Клода поторопилась: хотела получить все и сразу, без подготовки. Потянула за те нити, которые стоило бы оставить напоследок. В игре нужно изводить усталостью, сомнениями, натравливать участников друг на друга, а в конце, когда стены будут сломлены, пустить в ход чувственные желания. Тяжелые горячечные мечты.
Теперь шанс упущен. Придется довольствоваться всем подряд.
– Я же тебя учила, – Элора старалась говорить спокойно, ведь Клода не виновата. Жадность – свойственная ребенку черта, – выброси эти нитки. Нет, не все! Только вот эти три.
Она выбила из рук дочери нити, мерцавшие тошнотворно-бордовым. Даже мимолетное прикосновение вызвало перед глазами картину из прошлого. Того самого, где кровь и пепел смешались на пороге дома, а крики умирающих разрывали воздух, как острый клинок вспарывает шелк.
Стало жарко и душно, будто пламя невидимого костра лизнуло лицо, оставляя на коже липкую испарину. Сердце ухнуло в груди, тяжело ударилось о ребра и зачастило, словно испуганная птица. Красному комку плоти стало тесно в белоснежной клетке.
Не моя вина. Это была не моя вина.
Клода здесь, рядом. Она вернулась, чтобы никогда больше не покинуть Элору, и это все, о чем стоит помнить. Прошлое пусть остается в прошлом!
Она с таким отвращением отпихнула в сторону бордовые нити, словно те были ядовитой змеей. Сжав в ладонях дрожащие руки дочери, Элора чуть наклонилась вперед.
– Держи крепче. Когда они проснутся, то тебе придется взять все, что можно.
– Скукотища, – недовольно заворчала Клода, но не смела спорить – торопливость могла стоить жизни. Только она натянула нитки, как к рукам побежали разноцветные всполохи. Отголоски чувств, обрывки снов, тайные желания. Стоило забрать все до последней крошки, пока за гостями не явились прислужники Первородной.
Ах, как жаль, что нельзя сохранить тела! Можно было бы вложить в опустошенную оболочку любые мысли, заставлять исполнять даже самые унизительные прихоти.
Превратить гордого мужчину в раба, а девку – в служанку. Было бы забавно играть с ними. Подбрасывать мысли, которые они бы приняли за свои собственные. Мама, конечно, не одобряла подобных развлечений, но…
Лицо Клоды побледнело и исказилось в презрительной гримасе. Дернув чуть сильнее, чем следовало, она сдавленно охнула и почувствовала, как рука мамы до боли сжимает плечо.
Иномирец вздрогнул и приоткрыл глаза.
***
Отблески свечей на тысяче зеркал. Или их были десятки тысяч? Невозможно рассмотреть. Потолок терялся в темной пелене, а вокруг только бесконечные отражения, изломанные тусклым свечным светом. Если глянуть вниз, то голова пойдет кругом, ведь под ногами лишь видимость опоры. Можно было рассмотреть, как вниз уходят отвесные каменные стены колоссального колодца, а все, что отделяет от падения – тонкий слой золотистого стекла.
В плече пульсировала тупая боль.
Рука дернулась к ране, но нащупала только болезненный рубец. Пожизненное напоминание. Впрочем, под черными лентами шрамов столько, что еще один никак не помешает. Просто затеряется.
Неужели получилось? Выбрались!
Мысли путались, но внутренний голос не преминул отметить, что они всего лишь угодили в очередную ловушку.
На мгновение прикрыв глаза, Ш’янт глубоко вдохнул. От собственной слабости стало тошно, стыдно и горько. Пока он был увлечен собой и своими чувствами, девчонка думала о том, как сбежать, а ведь это ему следовало планы составлять, а не взваливать проблемы на хрупкие плечи.
Идиот.
– Ш’янт? – тихо позвала Безымянная, – можешь меня отпустить?
Пальцы разжались, позволив ей отползти в сторону и подняться на ноги. Сам он встал рывком, держась так, чтобы мелкая была на расстоянии вытянутой руки. Зеркала не внушали доверия. И слабость никуда не делась, только навалилась сильнее.
Хозяйка дворца торопливо отбирала все, что могла – крупицу за крупицей.
– Заканчивай, Элора! – крик раздался рядом, у стены, где совершенно точно никого не было секунду назад, – Первородная устала ждать!
