Одна моя знакомая, наслушавшись мудрых советов замужних домохозяек, не пропускающих ни одного выпуска передачи «Давай поженимся», решила обновить отношения. Придать им новый импульс и заодно сделать своему мужу сюрпрайз на день святого Валентина.

По случаю праздника пара собралась в ресторан, женщина возится, мужчина нервничает. Опаздывают, все давно собрались, наверно, уже подняли первый тост «За любовь!», а они даже из дома еще не вышли.

Мужик, чтобы не орать и не портить романтический вечер, вышел на лестничную площадку перекурить. Терпеливо ждёт, посматривает на часы, сквозь зубы вспоминает чью-то маму.

И вот, вышла Леночка, вся такая сексуальная, благоухающая цветочным парфюмом, блондинка с накрашенными ярко-красным липстиком губами, набухшими от вакуума в домашних условиях. Кожаные сапоги выше колена отправили бы любого мужчину в нокаут с мечтой о волнующем и недоступном мире элитных жриц любви.

– Ну наконец-то! – муж даже не заметил великолепия своей жены, ему, чурбану бесчувственному, лишь бы накатить с корешами.

– Сережа… – томно вздохнула Леночка и слегка приподняла свою и без того короткую юбочку, демонстрируя чёрные в сеточку чулки.

– Ну! Что еще? – нахмурился мужик.

– Сережа, я забыла свои трусики дома…– красотка повернулась к двери передом, а к молодцу задом и грациозно прогнулась, аж юбчонка на ягодицах затрещала. Любое жюри такой бы прогиб засчитало, но не наш герой.

– Блять! Блять! Как ты заебала! Ну какой же надо быть дурой, чтобы забыть трусы!

Вечер был безнадёжно испорчен не только матом, но и звонкой пощёчиной, которую влепила Леночка своему недогадливому супругу.

Ольга

Давным-давно я работал на заводе. Мужской коллектив, кроме одной женщины из Ижевска.

Завидев красотку, мужчины восточного разлива цокали языками, некоторые даже потели, а один хасид постоянно ходил жаловаться начальству.

– Ольга! – строго говорил директор предприятия, пожирая глазами длинные, загорелые ноги чертежницы. – Ты можешь одеваться немного скромнее?

– Я люблю, чтобы тело дышало. Не нравится – увольняйте! – возражала строптивая женщина.

– Очень нравится, очень, – начальник сглатывал слюну, переводя взгляд на природно-высокую грудь, не знавшую бюстгальтера. – Ладно, иди работай, – махал рукой, хватался за больное сердце, рассматривая гордую и крепкую как орех попу Ольги.

– Представляешь, с кем приходится работать, опять пожаловались, – возмущалась Оленька.

– Да, – соглашался я. – Но ты их тоже пойми. Таких баб, как ты, они только в кино и видели. Мечта в непосредственной близости, а дотронуться нельзя. Пытка.

Девушка улыбнулась от столь изысканного комплимента и пригласила к себе домой на чай, правда кокетливо добавила, что только на чай, но никак не на кофе.

Оля была одинокой и поговорить за жизнь ей было не с кем, ну разве что со своим бульдогом, который хоть и не говорил, зато внимательно слушал.

Однажды она не пришла на работу, всем сказала, что приболела.

Я ей позвонил, предложил принести вкусняшек.

– Приходи и захвати водки! Больше ничего не надо! – выпалила Оля и бросила трубку.

Купил дешевой водки в полной уверенности, что не для употребления внутрь.

Постучал.

– Проходи! – сказала Оля. – Принес? Хорошо! Будем пить в интимной обстановке.

– Экономишь электричество? – улыбнулся я.

Нет, девушка не экономила, девушка стеснялась.

– Кто тебя так?

Сумерки и тональный крем не смогли скрыть огромный синяк на пол лица.

Мы выпили.

