Переселенцы в Новый Свет еще в девятнадцатом веке в память о бывшей родине, ну и конечно, чтобы ощутить себя жителями престижных столиц, давали поселкам городского типа громкие названия.

Не надо удивляться, если уроженец Сент-Питерсберга, штат Флорида, не называет подъезд парадным.

Новые репатрианты из необъятных просторов бывшего СССР решили не только поддержать славную американскую провинциальную традицию (о которой они, вероятно, понятия не имеют), но и развить ее.

В Израиле можно встретить рестораны и магазины с названиями, не всегда отражающими внутреннее содержание места. У нас есть свои богемы, аристократы, престижи, палас рояли, рублевки, метрополи, астории, и даже елисеевские магазины, и не важно, что они немногим отличаются от кабаков и сельпо, зато как прайдово звучит.

Единственный, кто порадовал оригинальностью, так это иерусалимский паб «PUTIN». Правда, слышал, его несколько раз пытались осквернить, дописав через дефис неприличное, но уже устоявшееся прозвище человека, в честь которого названо это «путейное» заведение.

Ну да Бог с этими названиями, главное в Израиле, в отличие от России, чтобы не «костюмчик сидел», а вкусно пожрать.

Насчёт вкусно – спорный вопрос, но однозначно – много.

В русских ресторанах вам всегда подадут необычное меню, праздничное, новогоднее. Навалят бадью салата «Оливье», принесут селедку под шубой, соленых помидоров и грибов, холодца, картохи, пусть холодной, зато масло кубиком не пожалеют. Ну и конечно настоящий «ши́шлик» из куриного баранозаменителя.

Голодным никто не уйдет, учитывая, что в некоторых наших ресторанах настоящая паленая водка. Можно и вовсе остаться и, как говорят в знаменитой рекламе, «надолго».

А какая богемная публика собирается! Например, в «Богеме» парижский «Максим» с его поэтами, писателями, художниками в долю не падает.

Вы видели аристократов, захаживающих в «Аристократ»? Сливки обчества. Без фрака, смокинга, да без шикарной женщины в вечернем платье, на порог этого Олимпа не пустят. Шучу, шучу, в наш «Аристократ» можно и в спортивном костюме. Кстати, пользуйтесь, на ходу придумал название нового ресторана, которого в Израиле пока нет.

На самом деле, конечно, все очень демократично, по-народному, особенно песни.

Однажды друзья меня, и заодно мою местнородившуюся подружку, пригласили в ресторан на торжество.

Играла живая музыка, скрипач Моня, судя по татуировкам, действительно в законе, в знак особого уважения выводил мелодию прямо над ухом жующего человека, заставляя того ритмично двигать челюстями. И чтобы прекратить навязчивый сервис, нужно было обязательно сунуть в карман музыкального рэкетира денюжку.

И вот зазвучала всем знакомая песня, гости отбросили вилки, судорожно проглотили не дожеванные куски и повскакали со своих мест.

Нет, это не «Ати́ква». Гимн страны наши патриоты «порву за Израиль» не знают. Зато «Мурку» – наизусть. Все стали подпевать: «Ряз пошли на дело…».

Подружка, естественно, кроме слова «Рабинович», ничего не понимает, просит:

«Переведи, пожалуйста. Это наверняка очень хорошая песня, если все ее поют».

Перевел. Зря я это сделал. Израильтянка ужаснулась, глаза ее превратились в пятишекелевую монету.

– Преступник зарезал свою любимую женщину?

– Ну, она как бы его предала, сдала банду копам, – я вяло отмахнулся.

– Марусья герой! Как можно оправдывать убийство полицейского, агента под прикрытием?

Она обвела взглядом гостей.

– Вы все мафия!

– Не думаю. Видишь этого краснолицего, который взял второй микрофон? Он полицейский, криминалист.

– Можно я пойду? – пролепетало нежное создание.

– Хорошо, пойдем.

– Нет, нет. Я одна… я позвоню… потом.

Ори́т так и не позвонила.

С тех пор я встречаюсь только с «русскими» женщинами, которые обожают винегрет, не разбавляют водку апельсиновым соком, ежегодно смотрят «Иронию судьбы», хотя знают наизусть каждое слово из этого фильма, входят в экстаз от «Мамы Любы» и рыдают от песни «Одиночество-Сука».

Свадьба в ресторане гурмэ

…Широкой этой свадьбе было места мало,

И неба было мало и земли.

