Гербы Ереванской (Эриванской) губернии и Александрополя как символ единства армянского и русского народов
Ваэ Аветисян. Россия, г. Москва
Родился в 1982 году. В 1988 году поступил, а 1999 году закончил среднюю школу № 2 г. Джермука.
По 2000–2002 годах служил в армии. С 2002 по 2006 – учился учился в бакалавриате исторического факультета ЕГУ, а 2006–2008 – в магистратуре факультета международных отношений по специальности «политолог».
С 2009 года продолжил учёбу в аспирантуре в качестве соискателя учёной степени кандидата наук в кафедре всеобщей истории. Параллельно работал в школе, как социальны педагог, в университете «Гителик» преподавателем «Истории России».
В 2015–2016 годах. был ведущим специалистом в «Центре тестирования и оценки» при правительстве РА.
В 2016 году защитил диссертацию и получил степень кандидата исторических наук.
Имею больше 15 научных статей, а также монографию.
Не имея в течение многих веков государственности, армянский народ свято хранил память о своих корнях, о некогда могущественных царствах, никогда не теряя надежды восстановить государство. Усиление в XVIII-ом веке позиций России на юге для христианского населения Закавказья открывало возможность освобождения от многовекового мусульманского ига. Обосновавшиеся в разных городах России представители армянского дворянства, не покладая рук, трудились над планами освобождения Армении под протекторатом России, отвечая тем самым чаяниям армянского народа. В процессе территориального расширения Российской империи и вхождения в её состав освобождённых от османского и персидского ига закавказских регионов, возникла необходимость полной административной интеграции новых субъектов в состав империи. По существовавшему в XIX веке принципу разделения земель в Российской империи, регион главным образом был разделён на губернии, уезды и отдельные округа, подразумевающие ещё и наличие сложенной геральдической системы обозначения земель, начиная от посадов, заканчивая несколькими вариантами общеимперских гербов. Несмотря на этот порядок, далеко не все административные единицы имели свои гербы, что свойственно и закавказским губерниям. Во время более чем 100-летнего нахождения региона в составе Российской империи, гербами утверждены были в основном губернии и области, а также некоторые города уездного значения. На протяжении этого времени несколько раз менялись образы гербов.
В этой связи интересно указать, что ещё задолго до официального выхода в мае 1827 году «предположения для сформирования армянских батальонов» в кавказском корпусе российской армии, многие армянские отряды, восставшие против турецкого и персидского ига, с начала XVIII века поднимали стяг с российским двуглавым орлом. Известный поборник за освобождение Армении Исраел Ори (1659–1711) справедливо полагал, что в угнетённых массах армянского народа герб царя Петра Первого на самом деле вызовет небывалый подъём духа, столь необходимый для успеха готовящегося восстания. По плану Исраела Ори, сразу же после освобождения города Нахичевани там соберётся «вся старшина и всё войско их армянское и примут знамена с государевым гербом, тогда они с великим устремлением и с ревностию пойдут на неприятелей, чтоб могли от них избавитися и места свои и городы освободить». Он не ошибся: уже 26 июля 1730 года русскому резиденту (послу) в Константинополе Ивану Ивановичу Неплюеву посланник турецких министров выразил устный протест по поводу двух боевых знамён, отбитых в том же 1730-ом году у одного из армянских отрядов в сражении с турецким войском под Гандзаком (Гянджа). По мнению турецкого командования, эти знамёна имели российское происхождение.
Сегодня трудно сказать, имели ли они русское происхождение или были приготовлены армянами для воодушевления ополченцев, но факт состоит в том, что эта традиция была успешно применена в штандартах армянских батальонов, сформированных по майскому указу 1827 года. Детали этих боевых знамён были заимствованы впоследствии для армянских территориальных гербов. В частности, это касается изображения Спаса Нерукотворного и Ноева ковчега, как центральных фигур многих гербов.
Уже в первых проектах восстановления Армянского царства можно найти упоминания о будущих государственных символах страны. Авторы этих проектов хорошо осознавали важность эмблемики в жизни современной страны. Гербы являлись не только символом страны, но и олицетворяли характер, традиции, идеологию и преемственность данного государства, с них же и складывалась наградная система и т. д. Все эти факторы делали предполагаемые гербы не просто результатом художественного творчества, а прежде всего историческим памятником.
