Свидетельства времени. Сборник произведений писателей Секции Художественно-документальной прозы Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России. Выпуск 11

Вернувшись с задания, техник нашей эскадрильи торжественно вручил мне газету «Правда». На ее страницах было опубликовано короткое сообщение «Совинформбюро»: «С 7 на 8 августа группа советских бомбардировщиков производила разведывательный полет в Германию и сбросила некоторое количество зажигательных и фугасных бомб над военными объектами в районе Берлина». Нашей радости не было границ.

Наконец-то я дописал письмо своей дочери и жене, которых так и не увидел до декабря 1941 года (это была единственная и последняя встреча уже Героя Советского Союза майора Михаила Николаевича Плоткина с самыми близкими людьми на свете).

30 декабря 1941 года командир 1-го Авиаполка Герой Советского Союза полковник Е. Н. Преображенский, военком 1-го Авиаполка полковой комиссар Г. И. Оганезов подписали наградной лист на М. Н. Плоткина. В наградном документе сказано (стиль сохранен): «наградной лист на командира 2-й Авиаэскадрильи 1-го Авиаполка 8-АБ ВВС КБФ Михаила Николаевича Плоткина, родившегося в 1912 году в семье рабочего, еврея по национальности, члена ВКП (Б) с 1932 года, в РККА с 1931 г. Награжден медалью Золотая Звезда № 522». В графе – «краткое, конкретное изложение личного боевого подвига или заслуг» указано: «капитан т. Плоткин за период войны против германского фашизма сделал 56 боевых вылетов. Летал бомбить военно-морские базы: Мемель, Штеттен, Кенигсберг, АБО, Виндава, Котка. Бомбовым ударом громил танковые колонны противника у г. Двинска, Пскова, Чудово, оз. Самро, четыре раза бомбил Берлин. За героизм, проявленный при бомбоударе по г. Берлин капитану т. Плоткину 13 08 1941 г. присвоено звание Героя Советского Союза. С 20 августа совершил 14 успешных боевых вылетов, из них шесть вылетов ночью. В сложных метеоусловиях произвел бомбардировочный удар по жел. станции Псков, в результате бомбоудара разрушено здание и жел. дорожное полотно. Наблюдались большие очаги пожаров. Бомбил аэродром Гривочки. Бомбы сброшены на северо-восточную часть аэродрома, после удара возникли очаги пожара, экипаж был обстрелян сильным зен. арт. огнем. С высоты 150 метров бомбил станцию Нарву и Кенгисеп, разрушено станционное здание, жел. дор. полотно и часть вагонов эшелона, стоящего на ст.

Подтверждено опер. сводками А.П.

За произведенные 14 успешных боевых вылетов достоин правительственной награды – ордена Красного Знамени».

В конце января 1942 года заслуженный орден был вручен Михаилу Плоткину командиром полка и обмыт с товарищами его эскадрильи.

7 марта 1942 года экипаж орденоносцев, выполнив задание по установке мин на рейде порта Хельсинки, ранним утром возвращался на базу, но был атакован семеркой «мессершмиттов». Экипаж боролся до последней минуты за спасение техники, уничтожил два истребителя противника, оставляя шлейф темного дыма, сумел пересечь линию фронта, однако, врезался в землю на глазах у сотен военнослужащих Красной Армии – защитников Ленинграда, не дотянув до аэродрома несколько километров.

9 марта 1942 года Большая группа красноармейцев и краснофлотцев под звуки оркестра проводила Героя Советского Союза и его верных товарищей в последний путь. Герои-торпедоносцы нашли свое последнее пристанище на территории Александро-Невской лавры, где и поныне стоит мраморный обелиск. На лицевой стороне памятника на черном фоне гранитной плиты значится: Герой Советского Союза гвардии майор Михаил Николаевич Плоткин. На оборотной стороне обелиска надпись: Здесь похоронены офицеры 1 Гвардейского Краснознаменного Минно-Торпедного Ропшинского Авиационного полка. Дважды орденоносцы:

Штурман Натха Г.Г.