Гурмэ – как много загадочного и изысканного в этом слове. Моя двоюродная сестра и её респектабельный жених решили отпраздновать в одном из тель-авивских ресторанов событие, которое бывает только раз в жизни, а если кому повезёт, то и два.

Отец невесты не был доволен выбором. Он хотел устроить свадебную церемонию в самом шикарном месте, с видом на тихое, играющее барашками ультрамариновое море. И обязательно с бассейном для любителей освежиться перед тем, как сесть пьяными за руль. Ведь старшая дочь и её жених свадьбой в Кейсарии остались довольны, и что немаловажно, гости ещё долго вспоминали праздник. Так почему же не повторить радостные фейерверки и танцы до утра под высоким звёздным небом; под луной, нежной и печальной, прикрытой туманом как новобрачная фатой.

«Нет! – твёрдо сказала доченька. – Мы хотим скромно, но со вкусом».

Забегая вперёд скажу, что скромно не получилось, но со вкусом – таки да.

На вымощенной палубной доской набережной, в бывшем ангаре под номером не 18, бери выше, расположился единственный израильский ресторан, включённый в знаменитый французский путеводитель «Les Grandes Tables Du Mondes».

Каждый столик был накрыт на шесть персон, посередине стояла ваза из тончайшего китайского фарфора, в которой находились остатки рая на земле: дикие долгоживущие белые орхидеи.

Играла неживая музыка, которую ставил слишком живой ди-джей.

К нам подошёл холеный официант с накрахмаленным воротничком, похожий на британского офицера, строгий, но дружелюбный. Он с гордостью рассказывал о сложных ингредиентах эксклюзивных блюд, которые приготовлены под бдящим присмотром лучшего в мире шеф-повара.

– Соус готовил сам, – значительно произнёс гарсон. – Сейчас лето, поэтому меню соответствует времени года, и кстати, овощи выращены в естественном грунте. Я принесу вам фирменное блюдо – ризотто с шафраном, с трюфельным карпаччо и лесными грибами.

– А кто в лес ходит за грибами, сейчас же не сезон? – с недоверием переспросил я.

– У нас поставка со всего мира. Всё лучшее и наисвежайшее, – заверил меня кельнер. – Но это не всё, – продолжил он. – Вас ожидает истинное наслаждение гурмана – кусочки из ещё вчера жующей травку молодой коровьей вырезки в соусе из испанских томатов, с бальзамическим уксусом. Подаётся вместе с салатом из рукколы и сыром пекорино.

И тут до меня дошло, что ресторан не вполне кошерный, хотя вовсе и не «русский». А, ладно, в Израиле всё кроме свинины кошерно.

Бар поразил ассортиментом самых дорогих крепких алкогольных напитков, самым дешёвым из которых был коньяк «Hennessy XO». Но мне нельзя, я за рулём, поэтому только вино, ну и какой-нибудь экзотический коктейльчик, и повторить.

Вскоре пришёл «британский офицер». В руках он держал большую, тяжёлую белую тарелку, на которой замысловатой изысканной пирамидкой на тонюсеньких лоскутах сыра были выложены говяжьи ломтики. Похоже, специально выписанный из Италии художник полил вокруг мяса вычурным узором какой-то ароматической вязкой жидкостью и заботливо положил рядом несколько листиков неизвестного мне растения.

– Тальята ди манзо! – быстро, но торжественно произнёс официант.

– Будь здоров! – сказал я ему, мне почему-то показалось, что он, падла, чихнул.

«Вот же гад, а не офицер, я съем эту хрень гораздо быстрее, чем он мне о ней рассказал».

Ничего не скажу плохого, вкус специфический, деликатес. Правда, непонятно, зачем подают ножик, что там резать. Но спешить не надо, следует насладиться каждым кусочком.

Огляделся, посмотрел на гостей, наших русско-еврейских мужиков. Нет, не поймут. И правда, никто ножом не пользовался, натыкали на вилку прозрачный сыр, тонкое мясо, макнули в соус – и в рот, траву же пальчиком в сторону, «наши люди» не травоядные. Ждут мяса. А нам подают то ли суп, то ли кашу. Скажу я вам – неплохо, даже лучше, чем у моей бабушки, потому что эти черти ещё бухла дорогого добавили. Аромат…

Затрубил ирландский рожок, вступила скрипка, и молодые тель-авивские евреи, друзья жениха и невесты, повскакали со своих мест и стали отплясывать кельтскую джигу.

Им весело, а «наши люди» недоумевают: пить, слава Богу, есть что, но мы же не босяки, чтобы принимать крепкое без закуски.

