6. Способны ли мы услышать Ахмед бека?[247]
(Статья написана в 2007 толу)
…текст, который меня удивил
Этот текст («Женщина в исламе и по исламу» Ахмедбека Ага оглу), много лет тому назад (сколько? 10? 15? больше?) показал мне наш известный литературовед, ныне покойный Азиз Мирахмедов[248], который в те годы готовил к изданию сборник статей Ахмеда Агаоглу.
Уже тогда этот текст меня удивил. «Феминизм» у нас был словом ругательным, «гендер» мы только узнавали, а здесь текст, датированный 1901 годом (?!) и который практически начинается со слов «феминизм сделал столь видный шаг вперед».
В те годы не было возможности вчитаться в текст, да были и другие причины, скорее мировоззренческие, которые не позволили мне в должной мере оценить значение работы Ахмедбека. «Советское» продолжало дышать в спину, «женская эмансипация» воспринималась как чисто советский бренд, поэтому и текст Ахмедбека показался мне, хотя интересным и смелым, но, скорее всего, музейным, оставшимся в прошлом.
…прошло много лет
Прошло много лет. Я многое узнал об Ахмедбеке, прочёл другие его работы, перевёл на русский язык его небольшую книгу «В стране свободных людей», узнал о том, что это был многосторонне образованный человек, мог остаться в Европе, стать всемирно известным ученым, но предпочёл вернуться домой. По-видимому, не давала покоя просветительская страсть, которая обуревала многих политических и общественных деятелей того времени.
Ахмедбек многое успел сделать на Родине, в Азербайджане, но не меньше в Турции, в которой оказался совсем не по собственной воле. Стал известен в Турции, написал там огромное количество работ, преподавал в университете, занимался политической деятельностью, долгое время был соратником Ататюрка[249]. Позже отношения стали более прохладными, причиной стали взгляды самого Ахмедбека, не принимавшего спекуляций демократическими идеями.
В конце жизни отошёл от политической деятельности, возвратился к университетской жизни, издал в Турции несколько книг. Книги и статьи Ахмедбека постепенно возвращаются к нам и «Женщина в исламе, и по исламу», одна из них.
Работу, о которой идёт речь, в равной мере можно назвать научной и публицистической (сам автор называет её «этюд»).
Научной, потому что Амедбек, как никто другой, без ложной патетики, без мифологизирования «последней» религии, без умиления «научностью» ислама, понимает историческую и культурную миссию ислама, в том числе и в отношении к женщине.
Достаточно сказать, что «в Коране отведена женщине целая глава, озаглавленная «Сурен-Ниса», уже одно это показывает, какое значение придавал Магомет женскому вопросы».
…все дальнейшие цитаты из статьи «Женщина в исламе, и по исламу», поэтому привожу их без отсылки на автора…
Публицистической, поскольку Ахмедбек не канонизирует исламские постулаты, а относится к ним с позиций изменившегося времени.
…дадим слово самому Ахмедбеку
Ахмедбек начинает с того, что подчёркивает, «любой непредвзятый исследователь, способный избавиться от множества небылиц, пародий и коверканий», сможет осознать масштаб и глубину переворота в отношении к женщине в доисламский период и после распространения ислама.
Ахмед бек приводит множество подобных примеров, разрушающих привычные стереотипы.
Например, то, что получило название «гарема» не всегда соответствует поверхностным, обыденным представлениям: в некоторых случаях, гарем «не походил ни на персидский андапун[250], ни на греческий гинекей[251]; это было скорее нечто вроде современного салона европейских дам; хозяйка принимала там своих личных гостей, нисколько не стесняясь их полом; она там давала вечера, устраивала рауты, не мешая мужу, который мог продолжать заниматься своими делами в своей половине».
Или другой пример.
У «тюрко-татар» (термин Ахмедбека) «женщины и до принятия ислама всегда пользовались свободой», «ислам только санкционировал среди тюрко-татар положение, созданное женщине обычаем» и можно только «поражаться рыцарскому почёту, которым окружали тогдашние тюрко-татары, женщину и её свободу».
Но почему всё это осталось в прошлом?