Стрелок радист Кудряшов М.М.

Погибли 7-го марта 1942 года в 5 ч. 09 мин.

Слава им героям боев за Ленинград

1 ГВ М.Т. авиаполк в ночь на 8-е августа 1941 г. первым бомбил Берлин.

За годы войны уничтожил 216 вражеских судов и кораблей.

Послесловие автора

Писатель, доктор военных наук, профессор Василий Николаевич Куборев в своей замечательной книге «Авиация – моя жизнь», обращаясь к читателям, сказал: «Если вы, ребята, увидите в Александро-Невской лавре памятник Герою Советского Союза Михаилу Плоткину, поклонитесь памяти пилота, нанесшего первый удар по фашистскому Берлину».

Книга Василия Куборева была издана в 2006 году. Об этой книге говорили не только летчики-ветераны – она была на устах целого поколения. К сожалению, сегодня уже нет в живых Героя Советского Союза генерал-полковника Василия Николаевича Кубарева, имевшего за победы над германскими асами уникальный набор наград: медаль Золотая Звезда (одна), орденов Ленина (два), Александра Невского (два), Красного Знамени (шесть), Отечественной войны (два), Красной Звезды (два), Октябрьской революции (один). Его прах сегодня покоится на аллее героев-кавалеров ордена Александра Невского на территории кладбища лавры.

Думаю, уместно выполнить всем нам завет прославленного аса Василия Николаевича Кубарева и поклониться всем защитникам России, павших на полях Отечественной войны и вспомнить тех, кто в годы войны защищал наш любимый город.

О Михаиле Николаевиче Плоткине очень тепло отзывался еще один яркий писатель и историк морской авиации Герой Советского Союза, орденоносец Василий Иванович Минаков. В своей исторической книге «Торпедоносцы атакуют», изданной в 1988 году, Василий Иванович рассказывает о подвигах Михаила Николаевича Плоткина, со знанием дела раскрывает подробности героических подвигов и будней летчиков-торпедоносцев. Василий Иванович ушел из жизни в 2016 году в возрасте 96 лет. Светлая ему память.

Юрий Коршунов
Три судьбы одного экипажа

«Я не участвовал в войне, война участвует во мне».

Юрий Левитанский

Находясь вдали от своей малой Родины, я с большим интересом собираю всё, что связано с историей родного города Орла. Во время войны отчие края два года находились в оккупации. Битва за освобождение Орла принесла ему наименование города Воинской славы и города Первого салюта. Нелёгок был путь к этой славе. От первого до последнего дня вражеского нашествия мои родные и близкие провели бок о бок с оккупантами и смогли достойно выстоять. Осталось в памяти множество случаев, рассказанных представителями старшего поколения о противостоянии, о ненависти к захватчикам, о надеждах на освобождение. Один эпизод этих драматических событий передается из поколения в поколение нашей семьи. Настало время вспомнить ту июльскую ночь из многих сотен военных ночей. Но участников и свидетелей разыгравшейся драмы, к сожалению, уже нет с нами, осталась только память о трагических событиях и мужестве наших людей.

История улицы Верхней Пятницкой нашего города волею случая переплелась с историей летного экипажа сбитого советского самолета ИЛ-4. Трагедия произошла на исходе дня 5 июля 1942 года. Сейчас это событие отражено в названии одной из улиц на окраине, в разные годы были газетные публикации. К бабушке на Пятницкую в свое время дважды приходили корреспонденты. Этот героический случай описан в документальной повести Матвея Мартынова и Аркадия Эвентова «Подпольный госпиталь». В одной из старейших школ нашего города № 35 создан небольшой музей, в котором имеется стенд и некоторые документы, посвященные расстрелянному советскому ночному бомбардировщику. На Воинском братском кладбище пилотам установлены новые замечательные памятники, за что отдельное спасибо администрации города.