Официанты мило улыбаются:

– Скоро будет умопомрачительный десерт. Ручной работы шоколад с начинкой пралине, мороженое, изготовленное из чая, привезенного из далёкой Шри-Ланки, и тюиль из китайского кунжута.

– Что ты тут втираешь! – возмущался «наш человек». – Жрать неси! Какой десерт? Где основное блюдо?!

– Основное блюдо я приносил вам два раза, мы уже ничего не готовим. В вашем распоряжении бар со всевозможными напитками, – ухмылялся коварный гарсон.

Напоминание о выпивке немного успокоило голодных мужиков, ничего не понимающих в изысканных блюдах.

Ты ведь не в шашлычной или столовой, а в элитарном, черт возьми, месте, где важно не количество, а качество. Хорошего должно быть мало, тогда оно больше ценится и лучше продаётся. Свободное место на тарелке позволяет разгуляться фантазиям кулинарного художника, украшающего кушанье для услады взора ценителя прекрасного. Но эти липовые французы не понимают душу русского человека, который пришёл в кабак выпить и хорошо покушать.

Если «наш человек» видит цель, он обязан ее поразить. Как можно проигнорировать шотландский односолодовый, выдержанный в бочках из-под хереса сорокалетней выдержки вискарик? Но как осилить спиртной напиток крепостью 44.3 % без закуски? Можно, конечно, но, во-первых, не то удовольствие, а во-вторых, вредно для здоровья.

Папа невесты, настоящий русский человек еврейской национальности, таки да нашёл выход из столь сложной ситуации. Он принял единственно верное и креативное решение. Нет, не поехал спать голодным, не на того напали, и не послал жену приготовить яичницу на местной кухне. Папаша поступил иначе: он позвонил в доставку пиццы…

Никогда ещё презренная лепёшка с тёртым сыром не оскверняла это сакральное место, храм сладострастного чревоугодия. Официанты остолбенели. Вытянув шеи и округлив глаза, они взирали на посыльного в мотоциклетной каске и вереницу следующих за ним счастливых мужиков, помогающих ему нести ароматные коробки пролетарской еды в заведение, входящее в список 150 лучших ресторанов мира по версии престижного «Michelin».

Уходя, я увидел штук тридцать именных карточек – неиспользованных приглашений на свадебный обед, стоивший примерно полторы тысячи шекелей на человека. Устроитель банкета не вернул и 10% от затрат на свадьбу, правда, он на это и не рассчитывал.

Главное, чтобы невеста и жених были довольны, да и гостям будет что вспомнить. Когда они ещё попадут в гурмэ-ресторан, в котором подают на чересчур больших тарелках слишком маленькие порции.

Отель «всё включено»

Отель с системой «All inclusive». Изобилие пищи странным образом действует на «человека отдыхающего». В зале гостиничной столовой – самообслуживание, которое играет с нашим братом злую шутку. Первым делом вечно голодный бездельник бросается застолбить местечко, потом бежит за тарелкой побольше, а лучше сразу за двумя, завидуя индийскому божеству Шиве.

Когда хомо туристус видит дымящиеся мясные блюда, правила этикета обещают долго жить. Взгляд бешеный, зрачки расширены, уши прижаты, на лице – хищнический оскал. На его пути лучше не стоять, сметет и даже не заметит.

Опасаюсь, что современным людям апокалипсис не перенести. Сожрут друг друга. Родительского инстинкта хватает, чтобы кивнуть на пустую тарелку, а дальше добывай пищу сам, ты уже взрослый, тебе пять лет.

Мне казалось, что человеческий желудок имеет ограничения, может быть. Однако алчность – безгранична. Человекообразные пожирают пищу чуть ли не руками, несмотря на то, что рядом с салфеткой деликатно положены столовые приборы. Израильтян я ещё могу понять, у нас в последнее время к ножам не самое доброжелательное отношение, но руссо-туристо обязан хранить моральное обязательство перед скрепами. Ферштейн!?

После того как содержимое первой тарелки проглочено, человек-жующий смотрит в тарелку соседа: может у него мясо сочнее? Потом на свое чадо. Молотит? Урчит? Чавкает? Хорошо.

Вторая тарелка опустошена, взгляд сыто-довольный, можно понаблюдать за очередью бешенолицых с ещё пустыми тарелками.