– Салман вчера подвез меня с работы. А, ты его не знаешь, заказчик один. Положил свою руку на мое колено. Говорю, убери. А он, урод, крепче сжимает и подбирается своими грязными пальцами прям туда, к лютику-цветочку. Ну, я ему как врезала локтем по морде: авария, – отчаянная девушка опрокинула стопку. – Б…ь, какая гадость!

– Будешь заявлять? – спросил я.

– Нет, конечно. Я ему шнобель разбила и машину. Он извинился, просил никому не рассказывать. Бабки предлагал.

– Возьмешь?

– А ты как думаешь? – Ольга сощурила свои зеленые глаза.

– За тебя! Будь здорова и счастлива! Давай на брудершафт, – предложил я.

– Обломится тебе, женатик! – засмеялась никогда не унывающая хохотушка и я рассмеялся вместе с ней.

Через некоторое время, несмотря на уговоры начальства и коллектива, Ольга уволилась с работы.

– Теперь ты доволен? – спросил я хасида.

– Я по ней очень скучаю, ты случайно не знаешь ее адреса?

– Нет, – соврал я, потому что пожалел парня. Как он будет исполнять заповедь «плодитесь и размножайтесь» с отбитой мошонкой.

Главное, чтобы костюмчик сидел

Забавляют тенденции летней моды среднестатистических мужчин постсоветского пространства.

Одежде уделяется огромное значение. Она носит сакральный смысл, почти такой же, как ряса священнослужителя.

Взрослый мужчина 35+ выглядит довольно странно.

Идеально выглаженные через тряпочку, незапятнанные, как репутация Папы Римского, брюки с острыми, словно бритва, стрелочками.

Накрахмаленная естественным потом синтетическая рубашка, которую стирают только по большим праздникам, чтобы раньше срока не села и не полиняла. Запашок от нее – смерть колорадам. Я вроде не таракан, но в севастопольском автобусе от амбре нового россиянина с трудом сдержал рвотные позывы.

Умиляют, чтобы показать свое православие, кокетливо расстегнутые на рубашке три верхние пуговки, и пара пуговиц на социальном накоплении – верном признаке, что жизнь удалась.

Завидую я российским мужикам, они гордятся своим пузаном, а мне приходится бороться с ним, не щадя живота своего.

Впрочем, не все носят рубашки, некоторые надевают футболки, но тоже с идеальными, ровными стрелочками на коротких рукавах. Сразу видно, мужчинка в хороших, заботливых женских руках, которые его даже без наглаженных трусов на улицу не выпустят.

Обувь, но не просто туфли, а «модельные», с удлиненным, острым носом.

Мужчины уверены, что они элегантны и неотразимы, поэтому наглядно демонстрируют свои достижения.

Я в их презрительных и надменных глазах лох, неудачник и «бомжара», потому что хожу в рваных джинсах и в мятой майке без логотипа.

На мой взгляд, «главное, чтобы костюмчик сидел», – не самое главное. Важно одеваться по сезону и со всеми удобствами.

А теперь про костюмчик…

Был у меня родственник (светлой памяти), который репатриировался в Израиль почти 40 лет назад.

В Союзе он носил костюмы, сшитые в Москве на заказ, шляпу, белоснежную рубашку, галстук; у него были стрелочки на брюках и даже в дождь начищенная до блеска обувь.

Он был приличным, уважаемым человеком в законе и одевался в стиле героев «Крестного отца», которого показывали только для партийной элиты в середине 70-ых годов, хотя партийным не был, но очень хотелось посмотреть на коллег из далекой Америки.

Посмотрев, удовлетворенно осознал, что не только вел себя в точности, как деловые люди из приличной мафии, но и носил правильный прикид.

В Израиле он продолжал быть верным традиции, несмотря на погодные условия и непонимание аборигенов, которые ничего не носили, кроме запачканных шорт, мятых маек и стоптанных сандалий.