– Договоренность, – ответ прозвучал с другой стороны, из-за зеркальной стены, – мы обещали вам опустошенные тела. У них еще многое можно забрать.
– Будешь сопротивляться, и Первородная пересмотрит вашу договоренность, – из размытых теней выступил высокий мужчина в белых одеждах. Он весь будто был скроен из ослепительной белизны. Даже лицо напоминало фарфоровую маску, а светлые глаза безразлично мазнули холодным взглядом по лицу Безымянной, – эти двое едва стоят на ногах. Не пытайся хитрить!
Безымянная подхватила клинок и прижалась спиной к спине Ш’янта. По лицу пробежала болезненная судорога, когда рядом с незнакомцем встала Клаудия.
Она состарилась на десяток лет: глаза поблекли, а щеки ввалились, будто кто-то морил женщину голодом, но в глубине зрачков вспыхивали и гасли алые искры фанатичного огня. Тонкие губы растянулись в презрительной усмешке, стоило ей столкнуться взглядом с Безымянной, красный влажный язык прошелся по зубам.
– Ш’янт, я ног не чувствую.
– Мы выберемся, – ответил он и чуть сдвинулся в сторону, заслоняя мелкую от Клаудии и ее спутника.
– Мы можем подождать…минут десять, – белолицый мужчина пожал плечами, – даже пока мы говорим, ваши силы утекают к хозяйкам Дворца. Скоро поднять собственную руку станет непосильной задачей. Тебе уже тяжело стоять, иномирец. Я вижу, – он кивнул Клаудии, – забери девку.
– Да ты храбрец, – оскалился Ш’янт и хотел преградить дорогу, но не смог сделать ни шагу. Невидимое пламя разрасталось внутри, жгло легкие. Каждый вдох давался с трудом.
Моргнув, иномирец увидел нити, оплетающие их со всех сторон. Они тянулись из каждого зеркала. Тысячи и тысячи болезненных игл, врезавшихся не просто в кожу, а проникавших глубже, до сердцевины, где сама душа билась в агонии.
Рывок, и в груди лопнула натянутая струна. Ноги подогнулись – Ш’янт оказался на коленях, хватая ртом воздух. Кровь стучала в висках, как крохотные стальные молоточки, от мыслей остались лишь жалкие лохмотья – воедино не собрать.
На мгновение ему показалось, что сознание окончательно померкло. Перед глазами была лишь черная непроницаемая пелена, разрезанная кинжалами бледного света. Белым проступили линии узкого коридора. Знакомого и ненавистного. Мир напоминал то, что Ш’янт видел, проваливаясь в тень, но ведь он был не в тени.
Или все-таки…?
Пятна на полу, которые вначале можно было принять за пятна света, имели слишком уж рваные края.
Кровь? Невозможно определить. В воздухе не было запахов.
– Нет. Пожалуйста, только не сейчас…
– Время всегда неподходящее, правда, Зима?
Хмель выглядела совсем прозрачной: можно было рассмотреть очертания стены сквозь ее тело, если присмотреться. Опустившись на корточки, девушка коснулась щеки Ш’янта, и от этой незатейливой ласки по спине пробежал холодок. Пальцы были ледяными. Там, где подушечки поглаживали кожу, щеку покалывало.
Острый ноготок коснулся его нижней губы, надавил, отчего выступила капелька крови. Призрак не мог быть настолько реальным! Всем своим видом она показывала, что пора подняться, но силы истаяли иномирца, как дым.
– Я устал, Хмель.
Отмахнувшись от жалобы как от назойливой мухи, она улыбнулась.
– Чушь! Ты никогда не уставал.
– Вообще-то, я серьезен, как никогда.
Хмель склонила голову набок. Ее взгляд пронзал насквозь, приколачивал к месту и лишал дара речи.
– Я вижу это в тебе. Слабое тепло. Крохотная звезда, что только собирается разгореться. В кромешной темноте, что ты носил в себе столько лет, сейчас уже не так холодно. Можешь мне поверить. Не дай Первородной растоптать твое сердце снова.
– Как? У меня не хватит сил, – качнув головой, он отвел взгляд, – я не вернул все, что мог. Я не тот король, которого ты знала.