Однако, сверяя все ранее написанное с рассказами бабушки, матери и тетушки, я не нахожу некоторых подробностей, которые являются важными деталями для описания общей картины происшедшего. Воспоминания тетушки я записал на диктофон, она была два года назад единственной свидетельницей этого чрезвычайного происшествия из всех своих сверстниц, проживающих в городе. В военную пору ей стукнуло пятнадцать лет, взрослая девушка. Что же произошло на самом деле в тот роковой день?

Наш дом на Верхней Пятницкой располагался по левой стороне улицы, сады и огороды её жителей выходили на большое поле. Это была окраина, которую на восточной границе города пересекает ветка железной дороги, идущая от Москвы на юг. Там же, рядом с Духовной семинарией, находилась железнодорожная станция «Семинарская» или «Семинарка», как её называют в народе. Она располагалась на другой, Риго-Орловской ветке, ведущей с востока на запад и связывающей восточные районы России с портами Балтийского моря. Вот по этой захваченной ветке немецким войскам было очень удобно доставлять грузы из Германии на фронт и снабжать свои передовые части всем необходимым. На перекрёстке двух железных дорог скапливалось большое количество немецких военных эшелонов.

Обратно по этой дороге на запад, в Германию, увозили награбленное, угоняли пленных и молодёжь, транспортировали своих раненых. Орёл был для оккупантов одним из крупнейших перевалочных железнодорожных узлов в центре России. На июль сорок второго, за девять месяцев своего пребывания гитлеровцы прочно обосновались в городе. Отсюда они планировали новое наступление на Москву и тщательно к этому готовились.

На Пятницкой по домам были расквартированы их отдельные части, имевшие в своём составе автомобильную и боевую технику, т. к. улица очень широкая, боевые машины удобно парковать под окнами своего места пребывания. Захватчики избирательно занимали самые приличные дома. Наш дом попал в эту категорию, и моих родных всем семейством выгнали сначала во вторую половину дома, а затем в дощатый сарай во дворе.

Июль сорок второго выдался жарким. В уцелевших садах на яблонях виднелась в большом количестве молодая завязь яблок, груш, сливы. Старинные сады изрядно потрепала война, много плодовых деревьев было спилено немцами на дрова в холодную зиму сорок первого. Кору яблонь обглодали огромные немецкие лошади, которых представители нового порядка загоняли в сады и привязывали прямо к стволам. Но всё затоптать, спилить и сожрать не удалось, что-то осталось на радость законных владельцев. Наш сад сажал мой прапрадед, однодворец Егор Никанорович Перелыгин в давние времена. Сад был большим и заканчивался он огромным огородом, соток на пятьдесят всё вместе потянет. На огороде сажали овощи и самое главное – картошку. Её сажали много, это было основой выживания и в мирное время, и особенно в войну. В том далёком июле ботва на бороздах была уже высокой, и картофельные кусты цвели своими неброскими цветами. На всём протяжении нашей стороны улицы, а это более километра, сплошные сады и огороды составляли приличный зеленый массив с картофельным полем, обращенным в сторону «Семинарки». Об этом пишу неслучайно.

В достопамятный вечер стемнело как-то рано, низкие тучи затянули тяжелым свинцовым занавесом небосвод, было пасмурно. Ёще один день, прожитый в оккупации, подходил к концу. Но вот откуда-то с юго-востока послышался монотонный звук, который перерос в рокот моторов. Моментально вспыхнули вражеские прожекторы и стали шарить по черному небу, буквально пронизывая лучами облака. Наше семейство высыпало из сарая в сад, только моей тетушке, которая была самой младшей, бабушка строго запретила выглядывать наружу. Стало понятно, что немецкие прожекторы могут искать только наш самолет. Только бы не нашли! Только бы не нашли!