Впрочем, если было слишком жарко, мой родственник немного ослаблял галстук, а на смешки туземцев внимания не обращал. Он говорил: «Что можно взять с обезьян, которые в общественных местах почесывают свои интимные места».

Однако он заметил, что племянники сторонятся его и не хотят со своим дядей выходить погулять.

Он спросил напрямую, в чем дело. «Может, шляпа вышла из моды или рубашка не блестит белизной?»

«Нет, – ответили ему. – Ты выглядишь великолепно, но в точности, как датишные».

Какое разочарование! Он думал, что похож на уважаемых итальянских и еврейских мафиози, а оказалось, что на презираемых молодёжью религиозных.

Он выбросил шляпу, спрятал подальше галстуки, купил майки, шорты, джинсы и пару бейсболок.

Но иногда он открывал шкаф, мерил перед зеркалом свои шикарные вещи и ждал приглашений на свадьбы и бар-мицвы.

А где еще в 80-е годы в Израиле можно было без насмешек пройтись в приличном костюме?

Как я к харизматам ходил

Довольно много лет назад, а может и больше, мой друг рассказал о выступлении широко известного в узких кругах харизматичного проповедника, если не ошибаюсь, по фамилии Ледяйкин.

Внимательно рассматриваю публику. Вполне так себе, много молодых ребят в костюмах… спортивных, зато парадного белого цвета. В таких и на дискотеку, и в церковь не западло. Несмотря на жару, мужики в модных зимних свитерах. Даже мордовороты очень прилично выглядели, при пиджаках… малиновых. Бабы в строгих, вечерних платьях… в горошек.

Очень мне всё нравится, братки во Христе мило улыбаются, демонстрируя прекрасные золотые фиксы. Толкнул одного такого плечом и уже собрался извиняться, однако тот меня опередил, пожал руку и сам попросил прощения:

– Сышь братка, толкани меня ещё раз.

– Зачем? – недоумеваю.

–Ты шо попутал? Ховна рубанул? Не знаешь шо Христос велел? Тебе зарядили в торец, думаешь, зафинтилить в ответ? Нет! – браток-проповедник вздохнул, нахмурился. – Пусть ещё раз пизд… стукнет.

– Извини, бить я тебя не буду. Ты в рай хочешь въехать, а мне куда?

– Правильно… Если кого пописать надо, тока скажи! – браток был растроган до слёз.

Вспомнив предупреждение одного скромного еврейского проповедника занимать менее почётные места, я сел на последние ряды, поближе к выходу, мало ли.

На сцене играли музыканты очень даже неплохие мелодии в стиле фолк-рока.

Вскоре на подмостки вышел рыжеватый блондин небольшого роста, в солидном костюме, белоснежной рубашке и заметном цветастом галстуке, демонстрируя всем своим видом пелевинское: «Солидный Господь для солидных господ».

Проповедник снисходительно-хрипловатым голосом дона Корлеоне поприветствовал зал собрания:

«Вижу, вижу, здесь одни христиане, Аллилуйя, братья и сестры!»

От этих слов я сразу почувствовал себя Штирлицем в кабинете Мюллера.

Ледяйкин заговорил о себе:

«Посмотрите на меня! Бог благословил меня костюмом от Кардена, галстуком от Версаче, красивой женой, прекрасной машиной и роскошным домом. Аллилуйя».

Понемногу в зале возрастал интерес. Ещё бы, есть с кого брать пример. Может, Господь и присутствующих благословит галстуком от Версаче.

В ход пошли шуточки не хуже твоего Петросяна.

Помощники внесли реквизит.

«Посмотрите, что дал нам Бог!» – указующий перст проповедника был направлен на унитаз.

«О, это другое дело, в нашем частном доме, в котором я жил до 15 лет, удобства были во дворе. Это вам не костюм от Кардена, и даже не жена блондинка, это вещь», – подумал я.

