Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

Для начала следовало сделать Изабеллу богатой (как с таким именем оставаться бедной), и как по мановению волшебной палочки она становится богатой (всё во власти романиста). Теперь, будучи богатой, она может в полной мере демонстрировать не только свою утончённость и своё изящество. Но и свои, особенные, «психологические мотивы». Она ведь была не такая как все, не в том смысле, что все люди, все звери, все деревья, не похожи друг на друга. Это, банально. Она особенная, как уникальное художественное изделие, которое одно в подлунном мире,

…«она чувствовала, что стала старше – намного старше, но оттого словно бы «больше стоила»…

точно какая-нибудь редкостная вещь в коллекции антиквара.

…бесстрашье американской литературы

Червь сомнения меня гложет, разве не следует прямо сказать, что это эстетство, переходящее в откровенный снобизм. И что это эстетство и этот снобизм бесконечно далеки от подлинных образцов американской литературы, которая олицетворяет для меня бесстрашье «нового света» в самом расширенном его значении, от Джека Лондона^[733] и до него, до Уильяма Фолкнера^[734], и после него. В этом бесстрашье, даже «больше стоила» выворачивается наизнанку, обнажает своё «подполье», а не сводится к умилению высокой антикварной стоимостью.

…загадочная Изабелла

Она, Изабелла, особенная, настолько «особенная», что даже самому Г. Джеймсу не под силу «ухватить» её сложность. Остаётся признаться в её «загадочности», которая выделяет её среди обычных, «средних» женщин, в которых, по определению, не может быть ничего загадочного:

«в тайниках души наша юная леди… жаждала успеха, но тайники эти были так глубоко запрятаны, что сообщение между ними и внешним миром было весьма затруднительным».

Вот и результат «титанического труда»: фактическое признание того, что «сообщение» между тайниками души нашей леди и читателями, останется «весьма затруднительным».

…такой же великий, как Шекспир

И вновь меня гложет червь сомнения, и вновь не могу удержаться. Грэм Грин^[735] называет Г. Джеймса «таким же великим в истории романа, как Шекспир в истории поэзии».

Да что там Гр. Грин, сам Г. Джеймс, без ложной скромности, считал, что роман «Женский портрет» его обессмертит.

Не знаю, что конкретно имел в виду Г. Джеймс, а Гр. Грин считал, что величие Г. Джеймса в том, что он «развёртывает длинный свиток человеческой испорченности».

Признаюсь, неожиданная для меня разгадка. Следовательно, мы должны считать, что роман «Женский портрет» о крушении иллюзий, о крушении романтических идеалов?

О том, что молодой американке Изабелле, предстоит открыть в человеке изначальное зло?

И если в конце романа Изабелла остаётся перед выбором, то следует ли думать, что ей предстоит сделать последний шаг своего жизненного пути, столкнуться с изначальной испорченностью в самой себе?

И вправе ли мы в таком случае, поставить творчество Г. Джеймса, в первую очередь «Женский портрет», в один ряд, с произведениями великих мизантропов, маркиза де Сада^[736] и Луи Селина^[737]?

Что до слов Г. Джеймса о «присущем великодушии» американцев, то мало ли что может написать человек в частном письме.

…несколько слов о названии фильма «Портрет леди»

Чем же привлёк Дж. Кэмпион роман Генри Джеймса?

Прежде чем ответить на этот вопрос, обращу внимание на один переводческий нюанс, который, возможно, имеет отношение к пониманию фильма.

Роман Г. Джеймса в оригинале называется «The Portrait of lady», а переведён как «Женский портрет». Фильм Дж. Кэмпион в оригинале называется, как и роман, «The Portrait of lady», а переведён как «Портрет леди». Случайно ли это?

Возможно, переводчики романа отказались от «леди», поскольку в русском языке «леди» воспринимается не просто как женщина, не просто как «дама», а как женщина, которой присущ особый стиль поведения. Поэтому переводчики предпочли не «портрет леди», тем более, не «дамский портрет», а «женский портрет».