Возникновение и эволюция армянской геральдики XVIII-XIX веков находится в тесной связи с общеисторическим процессом Российской империи. Российская геральдика напрямую влияла на оформление гербовых проектов «Армянского царства под Российским протекторатом», а после вхождения в её состав Армения находилась в сфере контроля имперской Герольдии. Важно отметить, что, начиная с Петра Первого, сама геральдическая наука в России развивалась в основном по правилам западноевропейского геральдического искусства. Практика утверждения земельных и городских гербов приобрела достаточный размах при Екатерине Второй и продолжалась весь XIX век. Именно тогда некоторые армянские земли впервые были включены в комплекс подвластных России земельных гербов (печать к Георгиевскому трактату). Первоначально они использовались вместе с грузинскими гербами, в силу того, что по составленным армянскими освободительными кругами планам, Армения и Грузия, как одна единица, должны были войти под российскую протекцию. Эти формальные представления и в дальнейшем находили применение – в Большом государственном гербе Российской империи герб Армении являлся частью герба Царства Грузинского.
В 1849 году после некоторых административных реформ, в числе Тифлисской, Кутаисской, Шемаханской и Дербентской губерний в Закавказье была создана Эриванская губерния. По указу от 9 июня 1849 года об учреждении Эриванской губернии территория новой губернии разделялась на Эриванский, Ново-Баязетский, Нахичеванский, Ордубатский и Александропольский уезды.
Ереванская губерния долгое время не имела собственного герба. Только после утверждения новых проектов гербов губерний и областей Российской империи в 1878 году у Еревана появился свой. Закон о гербе вышел 5 июля 1878 года и предписывал: «В лазоревом щите, серебряная скала, увенчанная золотым русским крестом. Щит увенчан Императорскою короною и окружён золотыми дубовыми листьями, соединёнными Андреевской лентою».
Интересно, что «серебряная скала» состоит из трёх вершин и вызывает ассоциацию о Святой Троице. Так же и с крестом, который, возможно, подчёркивал христианство армян, а, может, просто обозначал русское присутствие на этих землях. На наш взгляд, крест несёт в себе обе идеи.
В 1837 году близ селения Гюмри была заложена русская крепость, где в этом же году побывал Николай Первый. Крепость была переименована в Александрополь в честь его супруги императрицы Александры Фёдоровны. После нового раздела Закавказья в 1840 году Александрополь был официально провозглашён городом, становясь уездным центром. 21 мая 1843 года был утверждён герб Александропольского уезда: «Щит разделён на две половины: в верхней половине щита, в золотом поле, часть герба Грузино-Имеретинского; в нижней, в зелёном поле, наклонённая серебряная лестница в знак того, что с учреждением города и нового управления, жителям дана возможность возвысить своё благосостояние; с правой стороны лестницы изображён крест, а с левой полумесяц, обращённый рогами вниз, в знак того, что город населён большею частью вышедшими из Турции христианами».
Существовала и другая, доработанная по правилам 1857 года, совершенно отличающаяся от прежних, версия: «В червлёном щите золотой трёхлистный крест над серебряным полумесяцем. В вольной части щита герб Эриванской губернии, щит декорирован знамёнами, увенчан серебряной башенной короной».
К сожалению, проект официально не утверждён, хотя герб больше остальных составлен по геральдическим канонам: серебряная корона о трёх зубцах с орлом и два знамени вокруг щита указывают на положение уездного города-крепости, а крест над полумесяцем символизирует, как и прежде, торжество христианства. Кстати, по данным первой всеобщей переписи населения Российской Империи, Александрополь был самым большим городом Эриванской губернии по численности населения.
После революции 1917 года старые царские символы были отменены, но в отдельных случаях они ещё находили своё применение. В случае с армянскими гербами Российской империи мы убеждаемся, что христианские символы отражают сущность армянского и русского народов, являются доказательством общего видения будущего. Они так же показывают единство двух братских народов, которые прошли долгий исторический путь плечом к плечу.
О мемориале, посвященном русским воинам-защитникам, погибшим в Ошаканской битве, при защите монастыря г. Эчмиадзина
Элиза Согомонян. Армения, г. Вагаршапат
Недалеко от города Эчмиадзина, есть мемориал, посвящённый русским воинам-защитникам, погибшим в Ошаканской битве, при защите монастыря г. Эчмиадзина.