Однако гордиться унитазом Ледяйкин не стал. Он начал показывать, как правильно пользоваться столь чудесным изобретением:

«Реки воды живой смывают всякую скверну плоти. По сравнению с древними евреями, мы имеем огромное преимущество, у них была всего лишь маленькая фекальная лопатка, а у нас – фарфоровый унитаз. Аллилуйя».

Зал хохочет.

«Ты поднимаешь крышку и твоему взгляду открывается бездна, садишься на спасательный круг и получаешь благословение. Если у тебя происходит крупное освобождение, если хочешь заглушить неприличные звуки, ты открываешь шлюзы. Не бойся, что твоя задняя часть будет слегка мокрая. Это Очищение. Все нечистоты уходят в бездну. Аллилуйя!»

Народ в истерике. Я поглядываю на выход, но любопытство превозмогает чувство отвращения.

Проповедник шутил ещё минут двадцать, дал людям успокоиться, потом заговорил тихо и проникновенно:

«Представьте, что это вы на кресте, вам очень, очень больно, трудно дышать, а проходящие мимо издеваются над вами…».

Зал рыдает.

Братки гневно сжимают кулаки и бьют себя в грудь, женщины хватаются за горло, похоже, им действительно не хватает воздуха. Я тоже чуть не всплакнул, но вовремя вспомнил, кто всё это говорит.

Вскоре началось настоящее шоу, Ледяйкин извивался, прыгал и бегал по сцене.

Жаль, что невнимательно смотрел фильм «Экзорцист», – сожалел я.

«Все болезни от бесов. Я изгоняю злых духов! Вы получите исцеление!» – исступлённо орал харизмат.

Программирование возымело успех. К сцене, словно адепты стилей ушу, корчась в бесовских судорогах, приближались страждущие «богомолы».

Снова заиграла музыка. Ледяйкин орал нечеловеческие слова нечеловеческим голосом: «Эгосанталахуя́та! Ква́ус! Кваус!».

Проповедник дотрагивался до головы «одержимого» и тот, как сноп сена, падал на руки крепких помощников.

Зал раскачивало из стороны в сторону, кто-то высовывал язык, крутил головой, ломал руки, кувыркался.

Я смотрел и не верил своим глазам, во что за час можно превратить человека. И даже моего друга, очень хорошего и сильного парня, служившего в спецназе морской пехоты, и его неверующую жену.

Ледяйкин снова вернулся к теме божественного благословения:

«Кто вам сказал, что деньги – это зло?! Анафема! Денюжки – это благословение Бога. Побольше нам благословений, побольше! Сейчас ты даёшь на нужды церкви доллар, а Бог тебе вернёт десять. Я лично обещаю».

Прыткие помощники стали проходить между рядами с коробками из-под обуви, которые постепенно наполнялись пожертвованиями. Правильно, за шоу нужно платить.

Мне очень хотелось выйти на сцену и высказать Ледяйкину своё мнение. Ну, я и пошёл. Наши взгляды на мгновение пересеклись, мне показалось, что он прочитал мои мысли. Проповедник кому-то кивнул, дорогу преградили двое амбалов. Я лишь усмехнулся и поплёлся к выходу.

Мой друг догнал меня:

– Подожди, скоро пойдём вместе.

– Нет, брат, написано «блажен муж, который не ходит в собрание нечестивых», а я здесь и так засиделся…

В ожидании Рабиновичей

Розыгрыши бывают разными, некоторые невинные, но есть неприятные и довольно жестокие.

Семья Драбкиных репатриировалась из Минска в году 92-м. Сняли трехкомнатную квартиру в Хайфе, на Адаре. Муж, всё ещё крепкий, хоть и немолодой человек, устроился на завод, его жена нянчилась с внучкой, дочка с супругом изучали иврит, а по вечерам мыли полы «Банка Рабочих». Кстати, странное название, мне кажется, было бы уместней «Банк Рабочих и Колхозников». Зря они кибуцников обошли вниманием.

