Когда она затянула все ремни и справилась с застежками, то достала из шкафа кожаный мешок и бросила в него какую-то книгу. Пальцы запутались в тонких лентах, губы предательски дрогнули. Стиснув зубы до скрипа, Безымянная поставила мешок на стол и медленно завязала.
– На сон, – ответил Ш’янт, – на самый жуткий из возможных снов.
– Не хочу там умереть, – вдруг сказала она, яростно стянув завязки в тугой узел.
– Ничего с тобой не случится, – беспечно бросил он, – расслабься и доверься мне.
– Довериться? – улыбка у нее вышла совсем уж кислая. Так улыбаются обреченные висельники, когда им говорят, что веревка может порваться, – чтобы ты использовал меня для чего-то там еще? Что на этот раз ты заберешь? Голос? Зрение?
– Кроме твоего имени ничего не нужно, – Ш’янт оттолкнулся от стены и сделал шаг, но девчонку будто громом поразило. Она шарахнулась в сторону, сжалась. Мешок с глухим стуком упал на пол.
– Ты напрасно жмешься, – усмехнулся он, подхватывая его за лямки, – я не способен причинить тебе вред.
Малявка выпрямилась, густо покраснела, осознав, как нелепо выглядит, и буркнула под нос «спасибо», взяв протянутую ношу. В глазах застыл немой вопрос.
Ухватив ее за руку, иномирец дернул девчонку к себе, сорвав с побелевших губ глухой крик страха, а потом и боли, когда черный стальной коготь резанул по щеке.
Как завороженная, она наблюдала за точно такой же полоской, проступившей на лице Ш’янта. Ранка моментально затянулась, оставив после себя лишь неприятное жжение.
– Понятно теперь? – пальцы скользнули по теплой коже, вытирая кровь, – если рана окажется серьезнее, мы оба отдадим концы.
– В чем смысл связи тогда?
– Мне нужно тело, – Ш’янт выпустил руку Безымянной, – с побочными эффектами приходится мириться. Посиди без тела с мое, и ты поймешь, что смириться можно с чем угодно.
Внезапная догадка исказила девичье лицо.
– Но если связь дает тебе тело, то я никогда…
– Я могу снизойти и отдать тебе имя. Но пока я не существую без твоей силы, мы связаны по рукам и ногам, – Ш’янт усмехнулся, отчего девчонка вздрогнула, – кто знает, вдруг ты не захочешь уходить.
– Чтоб тебя мрак сожрал!
Схватив меч, Безымянная вылетела из комнаты, не забыв, впрочем, аккуратно прикрыть дверь.
***
Алая волна восхода прокатилась по столице, разлив по внутреннему двору особняка кровавые лужи. Влажная земля скользила под ногами, от холодного воздуха становилось зябко. Скоро духота и жар войдут в свои права, но Безымянная знала, что она этого уже не увидит.
Идти было тяжело, точно кто-то бросил на плечи несколько мешков с картошкой, глаза жгло от соленых слез, и приходилось то и дело смахивать их. Воспоминания и боль накатывали волнами и разъедали до самых костей. Снова и снова в голове прокручивались жуткие картинки: ее мать, лежащая на полу, Киран в пещере и шелестящий чужой голос, золотые следы на дорожке перед домом.
Что-то хватает ее за лодыжки и тащит в комнату…
Впивается в шею и плечи, скручивает тугими узлами, хочет проникнуть в нее, заполнить сосуд чужого тела собой, спрятаться, дождаться удобного момента, чтобы ворваться в мир, не подозревающий о смертельной угрозе.
Клаудия не позволила.
Спасла.
Но чем она лучше страшного захватчика, проклятой крови, готовой на что угодно, только бы истребить людей, выполнить свое предназначение, возложенное на нее еще Пожинающим? Клаудия точно так же была готова уничтожить одну жизнь, чтобы дать шанс спящей богине.
Почему? Ради чего?
Разумеется, ответ напрашивался сам собой: Ш’янт одним своим поступком четко дал понять, что лишенные тела пойдут на что угодно, только бы вернуться в мир. Обман, шантаж, страх, умасливание.
Все, ради возможности жить снова.
И что будет, когда иномирец перестанет нуждаться в ее силе? Правда отпустит? Или просто свернет шею, чтобы не путалась лишний раз под ногами?
Да, он проявил заботу, но шла она от сердца или была просто необходимостью, чтобы не потерять драгоценный источник силы?