Почему же в названии фильма сохранили «Портрет леди»?

Думаю, просто механически, сохранили оригинал, да и звучит красиво. Хотя Дж. Кэмпион, на мой взгляд, снимала фильм как раз не о «леди», а о женщине, о женской судьбе.

…пролог фильма

Необычен пролог фильма до титров, в котором сняты современные девушки из Сиднея, такие обычные, и такие не обычные, такие похожие друг на друга, и такие неповторимые.

Звучат слова, которые, как следует думать, произносятся от имени современных девушек из Сиднея:

«такие трепетные мгновенья»,

«я люблю целоваться, мы не можем без этого, не важно несёт ли это радость или несчастье»,

«в моих глазах появляется выражение, которое говорит, что я загадка»,

«я верю в судьбу».

Никаких «леди», обычные, не обычные, современные девушки из Сиднея, а могли бы быть не из Сиднея, главное, в такие трепетные мгновенья предощущенья любви, как предощущения будущей счастливой жизни.

Г. Джеймс в отношении Изабеллы использует слово destiny – «судьба-удел», а не fate – «судьба-рок», но эти девушки из Сиднея, далеки не только от «судьбы-рока», но и от «судьбы-удела», они из тех современных девушек, которые могут смело заявить «судьба это то, что я с ней сделала»^[738]. Они больше не рассчитывают на небеса, только на самих себя.

…отказ от «удачного» замужества

Самые первые эпизоды как будто подтверждают, что героиня фильма Изабелла Арчер, не будет подчиняться правилам, церемониям (американка?!), она отправляется в путешествие то ли для того, чтобы узнать мир, то ли для того чтобы узнать себя. Узнать жизнь, в которой способен «пробиться свет».

Начинает она с того, что отвергает чрезвычайно заманчивое предложение руки и сердца:

«прекрасный человек, сто тысяч в год дюжина домов, место в парламенте».

Она понимает, это отказ можно признать проявлением «дурного вкуса». Действительно, «дурной вкус», если до середины XIX века, а потом далее, до наших дней, в зависимости от страны, сословия, состоятельности, бытующих нравов, многого другого, не оставляющего зазор для свободных поступков, такой отказ назовут глупостью, просто блажью.

Действительно, женским уделом (destiny) остаётся удачное замужество.

Далее Изабелла, с раздражением добавит,

«надеюсь, что не получу больше предложений, они огорчают меня, лишают «света».

Будто заговаривая судьбу, пусть будет неудачной, главное, чтобы был в ней «свет».

Позже, признаётся кузену, которому доверяет, который её любит, к тому же смертельно болен:

«я не могу плыть по течению, это не моя судьба. Удачный брак мне много даёт, но лишает других возможностей. Возможности жить и возможности опасности».

Больше не добавляет, что «лишает света».

…в поисках «света»

Изабелла забирает с собой в путешествие таблички с надписью «нигилизм», «неподкупность», возможно, они давно с ней путешествуют, и она не собирается от них отказываться.

На упрёк тётушки (английской тётушки?!) «больно она своенравна», ответит, почти с вызовом, «да, я своенравна». Не собирается она отказываться от своего «своенравия», как без него выйти к «свету».

Далее, фильм развивается почти по Г. Джеймсу, то есть одновременно в разных направлениях. Благо Николь Кидман^[739] в роли Изабеллы, способна оставаться органичной в разных «направлениях».

Мы вправе подумать, как справедливо считают некоторые критики, что молодой американке, «внучке пуритан», не хватало на родине «изысканной культуры». Именно поэтому она могла отказать богатому фабриканту, но не могла отказать блестящему английскому джентльмену, чей старинный флорентийский особняк полон антикварных предметов «выставленных напоказ» («frankly proclaimed»).