Ахмедбек, как публицист, пытается понять, почему только «смельчаки заговаривают о невозможности положения мусульманки, о его пагубных результатах в семье и обществе, о необходимости улучшения условий жизни женщины среди мусульман, об освобождении мусульманки от оков, связывающих ее умственные и физические дарования. Но это пока голоса робкие, нерешительные, говорящие с большими оговорками и зачастую не прямо, а намеками.
Почему только смельчаки, разве остальные не видят, не понимают?
Когда и как это произошло, что было тому причиной, почему положение мусульманки, несмотря на всю его тяжесть и беспросветность, не вызывали ещё ни сильного протеста, ни убеждённого реформатора».
Далее Ахмедбек спрашивает, как случилось, что «неопределённость двух изречений и поныне служат страшными орудиями в руках сластолюбивых фарисеев против ревнителей женской свободы. В одном из этих изречений говорится о прикрытии зинатов (непристойных мест), а в другом о покрывале (хиджаб)».
Эти вопросы, вместе с Ахмед беком, продолжаем задавать себе мы сегодня, и всего вышесказанного достаточно, чтобы оценить значение работы Ахмедбека.
…статья Ахмедбека в контексте современного времени
До сих пор мы говорили о тексте, но есть еще контекст, контекст времени, в котором мы живём.
Когда сегодня читаю «Женщину по исламу и в исламе», мысли мои перескакивают от времени Ахмед бека к нашему времени, уводят меня в сторону, к политике, к истории, к философии истории, к современному глобальному миру, и вновь возвращают к Ахмед беку.
Ясно представил себе, что последние 20 лет оказались целой вечностью, сколько всего произошло, сколько вместили эти годы. Сознание наше оказалось не готовым к стольким переменам, оно потянуло нас в сторону, или вспять, и эти разорванные времена грозят вконец расколоть наше сознание.
В самом начале XXI века мы оказались на странной развилке, которая ведёт не только к Европе, к европейской жизни, к европейскому типу мышления, как об этом мы часто заявляем, но и вспять, в советское время, и ещё дальше, в досоветское время, не только ко времени Ахмед бека, не только ко временам Гасанбека Зардаби, Мирзы Фатали[252], Мирзы Джалила[253], Сабира[254], Алибека Гусейнзаде[255], многих других, а назад, в некую полуреальную, полупридуманную вневременную патриархальную идиллию, где все должно быть строго ранжировано, в том числе отношения между мужчиной и женщиной.
И, на мой взгляд, развилка, на которой мы сегодня оказались, развилка историческая, когда с одной стороны, полное беспамятство, – это не преувеличение, если вспомнить, что мы за каких-то 10–15 лет умудрились разрушить нашу градостроительную жемчужину, Ичери шехер[256], её теплый уют и наивную простоту, произвели в ней евроремонт то ли в стиле «а-ля националь», то ли в стиле «а-ля ориенталь», и никак не можем остановиться.
И это касается не только Ичери шехер, многого другого.
А с другой стороны, ещё живо, ещё стучит нам в висок то, что произошло совсем недавно, во времена, когда Ахмед бек писал своих «Женщин по исламу и в исламе» Произошло всего-навсего с дедушками наших дедушек, с бабушками наших бабушек, они ещё не стали нашими далёкими предками, они и есть мы (пока?!), мы с ними в одном времени, их голоса прорываются к нам не из толщи веков, а из нашей мятущейся памяти, мятущейся под грузом нашего советского и постсоветского беспамятства.
Услышим ли мы их? Способны ли ещё услышать?
…наша «чужая история»
Мы по привычке относимся к собственной истории как к чему-то, что должно с одной стороны воспитывать патриотизм, а с другой стороны утереть нос другим народам.
Аналогично нашей «философии истории», мы относимся к нашим великим писателям или великим мыслителям.
Мы можем проходить их в школе (если проходим), можем покупать их книги (если покупаем), мы можем знать их имена, с ложным пафосом доказывать, какие они великие, огорчаться, что в отличие от других народов, не умеем пропагандировать собственные достижения и пр., пр.