Но шум моторов нарастал, самолёт вынырнул из-под черного савана облаков для того, чтобы бомбить станцию, по шуму моторов его быстро обнаружили немецкие прожектористы. Они стояли вместе с зенитчиками неподалеку от «Семинарки», бдительно охраняя её и весь Орловский железнодорожный узел. Здесь скопилось большое количество эшелонов. Самолет оказался над полем, совсем рядом с Пятницкой слободой, его уже можно было разглядеть невооруженным глазом, было видно, как он неуклюже пытался уйти от прожекторов. Винтокрылая машина была большой, тяжелой и на свету казалась обнаженной и беспомощной. С замиранием сердца мои родные следили за этим полётом в лучах безжалостного ослепительного света и переживали за «наших», надеясь только на чудо. Глубоко верующая бабуля тихо шептала: «Помоги, Господи! Спаси их, Господи, и сохрани!»

Зенитки беспрестанно грохотали, как отбойные молотки, вспышки их залпов сверкали в ночи. Одна из серий выстрелов была всё-таки роковой для советского самолёта и его бесстрашного экипажа. Он загорелся и с жутким рёвом стал терять высоту. Немцы не упускали его из вида и продолжали освещать раненую «птицу», хладнокровно добивая её в воздухе. Через несколько секунд в лучах внезапно раскрылись парашюты, похожие на большие белые ландыши или зонтики одуванчиков. Эти зонтики и люди, висевшие под ними, были видны как на ладони. В этот момент раздался сильнейший взрыв, земля покачнулась и вздрогнула, в небо взметнулся столб огня. Это упал совсем рядом бомбардировщик. Прожекторы вздрогнули вместе с землей и потеряли из видимости два зонтика, но два оставались в их лучах. Началась кровавая охота на живых людей. Их расстреляли в воздухе и вместе с белыми смятыми ландышами они упали в ночную темноту, как в бездну.

До этой секунды эти парни были чем-то единым целым, частью живого механизма самолёта, который объединял их в одном порыве, они сливались с ним, как всадник сливается со своим крылатым конем.

Всадник понимает коня, конь понимает всадника, они становятся настоящим живым грозным организмом, направленным на одну цель. Эта связь разрушается, если убивают коня, всадник не может больше мчаться, конь остановится, если убьют всадника. Всё вдруг распадается на части, разрушается единение одного с другим, людей с самолётом, самолёта с людьми.

Стрельба прекратилась, стало непривычно тихо. Зарево догорающих останков самолета полыхало, как громадный костер, проникая сквозь ветви яблонь и груш соседнего сада. Были слышны крики немцев, которые бросились к месту падения крылатой машины и загалдели, как стая серых ворон. Туда же кошкой бесшумно метнулся и младший сын бабушки, семнадцатилетний Николай, пользуясь тем, что старшие были потрясены и находились в оцепенении. Ведь всю эту трагедию, произошедшую на их глазах, они переживали в полном молчании, боясь произнести даже слово. Бабушка рассказывала нам об этом после войны, через много лет со слезами на глазах. Могу сказать, что и писать об этом так же нелегко, невольно начинаешь представлять себя на месте экипажа. Летчики на войне – бесстрашные и мужественные люди, дважды герои. Один риск летать, просто летать на большой или малой высоте, второй риск более страшен – быть сбитым врагом. Они, живые здравомыслящие люди, это осознают, что ставит их в один ряд с героями.

Далее события этой трагедии стали развиваться одновременно по трем сценариям, ровно так, как разделило провидение героический экипаж ночного бомбардировщика. Но излагать их придется последовательно, о каждой судьбе в отдельности. Вначале отдадим должное павшим, расстрелянным в воздухе.

После увиденного люди долго не могли придти в себя, бабушка и наша соседка, Матрена Петровна Душевина, которая была также свидетельницей воздушного побоища, весь остаток ночи молились перед образами, а ранним утром вместе с членами нашей семьи пошли к месту катастрофы. Разбившийся самолет находился совсем рядом, метрах в двухстах от их домов, в конце огородов, туда, ближе к железной дороге.