Но, на мой взгляд, дарование Дж. Кэмпион иного толка (сужу по «Ангелу» и «Пианино»), вряд ли её волновали «сексуально-артистические страсти», Изабелла Арчер должна была предстать одной из девушек из Сиднея, в их порывах, в их предощущениях, которые по определению не могут сбыться, но без которых мир потеряет свою жизненную силу.

…Изабелла как предшественница будущих феминисток

Мы вправе подумать, как справедливо считают другие критики, что Изабелла предшественница будущих феминисток,

она могла стать жертвой мужского садомазохистского диктата, но не стала,

она могла стать жертвой мужского сексуально-артистического диктата, но не стала,

она могла подчиниться диктату «удачного замужества» (самое простое), но не стала,

она застывает перед новым выбором (буквально застывает в стоп-кадре), как избежать любых притязаний мужчин, если они не способны осознать свою агрессивность, свои собственнические инстинкты.

Как продолжение феминистической линии фильма можно расценить почти публицистическую тему насилия в семье, которой должны попытаться избежать такие красивые, но такие наивные сиднейские девушки.

В фильме «Портрет леди» аристократ Озмонд позволяет себе даже поднять руку на жену, что эстет Г. Джеймс не позволил бы своему герою, ведь изысканная женщина предопределяет изощрённые методы насилия.

…«киноизыски», которые так и остались «киноизысками»

Делая ставку на «портрет» Дж. Кэмпион могла бы решиться на стилевые изыски. В эпизоде путешествий героини по миру, оператор Ст. Драйберг^[740] снимает изысканный «фильм в фильме». Изысканный, ещё и по той причине, что в 70-е годы XIX века, время путешествия героини по миру, кино ещё не существовало, и мы становимся свидетелями своеобразной художественной игры, в которой солирует искусный оператор.

Но всё это так и осталось отдельными киноизысками, может быть и по той причине, что дарование Дж. Кэмпион более земное и чувственное. Эстетские игры не в её природе.

…спасительная мелодрама?

Остаётся последнее, мелодрама.

Далёк от мысли, упрекать в этом режиссёра, напротив, именно изящная, чуть эстетская, мелодрама, могла бы сплести различные линии в канат. И то, что путешествие Изабель стилизуется под чёрно-белую мелодраму начала века, придало бы фильму особое художественное изящество.

В этом случае было оправдано приглашение Дж. Малковича^[741] на роль Гилберта Озмонда и ассоциации с Вальмоном из «Опасных связей»^[742]: «человеческая испорченность» вечна и ничего с этим не поделаешь.

И столь же оправданы были бы проникновенные слова Каспара Гудвуда в конце романа:

«Я ваш на веки, на веки веков… Я не оскорблю вас предложением. Что вас может заботить, как на это посмотрят, что об этом скажут люди – весь извечный, непроходимый идиотизм. Нам-то что за дело до этого, мы ведь с вами другой породы: нам важна суть, а не видимость».

Какая «суть» была важна для Дж. Кэмпион, осталось для меня загадкой.

«Портрет леди» так и не стал «портретом женщины», а слова современных девушек из Сиднея в прологе фильма, так и повисли в пустоте.

«Пианино»

…тот самый фильм

После фильма «Ангел за моим столом» (1990) и фильма «Портрет леди» (1996), перехожу к фильму «Пианино» (1992), основной теме настоящего текста.

Перехожу с некоторой робостью, ведь это тот самый фильм, который, как уже говорил, меня удивил, ошеломил, напугал, восхитил.

Хватит ли у меня смелости разобраться в своих мыслях и чувствах, хватит ли умения выразить их?

Не знаю.

Но, прежде всего, позволю себе два замечания.

…два замечания, предваряющие разговор о фильме «Пианино»

Первое замечание.

Долгие годы выступал в качестве кинокритика, сейчас собственно художественная интерпретация фильма будет носить для меня вспомогательный характер. Главное, насколько фильм «Пианино» добавляет новые чувства и новые смыслы к сквозной теме всей книги: трансформации ролей мужчины и женщины.