Но – давайте честно признаемся – они нам не интересны, тем более, если другие народы не высказывают к ним своего восторга. А не интересны они нам по очень простой причине, они «живут» в стороне от нас, или мы живём в стороне от них.
Мы живём без них, мы не понимаем, что такое вести с ними диалог, мы не понимаем, что прошлое, если речь идёт об историческом прошлом, не остаётся окончательно позади, не отделено от настоящего китайской стеной.
Мы не понимаем, что если даже Ахмедбек даже не наш современник, то наш собеседник, и мне трудно до конца разобраться, то ли, в качестве собеседника, он нас обнадёживает, то ли не может скрыть своей печали.
То ли он нас просвещает, то ли не боится шокировать, понимая, что иначе, как без шоковой правды, выздоровление невозможно.
…такое фантастическое виртуальное ток-шоу
Так уж случилось, что практически параллельно с текстом Ахмед бека, читал две другие работы:
статью Юсифа Везира Чеменземенли[257], «Фактическое положение азербайджанской мусульманки» (напечатана в Киеве, в 1913 году);
и воспоминания Банин (Ум-аль Бану Асадуллаева)[258] «Кавказские дни»[259].
В своей статье Чеменземенли раскрывает уничижительный смысл таких привычных слов как «qadın», «zənən», «övrət»[260].
Банин, которая пишет о том же самом времени начала XX века, о своей большой «богатой, но не благородной семье», о жизни этой семьи, в которой схлестнулись старые и новые традиции, о своей бабушке, властной хозяйке большого дома, которая была уверена, что все беды от проникновения в азербайджанскую жизнь «христианских традиций».
И читая эти три текста практически одновременно, я представил себе, что это зеркала, которые, если прибавить современное зеркало, взаимопроникают и просвечивают друг друга. С другой стороны, я представил себе такое фантастическое виртуальное ток-шоу, где по одну сторону искусственно возведённой стены, мы, особенно те из нас, кто любит рассуждать о национальной ментальности в отношении к женщине.
А по другую сторону, Ахмед бек, Чеменземенли, Банин
…можно расширить этот список, к примеру, за счёт трёх наших женщин, которые заслуживают того, чтобы «присутствовать» в нашей жизни:
Ганифа ханум, жена Гасан-бека Зардаби,
Гамида ханум, жена Мирзы Джалила,[261]
Сусен ханум, жена Ахмед бека Ага оглу[262]…
Представим себе, что мы ведём диалог о «мусульманской женщине», о её судьбе в прошлом и настоящем, о том, хорошо это или плохо, что женщина постепенно лишается покровительства мужчины и разрушает монополию мужчин практически на все виды деятельности, вправе ли мужчины сохранять монополию даже на мысли женщины.
Боюсь, диалога не получится.
Наши современники и современницы будут велеречивы, они будут отдавать должное этим текстам и этим людям, но больше будут говорить о патриотизме и о государственности в самом тексте Ахмед бека. Особо обратят внимание на то, что говорится о мудрости ислама и его пророка
…Позволю себе замечание из 2016 года. Радикальные исламисты, которых стало больше, чем во времена Ахмед-бека, не придут на этот диалог. В лучшем случае, пошлют представителя, чтобы посрамить нас…
А во всем остальном это будет диалог глухого со слепым.
Может быть, действительно всё дело в том, что сами того не замечая, мы всё дальше уходим в сторону от времени Гасан бека Зардаби, Мирзы Фатали, Мирзы Джалила, Сабира, Алибека Гусейнзаде, от времени Ахмедбека Ага оглу, многих, многих других.
И сам наш «европейский вектор» то ли имитация, то ли симуляция, прикрывающая наше беспамятство?
И способны ли мы в таком случае расслышать голос Ахмедбека Ага оглу?
7. Из цикла «Неодолимость Гендера»
Противоречит ли гендер национальным традициям?
(Отрывок)
Привожу только отрывок из статьи, написанной в 2007 году, чтобы по возможности избежать повторений.