Когда они приблизились, обломки самолета местами ещё дымились, подходить к нему было страшно, он весь обгорел и был искорёжен. Фюзеляж напоминал тело большой зеленой рыбины или кита, которого зачем-то вытащили на сушу. Рядом, как плавники, лежали оторванные крылья с загнувшимися винтами и обгоревшими красными звёздами.

Но сохранились и хорошо были видны звёзды с белой окантовкой на хвосте и на бортах, как символ далекой советской страны, недосягаемой сейчас для жителей захваченного и оккупированного Орла.

Вокруг деловито сновали немцы и не подпускали людей близко к останкам машины. Они снимали с неё пулемёты, оставшиеся детали и приборы, а также всё, что можно было свинтить, открутить и унести. Ничто не должно пропадать даром, это была их добыча, боевой трофей, ради чего они пришли на нашу землю, ради чего вообще устраиваются войны. Настроение у них было хорошее и они не разгоняли прибывающий народ, но держали всех поодаль, давая возможность местным жителям обозревать всю картину своего ратного успеха. Вот она – сила немецкого оружия! Смотрите, бойтесь, устрашайтесь, покоряйтесь, мы вам ещё покажем! Неподалёку, метрах в ста от катастрофы, зияла огромная воронка. Все говорили, что это от бомбы, которую нес самолёт. Чёрная, влажная, мягкая земля покрывала зеленую траву, на которой виднелись множественные отпечатки немецких кованых сапог. Очевидно, что бегали и суетились они тут всю ночь.

Поодаль от воронки, на зелёной полянке полукругом стояла группа людей, к ней и подошла бабушка вместе с соседкой и дочерями. Здесь же они заметили немецких часовых. На земле неподвижно лежали рядышком два молодых человека в военной форме – советские летчики, они были мертвы. Один из них был худой и совсем молоденький, почти мальчишка, лицо его было сплющено, что вызывало невероятную жалость и сострадание. Смотреть на ребят без содрогания было нельзя. Они были одеты в лётные комбинезоны, кожаные шлемы и сапоги. Их открытые глаза равнодушно смотрели в чистое синее небо, где кружил несмышленый орловский жаворонок, не понимая того, что в июльском тёплом поднебесье эти два безымянных храбреца мужественно встретили свою смерть.

Ещё несколько часов назад они были полны сил и здоровья, а теперь их бездыханные тела, беспощадно изуродованные войной, с вывернутыми руками, некрасиво, неправильно и беспомощно распростерлись на густой, как ковёр, траве. Женщины безутешно разрыдались, мужики, молча и неуклюже стоявшие рядом, курили махорку, не пытались их успокаивать. Между собой одни поговаривали, что немцы не попали в летчиков, а пробили парашюты, и они разбились при падении с большой высоты. Другие толковали, что летчики не смогли выпрыгнуть и разбились вместе с самолётом. Но почему тогда не обгорели? Следов пуль и крови на телах не было видно. Но теперь всё едино – погибли. Не уберёг их Господь. Война! Будь она трижды неладна! Вот здесь война и смерть были совсем рядом, встретились, как две вечных подруги, война со смертью не ходят одна без другой, да простит меня фронтовик гвардии рядовой поэт Булат Окуджава.

Тем временем солнце стояло уже высоко; несмотря на войну и ночную трагедию, начинался летний зной, который не щадил ни живых, ни мертвых. Живые могли спрятаться в тень, но мёртвые уже не имели такой возможности и оставались на самом солнцепёке. Народ из близлежащих улиц и со всего города стал подтягиваться на место катастрофы. Нужно было что-то делать с телами погибших. Зная свирепость шефа тайной полевой полиции фашистов (Gecheimnis Feld Polizei) Бено Кукавки, орудовавшего тогда в Орле, никто не решался взять на себя инициативу, побаивались даже приближаться к лежащим летчикам. Ну, мало ли что может после этого произойти. Сотрудники этой полиции и военной разведки не случайно сновали на месте падения самолёта и вели наблюдение за происходящим. Попадать к ним в лапы охотников не было.