– Хах! – в темных глазах вспыхнули золотистые искры. Резко поднявшись, Хмель хлопнула в ладоши, будто ей в голову пришла прекрасная идея. – Ты забыл, почему тебя зовут Безумная Зима? Это же в твоей крови! В самом твоем естестве. Если огонь, магические печати и защита требуют траты сил, то холод, – девушка наклонилась к уху Ш’янта, – часть тебя. Ты с ним рожден. И сколько бы сил не выпили, но у тебя всегда остается скрытый резерв собственного тела.
Подмигнув ему, Хмель заложила руки за спину.
– Сражайся. Как делал это всегда, даже когда знал, что шансов нет.
Она шагнула назад, стала еще прозрачнее.
– Не уходи! – взмолился Ш’янт. Коридор перед глазами потерял четкость. Образ Хмель смазался, превратился в размытый силуэт. Он снова падал в темноту, возвращался в болезненную реальность. Мягкий голос коснулся слуха еще раз, прежде чем навсегда умолкнуть. – Не оставляй меня…
– Отпусти, Зима, – прошептала Хмель. – Тебе пора идти дальше.
***
Клаудия едва успела подхватить Безымянную, когда ледяные иглы прошили воздух у ее плеча. Через секунду лед был повсюду, а над головой загрохотало, когда одно за другим начали лопаться зеркала, осыпая пол градом мелких осколков.
– Уходим!
Белолицый толкнул ее к скрытому проходу, и только сделал шаг следом, как в его голову влетела внушительная ледяная глыба, сбив с ног. На стеклянный пол брызнула кровь. Клаудия сдавленно вскрикнула и толкнула плечом одно из зеркал. То послушно отъехало в сторону и тотчас закрылось за спиной женщины, уносившей прочь драгоценную ношу.
***
Он тратил силы, не жалея себя. Видел, как девчонка оказалась в руках Клаудии, как упал ее безымянный спутник. Можно было бы порадоваться, если бы Ш’янт не знал, какой живучей была эта тварь. С места не двинуться, руки и ноги превратились в гири. Чуть повернув голову, он хлестнул холодом по ближайшим зеркалам. Элора и ее дочурка должны были занять лучшие места, чтобы наблюдать за агонией жертв. Они где-то рядом.
И ему не уйти, пока нити не порвутся.
Еще один удар. И еще один! Больше холода, еще больше!
Короткий вскрик наполнил Ш’янта ликованием. Глубинная спящая ярость рвалась наружу ледяными вихрями, превращая зеркальный зал в снежную пустыню, поблескивавшую осколками разбитых зеркал. Через минуту давление в груди ослабло, еще несколько секунд – и можно было встать. В теле осталась лишь давящая усталость и гудение мышц, ничего постороннего.
Никаких нитей вокруг.
Медленно поднявшись, Ш’янт повел плечами. Втянул носом морозный воздух. Все его естество требовало немедленных действий.
За зеркалами скрывались простые серые коридоры, опоясывавшие зал по периметру.
Дочурка Элоры нашлась быстро. Ее пригвоздило к земле ледяное копье толщиной в руку, но что странно, тварь еще дергалась и даже пыталась подняться. Хруст костей было хорошо слышен, как и отвратительное влажное чавканье, сопровождавшее разрыв натянутых мышц.
Ухватив ледяное копье, Ш’янт с легкостью вытащил его и отбросил в сторону. Когти сомкнулись на тонком горле, сорвав с губ протяжный хрип.
Он не особо заботился о пленнице, утягивая безвольное тело в переплетение серых ходов. Тонкие ноги вяло дергались, когда рука сжималась особенно сильно. На пухлых губах пузырилась темная кровь.
Вскоре он натолкнулся на кровавый след.
Он вывел к Элоре, и Ш’янт не мог сдержать злорадное веселье, когда понял, как сильно она пострадала. Женщина сжимала плечо, ниже которого ничего не было – лишь слабо поблескивал обломок кости, облепленный лохмотьями, недавно бывшими рукавом платья.
Она что-то бессвязно шептала, полный ужаса взгляд остановился на дочери, а потом скользнул по Ш’янту. Элора растеряла все свое королевское величие. Слипшиеся от крови волосы облепили бледное лицо, губы были разбиты. Там, где прошел шрам, красовался новый порез. Глубокий, сочащийся кровью и чем-то белесым.