В нашем городе в народе этот обелиск называют матур, что в переводе означает место паломничества.
Ещё в детстве мы с семьёй очень часто приезжали к этому памятнику. Возле него были виноградники, сады абрикосовых, персиковых, ореховых, сливовых деревьев. Весной на майские праздники мы обязательно приезжали туда. Все деревья цвели, было очень красиво.
А когда-то давно, в августе 1827 года, именно здесь русский войсковой отряд генерала Красовского вместе с армянскими добровольцами выступил на помощь к осаждённому монастырю и, несмотря на десятикратное численное превосходство персидской армии, сумел пробиться сквозь кордоны противника, после чего в ту же ночь осада была снята. Находившийся в то время в Эчмиадзине архиепископ Нерсес Аштаракеци (будущий католикос всех армян), держа в руках монастырскую реликвию «Римское копьё, обагрённое кровью Христа», молился за победу русского воинства.
Добравшись до стен монастыря, солдаты в буквальном смысле валились с ног. Когда к воротам подтянулись все оставшиеся колонны и был отдан приказ войти в монастырь, то пять егерей, обняв ружья, остались лежать на земле. Не имея ранений и контузий, солдаты умерли от истощения сил.
Штыки их ружей были обагрены кровью врагов, а в подсумках мёртвых солдат не осталось ни одного патрона. Русский отряд вошёл в монастырь под колокольный звон и молебные песнопения. Эчмиадзинский архиепископ Нерсес Аштаракеци обратился ко всем с приветственной речью. «Горсть русских братьев пробилась к нам сквозь тридцатитысячную армию разъярённых врагов. Они стяжали себе бессмертную славу, а имя генерала Афанасия Красовского останется навсегда незабвенным в летописях Эчмиадзина».
Согомонян В. С.
17 августа патриархом было утверждено ежегодное отправление во всех армянских церквях благодарственного молебствия Богу.
Во время этой битвы русский отряд понёс тяжёлые потери. Это был самый большой урон русской армии за всё войны с Персией – 1131 воин.
В 1833–1834 годах по инициативе католикоса Епрема Первого Зорагехци и архиепископа Нерсеса Аштарекаци на средства монастыря и местных жителей по проекту инженера-поручика Компанейского, в километре от Эчмиадзина, был построен памятник воинам, павшим 17(29) августа 1827 года.
Это 25-метровый обелиск из красного туфа, который символизирует своей формой единство и целеустремлённость. На вершине обелиск увенчан крестом. Памятник был установлен 9 (21) мая 1834 года.
А вы знаете, что вначале этого креста не было. Крест появился потом, история такова. Когда отмечали 150-летие воссоединения Армении с Россией, возле памятника велись ремонтно-строительные работы. Строительством руководил Согомонян Володя Сеникович (17.10.1935–05.04.1986) – мой отец. И он решил поставить крест на верхушке обелиска, что и было сделано рабочими. Хочу отметить, что это было сделано в советское время.
Уже на протяжение многих лет ежегодно 17 августа мы, члены ОО «Россия», возлагаем цветы к обелиску, отдаём дань уважения, павшим воинам.
Вечная слава Героям.
1810 год: неравный бой за Мегри отряда Котляревского с персами
Андраник Арзуманян. Армения, Ереван
Родился в 1972 году в Ереване. В 1995 году окончил Ереванский лингвистический университет им. В. Брюсова. Работал на разных должностях, в том числе был ведущим специалистом в Российском центре международного научного и культурного сотрудничества при Правительстве Российской Федерации (Москва), советником государственной гражданской службы Российской Федерации 2 класса, директором Российского центра науки и культуры в Александрии и вице-консулом в Египте и др. Сейчас является координатором программ Российского центра науки и культуры в Ереване.
Это произошло в июне 1810 года на границе Армении и Персии. К началу описываемых событий полковник Пётр Степанович Котляревский был начальником небольшого отряда, располагавшегося в урочище Кызылдаг и прикрывавшего Карабах со стороны Персии. «Идущему вперед, – постоянно говорил он, – одна пуля в грудь или лоб, а бегущему назад – десять в спину». Его обычным правилом было «действовать стремительно, необыкновенными, но самыми форсированными маршами, без ранцев и шинелей». Позднее его стали называть вторым Суворовым.
