Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

Послесловие к трём азербайджанским повестям…

…краткое резюме о трёх повестях…

Меня не покидает ощущение, что долго пережёвывал то, что можно было сказать более кратко. Оправданием мне может служить то, что тема болезненная, а остаётся под спудом, под лицемерной завесой. Продолжаем притворяться, что у нас всё не так, как у других, забывая, в каком веке живём.

Три повести пытаются, если не распахнуть «закрытую дверь», то не прятаться за лицемерную завесу.

В «Звуке свирели» мужчины бьются на смерть друг с другом, не понимая, что обречены на вымирание.

Обречены временем, в котором властвует «истребительный батальон». Обречены временем, в котором люди боятся признаться, что у «Искендера есть рога». Обречены уничтожать друг друга, если смирятся с «истребительным батальоном», и будут бояться признаться, что у «Искендера есть рога».

Обречены, если не вызволят из заточения Сурьмлённую Сёйли. Не понимая, что Сурьмлённая Сёйли, прежде всего, женщина, а это больше, чем жена и мать.

Не понимая, что только восторгаясь Сурьмлённой Сёйли, как когда-то древние греки Прекрасной Еленой^[957], они смогут вызволить из заточения самих себя.

Не понимая, что без этого вызволения, они никогда не справятся ни с «истребительным батальоном», ни с «Искендером, у которого есть рога.

Обречены, если раньше времени не подвергнут заточению Маленькую Нису. Если не запомнят, если не станут культивировать, не дадут ему прорастать в культуру, тот внезапный восторг перед молодым девичьим телом, который на мгновенье заставил их забыть о «лицемерных завесах».

Если этот восторг сумеет разрушить ханжеские бастионы.

В «И не было лучше брата» старший брат долгое время будет умиляться жизнью пчёл, их незыблемым порядком жизни, их «самоотверженностью», в ещё большей степени умиляясь самим собой, «самоотверженно» поддерживающим незыблемый порядок среди людей.

Этот «порядок жизни» «отдалённого района» будет восприниматься им как единственно возможный. Нарушение этого порядка в неведомой ему стране, в которой он никогда не был, и никогда не будет, в которой мужчины и женщины позволяют себе купаться вместе, будет восприниматься им как светопреставление. И единственный способ остановить «порчу мира», немедленно наказать этих людей, или, по меньшей степени, посадить их в тюрьму. Женщин отдельно, мужчин отдельно, чтобы даже запах не мог проникнуть сквозь непроходимые стены.

И он не сможет понять, как могло случиться, что сумеет его ослушаться самый близкий и родной ему человек, его младший брат. Как он мог ослушаться, ведь старший брат думал не о себе, о чести семьи, о предустановленном порядке жизни их улицы, их «отдалённого района», которому должны следовать все люди на земле. Если понимают, что такое правила приличия.

И он не сможет понять, что его самоотверженность немедленно превращается в прямую агрессию, если из мира изъять его спонтанность, его непредсказуемость, его свободу. И во многом, эту спонтанность, эту непредсказуемость олицетворяет женщина, и то, что происходило и происходит между мужчиной и женщиной.

И он не сможет понять, что зажимая мир в жёсткие рамки предустановленности мира, он зажимает самого себя, как живого человека, в жёсткие рамки, и хочет он того, или не хочет, в его организме будет скапливаться «вредное электричество», не находя себе выхода. И пчёлы, его любимые пчёлы, первые почувствуют, как переполняет его «вредное электричество» и всем роем набросятся на него.

В «Камне» главный герой признается, что в их селе женщина является мерилом всех вещей, как человек у древнегреческого философа Протагора. Признается, что в их селе, есть женщина и есть женщина.

Есть женщина, которая мать, жена, опора дома, хлеб, вода, пр., пр.

А есть женщина, когда падают на неё лучи солнца, лицо её светится, когда ветер овевает её платье, оно шелестит.

Но ему придётся признаться и в том, что в их селе постоянно присутствует незримый мужской хор, многие из которых должны признать, что они давно и не мужчины вовсе, что не мешает им продолжать выносить свой вердикт по поводу происходящего в их селе.