Вокруг двух неразлучных соседок Матрёны Петровны Душевиной и нашей бабушки, Екатерины Николаевны Плынской, собрались знакомые из близлежащих домов слободы, стали размышлять, как быть в этой непростой ситуации и достойно отдать последние почести погибшим. Боль и сострадание, православная вера, её каноны оказались сильнее страха перед оккупантами. Осмелев, расправив плечи, женщины подошли к немцам с просьбой разрешить похоронить воинов на близлежащем Афанасьевском кладбище, как положено по-христиански. Нижние чины, соблюдая субординацию, доложили об этой просьбе своему старшему по званию и положению начальнику. Было видно, как тот отрицательно и строго покачал головой в черной фуражке и запретил хоронить летчиков на кладбище. Он также запретил изготавливать и хоронить воинов в деревянных гробах. То ли в целях безопасности, то ли из-за высокомерия и расовых фашистских убеждений. Фашист он и есть фашист. Недаром на фуражке он носил череп с костями.

Тогда было решено подобрать хорошее место неподалеку. Поблизости виднелись ряды красивой акации с ярко-зеленой густой листвой, которые росли на задах нашего и Матрёны Петровны огородов. Её все ласково и сокращенно называли тётей Морей, и она добродушно отзывалась на это имя. Матрёна Петровна пережила войну. Спустя много лет от тёти Раи я узнал, что во время налёта авиации на Выгонке, в другом районе города, бомбой убило её дочь и внучку. Она как-то тихо, смиренно, переносила эти страдания и мы, послевоенные дети, даже ничего об этом не знали. Она скрывала эту душевную боль. В её саду, рядом с нашей межой, росло огромное дерево груши, и баба Моря всегда щедро угощала её плодами детей и взрослых. Она осталась в нашей памяти с этим необычным именем светлым и добрым человеком, ласковая и просто святая старушка.

Так вот, в тот скорбный час, Моря позвала мужиков и сказала им рыть в тени под акациями могилу. Бабушка велела дочерям Вере и Рае нарвать в саду красивых цветов, принести черные косынки и не забыть белые покрывала и икону. Тётя Моря принесла из своей небогатой избушки чистые попоны, такие домотканые полосатые половички, которые она потом положит на дно могилы, чтобы не класть убиенных ратников на сырую землю.

Молва о сбитом самолёте и погибших лётчиках, как молния, быстро разлетелась по нашему небольшому городу. К моменту похорон собралось огромное количество народу. Люди даже вытоптали посевы проса на нашем огороде. Вскоре могила была готова, принесены все скромные похоронные атрибуты. Баба Матрёна распорядилась подносить тела к месту захоронения. Мужчины подняли тела на руки. Впереди пошли дружные соседки с иконой, за ними друг за другом несли покойников, затем шли девушки и пришедшие горожане с цветами и без цветов, многие шли со слезами на глазах, некоторые шмыгали носами. Множество пришедших стояло настоящим коридором по обе стороны процессии.

Траурное шествие, если можно таковым его назвать, было недолгим, всего-то полтораста саженей. Немцы со стороны наблюдали за происходящим, но не вмешивались и, главное, не препятствовали. По словам тетушки, тетя Моря сама спустилась в могилу и заботливо разложила две свои полосатые попонки. Затем в могилу прыгнули мужики, приняли и осторожно положили летчиков на Матрёнину постель. Бабушка передала им покрывала, тела накрыли белым саваном, женщины прочитали молитву за упокой. На минуту воцарилась пауза, и стало слышно, как в этой тишине стрекотали в траве на все лады кузнечики, а тот несмышленый жаворонок с высоты радостно пел свою птичью песенку о солнечном дне и о том, как прекрасно парить в чистом небе.