– Мне нужен ключ, – сказал Ш’янт и сам удивился спокойствию в голосе, – ты покажешь, где тут у вас короткая дорога на третий этаж.
– Ничего ты не получишь! – Элора истерично захохотала. – Ничего! Ничего не получишь!
Рука сжалась, когти впились в белую шею, рассекая кожу, точно нож бумагу.
Смех застрял в горле. Женщина сдавленно вскрикнула и рванулась вперед в отчаянной попытке ухватить дочь. Растянувшись на полу у ног Ш’янта, она протяжно завыла, когда каблук сапога уперся в затылок. Чуть надавив, иномирец заставил ее замолчать.
– Ключ.
– Отпусти-и-и-и!
– Ключ. Иначе ты будешь смотреть, как ее внутренности замерзают на полу.
Дернувшись, женщина сорвала с шеи цепочку, на конце которой болтался мутный белый кристалл.
– Снаружи есть зеркало, – прохрипела Элора, – ты наверняка его не разбил, оно окружено защитой. Приложи кристалл к раме…А теперь отпусти. Прошу, отпуст-и-и-и!
– Разумеется.
Из ближайшей стены вытянулся ледяной шип.
Элора завизжала и забилась, когда увидела, как лицо дочери прошивает блестящее ледяное острие. Оно смялось, точно маска, оставляя на прозрачной поверхности обломки костей и красный тягучий след.
По залу разнесся оглушительный хруст, когда резкое нажатие переломило женщине шею. Дернувшись несколько раз, она затихла.
– Никаких больше игр.
Взгляд Ш’янта мазнул по стенам и остановился на теле белолицего. Он все еще не пришел в себя, что было только на руку. Нельзя было допустить, чтобы эта тварь покинула Дворец. Даже если придется разобрать его по частям.
– Проверим, насколько крепки твои кости.
Глава 12. Море падает в небо
Третий этаж был пуст и бесконечен.
Иллюзорен, как и многое в башне. Наверное. Потому что Безымянная чувствовала и слышала, как под ногами плещется вода. От каждого шага в стороны расходились крохотные волны. Густые и блестящие, как масло для ламп, они разбегались с тихим бульканьем, переливаясь алыми отблесками, замешанными на небесной лазури.
В воздухе повис аромат соли, горечи водорослей, влаги и жимолости. Последний был слабым, но вселял уверенность, что Ш’янт придет и вытащит из беды.
Снова.
Раздосадованно цыкнув, она повела плечами и зашипела от боли. В запястья нещадно впивались веревки, раздирая кожу при каждом резком движении.
В первую секунду после пробуждения пришел страх. Слова застревали в горле не желая срываться с губ, причиняя почти физическую боль.
Но за страхом пришел незамутненный гнев, которым можно было бы разжигать костры.
Безымянная могла бы вырвать бывшей наставнице горло! Только бы избавиться от веревок. Видит Пожинающий, если бы Клаудия подошла достаточно близко, а не старалась держаться на расстоянии вытянутой руки, то вцепиться в горло зубами стало бы лучшим решением.
Странная и чуждая дикость вскипела в жилах, заструилась по телу, призывая к действию, но путы держали крепко. Да и Клаудия не спускала с нее пристального взгляда, положив руку на рукоять люзового клинка.
Жаль, что гнев не способен жечь веревки.
Стоило опустить глаза, как голова закружилась от вида темной пучины, готовой проглотить в любой момент. Тяжелые маслянистые капли поблескивали на коже сапог, а порыв холодного ветра дернул волосы и хлестнул по щеке, делая мир вокруг слишком реальным.
Чувство свободы и раздолья не могли притупить даже полупрозрачные колонны, уходившие ввысь через каждые сто ярдов. Они скручивались спиралями и врезались в небосвод, заставляя его колебаться и вздрагивать, точно туша огромного животного, бьющегося в предсмертной агонии.
Лес! Вот что это напоминало. Только у колонн ни коры, ни кроны не видно, нет корней, уходящих вниз, в неизвестный мрак.
От волнения и страха закололо кончики пальцев. Даже то, что рядом злейший враг, не могло заглушить ослепительный восторг, прокатившийся по спине.