После третьей порции тяжело встает и уже медленно идет за добавкой, нужно заправить полный бак, ведь до следующего приема пищи ещё четыре часа. Некоторые не могут выдержать так долго без кормежки, поэтому складывают еду в пакеты, а кто посмышлённей – в чемодан-холодильник.

На четвертую тарелку с горкой жертва «всевключизма» смотрит с сожалением. Нет. Эту высоту уже не взять.

Я спросил у официанта: сколько выбрасывается еды? Примерно треть…

Несчастные животные, которым не посчастливилось послужить человеку. Бедные работники сельского хозяйства, повара, официанты, труд которых идет в помойку.

Однако некогда мне все это писать, какая-то падла нацелилась на мой тортик, который я первым увидел!.. Вперёд! На абордаж!

Борман и Саныч

– Люблю свою страну, очень люблю! Порву любого, кто вякнет против моей Родины! – сказал Кузьмич по прозвищу Борман, закусывая дымом папиросы уже третий стакан самогона.

– А если кто вякнет на Путина? – спросил Саныч и с подозрением уставился на соседа.

– Путин! Путин! Человек! – глаза мужика увлажнились проспиртованными слезами, которые провели по его щетинистым, красно-коричневым щекам две неровные бороздки. Он с размаху, от переполнявших его чувств, с силой ударил себя по впалой, но гордой грудине. – Человечище!!!

– Вот только добрый он. С этими тварями так низзя! – подхватил Саныч.

– Добрый, а поднял Россию с колен! Гений! Выпьем! – снова налил Борман.

– Они ещё приползут к нам, попросят наши эти… технологии, – Саныч икнул и стал загибать негнущиеся пальцы. – Космическую соляру, космические ватники, космические каски, космическую жратву.

– Космическое бухло! – заржал собутыльник.

– Мы мир спасли от этого лягушатника Напольёна, – тряс и без того трясущимся кулачком Саныч.

– И Гитлера! – с гордостью выпалил Борман.

– И от Америки спасём! Споём, друг! – предложил Саныч.

– Споём, – согласился Борман.

И не сговариваясь они запели:

«Союз нерушимый республик свободных Сплотила навеки Великая Русь.

Да здравствует созданный волей народов Единый, могучий Советский Союз!»

Борман и Саныч, раскачиваясь из стороны в сторону, держа руки по швам, отчаянно выводили священный мотив. Они пели на разрыв широкой русской души. И что характерно, ни разу не запнулись, не забыли ни одного слова. Опыт, как говорится, не пропьёшь.

«Славься, Отечество наше свободное,

Дружбы народов надёжный оплот!

Партия Ленина – сила народная

Нас к торжеству коммунизма ведёт!»

Шикарный вид

– Дорогие коллеги! У меня дочка замуж выходит! – торжественно объявил Борис, ещё не ватик (старожил), но уже не оле́ хада́ш (новый репатриант). – Приглашаю всех на свадьбу! Самое красивое место в Тель-Авиве, с которого открывается шикарнейший вид на город.

– А пожрать? – спросил худой, как велосипед, вечно голодный и вечно пожилой еврей дядя Гриша.

– Лебедей не обещаю, но всё остальное – будет! – заверил Боря. – Место дорогое, поэтому меньше, чем по 350 шакалов с еврейского носа, не приносить.

Мне не хотелось ехать в другой город, а выбрасывать как минимум 700 шекелей на свадьбу чужих людей – тем более.

– Поздравляю, но извини, Борис, я не приду, – сказал я.

– Денег жалко, понимаю. Похоже, ты недавно в стране и не знаешь здешних порядков. Если пригласили на свадьбу, а ты не приходишь, то должен подарить наличные, можно чек, – объяснил старый репатриант.

Я только рассмеялся, шутку оценил.

Вечером рассказал жене о приглашении.

– А поехали, – обрадовалась супруга. – Будет повод платье купить и ничего не готовить.

– Можно подумать, тебе для этого нужен повод, – пробурчал я.

….

Круглая башня крупнейшего в стране высотного комплекса «Азриэ́ли». С последнего, 49-го этажа, с высоты птичьего полёта, открывается Тель-Авив во всей красе до самого моря.

Женщина взяла меня за руку, и мы долго смотрели, как над крышами города спускался розовый закат, а машины, словно муравьи, мчались по струящемуся желтым электрическим светом асфальту.

Играла весёлая восточная музыка, молодёжь плясала, а люди в возрасте озирались в поисках еды, им было не до танцев. Все уже выпили, а из закуски только шикарный вид.