…спотыкающиеся времена
Ещё каких-то 10 лет тому назад мы не знали слова «гендер». О «феминизме» что-то краем уха слышали. Но всё это казалось не про «нас», а про «них». А они жили на другой планете. Я лично, наивно отождествлял феминисток с амазонками, и никак не мог сообразить, как они собираются обходиться без мужчин. Одним словом феминизм воспринимался как одно из чудачеств человечества. Как анекдот.
Если судить по календарю, прошло не так уж много времени, но, кажется, прошла целая вечность. Если у социологов была бы машина времени, чтобы сравнить, что одни и те же люди думали и думают о гендере 10 лет тому назад и сегодня, результаты были бы поразительными. Конечно, если исключить «железобетонных» деятелей, у которых просто аллергия на движение мысли.
Река времени – материя чрезвычайно подвижная. Нужен гений Марселя Пруста, плюс заколоченные окна[263], чтобы не отвлекали новые ритмы и новые запахи, чтобы был шанс восстановить «утраченное время». Обычным людям, нам с вами, это не под силу. Сколько бы мы не говорили «как сейчас помню», мы будем рассказывать свою версию, в которой сегодняшнего больше чем вчерашнего. Вчера – масло было вкуснее, а водка чище. Тем более, когда на дворе время перемен и время смуты. Одним словом, нам трудно даже представить себе, насколько далеко мы ушли с «гендером». Особенно женщины. Невольно задумаешься о нашем непоколебимом «менталитете», который сегодня, в эпоху Интернета, воспринимается как «поза страуса». Да что там Интернет, в быту, в ритуалах, пытаемся сохранить пристойность, жёсткую демаркацию, мужчины отдельно, женщины отдельно, а потом, всё те же мужчины и женщины в битком наполненной маршрутке. Времена не просто сталкиваются, спотыкаются друг о друга.
Приведу один пример. Сколько было женщин за рулём 10 лет тому назад и сколько их сегодня. У меня, как и у вас, нет статистики. Так, на глазок. Признаемся, что их не только стало больше, их число растёт на глазах.
Теперь я задам вам вопрос, связанный всё с той же «рекой времени»: от количества женщин за рулём зависит гендерная ситуация в стране?
Это всё та же ментальность или уже другая?
Это всё те же женщины, которых наши мужчины ещё каких-то 10–15 лет тому назад готовы были возвести в ранг национальной реликвии (добавлю, для собственного тщеславия) или чуть-чуть другие?
Причём не только те, кто за рулём.
И последний вопрос, который кому-то может показаться простым. В каком веке мы живём? В XIX? В XX? В XXI?
А может быть, мы давно живём не во времени?!
…гендер, как западная экспансия
Одни считают «гендер» – западной экспансией. Нам давно объявили войну, а мы не замечаем.
Вторые всё сводят к грантам зарубежных фондов. Поэтому мы вправе назвать тех людей, которые пользуются этими грантами, национальными предателями.
Что касается «западной экспансии», то, если быть последовательным, её следует отнести не только к гендеру, но и к демократии, компьютеру, Интернету, а дальше, если сильно разогнаться, к промышленной революции, Просвещению.
На мой взгляд, за всеми этими страхами, фобиями, «торчат уши» неоколониального сознания и долгой провинциальной жизни.
Могу только посоветовать перечитать комедию великого Мирзы Фатали «Мусьё Жордан, ботаник».[264] Ах, как бы нам хотелось спрятаться от этого ненавистного, распущенного Запада, но как он, ненавистный, притягивает, как хочется, чтобы «мусьё Жорданы» восторгались нами.
Об аргументах «вторых» предельно кратко.
Можно посчитать «своими» только тех, кто не высовывает голову из собственного дома. Настоящие патриоты.
Могу только посоветовать «Сон Обломова» из романа Гончарова «Обломов»[265]. На мой взгляд, самое гениальное, что написал этот писатель. Там, в этом сне, есть село, в котором есть мост, через которой, жители этого села никогда не переступали. Страшно. Как вход в преисподнюю.
А в остальном наши патриоты могут быть спокойны. Международные фонды практически свернули свою деятельность в Азербайджане. Мы богатая страна, зачем нам зарубежные фонды.