Созерцание водной глади прервал болезненный тычок под ребра. Извернувшись, Безымянная хотела было ударить плечом, но силы после Дворца плескались на самом донышке, так что движение вышло смазанным, и Клаудия легко увернулась.
За неудачную попытку пришлось стерпеть удар по щеке. Губы защипало, а во рту стало горько от крови.
– Связь с иномирцем тебе на пользу не пошла, – прошипела она.
– Мне точно не пошла на пользу связь с вами, – ответила Безымянная и довольно усмехнулась, заметив, как покраснели щеки наставницы. Зеленые глаза гневно сверкнули, губы скривились, точно Клаудия учуяла неприятный запах.
– Ты переполнена им, – бросила она презрительно, – отравлена. Обманута! Тварь сбивает тебя с истинного пути, разве ты не понимаешь?!
– С истинного пути?
Она ослышалась? В горле вспух ком искреннего возмущения.
– Истинного пути?! Быть принесенной в жертву – тот самый истинный путь?
– Рагур’ен умирает. Спасти его – наш долг.
Безымянная встала как вкопанная.
– Ваш долг!
Глаза Клаудии недобро вспыхнули. Выхватив оружие, она приставила острие к хрупкому горлу. Казалось, что вот-вот будет нанесен последний удар, но лицо наставницы исказилось от боли, а губы шевельнулись в тихой мольбе, будто незримая сила впивалась в кости, причиняя невыносимую боль. Острие дрогнуло, резанув кожу. Воротник куртки окрасился алым, но Безымянная не сдвинулась с места.
Прижав свободную руку ко лбу, Клаудия на мгновение зажмурилась, а когда открыла глаза, то они напоминали черные провалы, где мог утонуть весь мир.
– Маленькая эгоистичная дрянь!
– Просто у меня в голове мозги, а не крупа! – бросила Безымянная. – Я хотя бы задаюсь вопросом, с какой стати богиня, чей отец пал жертвой человеческого вероломства, вообще будет помогать людям!
– Она благородна! – взвизгнула Клаудия. – Этот мир и ее тоже!
– Благородство – людская черта, а она с людьми не имеет почти ничего общего, – Безымянная сделала шаг вперед, – Ш’янт сказал, что из этой башни можно попасть куда угодно. В реальный мир, в любой другой. Откуда вам знать, что как только Первородная заполучит свежее тело, она не сбежит в неизвестность, оставив человечество гнить в объятьях болезни?! – зло выплюнула слова девушка. Понизив голос, она почти зашептала: – Я бы так и сделала. Мне не нужен был бы мир раздираемый заразой и прочно поделенный между другими братьями и сестрами. Я бы нашла другой.
Клаудия открыла рот и через секунду захлопнула его, не найдя достойного ответа. Глаза женщины забегали, губы предательски задрожали.
– Вы на вытянутой руке принесете Первородной заветную мечту. Кто сказал, что вместо благодарности она не откусит вам руку?
– Замолчи, – сквозь стиснутые зубы вырвалось почти звериное рычание, – ты станешь вместилищем ее духа. Станешь. Станешь! И после этого Рагур’ен будет спасен!
Безымянная вскинула голову и выпрямилась, заставив Клаудию отступить.
– Ш’янт придет за мной, и вы умрете. Оно и к лучшему, наверное. Не придется жить, зная, что мир пал, так и не увидев божественной милости.
– Ты говоришь так, словно этому отребью можно верить!
Хмыкнув, Безымянная качнула головой.
– Потому что я знаю наверняка.
Зло толкнув ее вперед, инахан не стала убирать меч. Можно было спиной почувствовать, что острие нацелено точно в сердце. Но еще сильнее ощущался запах страха и сомнений, исходящий от женщины плотными волнами.
***
Сукин сын хранил упрямое молчание.
Он не вздрогнул, когда увидел перед собой ухмыляющееся лицо Ш’янта, обещавшее страшные муки и тяжелую смерть. Не закричал, когда тело распрощалось с руками, не пискнул, когда обрубки укрылись толстым слоем льда, мешая восстанавливаться. Будто вообще ничего не чувствовал.