В могилу стали по обычаю бросать горсти черной, как уголь, орловской земли, которая навеки приняла славных сынов отечества, сложивших головы за её свободу. Вскоре образовался небольшой могильный холмик, на который было уложено множество полевых цветов. Могила в них просто утонула.

На другой день, по русскому обычаю, проживающие жители Пятницкой, из тех, кто был посмелее, подходили к могилке, пришла и вся женская половина нашего семейства с Матрёной Петровной. Множество вчерашних цветов быстро завяло на невыносимой жаре, их надо было убрать, нарвать и поставить новые. Этим и озаботились моя будущая мать и будущая тетка. Затем они стали делать это ежедневно, приходили к маленькому скромному холмику со свежим полевым многоцветьем. Девушки грустно вздыхали и поминали добрым словом безымянных защитников. В те роковые дни имена летчиков никто не знал, Пятницкий народ называл их летчиками, просто «нашими летчиками». У немцев тоже не спросишь, угодишь быстро в застенок, а потом угонят в Германию. Но вскоре к сестрам подошли два немца, которые регулярно видели их у могилы, обругали и строго-настрого запретили здесь появляться. Не сметь! Запрещено! Das ist verboten! Так погибшие здесь и покоились более двадцати лет, оставшись в памяти моих родных молодыми парнями.

Долго была неведома дальнейшая судьба командира корабля, оставалось неизвестным его имя. Исследованием этой трагедии после войны несколько лет занимались неравнодушные орловские краеведы. Из Центрального архива ВС РФ пришел ответ, в котором экипаж отнесли к безвозвратным потерям, но, к счастью, были установлены все имена, звания и должности летчиков. Так город узнал имя старшего лейтенанта Варламова Бориса Григорьевича. Он не был расстрелян в небе, его не нашли ни на земле, ни в сгоревшем самолете. Исследователи предполагали, что после приземления он был схвачен немцами и бесследно исчез в застенках тайной полевой полиции. Но точной версии ни у кого не было.

Шло время. Однажды я решил рассказать этот случай известной орловской писательнице с тем, чтобы она написала о нём. Выслушав мой рассказ, писатель и краевед Елена Николаевна Ашихмина потребовала немедленно сесть за стол и самому написать историю лётчиков. Идея показалась нереальной, но была жива моя тетка, которая хранила в своей памяти многие детали жизни в оккупированном городе. Это послужило толчком к работе. После кропотливых поисков в интернете мной была обнаружена карточка военнопленного с фамилией Варламов. Из этой карточки следует, что он был схвачен немцами 10 июля 1942 года. Это произошло на пятый день после падения самолёта. Если восстановить всю цепь событий, то выходит, что командир, находясь в парашюте, ускользнул от луча немецкого прожектора, приземлился и правильно произвёл ориентировку. Он пошел на север, там в шестидесяти километрах проходила линия обороны советских войск. На востоке от Орла этот рубеж проходил более чем в ста километрах, идти туда было нецелесообразно.

Однако при переходе линии фронта под городом Мценском летчик Варламов был схвачен фашистами. Более одного месяца его доставляли в концлагерь в городе Лицманштадт в Польше. Часть этого лагеря была определена для пленных летчиков. Немцы предполагали вербовать пленных пилотов на службу в люфтваффе, осторожно относились к представителям этой профессии, условия в этом лагере были сносными по сравнению с другими лагерями. Заключенные работали на местном аэродроме. Лагерный номер пленного старшего лейтенанта Б.Г Варламова был 654, но более ничего неизвестно. После войны город Лицманштадт был переименован поляками в город Лодзь. До сих пор дальнейшая судьба нашего героя неизвестна. Нужно продолжать поиски.

Имена погибших и безымянно похороненных летчиков нам назвали писатели М. Мартынов и А.Эвентов в 1964 г. Это был штурман, старший лейтенант Абрамов Василий Иванович и стрелок, младший сержант Соколов Александр Владимирович. Их прах будет перенесен с нашей улицы на Троицкое братское воинское кладбище к двадцатилетию Победы в 1965 году. Теперь они будут навечно вместе. По инициативе писателей на собрании жителей улицу Ливенский переулок переименовали в честь погибших пилотов.

