчеканила презрительно, и, прищурившись пошла на Марину: – Отойди от меня. От тебя блевотиной несёт.
Значит, Варя испачкала и её!
«Надо же, − пронеслось у Марины в голове. – Как Соня злится. Освоилась, привыкла, а поначалу как пугалась». Соню не надо сейчас трогать. Они её сами из лифта вытолкнули. Соня ни при чём. Лифт давно скрежетал странно. Соня должна сыграть хорошо турнир. А если опять сейчас её тюкать, точно не сыграет. И так устаёт, видно по ней. Только бы состоялся турнир! Пока нет Маши у Марины появился шанс, его нельзя упускать. Настя по-любому должна стараться теперь. И Соня должна помочь. Обязательно. А уж Варя теперь так будет стараться: ведь, Марина может рассказать всем, как они сидели в лифте. «Как хорошо, − хвалила себя Марина, – что я не стала паниковать, просто стояла и ждала. Варя не поняла, что я испугалась и чуть не расплакалась…» Марина, зажмурившись, залезла на изголовье Сониной кровати, распахнула окно, подставила к двери стул. Стала переодеваться, закинула футболку в ванную к Варе:
− Стирай! И попробуй не отстирать.
За ужином работал телевизор. Потный ведущий (Марина видела, что он – потный) запнулся на слове «Лотарингия», читая новости, так запнулся, что не только Марина, но и Настя, а потом и остальные, обернулись на стену, где висел экран. Дальше ведущий простонал слово «Эльзас» и закончил новость тем, что там тропические дожди затопили всё. Никто не смеялся, все заворожено смотрели на ведущего, рассказывающего про ливневые дожди. Но дальше ведущий стал говорить о красном уровне опасности, и все зашевелились. Новости стали привычными, неинтересными.
− Вот интересно: есть ли цвет опасности бордо, − директор гостиницы по отчеству Апполинарьевич рассматривал бокал на свет невозмутимо хохмил. Директор изменился за это время. Глаза у него стали шире, лицо не лоснилось, хотя пот он периодически вытирал. Он уже не был холёный и прилизанный, и не носил костюм. Лоск и превосходство улетучились. Сидел он в буфете по пояс голый, сильно сутулый, с тонкими руками, кожа бледная, рахитные рёбра и впалый живот – человек как человек. И сидит за столом с Еленой Валерьевной, угощает её вином.
Все рассмеялись шутке директора про цвет опасности «бордо». Кроме Вари. Соня вообще расхохоталась. Чисто, звонко. Марина так не умела смеяться, она вообще не понимала, как люди смеются. Если ей было смешно, она тоже хихикала, и хихикание её походило на лисье – так ей говорили в школе. Марина заметила, что Соня стала ещё смуглее. Да и многие загорели. Одна Марина, да ещё директор, оставались бело-розовыми: она по-прежнему мазалась кремом от загара – от солнца, тем более такого, вполне может случиться рак.
− Это, девочки, ад, − сказала Даша. Она вместе со всеми радовалась всё новым и новым шуткам директора.
Но Марина знала, что это ещё далеко не ад. Ад – это когда в застрявшем лифте, и реально нечем дышать. А тут просто здорово и даже прохладно. Тут недалеко, на площади, в темноте, работает бочка с квасом, и маленьких детей освежают в фонтане…
Марина, засыпая, вспоминала этот день. Она думала, как быть с Соней. Да уж, поначалу Соня выбешивала её страшно. Сегодня, когда Соня не испугалась у лифта Вари, Марина вдруг вспомнила Юльку. Тот момент, когда Юлька впервые высунула рожки, потом тельце и поползла по руке, щекоча кожу и слюнявя редкие волоски… Да: Соня пряталась в свой домик, втягивала голову в плечи, боялась, помалкивала, а тут вдруг – не испугалась. Конечно, она обрадовалась, что её мучительницы застряли, заявились все грязные и вонючие. В этом всё дело. Лифт отомстил за Соню. И она, как и Юлька, показала свои рожки. И в общем-то, Марина привыкла к Соне, смирилась с ней. Тут причина и в том, что Гена теперь с ней. И Елена Валерьевна по-другому относится – повторяет, что Марина – главная в команде, и Лапшой не обзывает. Марина заслужила капитанство: она − бессменный дежурный, она и в номере уборкой командует. У них самый чистый номер. А вот Варя Марине теперь совсем не нужна. И команде не нужна. Хорошо бы её осенью выкинули из основного состава, чтобы команду не позорила.
В густом тягучем угарном однообразии тянулась ночь, Марина заснула только под утро. Она волновалась за Юльку. Надо будет завтра у мамы спросить: как у Юльки дела. Может, её уже нет в живых? Марина думала и о своём конце. Он когда-нибудь наступит у всех. В будущем селезёнка, которой нет, напомнит о себе не раз. Интересно: доживёт ли Марина до старости? Ну, хотя бы до возраста мамы. О возрасте бабушки Марина даже не мечтает.
«Надо перетерпеть, пережить и не унывать», – вспомнила Марина слова Елены Валерьевны, обращённые к страдалице-Анжеле.
Про «не унывать» Марина от Елены Валерьевны постоянно слышала и на тренировках. Не унывать и собраться, всё забыть и играть дальше – дежурные напутствия тренера. Марина прекрасно это понимала. Самое сложное было не скисать, когда соперник идёт на тебя стеной, валит, пытается отнять мяч, перехватывает пас и броски, а свои ворота защищает так, что просто сплошная стена… Но как, всё же, забывать проигрышный счёт по жизни, вне спорта? Как жить, когда ты застряла в лифте, а потом от тебя ещё воняло?..
И тут Марина почувствовала: в комнату подул лёгкий, еле заметный ветерок, ветер надежды, ветер перемен.
Может, ей это приснилось?