Это огорчало. Хотелось услышать, как тварь вопит во все горло, разрывает связки, хрипит и сплевывает кровь на обледеневший пол. Надрывается из последних сил, упрашивая Первородную сохранить жизнь и послать спасение, обрушить на голову иномирца все возможные и невозможные кары и несчастья.
Не будет тебе спасения. Гарантирую.
Ш’янт холода не жалел. Мстил от души, с наслаждением, которое, как ему казалось, он давно позабыл.
Отыгрывался за поруганный облик Хмель, который все еще стоял перед глазами и вызывающе ухмылялся, за Безымянную, за самого себя, за Клаудию. Если бы не прихвостень Первородной, то эта безмозглая фанатичная сука давно бы стала кормом для расколотых!
И если уж пытать, то делать все так, чтобы ублюдок точно не смог броситься в погоню в ближайшее…никогда.
Когда Ш’янт закончил, то от твари остался только обглоданный холодом каркас. Вместо рук и ног – обрубки, намертво примороженные к полу и стене. Под разломанными ребрами все еще стучало сердце. Можно было рассмотреть, как кровавый комочек содрогается в груди при каждом судорожном вдохе. Голова откинута назад, белые волосы облепили покрытое испариной лицо. Бесцветные глаза ничего не выражали, только зрачки подрагивали, то расширяясь, то превращаясь в крохотные точки, не больше булавочной головки.
Ш’янт наклонился над врагом, уперся руками в колени и не без злорадства наблюдал, как кости правой руки, в жалкой попытке восстановиться, уперлись в корку льда.
Тут бы даже кувалда не помогла.
– Ты ее не убьешь, – сказал прислужник таким ровным голосом, будто сидел на веранде и потягивал чай, – уже ведь не вышло один раз. Что смотришь так удивленно? Госпожа мне многое рассказала. В том числе и о твоем забавном провале.
Ш’янт постучал когтем по подбородку, и можно было подумать, что он серьезно задумался. Выдержка изменила пленнику, и на белоснежном лице проступило слабое подобие ухмылки.
– Знаешь, – протянул Ш’янт, наклоняясь чуть ниже, – «провал» выглядит еще забавнее, если учесть, что я стою на ногах, а она нет.
Выпрямившись, он сжал в кулаке кристалл и нашел взглядом нужное зеркало. Единственное уцелевшее после ледяного безумия.
– Постой, – прохрипел пленник, – тебе это все зачем? Я чувствую, что ты почти полон силой. Вижу это. Можно просто уйти. Не рисковать, – тонкие губы растянулись в гаденькой улыбке, в уголке рта пузырилась кровь, – а то исход уже может не быть забавным.
– Твоя хозяйка забрала мое. Девушка принадлежит мне и моей останется, – коснувшись кристаллом поверхности зеркала, Ш’янт прикрыл глаза. Вспышка света была мощной, но продлилась всего секунду. Когда же свет угас, то зеркало исчезло, открыв узкий проход и крутую винтовую лестницу, уходящую вверх.
– Прошлое не изменится, если ты отправишь госпожу в могилу.
– У меня аллергия на пафосную чушь, – поморщился Ш’янт, – меня интересует только настоящее.
Прислужник удивленно вскинул брови и вдруг хрипло рассмеялся. Выглядело это жутко, учитывая, что при каждом смешке легкие колыхались в грудине, как ягодное желе.
– Это всего лишь одна девчонка! Тебе не нужна эта привязка. Сила-то почти вся вернулась.
Смех оборвал ледяной кляп, оказавшийся во рту белолицего, стоило только Ш’янту щелкнуть пальцами.
– Все-таки было лучше, пока ты молчал, – бросил он и шагнул к лестнице.
***
То, что они на этаже не одни, стало понятно очень скоро. Поверхность воды пошла волнами, в глубине что-то замельтешило, заискрилось, и из воды вынырнуло существо, отдаленно похожее на человека.
Склонив набок безволосую голову, укрытую блестящей серебристой чешуей, оно пристально рассматривало гостей черными глазищами, напрочь лишенными ресниц и зрачков.
Скользя по воде на четвереньках, существо обходило их по широкой дуге, не рискуя приблизиться. Чешуйчатое тело при каждом движении переливалось буйным многоцветьем, будто кожу водного создания облили жидкой радугой. Рот кривился, открывался и захлопывался, выставляя напоказ тысячи острых игл.