И сам герой испугается женщины, лицо которой светится, когда падают на неё лучи солнца, платье её шелестит, когда его овевает ветер. Испугается, и в страхе

…этот вечный азербайджанский «xof», когда нельзя и то, нельзя и это, только и остаётся изъять жизнь из жизни…

начнёт возводить каменную стену между собой и ею, так камень за камнем, чем больше испуг, тем выше стена. И в этом страхе, воздвигая стену, камень за камнем, он женится, женится на «своей», амигызы, родит детей, только один из которых выживет.

И его малодушие будет иметь оборотную сторону, страшную, возможно, преступную, превращение живой женщины, с чувствами, страстями, в женщину больную, руки, ноги, язык, нёбо которой опухают, кровь отравляется всё больше и больше, приходится использовать пиявки, они, насытившись чёрной кровью, отпадают в изнеможении, приходится их закапывать в землю. Женщине же остаётся просто умереть, чтобы вернуть миру его цвет и его запах.

А нам остаётся признаться, что «камень», каменный забор, это не просто образ одной семьи в одном селе, это образ каменной стены, который мы пытаемся воздвигнуть между нами и остальным миром, живём уныло и постыло, женимся, создаём семьи, растим детей, проживаем жизнь, пытаясь заглушить в себе живое чувство, живое воображение, которое стремится разрушить этот «каменный забор».

Женщина кричит за закрытой дверью, мы не слышим, или делаем вид что не слышим, но её крик, нередко молчаливый крик, изнутри продолжает растлевать нас.

И продолжая задыхаться за каменным забором, не можем избавиться от страхов (xof), которые пустили в нас глубокие корни.

Три повести в истории азербайджанской литературы…

Каковы границы азербайджанской литературы?

Какое место занимает азербайджанская литература в азербайджанской культуре, и, шире, в азербайджанском духовном сознании?

Какое место занимают в истории азербайджанской литературы три повести, о которых шла речь?

Оставляю эти вопросы литературоведам, культурологам, и прочим логам и ведам.

Мне остаётся сказать следующее, как и во многих других случаях, позволяя себе выйти за границы сквозной темы книги:

– Для меня азербайджанская литература – это, прежде всего, «три Мирза»: Мирза Фатали, Мирза Джалил, Мирза Алекпер^[958]. Это не означает, что азербайджанская литература ограничивается этими тремя именами.

Есть Деде Коркут с его Книгой (Китаби Деде Коркут^[959]), абсолютное (ценностное) начало азербайджанских и через них мы стали мы.

Есть другие, но прежде всего, «три Мирза».

Позволю назвать их нашим Большим культурным взрывом, который определил, какими мы стали и какими продолжаем быть;

принципиально не приемлю другие приевшиеся имена, которые своей непроницаемостью заслоняют (задерживают) дыхание «трёх Мирза». «Кривой путь» привёл нас к ложному сознанию, литература перестала открывать нам самих себя, нам осталось придумать свой благообразный, а по существу кастрированный образ, чтобы транслировать его в мир;

три повести, о которых шла речь, стали значительными

…использую именно этот эпитет, чтобы просто подчеркнуть значение…

в нашей не только литературной, но и культурной жизни, потому что в них дышит наш культурный ландшафт, потому что они продолжают традиции «трёх Мирза». Потому что они помогают нам продолжать открывать нам самих себя.

К сожалению, эти три повести, как во многом и наследие «трёх Мирза», до сих пор остаются немыми, мы не слышим их голоса, как и голос «женщины за закрытой дверью». Речь идёт не об изучении этих повестей (как и наследия «трёх Мирза») в качестве художественного текста (хотя и здесь существуют свои пробелы), а о просветительской традиции «вечного вопрошания», которая и позволяет разрушить любые заборы.

…Добавлю, что «забор» из повести «Камня», перекочевал в наш Большой Город. Пытались создать благообразное впечатление для приезжих туристов, а по существу создали уродливый памятник самим себе, ведь за этим заборами остались руины, накапливается мусор, и очень скоро нам всем, живущих в этом Большом Городе, придётся задуматься над тем, что делать с этим опасным гниением, которое рано или поздно начнёт надвигаться на весь город.