Слесарь дядя Гриша стал нервничать:

– Шо за дела? Я прямо с работы. Где жратва?

К нему подошёл папаша жениха, похоже из Одессы или Нью-Йорка:

– Шо ви так ороте? Ви шо голодный? Ви ж на суадьбу пришли, поздравить невесточку и красауца-жениха! Шо вас дома не кормят? Не делайте скандал. Не портите праздник!

Дядя Гриша оторопел, он хоть из Житомира, но такой наглости не ожидал.

Гости переговариваются. С претензией к Боре.

– Где всё кроме лебедей? – спрашивает народ.

– Всё будет после хупы́, – отвечает отец невесты.

Однако, судя по его озадаченному виду, пустые столы для него самого сюрприз.

Под аплодисменты появляются жених, раввин и родители молодоженов. Садятся за стол и работают над самым важным документом в жизни семейной пары – ктубой.

И если раньше жениху достаточно было правой рукой поднять платок, то теперь в современном Израиле, чтобы брачный договор вошёл в силу, требуются подписи не только свидетелей, но и будущего супруга. Ещё бы, в нашей стране самое большое количество мошенников на один квадратный метр.

Это до свадьбы – «люблю – не могу», а не дай Бог развод. Впрочем, о разводе в день свадьбы не говорят.

Ну вот… Жених в окружении близких и родных бодро вышагивает навстречу семейному счастью. Вскоре под белоснежный свадебный балдахин спешит и невеста.

Самый трогательный момент! Шум в зале стихает. Жених покрывает невесту фатой скромности. Слегка беременная девушка произносит просьбу о самом важном – семейном счастье.

Молодые публично обещают хранить друг другу верность, а муж – ещё и материально обеспечивать супругу, что заверено и оформлено юридически.

Ребе читает благословение и даёт жениху и невесте отпить из одного бокала. Раввин показывает приобретенное женихом кольцо, цокает языком от восхищения его стоимостью.

Уже почти муж надевает колечко на указательный палец правой руки невесты, произносит вслед за ребе слова «кидуши́на».

«Вот, ты посвящаешься мне в жёны этим кольцом по закону Моше и Израиля!»

И раввин громче всех кричит: «Мекуде́шет! Мекудешет! Мекудешет!». Теперь Натали бат (дочь) Борис посвящена в таинство брака.

Жених с первого раза ботинком расколошматил бокал. Впрочем, судя по округлому животику невесточки, месяца три-четыре назад он уже заветный стаканчик таки разбил, правда, не тот и не ногой.

Всё это прекрасно, но гости слегка поддатые и голодные. Уже никто не смотрит на великолепный вид, а лишь на дверь, из которой должны принести еду.

И вот, наконец, створки дверей распахнулись, и в полумраке официантки покатили две больничные тележки на человек триста, не меньше. Хоть и алчущие, но ещё галантные мужчины пропустили вперёд дам.

Некоторые дамы вернулись с добычей, моя принесла большую тарелку с маленьким кусочком красного запечённого перчика. Я гордо отказался.

Народ уже открыто возмущается, Борю решили избить, но хитрый еврей скрылся в темноте.

Ещё через час снова выкатили пару тележек, нагружённых тарелками. Уже было не до хороших манер, мужики ринулись за добычей, женщины остались сидеть на месте, в страхе быть затоптанными голодной толпой.

Навыки боевого самбо мне помогли и я, оставив лежать нескольких конкурентов на полу, добрался до заветной тарелки, но донести всю порцию до своего столика не получилось…

– Вот, – я протянул своей женщине кусочек поджаренного хлебца.

– Не густо, – протянула она. – Поехали домой. Яичницу сварганим, салатик соорудим…

Никогда мы не были такими голодными, как после того свадебного угощения. Я открыл холодильник, вытащил из него все продукты.

Мы уселись на полу и, пока не сожрали весь недельный запас снеди и не выпили всё спиртное, – с места не сдвинулись.

А потом мы долго лежали на запачканном едой полу и хохотали до икоты, вспоминая самую весёлую свадьбу, на которой нам посчастливилось побывать.

Золото Мордехая

Витебск. 1933 год. Кабинет следователя ОГПУ.

– Мотке! Люди пухнут с голодухи и падают в обмороки. Отдай рыжьё, Мотке! Слово коммуниста – отпущу!

– Я у вас, товарищи-комиссары, брал гу́рништ мит гу́рништ, ничего и верну.

– Значит, у тебя есть золотишко?!

– Я бедный еврей, хоть и не пролетарий, – стоял на своём арестованный.