Всплески послышались отовсюду. Не успела Безымянная моргнуть, как вокруг кружило уже семь совершенно одинаковых тварей. Через несколько секунд их было тринадцать. Похожие друг на друга как две капли воды, они принюхивались и прислушивались, замирали, стоило только Клаудии подать голос.
– Только без глупостей, – она сжала шею Безымянной сзади, с силой вдавив пальцы в кожу, – проводники должны хорошо тебя рассмотреть.
– Кто они такие?
– Местные охотники. Порождения глубины. Им предстоит доставить тебя Первородной.
– Я уж думала, что ты от такой чести не откажешься сама, – хмыкнула Безымянная.
– Я не отказалась бы, но…
Существа держались в стороне, принюхивались и если и подходили слишком близко, то сразу же отскакивали, будто человеческий запах их отпугивал или раздражал. Безымянную толкнули вперед. Клаудия же осталась стоять на месте, совершенно не опасаясь, что пленница сбежит.
Ее окружили, закрутили в вихре чешуйчатых тел. В нос ударил резкий запах соли и рыбы, в одежду вцепились изогнутые когти, дергая, пригибая к земле.
Безымянная не успела рта раскрыть, как поверхность воды схлопнулась над головой, а рот залила вода. Вспышка слепого ужаса выбила из легких последний воздух, стянутые за спиной руки дернулись, и кто-то ухватил веревки, утаскивая ее вниз, в холодный мрак.
Все, что Безымянная успела увидеть, прежде чем сознание превратилось в груду тусклых осколков, – Клаудия, бредущая прочь, с люзовым клинком в руке.
***
Ш’янт не заставил себя ждать. Клаудия даже не успела заскучать, как он явился, весь в блеске собственной самоуверенности, такой же, как много лет назад – только теперь во плоти, а не в качестве бесплотного духа.
О, она не собиралась недооценивать противника. Это было бы так же глупо, как и рассчитывать выбраться из подобной передряги живой. Клаудия не питала особых надежд, лишь верила в милость и благородство Первородной.
Преданных слуг тяжело найти, а она бы служила богине вечность! До самого последнего вздоха.
Отправляла бы на тот свет всех ее врагов, спала бы у ее ног, стоило только потребовать. Достаточно было одного слова, мимолетного жеста. Если, конечно, богиня сохранит ей жизнь.
Первородная обещала! Сказала, что я смогу занять место подле ее трона.
Иномирец склонил голову набок, остановился. В его глазах мелькнуло что-то совсем уж чужеродное. Будь Клаудия моложе и наивнее, она бы приняла это за жалость, но сейчас…
Нет, не может он и правда жалеть ее. Это абсурд!
Меч будто раскалился в руке и жег ладонь. Чувствовал присутствие врага. Все тело одеревенело, каждая жила готова была зазвенеть от напряжения. Клаудия отвела меч назад и чуть согнула ноги, приготовилась к атаке. К чему лишние разговоры? Это отнимет время, которого уже и так не осталось.
– Отчего не заморозишь меня? – усмехнулась она. – Силы закончились?
– Отойди в сторону, – вдруг сказал Ш’янт, и низкий голос сотряс до самых костей, пройдя по телу холодной дрожью.
Можно было бы ожидать чего угодно. Угрозы, насмешки. Провокации, в конце концов!
Но иномирец оставался предельно серьезным.
От удивления Клаудия забыла, что нужно моргать, и непроизвольно хихикнула, точно услышала абсурдную шутку. Ш’янт же помрачнел и шагнул вперед, брови сошлись над переносицей, а в глазах вспыхнули кровавые грозы.
Решительно сжались тонкие губы, когда она подняла клинок и коснулась его напряженной шеи.
Странная скованность выбила из головы все мысли, а ведь можно убить иномирца прямо сейчас, молниеносно! Но рука предательски дрожала, а острие качнулось в сторону, оставляя на бледной коже тонкий след. Ш’янт даже не поморщился.
– Разойдемся здесь. Мне не нужна твоя жизнь. Только девочка.
Она выдохнула. Через секунду тихий смех перерос в надсадный хохот, от которого на глаза навернулись вязкие соленые слезы.
– Ты тронулся умом, отродье?!