Жизнь без истории…

Может ли народ жить без истории, ограничиваясь ритуалами свадеб и похорон?

Может ли существовать история, если обществу навязывается один идеологический императив?

История народа, история нации, это учёные-историки и Институт истории, от которых народ узнаёт о своём прошлом, или способность народа жить исторически, т. е. обладать способностью меняться под влиянием рефлексии над прошлыми историческими событиями?

История народа, история нации это ваяние времени, которое только и может создать временной поток, идущий из прошлого в будущее, или просто перечень событий, нанизываемых на хронологическую ось, не имеющую отношение к самим событиям?

Как оценить 70-е годы прошлого века в нашей истории, и сможем ли мы понять самих себя в своей истории, если у нас не хватит мужества мыслить (sapere aude) по поводу этого времени?

Оставляю эти вопросы, историкам, философам, политологам, и прочим, кому положено «мужество мыслить», и при этом профессионально владеть исследовательскими методами, чтобы это «мужество» было не пафосным и не истеричным.

Мне остаётся сказать следующее, за последние 10, 20, 50 лет, у нас произошло множество важнейших событий, но у нас нет событий, потому что историческое время застряло в углу, там, где скапливается пыль^[960].

Мераб Мамардашвили говорил: «В тоталитарном советском обществе вы воочию видите перед собой мысли, не нашедшие слов для своего выражения, чувства, не нашедшие своего предмета. Сам язык тоталитарного общества исключает возможность пробуждения. Его конструкция не позволяет человеку пробудиться к самому себе. Ты можешь прожить и умереть, так и не обнаружив, что же было твоим чувством. У тебя были собственные чувства, но ты ни разу их не почувствовал; у тебя были свои мысли, но ты их так и не додумал, был свой опыт, но ты не осмыслил его. И вот опыт повторяется без конца, словно твоя жизнь вечно пережёвывает один и тот же кусок, не в силах его проглотить».

Думаю, дело не в советском обществе, и не в тоталитаризме, дело в рецидивах советского сознания «не стоит высовываться, всё равно от нас ничего не зависит», и в рецидивах тоталитарного сознания «государство есть власть, которая и должна принимать решения».

В семидесятых годах прошлого века, в Азербайджане, это стало нормой жизни, с тех пор (а может быть, много раньше) мы привыкли, что всё решает сильный руководитель.

Сильный лидер – это и есть решение всех проблем, а заигрывать с сильными мира сего, наша старая, хроническая привычка.

Достоинство трёх повестей, кроме чисто художественных достоинств, в том, что они рассказали о проблемах живых людей, в полном, почти демонстративном отстранении от социалистической идеологии тех лет, от сильного лидера, и прочего.

А мне остаётся сказать последнее.

…время разоблачить очередного «Искендера», у которого есть рога…

Мы должны найти в себе мужество признаться, хотя бы с дистанции в пятьдесят лет.

Время фанфар просто пыталось спрятать, что и

у нашего доморощённого Искендера есть рога.

А мы продолжаем жить в неведении, словно в спячке.

23 августа 2015 года

Опус пятнадцатый. Три женщины: жена как судьба

…несколько предварительных строк

Этот текст предназначался для следующего раздела: «Дневник». Тогда же написал строки, которые привожу ниже.

«Пишу настоящий текст (28 марта 2016 года) в преддверии печальной для меня даты. 17 апреля исполнится 20 лет, как не стало жены.

Не знаю – можно ли это знать – то ли вспоминаю, то ль каюсь, то ли пытаюсь разобраться, то ли просто созерцаю прошлое. А возможно, всё вместе, в разных пропорциях, в зависимости от того, как и о чём говорю.

Одно знаю более или менее точно, очень хотел бы, чтобы она эта прочла. Восторженных слов от неё точно бы не услышал, только снисходительное, «что с него возьмёшь, теоретик». Но и этого бы мне хватило, ведь это означало бы, можно прожить и рядом с «теоретиком», пусть и не рай земной, но и не ад. Совсем не мало, если остаётся сил и на снисходительную улыбку».