Безымянная не могла сказать. Иномирцы никогда не были для нее добренькими героями сказок. Стоило только вспомнить Рогву, подмявшую под себя целый город и насылавшую на всех чужаков страшные кошмары. Никто до сих пор не смог сразить чудовище, даже люз не брал ее броню. Разве такие существа способны на жалость или банальное человеческое участие?
Но Ш’янт совсем не похож на чудовище…
Пока не похож.
Безымянная поглядывала на особняк, но он оставался безжизненным и тихим.
Пусть. Тем лучше для них – успеют уйти незамеченными.
Страх и горечь подгоняли, заставляли ускорить шаг, а тень, скользящая по земле и пристально наблюдавшая за каждым движением, не давала забыть, что Безымянная здесь не одна.
Вдох-выдох.
Нужно сохранять спокойствие. Еще есть несколько минут, чтобы добраться до внутреннего сада.
Мягко зашелестела трава под ногами, а прохладный ветер игриво взъерошил волосы. Черная громада башни Беренганд казалась совершенно нереальной на фоне кроваво-красного неба. Весь мир вокруг выглядел как картина безумного художника, щедро плеснувшего на холст крикливых цветов. Прямо перед Безымянной, на витой опоре из чистейшего желтого люза, было установлено стекло.
Оно напоминало растянутый золотистый холст, колебавшийся от малейшего прикосновения ветра. Поверхность шла мелкой рябью, а вместо обычного отражения Безымянная рассмотрела крутой склон и белоснежные деревья вдалеке.
Дверь в иную реальность.
– Боишься? – голос иномирца звучал издевательски-насмешливо, отчего Безымянная только фыркнула и крепче сжала клинок.
– Нет.
– Ну ты и врушка.
Недовольно скривившись, она уверенно шагнула вперед и протянула руку к золотистой поверхности.
Ничего особенного. Какой-то там портал. Я что, о них в книжках не читала? Иномирцы попадают в наш мир через порталы, и никто еще от этого не помер. Наверное.
Что может пойти не так?
Безымянная подалась вперед, и густое золото обхватило ее запястье, а затем и руку до плеча. Она неосознанно задержала дыхание и зажмурилась, прежде чем сделать рывок вперед.
Стоило только переступить через тонкую грань между реальностью и Изнанкой, как опора ушла из-под ног.
Глава 8. Чудеса за порогом
Мир за стеклом напоминал черный, облитый золотом холст, на котором чужое красное солнце вычерчивало странные узоры из тонких, резко изогнутых линий. Вместо привычного внутреннего двора – зеркально-гладкий спуск в неизвестность, к широкому разлому, у которого едва ли было дно.
У самого края белели деревья, подобных которым не было в мире людей. Шелестели на ветру белоснежные кроны, воздух полнился сладким ароматом. Каждый лист напоминал шестиконечную звезду с крохотным отверстием в центре. Безымянная видела их так отчетливо, будто стояла рядом, но на самом деле до полосы деревьев было не меньше трех сотен ярдов.
Пространство вокруг сжималось и разжималось, будто весь мир Изнанки судорожно дышал.
Сам разлом – шрам, точно обезумевшее божество обрушило на столицу меч и плоть города разошлась, разделив пополам целые кварталы, разорвав дороги, распилив жилые дома, вставшие на пути бедствия.
Исчезла тропинка, ведущая к главным воротам, высокая кованая ограда. Соседняя улица рассыпалась, дома растворились, уступив место совершенно гладкой земле, пропитанной золотистой глазурью.
И башня Беренганд пропала. Черная тень не касалась земли, не было странного чувства, словно нечто следит за каждым шагом.
Попытка затормозить ни к чему не привела. Ухватиться было не за что. На зеркальном склоне не росла даже трава.
Стена деревьев была все ближе, и Безымянная приготовилась, зная, что другой возможности остановиться не будет. Оттолкнувшись руками от земли и оказавшись на ногах, ухватилась за мелькнувшие над головой белоснежные ветки.
Безымянная стиснула зубы от резкой боли, прошившей запястья и спину. Ей показалось, что ткань куртки затрещала и вот-вот разойдется по швам. Тело подалось вперед, ноги взлетели выше головы, а пальцы сжались так сильно, что совершенно онемели, превратившись в непослушные деревяшки.
В горле булькнуло от накатившей тошноты, голова закружилась. Странные деревья, покачивая белоснежными кронами, укутали ее дурманящим облаком невыносимой сладости. Пальцы скользнули по прохладной влаге, а на лицо упало несколько тяжелых капель.