Полковнику Котляревскому было поручено взять селение Мегри (юг Армении на границе с Персией). К населенному пункту лежало две дороги: одна, огибая горы, вниз по реке Аракс, а вторая вниз по течению реки Мегри. Персы укрепили дороги засеками и несколькими батареями по правому и левому берегам реки, мобилизовав около 1500 солдат. Само же селение, занятое отрядом в 500 человек, расположилось у подошвы двух отвесных скал.
Котляревский понимал, что взять штурмом это природное укрепление невозможно и, желая сберечь людей, не пошел по известным дорогам к селению. Оставив пушки, он отправился через карабахский хребет по непроходимым горным тропам, оставленными противником без защиты.
Петр Котляревский
Он выступил из лагеря 12 июня 1810 года с 400 солдатами. Через три дня отряд был уже рядом с Мегри. Полковник раздели свой отряд на три части. Один отряд под командой майора Дьячкова в 150 егерей послал к левому хребту, к правому хребту пошел сам со 150 егерями, а прямо, напротив селения, отправил 100 человек. Котляревский сумел разделить вражеские силы на три части, атаковав их с трех сторон, овладел передовыми высотами.
Русские отряды вытеснили противника из передовых укреплений. Дальше двигаться вперед было рискованно. Егерей могли уничтожить ранее, чем они добрались бы до основных укреплений. Котляревский остановил дальнейшее наступление и решил дождаться ночи.
С наступлением ночи Котляревский взял 100 человек и тихо спустился с горы и соединился с егерями, направленными прямо против селения. Для того, чтобы отвлечь неприятеля, полковник послал 50 егерей под командой поручика Роговцева произвести фальшивую атаку против правого кряжа хребта. Майор Дьячков со своими егерями должен был атаковать 5 батарей, как только начнется фальшивая атака поручика Роговцева.
Если все произойдет стремительно и слажено, то дело будет решено. Медлить было нельзя, потому что два персидских отряда шли на помощь к осажденным в Мегри.
С рассветом русские бросились на штурм и к десяти часам утра, опрокидывая преграждавшего путь противника, ворвались в селение. Дьячков овладел тремя из пяти батарей. Нужно было взять остальные две. Котляревский поспешил ему на помощь и захватил остальные батареи. Таким образом, было занято селение и весь левый кряж хребта.
Теперь надо взять штурмом правый хребет. Егеря, ободренные успехом, вытеснили персов из укреплений правого хребта и остановились перед недоступной батареей, которая находилась на отвесной скале высотой более шести метров на самой середине кряжа. Там находилось 200 солдат противника с пушками. Взять штурмом, приложив к отвесной скале лестницы, было невозможно. Средств взобраться на высоту не было. Единственная узкая тропинка на скалу осыпалась множеством пуль.
Котляревский решил взять осажденных измором, перекрыв им получение помощи и поступление воды. Всю ночь и весь следующий день держал Котляревский противника в блокаде. На другую ночь, гарнизон покинул батарею, спрыгивая с утеса. Дело закончилось полным взятием Мегри.
Персы, оставив 300 человек убитыми, бежали. При этом русские не мешали им уйти, поскольку брать пленных они не могли из-за малочисленности своего отряда. С нашей стороны убиты 6 человек и ранены 29. Сам Котляревский был ранен пулей в левую ногу.
Так закончился этот невероятный штурм, в котором 400 егерей разгромили 2-х тысячный отряд противника, занимавшего практически неприступную позицию, и по своим природным характеристикам и по многочисленным искусственным укреплениям. За это сражение Котляревский был награжден Георгиевским крестом 4 степени, также был пожалован золотой шпагой с надписью на клинке «За храбрость». Остальные офицеры и солдаты тоже получили разные награды.
Взятием Мегри персам был нанесен тяжелый удар. Они лишались важного опорного пункта для набегов в приграничные области Карабаха и теряли контроль над дорогой между Тавризом и Нахичеванью. Когда известие о взятии Мегри дошло до Аббас-Мирзы, тот приказал отрубить головы всем персам, которые защищали это селение.