Но жизнь внесла свои коррективы. Понял, что жизнь и судьба Гамиды Джаваншир^[961] настолько увлекательна и поучительна как в контексте настоящей книги, так и в контексте понимания прошлого азербайджанской культуры (XIX и XX века), что сокращать не имею права. И меня не пугает, что рассказ о жизни и судьбе Гамиды Джаваншир становится автономным и нарушает общую стройность настоящего опуса. В конце концов, читатель вправе выбрать не только тот или иной раздел, тот или иной опус настоящего раздела, но и автономную часть опуса.

Элеонора Рузвельт^[962]: «…первая леди мира»

…некрасивая дочь красивой матери

Она была некрасива, если говорить словами любящей матери. Сама она считала свою мать самой красивой женщиной из всех, которых знала. Своеобразный способ признать свою некрасивость от противного.

Она была асексуальна, если говорить словами любящего сына. Не будем задавать вопросы, как возможно, чтобы сын характеризовал мать в этом смысле. Нам это кажется недопустимым, для кого-то естественным.

Иногда была чудовищно скучна, если говорить словами любящего внука. Не будем ужасаться, что любящий внук позволяет себе подобную фамильярность. Будем считать, что было и не «иногда», благодаря чему внук был «любящим».

Любящая мать позволяла себе подсмеиваться над ней, говорила, что она смешна, похожа на старую женщину, и называла её «бабуля». Позже «бабулей» стал называть её муж.

У неё категорически отсутствовало чувство юмора, если говорить словами любящего её дяди Тео. Не женщина добавлял он, а мечта карикатуриста. А дядя был не кто-нибудь, а Теодор Рузвельт, 25-й президент США^[963]. Будем считать, что любимый дядя не издевался, просто добродушно подшучивал. Для пользы самой племянницы.

Все признавали, что она была умна, как может быть умна девушка, не уверенная в собственной привлекательности.

Трудно сказать, когда она проснулась некрасивой. На детских фотографиях ангельски красивый ребёнок. В юности миловидный облик. Чуть портили лицо выступающие зубы и крохотный подбородок. Не более того. Скорее всего, в какой-то момент красивая мать решила, что она некрасива, и дочь с этим смирилась. Как позже смирится с тем, что о ней будет думать и как поступать её деспотичная свекровь.

Когда кузен Франк (кузен в шестом колене) сделал ей предложение, она невольно подумала:

«он так хорошо выглядит, я не смогу его удержать подле себя».

Как оказалось, не ошиблась.

Но ей было всего 19, а ему всего 21, и она сказала «да».

Кузен Франк считался бездельником и пустословом, они много и увлечённо танцевали, и ни он, ни она, не могли предположить, что бездельник и пустослов станет 32-м Президентом США^[964], который спасёт страну от депрессии, и станет единственным Президентом в истории страны, которого выберут на четыре срока.

Возможно, они не задумывались над тем, что Франк может стать Президентом, но они должны были понимать, что они были Рузвельты, у них был неофициальный статус королевской семьи, из их клана вышло несколько Президентов США.

Теодор Рузвельт в своё время поведёт её к алтарю. Заменяя отца, которого уже не было в живых.

Он же скажет:

«Я люблю тебя так сильно, как если бы ты была моей дочерью. Я верю в тебя, я доверяю тебе. Я доверяю твоему избраннику. Никакой другой успех в жизни, не избрание президентом, ни что-то другое в этом роде, не может сравниться с радостью и счастьем, когда любовь награждает достойного мужчину и достойную женщину. Вы очень достойные и мужественные люди, я верю в вас».

Случайно или не случайно дядя Тео заговорил о президентстве? Почему он говорил не только о любви, но и о мужестве?

Остаётся строить предположения.

Может быть, он понимал, что если за фасадом брака скрываются неуёмные амбиции, то мужчине нужна не возлюбленная, а подруга, соучастница всех его дел.