Второе замечание, более существенное.

Новый просмотр фильма подтвердил мои опасения, некоторые эпизоды смотрел с трудом, всё моё существо противилось, не покидала неловкость.

Невольно задумался, я старый человек, многие страсти которого остались в далёком прошлом, испытываю робость перед экраном монитора, где всё «понарошку», а что если бы «в живую», что если оказался бы на месте мужа этой женщины.

Сломался бы, это точно, трудно даже представить, каким жалким, растоптанным оказался бы, на какие мерзкие поступки был бы способен, что обычно и случается с жалкими и растоптанными людьми.

Но ведь что-то проросло во мне и тогда, и потом, наверно это «проросшее» и даёт мне право обращаться к своим соотечественникам, прежде всего, молодым.

Обращаться не как оракул, не как всеведущий и всезнающий мудрец, а как живой человек, до сих пор чувствующий боль за некоторые свои поступки.

Вновь обращусь к понятию «das Man»^[743] в философской системе Мартина Хайдеггера, которое на русский язык условно переводят как «безличный человек», или «безличные люди». По мнению Хайдеггера эти «безличные люди» навязывают нам усреднённость, следование общему мнению. Нам кажется, что мы действуем самостоятельно, а на самом деле, за нас, через нас, вместо нас, действуют «безличные люди».

«Безличные люди» живут и во мне. Они порой проявляют себя и в моих поступках и моих мыслях, но, хочется думать, что за них, через них, вместо них, пробивалось, прорастало во мне, другое, менее косное, менее «безличное», более отзывчивое, более живое. Где я, в той или иной мере, свободен от «das Man»

Что, начало прорастать во мне давно, продолжает прорастать и сейчас, когда пишу о фильме «Пианино» Дж. Кэмпион.

…любовный треугольник в чистом виде

В сюжетной основе фильма «Пианино», любовный треугольник, двое мужчин и одна женщина.

В предыдущих текстах было несколько подобных «любовных треугольников», это и «Отелло», и «Анна Каренина», и «Жюль и Джим», и «Фиеста»^[744].

Различие этих «треугольников» не только в характерах персонажей, но, не в меньшей степени, в том культурном «ландшафте», в который погружена сама ситуация.

В фильме «Пианино» женщина, в 1852 году

…дата указана в самом фильме, но вряд ли она имеет «историческое» значение…

по переписке, вышла замуж и переехала к мужу в далёкую Новую Зеландию.

Двое мужчин, это муж женщины, Алисдер Стюарт, англичанин, и другой мужчина, также англичанин, Джордж Бейнс.

Не знаю, насколько имеет значение, что женщина родом из Шотландии, (возможно для самой Дж. Кэмпион, в этом есть какие-то нюансы), поэтому вынесу эту тему за скобки.

…«Ландшафтные культурные практики» фильма «Пианино»

Большое значение для фильма имеет то, что выше было названо «ландшафтными культурными практиками».

Предоставлю слово В. Подороге, к книге которого уже обращался^[745]:

«в событие ландшафта» значит, что мысль со-рождается вместе с ландшафтом, ибо последний представляет собой не введённую в оптическую рамку природу, застывшую перед наблюдателем в перспективном образе, а пространство самой мысли».

В нашем случае, речь идёт не о рождающейся мысли, а о «событии ландшафта», как «пространстве самой мысли», в которое погружены кинематографические образы.

«Событие ландшафта» имеет здесь различные уровни, выделю только некоторые из них.

Во-первых, сама природа, в которой происходит действие фильма. Это и океан, огромная морская стихия, это и непролазные джунгли, сквозь которые приходиться продираться, это и грязь, в которую утопаешь по щиколотку, и приходится подкладывать под ноги доски.

Не случайно, фильм «Пианино», как и предыдущий фильм Дж. Кэмпион «Ангел за моим столом», снимал оператор Стюарт Драйбёрг, выросший в Веллингтоне, для которого этот «ландшафт» не просто «оптическая рамка природы», а то, как он «дышит», и что не всегда выразимо не только словом, но и зрачком кинообъектива.