Источники:
1. Сочинения графа В. А. Соллогуба: Т. 1–5. – Санкт-Петербург: А. Смирдин (сын), 1855–1856. – 5 т.;
2. "Утверждение русского владычества на Кавказе", под ред. Потто, Тифлис, 1901 г.
Араратские сны
Елена Шуваева-Петросян. Армения, Ереван – Россия, Волгоградская область
Родилась в селе Большой Морец Волгоградской области, училась в Москве и Ереване. Член Союза литераторов России, Союза писателей Армении, Клуба писателей Кавказа. Работает пресс-секретарем в Российском центре науки и культуры в Ереване. Организатор международного литературного конкурса «Армянские мотивы» (с 2009 года). Посол конкурса «Мир без войны и насилия» (2012 год). Участница Форума молодых писателей России и зарубежья (2009, 2011–2014, 2018). Координатор Фестиваля молодых писателей в Армении (Фонд СЭИП).
Увлекается альпинизмом. Член Армянской Федерации альпинизма и горного туризма, член Федерации альпинизма России.
Сколько раз я подходила к Горе: с этой, нашей, стороны, такой величавой и вечно заснеженной, окружённой плодородными землями; с той, отчуждённой, стороны, такой отчаянно скудной и каменистой, с россыпями гигантских вулканических камней и пеплов, взбитых копытами лошадей в порошок, смотрела на вершину глазами, какими только ребёнок может смотреть на мать и отца – снизу, восхищённо, безусловно любя и растворяясь.
Я подходила к её подошве днём, когда лучи солнца скользили по заснеженной вершине, выбивая искры; я подходила к её подошве ночью, когда вершину осыпали звёзды, и мне казалось, что это цельное полотно, по которому только одна единственная дорога – в небо. Я видела её на рассвете, когда ежесекундно она преображается, будто бы примеряя наряд, в котором вступит в день. Я видела её на закате – глубоком, бархатистом, обволакивающем. Я видела Гору тогда, когда её даже не видно: ты стоишь у подошвы, а Горы нет: просто сегодня у неё нет настроения; да и удивительное дело – не каждому гостю, путешественнику она являет свой лучший лик.
Я целовала её каменные подошвы и плакала, когда мне было больно и тяжело, когда казалось, что некуда идти, кроме как… на вершину – туда, где меньше воздуха, но легче и просветлённей душа, чище и яснее разум, а люди – крепче и надёжнее.
В этой Горе есть нерв – мощный, жгутообразный, он вплетён в корни, которые уходят глубоко, в самое сердце земли, и там, наполняясь энергией, разносят её по всему массивному телу, щедро делясь – с камнем, водой, воздухом, человеком, лошадью, собакой… со всем, что становится как-то причастным к ней. За свой долгий, более чем трехмиллионный век, она встала на одну ступеньку ниже Бога, но не отдалилась от человека, так и оставшись Пристанищем Ковчега, спасением. И мы, идя к вершине, просим у Горы разрешения, чтобы попасть на ступеньку Предбожья. Возможно, это дерзко, но почему бы нет, если Гора подпускает к себе, дарует лучшие переживания, «окошки» в зачастую суровой погоде, а потом долго или уже никогда не отпускает, потому что между вами завязывается духовный контакт. И Гора становится твоим личным алтарём, на который ты несёшь тяжёлую, болезную ношу, но чаще доходишь таким невесомым и лучистым, потому что за три дня пути к вершине много передумал, осмыслил, взвесил, разложил, оставил, выбросил.
Жизнь человека похожа на эту Гору. Прежде чем она появилась на свет, земные недра выворачивало, крутило, обжигало. Гора росла из тысячелетия в тысячелетие, из камня в камень, напластовывалась. А потом её снова выворачивало, крутило, обжигало, и появилась рядом Маленькая Гора, детёныш, – такая хрупкая, но своенравная. Их разделяет и соединяет ущелье, они держатся друг за друга, рука в руке. Поразительное явление – вокруг нету ни единой гряды гор, они вдвоём – Большой и Маленький, неодинокие одиночки, и лишь вдалеке, по другую сторону границы, виднеется своими четырьмя вершинами громада, которая, согласно преданию, была сестрой Горы, но они разругались и разошлись. Говорят, что когда-то высота заграничной сестры доходила до семи тысяч, но произошёл мощный взрыв, что нам доказывает огромный, более чем двухкилометровый кратер и обширная территория в несколько десятков километров, так называемый, вулканический пояс.