Короче, все при деле, но по израильским меркам тесновато. Впрочем, в Минске тем же составом они жили в двушке, и ничего, не жаловались.

И вот в один прекрасный весенний день, аккурат первого апреля, глава семейства Марк Драбкин открыл почтовый ящик и увидел письмо с марками, запечатанное, всё как положено, адресованное прямо ему.

«Дорогой Марик, пишет тебе твой бывший сосед по подъезду, Василий Рабинович. Наша семья созрела для Израиля, и мы решили приехать в эту чудесную страну. Родственников, кроме тебя и Люсечки, у нас нет. Принять бедных евреев некому, поэтому мы решили сразу к вам, потому что слышали, что вы все прекрасно устроились. Мы вас не слишком потесним, нас всего лишь шесть человек: я, женушка, двое мальчиков, славных озорников-хулиганов, с ними не соскучишься, да дед с бабкой, дед, правда, страдает от метеоризма, но говорят, воздух в Хайфе и так не очень.

Через три месяца, с божьей помощью, увидимся. Крепко обнимаю. Привет супруге! Твой сосед Вася Рабинович».

Прочитав письмо, Марк схватился за сердце.

– Люсенька! – вскричал встревоженный отец семейства. – Читай!

– Какой ужас! – хладнокровно сказала жена. – А что делать? Соседи, как-никак.

– Но я их даже не помню! – задыхался Марк.

– Я тоже не помню, был у нас во дворе какой-то Вася, но точно не Рабинович. Надо у дяди Яши спросить, он всех знает, – супруга дала мужу дельный совет.

Марк, недолго думая, схватил телефонную карточку и помчался звонить в Минск.

Дядя Яша, герой Гражданской войны, авторитетно подтвердил:

«Рабинович? Знакомая фамилия».

Слушать рассказ про Рабиновича у Марика не было денег, и он невежливо, на нервах крикнул:

«Ни хера не слышу, дядя Яша!» – и положил трубку.

«Боже мой! Боже мой! Куда ещё шесть человек? И так один на голове у другого!»

Отец семейства написал ответ Васе Рабиновичу:

«Дорогой, Василий! Мы бы очень рады всех вас принять, но мы сами живем в ужасающей тесноте, впятером ютимся в маленькой квартирке, экология у нас и так плохая, а ещё ваш дед с его болезнью очень некстати. Прошу прощения. Твой бывший сосед, Марк Драбкин».

Катя, дочка Марка, взялась отнести письмо на почту.

Отец семейства немного успокоился, но через две недели получил новое письмо следующего содержания.

«Дорогой Марк, спешу тебя обрадовать. Сохнут выдал нам билеты раньше намеченного срока, удалось решить проблему с вывозом нашей собаки, нашего друга – доброй (если не делать резких движений) немецкой овчарки Вальды. Также мы везём с собой ещё не слишком старый холодильник «ЗИЛ-63». Правда, он иногда шумит, особенно по ночам, но, говорят, на Адаре всегда шумно. Скоро увидимся. Спасибо, что не бросил в беде. Крепко жму твою руку, Василий Рабинович. Привет жене и доченьке!»

Марик почувствовал себя совсем плохо. Люся накапала ему 30 капель корвалола, не помогло, помог стакан водки, залпом.

– Я гений! – закричал глава семейства. – Мы все сбежим!

– Обратно я не вернусь, – твёрдо заявила Люся, кстати, белорусская женщина. – Здесь море и фрукты, а там гололёд и гнилая картошка.

– Нет! Мы просто переедем в другой город, сменим адрес! Всё! Я пошёл искать квартиру! – вскочил оживший Марк.

– Папа! Папа! – Катя остановила в дверях своего отца. – Подожди!

– Ну! – нетерпеливо сказал папа.

– Ты помнишь, в какой день ты получил первое письмо от Василия Рабиновича?