Во-вторых, это не «оптическая рамка природы», а буквально «ландшафтная культурная практика», когда с одной стороны существуют «колонизаторы»,

…политические коннотации вынесем за скобки, как не имеющие отношения к фильму…

а с другой, аборигены, маори.

После классических работ К. Леви-Стросса^[746], у нас нет оснований называть маори, как и другие подобные народы, «дикарями», у них своя культура, своё обоснование жизни, свои культурные практики.

Другой вопрос, что культура «колонизаторов» требует коренного преобразования природы, выкорчёвывания дикорастущих деревьев, посадки культурных растений, грязь для них «грязь», а не земля. А культура маори предполагает, что коренным образом ничего не следует переделывать, себя они воспринимают как органическую часть окружающего их ландшафта.

…мужчины «любовного треугольника»

Обоих мужчин, Стюарта и Бейнса, можно назвать «колонизаторами», но между ними есть большая разница, которая сыграет ключевую роль в развитии сюжета.

Стюарт типичный «колонизатор». Он не понимает, как земля может оставаться необработанной, как можно не преобразовывать всё вокруг, он старается расшить свои владения не только для того, чтобы разбогатеть, хотя богатство важная часть цивилизованной жизни, но, прежде всего, чтобы расширить оазис европейского «ландшафта, внутри которого только и можно построить собственный дом. Жену он выписывает по переписке точно так же, как выписывают семена культурных растений или селекционную породу домашних животных.

«Немая», ничего страшного, будет меньше разговаривать, больше работать. У неё есть 10-ти летняя дочь, это весьма кстати, молодая леди поможет сделать атмосферу в доме более благоприятной. У женщины есть старинное фортепиано, она любит на нём играть, прекрасно, в цивилизованном доме должна звучать музыка для подлинных леди и джентльменов.

Бейнс не совсем типичный «колонизатор». У него на лице татуировка, не трудно предположить, что это один из символов маори. Татуировка незамысловатый знак того, что Бейнс рассматривает себя не как человека с колонизаторской миссией, а как друга маори, даже больше, как подлинного маори. Поэтому, маори могут запросто заходить в его жильё, и даже ночевать у него.

Конечно, мы можем высказать собственные сомнения по поводу способа женитьбы Стюарта. Конечно, следовало сначала узнать женщину, которой собираешься предложить стать твоей женой, всё-таки это не семена и не порода скота, а женщина. С этим трудно спорить, но всё-таки примем во внимание, что это середина XIX века, пока мало что известно о разных там неврозах, о женских причудах, и прочем. Да и у Стюарта вполне честные намерения. Вместе с женщиной он планирует создать европейский дом, чтобы не столько отгородиться, а чтобы учить тех же маори, возможно, и игре на фортепиано.

В конце концов, чем он отличается от Стэна Паркера, героя романа Патрика Уайта «Древо человеческое», который и женился, чтобы вместе с женой выкорчевать дикорастущие деревья, начать строить новый дом как новое пространство жизни. Таков этот «ландшафт», таковы требования культурных практик этого «ландшафта», и это вполне естественно.

…кто она Ада МакГрэв?

Откуда было этому мужчине, нормальном «колонизатору», следующему правилам нормальной предустановленности жизни, знать, что женщина эта, Ада МакГрэв, окажется такой необычной, такой странной.

Кто она, эта женщина, колонизатор или больше похожа на маори, что в ней преобладает культура или природа, или она не вмещается в это противопоставление, выламывается из него, как обычно выламывается из этого противопоставления нормальная женщина.

Только и можно сказать, что нет в ней никакого здравого смысла, никакой усреднённости, напротив вызов здравому смыслу, вызов любой усреднённости. Стихия, с которой никакой мужской усреднённости не справится.

Загадка, которую нам ещё предстоит разгадывать.