Сколько раз я подходила к Горе, когда невозможно было подойти, потому что у её ног происходили распри, интриги, баталии, проливалась кровь; и правительство захватчиков, вступая в борьбу с господствующим населением, находит возможность затруднить восхождение для всех остальных, или вообще закрывает Гору. И тогда… тогда я подхожу к Горе во снах – частых и долгих, зачастую продолжающихся из ночи в ночь. Это сны, наполненные тоской и болью; сны, возвращающие к первородине, к первым шагам на суше, к любви ко всему сущему, живому, любви, которая вдыхает жизнь во всё, что нас окружает. Экзистенциальные переживания превращают сны в реальность, и тогда всё переворачивается в бренной жизни: я – не я, я гораздо старше, сильнее, мощнее, мои ноги, как корни, уходят в глубину земли и сливаются с той жилой, которая питает Гору.
Долго буду помнить, как в период, когда Гора была закрыта для нас, в час забвения я ехала к ней на какой-то дряхлой повозке. Повозка скрипела, стонала, грозясь развалиться в любой момент. Лошадь, понурив голову, еле плелась, смирившись с участью. Вокруг – катастрофическое обеднение края, и ни единой живой души; впечатления от оставленных жизнью мест самые угнетающие – будто проезжаешь через каменистое поле, на котором каждый камень – голова. Ты боишься смотреть по сторонам, чтобы не встретиться с застывшим взглядом, но твои губы молятся, губы просят: «Гора, возьми, вознеси эти души, освободи их от каменных оков, от кровавых слёз, дай право им стать твоими ангелами, которые наверняка не будут сидеть без дела – они превратятся в крылья для тех, кто выдохся в пути, у кого воля к жизни пересохла, как источники в этом краю, кто потерял опору и не верит, что сможет идти, кто… Гора, возьми, вознеси эти души, освободи их, пока не налетело вороньё, которому всё равно, на чём сидеть и что клевать… Гора, возьми, вознеси…»
Я уезжала в горный край из степной местности, где у меня остались в прискорбном состоянии отец и мать: не хотели, не хотели они отпускать дитя далеко от себя.
Я ехала через осень с её шуршащими, потом слякотными дорогами. Я ехала через зиму, и ветер метал в меня снежные комья, швырял из стороны в сторону повозку, а она – скрипела, но тащилась, родимая. Я ехала через весну – эта весна была без птиц, но наполненная звоном ручьёв, местами превращающихся в бурные вешние реки, которые сносят на своём пути все преграды, играючи, волокут гигантские камни; оказывается, моя старая лошадь может плавать, а дряхлая повозка ходить кораблём.
Я ехала через лето – знойное, безжизненное, пыльное. Я ехала, пока на горизонте, в полоске уходящего дня, не увидела Гору. Её скаты блестели бурой, местами чёрной окисью, а снежная вершина рдела в закатных лучах. Охватившая душу радость сделала меня лёгкой, невесомой. Оказывается, я могу летать! Но отчего мне так спокойно в этом, пожалуй, пока ещё чужом месте? Глубоко врезались в память тактильные ощущения – нет, я не летаю, я стою на руках отца и матери, которые, в свою очередь, крепко вросли в твердь: закрываю глаза, замираю, ощущаю шершавость земли, нет, не земли, а родительских рук, загрубевших от тяжёлого крестьянского труда, но тёплых-тёплых своим грубым и сухим теплом. Всё родное сошлось в одном месте и породило новое – мир и жизнь, гармонию и надежду, веру и волю.
Помню, из забвения я вышла с писаницей на губах: «Я буду! Я смогу!» Но Гора продолжала оставаться в заточении и подход к ней разрешался только во снах. Окружающие недоумевали:
– Зачем тебе снова идти на Гору?
– Она зовёт, – отвечала я.
– Сколько раз ты на ней уже была?
– Три… три раза, несколько лет назад, а будто бы несколько жизней назад.
– Неужели не интересно сходить на какую-нибудь другую гору. Например, Килиманджаро – это же круто, это звучит весомо! – не унимались мои собеседники, продолжая травить душу.