В его руке сгустился мрак. Жаркий, вязкий, как патока, он огибал когти, вытянулся в сторону Клаудии на добрые сорок дюймов и застыл узорчатой чернотой вокруг руки иномирца. В грудь ей смотрело острие палаша. И будь Клаудия проклята, если смогла бы угадать материал. Иномирец не стал бы пользоваться люзом.
– Отступи, пока есть шанс. Уходи! Когда я открою дорогу в реальный мир, ты сможешь сбежать.
– Я дышу и говорю только потому, что она мне позволяет! – взвыла Клаудия и взмахнула клинком. В стороны брызнули искры, когда золото столкнулось с чернотой. – Это тело хоть и воскресло, но жизни в нем чуть. Так что не пытайся меня запутать! Я умру, если поддамся твоим уговорам. Ты только этого и ждешь! Моя судьба – служить Первородной! Молить ее о прощении и спасении Рагур’ен.
– Остановись, дура! – зарычал иномирец. – Отступи.
– Никогда! – крик прокатился над поверхностью воды, порождая крохотные волны.
Когда она сорвалась с места, Ш’янт все еще стоял недвижимый, точно каменное изваяние. Клаудия подумала, что он растерялся, но через секунду люз рассек воздух и больше ничего, а спину обожгло болью. Ее спас лишний шаг вперед – иначе лежать Клаудии разрубленной пополам и окрашивать воду собственной кровью. Обернувшись, она встретила черный клинок иномирца и едва не вскрикнула.
Огненные всполохи прокатились по рукояти к запястьям, оставляя на коже черные дорожки обугленной плоти.
От боли и ненависти затошнило, мир перед глазами пошел рябью, расслоился и медленно осел пылью под отяжелевшие ноги.
Клаудия столкнулась с Ш’янтом в открытом бою один раз, но сейчас, за крохотное мгновение между ударами сердца, она поняла, почему Первородная проиграла, сохранив дух, но не тело.
Даже успевай она отражать атаки, сила, текшая по черному клинку, сожгла бы ее быстрее. Каждое прикосновение – боль, каждый удар – невидимый огонь, превращавший кожу в лист почерневшей бумаги.
Этот бой закончится в считанные минуты, а на иномирце не останется ни царапинки. Слабое человеческое тело ничего не могло ему противопоставить.
Клаудия подняла меч, отражая очередной удар. Рука подвела, и она выронила клинок. Отступила назад, прижимая к груди почерневшие запястья. Гарь медленно поднималась выше, оплетала паутиной горло, бежала по щекам.
Закашлявшись, Клаудия зло сплюнула в воду черный дымящийся комок слизи. Все ее мысли были обращены к Первородной. За считанные мгновения она успела помолиться о спасении, потребовать помощи, попросить прощения и обратиться с вопросом, почему госпожа не отвечает. Но богиня хранила упорное молчание. Она умолкла в тот же миг, как Клаудия вышла сражаться против иномирца.
Нет. Она умолкла, когда ты передала девчонку ее охотникам.
Бросила? Оставила слугу на растерзанье? Нет! Не может этого быть. Боги должны держать слово, разве нет? Не говорила ли она, что щедро награждает преданных слуг? Не Первородная ли сулила миру спасение, если девчонка попадет к ней как можно быстрее?!
Губы Клаудии задрожали от бессильной ярости.
– Надо было сделать, как я сказал.
– Мне не нужна твоя жалость! – рявкнула она.
– Ох, Клаудия, – черное острие уперлось в грудь, взрезая ткань куртки, – это не жалость. Мне не нужна твоя жизнь. Но раз ты так настойчиво ее предлагаешь…
Когда клинок вошел в плоть, она едва ли успела ощутить боль. Тело сразу затопило невыносимым раздирающим жаром, от которого плавилась кожа и обугливались кости. Вся ее суть превращалась в облако жирного черного пепла.
Колени подогнулись, и Клаудия осела в воду. Перед глазами мельтешили черные точки, и она не сразу поняла, что это частички сгоревшей кожи и мускулов.
Рука Ш’янт чуть поднялась, выписывая в воздухе замысловатые дуги, едва касаясь ее напряженного горла.
– Просто добей меня, – прохрипела Клаудия, – когда охотники Первородной вернутся, я все еще буду жива. Не хочу чувствовать, как меня едят.