…вернёмся к «любовному треугольнику»…

В любовных треугольниках можно найти много типических черт.

Как правило, это двое мужчин и женщина.

Как правило, один из мужчин обладает особым правом на женщину, как на «собственность».

Как правило, Эрос, который, как считали древние греки, дубы сотрясает, врывается в этот «треугольник», не считаясь с нормами предустановленной жизни, включая право на женщину, как личную собственность.

…любовный треугольник в контексте «двух культур»

Любовный треугольник в фильме вписан в контекст «двух культур», условно, культуры колонизаторов и культуры маори.

Поскольку речь идёт о фильме игровом, а не документальном, этнографической точностью можно пренебречь

…хотя допускаю, что Дж. Кэмпион старалась «не врать» больше того, что требовала поэтика фильма…

Главное, что заданы две культурные практики, внутри одной можно позволить себе откровенность на грани бесстыдства, внутри другой эрос необходимо обуздывать в границах приличий, как и прочие страсти человека.

Женщина из племени маори может вступить в откровенную беседу с Джорджем Бейнсом, которого считает своим:

«Тебе нужна жена, а то, что ему болтаться без дела меж ног»,

«У меня есть жена»,

«Так где же она?»,

«У неё своя жизнь, она живёт в Англии»,

«Значит тебе нужна другая жена, такое сокровище не должно спать по ночам без дела».

Джордж не возражает, раз нарушил дистанцию «двух культур» между собой и женщиной из племени маори, приходиться терпеть.

О взглядах Алисдера Стюарта нам практически ничего не известно, но не трудно предположить, что откровенность женщины маури он воспринял бы как проявления дикости, дурного вкуса. Он предпочитает во всём следовать правилам приличия, «преобразование» должно касаться не только дикой природы, но и дикости внутри самого человека.

Парадоксальность ситуации фильма в том, что различение «двух культур» взрывается не там, где можно было предположить. В это различение, прежде всего, не впишется женщина, Ада МакГрэф, которая, казалось бы, и должна была стать олицетворением культурных практик «колонизаторов», олицетворением подлинной леди.

Как те подлинные «леди», которые оживут на экране в следующем фильме Дж. Кэмпион.

…о двух женщинах из близкого окружения Ады МакГрэф

Прежде чем обратиться к Аде МакГрэф, коснёмся ещё двух героев фильма, которые входят в её близкое окружение.

Одна из них Аунт Мораг, назовём её домоправительницей Стюарта.

Вторая – дочь Ады, Флора МакГрат.

Домоправительница олицетворяет собой здравый смысл, близко к тому, что, что можно назвать «чопорная английская леди». Наверно она легко нашла бы язык с Колетт Кларк, подругой Марго Фонтейн^[747]. Не исключено, что именно по её совету Стюарт выписал себе жену из Шотландии. У настоящего колонизатора должен быть свой дом, и в этом доме должна быть жена, которая и должна отвечать за порядок в доме.

Домоправительница первая почувствовала, Ада совсем не похожа на настоящую леди. Не такую жену для Стюарта она надеялась увидеть в доме. Возможно, у неё были свои грёзы, возможно, они никуда не делись, но нельзя себя распускать.

Она допытывается у других, в сущности, пытаясь развеять собственные сомнения:

«что бы вы сказали, если кто-то играл на кухонном столе, как будто это пианино. Странно, ведь стол не издаёт никаких звуков».

Разве она не права, разве стол может издавать звуки?

Не смогли донести пианино до дома, что из того, разве из этого следует, что надо играть на кухонном столе?

Дальше, больше.

Когда уже появилось пианино в доме, домоправительница удивилась игре Ады, как-то странно играет, «создаёт у тебя настроение», будто звуки заползают в тебя. Так не следует играть. Музыка подлинных леди и джентльменов не должна заползать в душу, она должна быть строгой, излишне не теребить душу.