…даю слово моему воображаемому оппоненту
Мой оппонент, действительно, воображаемый, но суждения его, в той или иной форме, слышал от многих людей.
Итак, предоставляю ему слово.
«Не пора ли ясно и недвусмысленно заявить, что «гендер» грозит разрушить наши национальные семейные традиции. Но именно они, наши семейные традиции, помогли нам выжить на протяжении многих веков, хотя не раз мы подвергались культурной интервенции. Надеюсь, мы сохраним наши национальные традиции и в будущем».
«Самую мощную культурную интервенцию мы испытали в советское время. Тогда были широко распространены призывы: «эмансипации женщины», «освобождения женщины-азербайджанки», «освобождения женщины Востока» и т. п. Это была типичная советская идеология, демагогическая и колонизаторская в своей сути.
Советская власть была весьма последовательна, она искала и находила своих адептов в основном среди тех женщин-азербайджанок, у которых не складывалась семейная жизнь, или тех, кто рассчитывал, что, предав забвению национальные традиции, сможет успешно сделать карьеру.
Но и это не всё.
Советская идеология намеревалась сделать Советский Азербайджан форпостом своей идеологии на всём Ближнем и Среднем Востоке. «Освобождённая азербайджанка» была нужна как воздух. Её необходимо было придумать, и её придумали.
…советский миф об освобождённой женщине
Сразу скажу, во всём этом много такого, с чем невозможно не согласиться.
Классический пример: «Севиль» Дж. Джаббарлы.[266] Из банальной семейной драмы создали типичный советский миф. Севиль могла бы быть прекрасной женой и матерью, не случайно её имя означает «будь любимой». Но её призывают восстать против самих устоев института семьи, который сложился на протяжении веков. Если называть вещи своими именами, её призывают к экстремизму. А сбрасывание чадры и последующее внезапное возрождение рассматривается как символ торжества советской идеологии.
Не будем удивляться. Подобный примеров в советской культуре пруд пруди. Достаточно назвать фильм «Член правительства»[267], когда буквально по мановению волшебной палочки простая крестьянка становится «членом правительства». Да и не только этот фильм, множество других примеров. Перелицованная на советский лад «Золушка»[268].
Севиль, действительно, стала советским символом. Сняли фильм, бесконечное количество спектаклей, скульптура на одной из центральных площадей.
Насколько этот символ укоренился в жизни, особый разговор. Только не будем с мутной водой выплёскивать здорового ребёнка. Тот же памятник «Освобождённой азербайджанки» скульптора Фуада Адурахманова[269], на мой взгляд, один из лучших в нашем городе.
Что касается Дж. Джаббарлы, он вынужден был подчинить свой талант идеологическим требованиям.
Такое было время.
…изменившиеся времена
Как сегодня относиться к «Севиль» и другим «социалистическим» произведениям?
…замечу, что в 1960-е годы многие художественные произведения, оставаясь по определению советскими, перестали быть «советскими». Разумеется, не только в Азербайджане, во всей стране. Об этом в своё время, в разговоре о «трёх азербайджанских повестях»[270]…
Несомненно, «Севиль» наша национальная классика, а классическим следует называть только такое произведение, которое способно меняться во времени. И поскольку изменилось время, другими должны стать новые постановки пьесы. Вариантов множество: от стилизации социалистического реализма до прямой гендерной публицистики. Возможен спектакль, акцентирующий внимание на протесте Севиль против лживости и лицемерности многих постулатов мужского мира. Речь идёт не о том, что все мужчины лживы – мораль из кухонного обихода. Речь о том, что в новом мире мужчиноориентированная мораль, становится одинаково опасной как для мужчин, так и для женщин.
Теперь, что касается скульптуры «Освобождённая азербайджанка».
Медленно спуститесь по улице, мимо скульптуры, не отводя взгляда от женщины на пьедестале. Такое впечатление, что «азербайджанка» всё время, чуть-чуть поворачивает к вам своё лицо, будто всё время скидывает чадру, и всё время остается в чадре. И кто запрещает нам считать, что это памятник о внутреннем порыве женщины-азербайджанки к раскрепощению.