– Ты ни одного дня не работал, Мотя! Торговал, воровал, грабил и обманывал народ!

– Э, нет, начальник! Это вы грабите и обманываете! Это у вас трудовой народ пухнет с голодухи.

– Ты бы помолчал со своей контрреволюцией, – следователь покрутил пальцем у виска. – Помоги трудовому народу и живи дома.

– Нету золота! Что найдёшь – твоё!

– Искали. Не нашли. А может, жена знает? – следователь угрожающе закурил папироску.

– Не лови на дешёвый зе́хер, чекист!

– Ладно, Мотке! Пойдёшь в камеру на подумать! Только беки́цер, скоро продолжим! – пообещал начальник.

Мотя сидел на холодном полу, прислонившись к холодной стене, и думал:

«Золотые царские червонцы надёжно спрятаны, но распределены по неравным партиям. А сколько в каждой партии – не помню. Покажешь один тайник, спросят: а сколько там червонцев? Ошибиться нельзя. Ошибся – значит есть и другие схроны. Заберут всё. Жизнь она дороже денег, но без денег – нет жизни. Может, Го́теню не оставит в беде сына человеческого, живущего по честным воровским законам и свято соблюдающего мицво́т?

Вспомни, Готеню, я никогда не работал в ша́бес, не презирал бедного, не грабил сироту, не обижал вдову. Решал дела по справедливости…»

Мордехай закрыл глаза, он был готов отдать червонец, да не один, а целых пять, за стакан горячего сладкого чая с пирогом, да что с пирогом, хоть с хлебом.

Третьи сутки морили голодом и не давали спать. Как только арестант закрывал глаза, как только спасительная дремота накрывала воспалённое сознание, в камеру врывался вертухай, орал на него и неуважительно тормошил.

И снова допрос, каждые два часа допрос. Мотя умудрялся спать на ходу, голова засыпала, а ноги сами двигались по знакомым коридорам.

– Плохо выглядишь, Мотке! Похудел, почернел. Что дальше будешь делать, Мотке? Умирать? Отдай золото! – заговорил следователь на идише.

– Было бы золото, сдал бы в Торгсин, – ответил Мотя по-русски.

– Люди говорят, что есть, а люди врать не станут!

– Люди родились лгунами, лгунами и помрут, – изрёк арестованный.

– Не хочешь по-хорошему! Не хочешь… Всё равно расколешься. Все раскалываются, и ты расколешься! – не выдержал следователь.

– Я не все, начальник, – с достоинством сказал Мордехай.

Ещё одни сутки без сна. Свинцовую голову шея уже не могла удержать, мышцы одеревенели, боль скрутила и парализовала мысли, и самое страшное – подкрадывалась к воле. Мотя несколько раз ударил лбом об стену, помогло ненадолго. Мир потерял свои очертания, превратился в потусторонний, загробный.

Мотке слышал голос, даже когда с ним никто не говорил:

«Отдай золото и всё закончится!»

«А может, гори они огнём, пусть забирают! Хевра́ поймёт, но каво́д будет потерян, потерян, потерян…»

Мордехай стал раскачиваться из стороны в сторону, он запел молитву всех еврейских страдальцев и босяков:

«Шма Исроэ́йл Адойно́й Элой-э́йну Адойно́й эхо́д.

Бору́х шейм квойд малхусо́й лэойло́м воэ́д.

Вэоа́вто эйс Адойной Элой-эхо, бэхо́л лэвовхо́ увэхо́л нафшехо́ увэхо́л мэойдэ́хо!»

Охранник лязгнул замком, посмотрел на поющего еврея, из глаз которого текли слёзы. Постоял, послушал и тихонько притворил тяжёлую дверь.

Несколько дней Мотю не вызывали на допрос. Вскоре сменился следователь и Мотю выпустили из тюрьмы.

Он шёл домой, не обращая внимания на грязные лужи, осенний ветер, он шёл и улыбался, поднял глаза и посмотрел на мрачное, хмурое витебское небо:

«А гро́йсен данк, Готеню! А ше́йнэм данк, Готеню!»

P.S.

В июне 1941 года Мордехай с семьёй бежал из Витебска. Они поселились в киргизском городе Токмак. А перед эвакуацией Мотя, доверяя уверениям партии в скорой победе над нацизмом, оставил золото закопанным во дворе.

Вернувшись после войны в Витебск, он нашёл от своего дома лишь развалины, а на месте двора – следы противотанкового рва.