Да и во всём другом. Разве так можно вести себя. Оторвала кусок кружев и стала топтать его ногами. Можно не сомневаться, не тверда рассудком.

Вновь согласимся, рассудок у цивилизованного человека должен быть твёрдым, он же не маори. В противном случае его следует лечить.

Стюарт прислушивается к её словам, с тех пор как он увидел эту маленькую женщину на берегу, его не оставляют сомнения.

Ему не откажешь в деликатности (мы к этому ещё вернёмся), он пытается успокоить домоправительницу, а больше самого себя:

«пока ещё ничего не случилось, просто я тревожусь, вот и всё»,

«у молчания ведь есть свои преимущества»,

«уверен со временем она станет поласковее»,

«привыкнет, привыкают же домашние животные, а ведь и они ничего не говорят».

Но в какой-то момент он вынужден признать:

«я знал, что она немая, но сейчас думаю, здесь что-то иное».

Жили бы они в другом, более цивилизованном месте, всё было бы проще, послали бы Аду к психиатру, тот выписал бы сеансы электрошока. Как для Сильвии Платт и Дженет Фрейм. А в этой глуши разве можно найти психиатра.

Дочь Ады, Флора, особый полюс фильма, своеобразная антитеза к тому, что происходит в мире взрослых.

Детская радость жизни в её почти предельном выражении, никаких «ландшафтных культурных практик», никакого различения «природы» и «культуры», природа становится культурой, и наоборот. Крылышки ангела на платье для спектакля, которое она будет носить и вне спектакля, не столько символ ангела, ангелочка, сколько символ того, что вот-вот полетит. Пока эти «крылышки» не упадут в грязь и их не затопчут. И ангел позволит себе типичное предательство.

Флору захлёстывает стихия танца,

как мать захлёстывает стихия игры на пианино,

трудно забыть её стихийный танец на берегу бушующего океана,

даже её предательство в отношении к матери, продолжение её естественности и непосредственности, когда только и остаётся, что с наивностью во взгляде и голосе спросить: «а что такого я сделала?».

Мать немая, вот и прекрасно, только она способна переводить её жесты в слова, хороший повод выдать себя за взрослую, при случае, можно дать волю своей буйной фантазии:

«Мой настоящий отец был известным немецким композитором, когда они познакомились с мамой, мама пела в Люксембургской опере»,

«Где они поженились?»,

«В настоящем лесу, в присутствии фей и эльфов»,

«Нет, это я придумала, они поженились в одной церквушке в горах. Мама пела немецкие песни, и эхо разносило её голос по всем долинам. Это продолжалось до того случая».

«Что случилось?»,

«Однажды мои родители пели в лесу, и тут внезапно разразилась буря, но они не остановились, даже когда их пение достигло самой высокой ноты. Огромная молния ударила моего отца, он вспыхнул как факел, в ту же минуту моя мать онемела и с тех пор не проронила ни слова».

Домоправительница слушала затаив дыхание. Трудно поверить, но как не поверить, ведь подобное являлось ей в её грёзах.

11-летняя Анна Пэкуин^[748] в роли дочери стала откровением и даже получила «Оскара», за роль второго плана.

…вновь Ада МакГрэф

Вот мы и добрались до женщины, до Ады МакГрэф.

С самых первых кадров мы увидим мир сквозь просвет её пальцев. Пальцев, которые извлекают звуки с клавиш пианино.

Сама она непосредственно обратится к нам:

«Голос, который вы слышите, не тот, на котором я говорю, а тот, на котором я думаю».

Важное признание. Обычно мы не слышим голос, на котором человек думает, только догадываемся, что эти голоса, голос на котором человек говорит и внутренний голос, не совпадают. Подобное случается и с нами, порой непроизвольно, без злого умысла, порой намеренно, чтобы обмануть другого.

…немота, которая говорит с нами

Ада продолжает:

«Я не говорю с 6 лет. Никто не знает почему, даже я. Мой отец говорит, что это опасный дар, что когда-нибудь я перестану дышать и умру».