И сны продолжали сниться. Я бегу к Горе, хочу успеть, потому что она вот-вот закроется. У меня не так много времени, вернее, его совсем нет. Ступни избиты в кровь – я бегу босиком по камням, колючим головкам татарника, обжигающему то жаром, то холодом пеплу. Солнце уже западает за горизонт, и по другую сторону всплывает белый холодный шар луны, камни блестят от изморози, тяжёлые облака накрывают города и сёла у подножия горы, превращаясь в безграничное пушистое море. «Но это же нормально, мы всегда выходим на вершину ночью, чтобы успеть взойти на рассвете, в час волка, когда природа затихает», – утешаю я себя, но продолжаю почему-то спешить: Гора закрывается!
И вот, вот она – передо мной, с той, отчуждённой, стороны. И пусть говорят, что этот лик её несколько хуже, чем тот, к которому привыкли мои глаза, она – Гора, которая стоит на ступеньку ниже от Бога, в её власти впустить нас в Предбожье или нет, и неважно, с какой стороны.
И почему я стою у каких-то каменных дверей, и на меня взирает смуглый мужчина с подозрительной физиономией.
– Гора закрывается через тридцать минут, – говорит он сурово. – Вы не успеете подняться на вершину!
– Я успею, я смогу, я быстро бегаю, – уговариваю его.
Глаза мужчины загораются интересом, он смотрит на меня, как на лошадь на скачках: успеет или не успеет, придёт первой или не придёт…
– Ну, беги! – пропускает он.
И я бегу – к эскалатору, потом лифту, потом снова эскалатору, каменным ступенькам, железной лестнице… внутри Горы. Подъём на купол Горы, самый последний бросок перед вершиной, верёвочный. Бечёвка жжёт руки, сдирает в кровь кожу, но я лезу – до закрытия пять минут! Взбираюсь наверх, но кто-то тянет меня за ноги вниз: мелкие твари с цепкими ручонками и кожистыми хвостами. Это они, это они протягивали моей бабушке на последней стадии рака точно такую же бечёвку, предлагая «уйти». Я отбрыкиваюсь, скидываю их с верёвки, потому что моя верёвка – лестница в небо, нам не по пути.
Три минуты до закрытия! Я врываюсь на вершину – на этот островок, с которого при хорошей погоде можно увидеть города сразу трёх стран: Ереван, Баязет (я никогда не привыкну к новому названию: Догубаязит!), Маку. Они так далеко, но так близко от подножия, что возникает ощущение – им просто лень взбираться, а то сошлись бы на ступеньке Предбожья. Господи, я свободна! Дышу! Живу! Люблю! Могу!
Это – Араратский сон Счастья, к которому нелёгкий путь – через отчаяние, разочарования, кровь и пот. Но Гора ко мне добра, она показала короткую и быструю дорогу: не за три дня до вершины, а за тридцать минут! Этот сон снится мне раза три-четыре в год, повторяясь в тех же деталях и эмоциях.
* * *
Я иду на Арарат. Уже не во сне, а в реальности – открыт!.. открыт! я проживаю там свою лучшую жизнь. Всякий раз предараратское состояние – те самые бабочки, которые бывают в животе только у влюблённых.
И не исходить мне этих дорог, пока ходят ноги, не издышать этого разреженного воздуха, пока дышится. Никогда Гора не была одинаковой – каждый раз она встречает по-разному, в разном настроении, состоянии духа, облачении. Но есть камни-глыбы, которые мне знакомы давно, из раза в раз я перекидываюсь с ними взглядом, и от этого становится особенно радостно, будто приветствую родное существо.
Я несу с вершины снег, талую воду с ледника всем, кто просит, – люди лечатся, пьют это снадобье по капельке. Я собираю в рюкзак камни, выбирая только те, которые отзовутся, посмотрят на меня – и пусть у каждого в доме будет по частичке Арарата. Я подбираю подковы – плоские, сплошные, особенные – араратские, чтобы в домах, в которых они окажутся, царило божественное счастье.
Помню, однажды я очутилась на этом островке.
Почувствовала возрождение.
Как же мне хочется поделиться этим с каждым,
С каждым, чьё сердце открыто Арарату.