Другая судьба постигла четвёртого члена экипажа сбитого бомбардировщика, стрелка-радиста Гомзикова Александра Дмитриевича. Его парашют немцы также выпустили из луча прожектора в тот момент, когда содрогнулась земля от рухнувшего самолета вместе с бомбой. Это спасло ему жизнь. По свидетельствам членов нашей семьи, старший сержант Гомзиков смог доползти к высокой картофельной ботве на нашем огороде, где вырыл небольшое углубление между бороздами и лежа спрятался там. Стояла темная ночь, и фашисты не смогли обнаружить его. Долгое время немцы искали его парашют в садах и близлежащих окрестностях. А на самом деле брат моей мамы Николай, удравший от оцепеневших родных, в темноте наткнулся на парашют и самого приземлившегося летчика. Парашют юноша свернул и догадался спрятать его не в сарае (где проживала наша семья), а в доме, занятом немцами, но в тот момент пустовавшем – все они бросились к месту падения самолета. Николай приметил место, где нашел свое укрытие уцелевший пилот, и стал его подкармливать по ночам. В эту тайну была посвящена бабушка, собиравшая продукты.

Однако сержант Гомзиков, решил найти место для укрытия понадежнее. Он понял, что в нашем и соседних домах проживают немцы. Вскоре под покровом ночи ему удалось переползти подальше от места падения самолёта через несколько огородов. Александр осторожно постучался в дом. Вышел испуганный мужчина, и летчик попросил спрятать его. Это был хозяин дома, местный житель по прозвищу Косариков, который плотно закрыл воина в погребе, но бесстрашный сержант не мог предположить, что этот боязливый Косариков окажется полицаем. В скором времени предатель доложил фашистам об укрывающемся у него летчике. При захвате Гомзиков оказал сопротивление, был ранен автоматной очередью в спину и потерял сознание.

По указанию начальника немецкой военной разведки Фрица Ширмана он будет доставлен на подводе в орловскую тюрьму для допроса. Но ранение было настолько серьезным, что пленный не приходил в сознание. Тогда начальник разведки распорядился доставить летчика в «русскую больницу» для того, чтобы врачи его «побыстрее оживили». Каждая минута была дорога. «Прежде, чем этот русский умрёт – пусть расскажет, откуда он прилетел», – думал шеф разведки капитан Ширман. На основании показаний сбитых летчиков немцы узнавали места базирования советских аэродромов и военных баз, чтобы потом производить налеты.

Про орловскую «русскую больницу» нужно рассказать подробнее. Орел был захвачен гитлеровцами внезапно, и эту больницу вместе с ранеными, больными и медицинским персоналом не успели эвакуировать. «Русской» она называлась захватчиками и продолжала работать в условиях оккупации легально. Новые хозяева боялись инфекционных заболеваний среди населения, которое может заразить немецких солдат. Поэтому оккупационные власти разрешили работу больницы в городе.

Но персонал и врачи этого медицинского учреждения оказались стойкими патриотами. Они вели настоящую подпольную деятельность и тайно лечили не только гражданское население, но и партизан, солдат и офицеров Красной армии. Нередко персонал переделывал больничные карты и менял фамилии пациентов. Некоторые врачи владели немецким языком и могли умело договариваться с захватчиками. За годы оккупации врачи спасли и поставили в строй около двухсот воинов. В городе больница получила название «Подпольный госпиталь».

Врачи «Подпольного госпиталя» стали бороться за жизнь поступившего Гомзикова. У него прострелена тазобедренная кость, повреждены внутренние органы, шансы на выживание были минимальными. Военная разведка оставила в больнице своих наблюдателей, которые с нетерпением выжидали возвращения сознания к ценному пленнику, но их надежды окажутся тщетными. Лечение приняло затяжной характер.