Отец выдал её замуж в далёкую Новую Зеландию, и она с дочерью вскоре переехала в незнакомую страну.

Мужа не тревожит её немота:

«если господь любит немых тварей, то чем мы хуже».

Ада же беспокоится:

«хорошо, если он терпеливый человек, потому что, в конце концов, молчание начинает действовать на всех».

И ещё одно важное признание Ады:

«самое странное, что я не считаю себя немой, из-за моего пианино».

Теперь мы можем разгадать смысл самых первых кадров, смотреть и слышать мир мы будем с помощью пальцев-клавиш. Остальное, мир в котором не звучит пианино, следует считать второстепенным.

…на берегу океана

Моряки перенесут на берег Аду с дочерью, и они останутся одни, на берегу океана.

Девочка, будто выпущенная на волю из клетки

…сколько дней они плыли?..

будет бегать по берегу, наперегонки с ветром, и петь стихи, то ли свои, то ли где-то услышанные:

«и ветер сказал, помнишь, как мы играли с тобой, и тогда ветер взял её за руки, и сказал, идём со мной, но она отказалась».

В отличие от дочери, маленькая фигурка Ады, в шляпке, повязанной ленточкой, в строгом длинном платье, не лишённом элегантности, на фоне бушующей морской стихии, будет восприниматься здесь чужеродной, будто из параллельного мира.

…первая встреча с мужем

Так и воспримет её муж, который доберётся чуть позже:

«вы такая маленькая, я не думал, что вы такая маленькая».

И продолжит удивление:

«столько ящиков, что в каждом из них?».

Вопрос риторический, что может быть в ящиках женщины, которая переезжает на новое место.

Самый большой ящик, в котором пианино, муж потребует оставить на берегу. Носильщикам из маори и так придётся туго, как тащить всё это через дикий лес, через непролазную грязь, ничего не получится, пианино они не возьмут. Пианино в деревянном ящике так и останется на берегу.

Ада будет протестовать, муж не понимает, без пианино она не может, она говорит на пианино, муж останется непреклонным. У него много своих дел, некогда ему задумываться над тем, что у женщины, которая приехала к нему, есть душа, что душа её заключена в пианино.

Как в волшебных сказках, душа принцессы заключена в иголке, которая запрятана в яйце, которое находится в чреве птицы, которая сидит на вершине высокого дерева, которое расположено на необитаемом острове, который…

можно продолжать и продолжать в зависимости от фантазии. Вопрос только в том, как найти принца, который согласится отправиться за тридевять земель, невзирая на опасности.

Не будем торопиться обвинять мужчину, у него действительно тысяча забот, он взялся преобразовывать мир вокруг, ему не до сказок о женской душе.

…так что же она за человек, Ада МакГрэф?

Так что же она за человек Ада МакГрэф?

Неблагодарное это дело разгадывать женщину, даже персонаж фильма, но попробую, имея в виду не только эти начальные эпизоды, фильм в целом.

Сильная, пожалуй, это главное. После всего, что с ней произойдёт, муж откровенно признается: «она сильная».

Что это означает?

Твёрдо стоит на ногах, по-своему тверда рассудком (да извинит нас домоправительница), поступает так, как считает правильным, не боится последствий своих поступков, нет страха перед этими «последствиями». Она их не слышит, пианино, на котором она играет, эти страхи неизвестны.

Исходя из этого «сильная», можно продолжить, своенравная, упрямая, упёртая, это всё модификации сильной души, которая запрятана в иголке, которая…

Ада, разумеется, не смирилась с тем, что пианино осталось на берегу. Вместе с носильщиками из маори, она отметила странного англичанина, не маори, но почти как маори, с татуировкой на лице.

Позднее она найдёт этого мужчину и твёрдо скажет ему

«отведите нас с дочкой на берег, на который мы высадились».

Мужчина будет возражать, ему не до неё, пусть обращается к своему мужу, путь уходит.