– Да! Я этот день теперь никогда не забуду.

– И..? Рожай, папа, рожай, – дочка задышала как при родах.

– Первое апреля! – выпалил Марик.

Коварные женщины рассмеялись.

– Первое апреля… Но как? А дядя Яша, – ошарашенно, ещё не веря своему счастью спрашивал Марк.

– Твой дядя Яша – старый маразматик, он даже не помнит где у него подмышки, – ответила Катя и снова стала хохотать.

– Ну вы даёте! Так значит Рабиновичи не приедут? Правда? Ой! Какое счастье! Ура! Переезд отменяется!

Ло нормалит

Кантри-клаб. Пожилая женщина, репатриантка из нашей бывшей Родины, взяла свободный пластиковый стул и отлучилась, не догадавшись застолбить его, положив полотенце, сумку или хотя бы книжку. Впрочем, насчёт книжки я погорячился.

Этот стул заметил какой-то природно-смуглый местный мужчина, налетел, аки коршун, и полетел вместе с добычей в свое гнездо. Но не тут-то было. Наша мадам, увидев наглеца, отнявшего ее законное седалище, бросилась в погоню и, совершенно забыв про артрит, в два прыжка, словно герой китайского фильма про Шаолинь, настигла супостата, схватила свой стул и затараторила на чисто русском:

«Это мой стул, паскуда! Я его первая взяла! Отдавай обратно, сволочь!»

Мужчина растерялся, но свое не отдает, однако, уважая возраст и пол, произносит вежливо, не повышая голоса, но, как ни странно, на иврите:

«Я тебя не понимаю. Что ты от меня хочешь и почему вцепилась в мой стул?»

Женщина продолжает кричать и быстро говорить на языке Пушкина и Гоголя, которых абориген не знает и знать не может. На помощь пришел, простите, я:

«Он вас не понимает. Все-таки иностранец. Сейчас я ему объясню».

«Не надо. Сама разберусь», – высокомерно отвечает мадам. И снова обращается к израильтянину, но уже медленно, терпеливо и, главное, с еврейским акцентом: «Эт-о-о мо-о-й стуль, я его пегва-я взяла».

Абориген от удивления стульчик из рук и выпустил. Женщина победно посмотрела на меня, вскинула голову и гордой походкой пошла восвояси.

«Ло норма́лит» (ненормальная), – пролепетал сабра и направился к зданию администрации требовать стулья.

Любовь и религиозные догматы

У меня есть знакомый, уже не молодой, но всё еще богатый еврей.

Он влюбился без памяти в одну сомнительную, но красивую особу, обладательницу миловидного фейса, выпуклой попы и абсолютно блядского взгляда, от которого даже мне, почти монаху, не по себе.

Еще бы не блядского с такой биографией. Как только она приехала в Израиль, будучи школьницей, связалась с арабами, щедрыми на комплименты и шоколадки, потом бордель, залеты и как следствие – аборты.

Но любовь зла и слепа. Га́би готов все принять и простить, кроме одного факта. Девица не еврейка.

Как можно ши́ксу привести в кошерный еврейский дом? Никак. Габи потребовал, чтобы его возлюбленная приняла гию́р.

Наташа, у которой на православной груди четвертого размера красуется серебряный крестик, была оскорблена до глубины души.

– Ты меня не любишь! Ты должен принять меня такой, какая я есть!

– Милая моя, я тебя очень люблю, и мне все равно, но семья не поймет. Что скажут люди?

– Выбирай! Я или люди! – потребовала гордая Натали.

– Что мне делать? – спросил у меня Габи.

Я хотел ему ответить, что он идиот, но не стал обижать друга.

А Наташу я зауважал. Она торговала телом, но не душой. Ведь если Габи не согласится, ей придется вернуться в бордель, правда, там у нее не требуют снять крестик. Впрочем, перед тем как отдаться мужчине, она его сама снимает.