А как трактовать этот порыв – вопрос интерпретаций.
Кто-то язвительно пошутил.
Мимо «азербайджанки, сбрасывающей чадру», всё больше проходит молодых азербайджанок, чьи матери и бабушки когда-то сбросили чадру, а они сегодня, по собственной воле, надели хиджаб.
Такой вот парадокс. Что можно сказать, всё те же спотыкающиеся времена, о которых уже говорилось выше.
…противоречит ли гендер национальным традициям?
Попробую вновь дать слово воображаемому оппоненту.
«Конечно, меняется жизнь и должна меняться роль женщин в обществе.
Но следует ли вновь и вновь раскачивать нашу «лодку», только для того, чтобы выглядеть «современными»?
Неужели, как говорится в азербайджанской пословице, «если петух не прокукарекает, солнце не взойдёт»?
Если бы не навязали нам «гендер», так и остались бы мы слепыми и глухими, не смогли бы решить свои проблемы?
Почему мы забываем, что в национальных традициях заключена мудрость веков?
Почему не принимаем во внимание, что именно забвение национальных традиций является причиной психологической растерянности, которую нередко испытывают наши женщины?
Сколько бед нанесла национальным традициям советская идеологическая экспансия. Может быть, стоит остановиться».
В этих словах, как и в словах о советских мифах, много правдивого, но…
Во-первых, о самом слове-понятии «гендер».
Не хочется углубляться в философские вопросы, но порой назвать нечто означает его создать.
Бывает слово как открытие, даже как откровение, помогающее обнаружить совершенно новый фрагмент реальности.
Открытие гендера (именно так – открытие) помогло по-новому взглянуть на, казалось бы, банальные взаимоотношения мужчины и женщины. Будто мощный прожектор осветил то, что многие из нас предчувствовали, но преодолеть свою немоту не могли.
Даже на историю мы теперь смотрим по-другому.
Не знаю как у вас, а у меня давно возникла страшная усталость от всех этих битв, полководцев, сражений. Мир, а не война становятся теперь все более интересными, а какой же мир без женщины и как его можно понять без гендерных проблем.
Не только в мировой, но и в азербайджанской культуре, благодаря гендеру открылись такие неожиданные ракурсы, о которых мы и не подозревали. А казалось бы просто слово.
Во-вторых.
Несомненно, существуют области культуры, в отношении которых у нас есть все основания говорить о национальных традициях. Например, музыка, или, думаю в меньшей степени, литература.
Но каковы эти традиции в семье?
Кому-то может показаться, что азербайджанская семья и есть наглядный пример такой традиции, но что в ней останется, если вынести за скобки патриархальные традиции или лжепатриотическую демагогию об азербайджанской женщине как национальной реликвии?
Французская писательница азербайджанского происхождения (если хотите азербайджано-французская писательница) Банин, о которой говорилось чуть ранее, на примере своей семьи рассказывает о нравах азербайджанцев начала XX века. И эти нравы, мягко говоря, были далеки от идиллических. Бабушка пыталась сохранить традиции прошлого, но молодые, прежде всего, женщины, не только не слушались, но и порой позволяли себе непристойное поведение.
Мой воображаемый оппонент возразит и на этот раз.
Начало XX века в Азербайджане не обычное время. Дикий капитализм во всей своей красе. Разрушались не только семейные традиции.
Соглашусь и на этот раз. Но давайте вспомним, что было до «социализма» и «дикого капитализма».
Приведу, на мой взгляд классический пример. Отрывок из «Писем из захолустья» Гасанбека Зардаби[271]. Эти «Письма» заслуживают того, чтобы мы их знали и широко обсуждали. Чтобы нас не очень заносило в националистической спеси.
Итак, слово Гасанбеку Зардаби:
«Зардоб, 2 июня. 20 мая в день мусульманского байрама затопило отделение сел. Зардоб – Гельма; и жители бросились спасать свои пожитки. Житель сел. Зардоб Дамир Ахмед-оглу с братом своим Юсуфом и с двоюродным братом Абдулом Халил-оглы отправился защищать посевы от затопления. Жена Дамира, оставшаяся дома с взрослою дочерью
…по современным понятиям, наверно, совсем девочка…
своею Мухлисою, засватанная Абдул-Керимом Ягуб-оглу, кое-как вытащив вещи на вышку, отправилась к соседям узнать, у кого ещё не залит двор, чтобы перетащить туда вещи.