…может быть, если бы древние греки знали про Элеонору Рузвельт, они придумали бы соответствующую богиню, чтобы дополнить свой пантеон…

Так или иначе, Теодор Рузвельт оказался оракулом. Бездельник Франк стал Президентом США, а про Элеонору Рузвельт говорили, что если она и не была идеальной женой, то оказалась идеальной женой Президента. Так до сих пор считает, американский народ.

А Гарри Трумэн, 33-й Президент США^[965], назвал её «Первой леди мира», поскольку она интересовалась не только Соединёнными Штатами, но и всем миром.

…жить интересами мужа

Был ли их брак счастливым?

Простого ответа нет. Зависит от того, что считать в браке основным.

У Элеоноры и Франклина было шестеро детей, пять сыновей и одна дочь.

Естественно, в первые годы их брака, она занималась только детьми.

Она включалась в политику постепенно, по мере того, как муж начинал политическую карьеру. Но политику она считала занятием мужчин и даже удивлялась, что муж выступает за предоставление женщинам избирательных прав.

«Долг каждой женщины жить интересами мужа», говорила она и не сразу самостоятельно включилась в политику.

Уверенность пришла к ней, когда, после избрания мужа сенатором, они переехали в штат Нью-Йорк. Она, наконец, смогла избавиться от деспотичной свекрови, диктатура которой была беспредельной. И только после этого всё больше позволяла себе отходить от семейных проблем и заняться политической карьерой мужа.

Она интересовалась деятельностью местных политических органов, участвовала во многих приёмах, даже вела политические дискуссии.

Но произошло то, что кардинально изменило её жизнь, можно даже сказать, изменило её судьбу.

…другая женщина

В 1918 году Франклин вернулся из путешествия по Европе с воспалением лёгких и практически был без сознания. Элеоноре пришлось разбирать его вещи, просматривать его корреспонденцию, и тогда она обнаружила любовные письма мужа к Люси Пейдж Мэсер^[966], молодой, привлекательной, женщине, которая уже 4 года была его секретаршей.

«Для меня тогда рухнул мир», позже признавалась Элеонора.

Вначале она собиралась развестись с мужем, потом возобладал здравый смысл. Люси уволили, Элеонора стала заниматься политической карьерой мужа.

Кончилась семейная жизнь, началась семейная политика.

…болезнь, которую невозможно вылечить

Франклину было 40 лет, когда он заболел полиомиелитом. Мать требовала, чтобы он отказался от политической карьеры, предпочёл спокойную жизнь. Элеонора сумела убедить мужа не оставлять политическую карьеру, и не отказываться от политических амбиций, о которых прямо или косвенно говорил дядя Тео. Она стала глазами, ушами и ногами Франклина, но, самое главное, она помогла ему обрести уверенность в себе.

И Она, и Он, понимали, что политическая борьба, политические амбиции, и есть лучший способ противостоять болезни.

…может быть, это типично американская история, и речь должна идти не только о несгибаемости (как без неё), но и об убеждении, что теплота семейных отношений, это ещё не всё, есть другие стимулы, которые делают жизнь полноценной и полнокровной…

И Она, и Он, максимально использовали медицинские и иные возможности, чтобы Франклин мог передвигаться, чтобы мог выполнять свою работу. Но главное, несомненно, было в их совместных усилиях, в умении не сдаваться, не позволять жалеть себя ни окружающим, ни самим себе.

В большей степени это зависело от неё, ведь она всегда считала, что у Франклина не героический характер. Она должна его восполнить.

Много лет спустя Она вспоминала:

«болезнь мужа окончательно заставила меня стать на собственные ноги. Его болезнь оставила отпечаток на моём отношении к его, моей жизни и жизни наших детей».

…жена президента США

Через 10 лет Франклин стал Президентом США, оставался на этом посту, когда страна преодолевала глубокую экономическую депрессию, и в тяжёлые годы Второй мировой войны.

Франклин Делано Рузвельт, известный в стране как ФДР, стал одной из центральных фигур мировых событий первой половины XX века.