Молодая Мухлиса осталась на вышке одна. Вдруг она видит, подплывает к ней кулаз (наверно, подобие лодки – Р. Б.), а за ним другой и третий; на кулазах сидят хорошо знакомые ей зардобцы: Балы Ибрагим-оглу, Гусейн Гюль-Мамед оглу, Али Гусейн-оглу, Молла Юсуф-оглу и Ширин бек Али-бек оглу. Кулазы приближаются к Мухлисе; она глядит на них изумлённо, не понимая, зачем они к ней плывут; но их полное вооружение и отчаянный вид приводят её в ужас, и она начинает кричать.
Не успела она опомниться, а соседи понять, в чём дело, как молодцы, взобравшись на вышку, связав ей руки и ноги, бросили её в кулаз; пока соседи сообразили в чём дело и пустились в погоню, похитители Мухлисы уплыли далеко.
Отчаянные душераздирающие крики Мухлисы далеко разносились ветром. Отец её, Дамир, и дядя Юсуф, узнав голос Мухлисы, бросились на кулаз и поспешили домой; за ними на другом кулазе приплыл их двоюродный брат Абдулла; узнав в чём дело, они пустились в погоню и начали настигать похитителей.
Мухлиса, услышав голос отца и собрав последние силы, бросилась в воду. Похитители, чтобы остановить преследователей и тем временем обратно взять в кулаз Мухлису, стали стрелять из своих берданок.
Безоружные преследователи продолжали наступать. Тогда похитители направили ружья прямо на них и, убив наповал Дамира Ахмед-оглу, сильно поранили Абдуллу Халил-оглу. Стрельба происходила в 10 часов утра на расстоянии одной версты от старого Зардоба в праздничный день.
Весь народ высыпал и любовался сражением на кулазах, видел труп Дамира и раненого Абдуллу, который всем говорил, кто стрелял в них.
Налетели старшины Зардобского и Гельминского обществ (убитый – зардобского общества, а убийцы – гельминского – Р. Б.), началась торговля, и дело окончили миром на следующих условиях:
Жена покойного Дамира и брат его Юсуф получат 500 руб. Раненый Абдулла – 100 руб. Деньги эти сданы на хранение Гаджи-Манафу Гаджи-Исмаил-оглу с тем, чтобы выдать их по назначению, если у следователя они не будут обвинять.
Каждому из старшин выдано по 30 руб., чтобы они представили дело в другом виде; наконец, после долгого совещания старшины 25 мая представили рапорт такого содержания;
«Зардобцы, Дамир и Абдулла, преследуя похитителей дочери первого из них, наткнулись на каких-то разбойников, которые убив Дамира наповал, поранили Абдуллу» Газета «Каспий», № 119, 1889 г.
Можно сказать, что все заканчивается обоюдным согласием, возможно и Мухлиса, в полном соответствии с национальными традициями, осталась довольна.
Конечно, «антигендеристы» вправе считать, что насилие над женщиной чуждо нашим традициям, что всё это придумали наши «недруги».
Может быть, и наш «недруг» Гасан-бек придумал свою историю или слишком предвзято относится к своим соотечественникам, наслушавшись просветительских бредней в Московском университете.
Что до Банин, то она из своего «парижского далека» может ещё и не такое увидеть.
Одним словом, за эти годы в стране многое изменилось, так что не стоит по одному – двум случаям, которые произошли 100 лет тому назад, делать обобщения.
Согласен, это было давно, удержимся от обобщений. Но как сказали мудрецы, чтобы узнать вкус морской воды, не обязательно выпить все море.
Увы, и через 118 лет после «Зардоб, 20 мая 1889 года», на мой взгляд вкус нашей «морской воды» мало поменялся.
А в остальном, как говорит один современный российский телеведущий: «судите сами».