12 лет страной руководил человек в инвалидном кресле. И именно при нём США стали самым мощным государством в мире.

А Она продолжала выполнять свою работу. Ездила по стране, встречалась с людьми на заводах, в тюрьмах, трущобах, военных частях. Её называли «летающая первая леди», сравнивали с Ниагарским водопадом.

При этом Она никогда не тянула на себя одеяло. Всегда знала, что когда рядом с ней Президент, ей следует говорить как можно меньше, как можно больше отклоняться назад, чтобы каждый американец мог видеть своего Президента.

Подсчитано, что между 4 марта 1933 года и 12 августа 1945 года Она приняла участие почти в 5900 мероприятиях, прочла большое количество лекций и докладов, выступила с обращениями около 1400 раз.

В апреле 1945 года, ей сообщили, что во время отдыха в Уорм-Спрингс у ФДР произошло кровоизлияние в мозг, и он умер, не приходя в сознание.

Позже ей пришлось пережить ещё несколько неприятных известий.

Выяснилось, что в последние мгновения рядом с Президентом была Люси, с которой он возобновил отношения, нарушив договорённость. И ещё ей сообщили, что её родная дочь, которая нередко заменяла её в Белом Доме, приглашала туда Люси.

Надо ли удивляться, что в своих мемуарах «Это я помню» она довольно равнодушно пишет о смерти мужа и о его человеческих слабостях. По её мнению, человека, с которым живёшь, следует принимать таким, какой он есть.

…жизнь после смерти мужа

Элеонора Рузвельт пережила мужа более чем на 17 лет.

Это были её самые активные годы. Она была заместителем министра обороны. Стала председателем комитета по правам человека, внесла большой вклад в разработку Декларации Объединённых Наций о правах человека, объездила много стран.

В «Нью-Йорк Таймс» известие о её кончине появилось под заголовком:

«Она была символом новой роли женщины в мире».

…высказывания Элеоноры и Франклина Рузвельтов

В заключение, приведу несколько высказываний Элеоноры и Франклина Рузвельтов.

Франклин Рузвельт:

«Я не самый умный парень на свете, но я умею подбирать умных сотрудников.»

«Война это грубый, бесчеловечный и абсолютно непрактичный метод выяснения отношений между правительствами.»

«Может быть, он и сукин сын, но он наш сукин сын!»

…в адрес диктатора Сомосы^[967], которому протестировали Соединённые Штаты…

Элеонора Рузвельт.

«Великие умы обсуждают идеи. Средние умы обсуждают события. Мелкие умы обсуждают людей.»

«Каждый день надо сделать что-то, что тебя пугает.»

«Женщина – как чайный пакетик. Никогда не узнаешь, насколько крепкой она может оказаться, пока не окажется в кипятке.»

P.S

Франклин, Френки, на ранней стадии знакомства с Элеонорой, написал в дневнике: «Э. – ангел».

Кто-то из доморощённых мудрецов – все мы мудры задним числом – злорадно воскликнет, вот вам ещё одно свидетельство того, что все эти ахи и охи одна иллюзия, наивные сантименты, которые разбиваются при первом же столкновении с жизнью. Ещё больше убедится он в своих убеждениях, когда узнает об интимной стороне жизни Элеоноры Рузвельт, которой не чуждо было всё человеческое, слишком человеческое.

Не буду спорить. Тот случай, когда вряд ли удастся переубедить.

Моё убеждение, что Элеонора Рузвельт добилась всего того, чего добилась, потому что была и осталась ангелом. По крайней мере, ангел в ней сохранился. Просто ангел в земных людях не бывает чистый-чистый, без примеси. Но именно он, ангел, другие его названия, романтизм, иллюзии, сантименты, помогает людям, в которых поселяется, сохранить веру в себя и веру в жизнь. Несмотря на все разочарования и потери, которые неизбежно случаются в жизни.

Брак Франклина Делано Рузвельта и Элеоноры Рузвельт состоялся, прежде всего, благодаря Элеоноре.

Благодаря тому, что она смогла сохранить в себе ангела.