Запрокинув голову, Безымянная едва проглотила крик. Кора окрасилась красным, точно с ветки содрали кожу и рана кровоточила. Именно эта странная жидкость и разносила по округе дивный сладкий запах.
Глянув вниз, она удивленно моргнула: лететь вниз – не меньше десятка футов. Как вообще удалось достать до ветки – загадка.
– Отпускай, – знакомый голос прозвучал за спиной, но Безымянная и не подумала подчиниться, лишь упрямо замотала головой, – давай быстрее, а то болтаешься там, как переспевшая груша!
Дерево порядочно тряхнуло, и онемевшие пальцы разжались сами собой.
Глухо вскрикнув, девушка приземлилась точно в протянутые руки, вызвав снисходительную усмешку иномирца. Ш’янт даже открыл рот, наверняка, для очередной колкости, но произнести ничего не успел.
Его лицо изменилось неуловимо, за долю секунды. Ш’янт оттолкнул Безымянную в сторону, резко обернулся и поднял руку, чтобы встретить удар черного клинка. Сталь перчатки зашипела, вверх потянулась струйка дыма.
– Все еще отменный слух! А я думала: что за тень пошла за моей подопечной? Вот оно что! – прошипела Клаудия и надавила сильнее.
Ее глаза расширились от удивления, когда мощный удар по колену заставил пошатнуться, а следующий окончательно выбил почву из-под ног.
Ухватив женщину за ворот куртки, иномирец впечатал ее в дерево, да так, что ствол громко затрещал. Клаудия тяжело выдохнула, а на губах запузырилась кровь. Новая попытка замахнуться не увенчалась успехом. Иномирец ухватил клинок свободной рукой, сдавил, рассыпая по люзу паутину трещин.
– Тебе со мной не тягаться, Клаудия, – бросил он, когда меч не выдержал и разломился пополам, оставив в руке Ш’янта продолговатый осколок.
Перехватив его удобнее, иномирец одним движением пригвоздил женщину к дереву. Люз прошил плоть, точно нож масло, и прочно засел в кровоточащей древесине.
Безымянная даже не успела подняться. Все произошло за считаные секунды. В горле застрял крик, а затем и вовсе соскользнул вниз, распался, так и не оформившись.
Когда Клаудия повернула голову, по спине прокатилась волна холода. В стекленеющих глазах быстро растворялся блеск, губы шевельнулись, выдавливая простое «беги».
От смеха Ш’янта кожа покрылась мурашками.
– Она не может бежать, – сказал он, – она теперь моя. Правда, мелкая?
Осознание и ужас вспыхнули на лице Клаудии почти одновременно. У нее не было времени задаться вопросом, откуда у иномирца тело. Он возник только сейчас.
– Как же ты могла?! Мир гибнет…
– И что? – Ш’янт удивленно изогнул бровь и надавил, вонзая осколок глубже в дерево, – честное слово, Клаудия, ты правда думала, что Первородная вам поможет? И отдав ей тело, вы сможете требовать чего-то взамен? Эгоистичная сукина дочь отправит вас туда же, куда ее папаша отправил нас.
– Ты не можешь знать! – Клаудия из последних сил цеплялась за ускользающее сознание. Она кивнула на Безымянную, – это – ее долг. Так предсказано! Иначе ломкота погубит всех нас.
– Плевать я хотел, – бросил иномирец и шагнул назад, оставив женщину приколотой к дереву, точно бабочку, пойманную для коллекции. Повернувшись к Безымянной, он указал на противоположную сторону расселины, – мы уходим.
– Неужели ты не видишь, дитя?! – Клаудия дернулась, закашлялась, отчего ее губы стали красными от крови, – он использует тебя, а потом выбросит, как мусор! Ему только сила нужна. Мир не должен страдать из-за эгоистичных желаний этой твари! Не должен! Не должен…наш единственный шанс…
Она дернулась в последний раз и обмякла. Осколок клинка не дал телу упасть, надежно сцепив плоть и дерево.
***
Время Изнанки напоминало игрушку из камня и резинки. Невидимый гигант размахивал самодельной забавой, и стоило ему бросить камень вперед, как время ускоряло свой бег и алые облака катились по небу с такой скоростью, что рябило в глазах.
Вот игрушка делала затейливую петлю и возвращалась в руку хозяина. Мир замирал, закостеневал, точно старуха, не выходившая из дома годами. Казалось, если прислушаться, то можно услышать характерный треск невидимых шестерней, вынужденных остановить бег времени, пока гигант снова не бросит камень.
Безымянная часто вздрагивала от странных шорохов, сладкий запах деревьев щекотал ноздри. Ш’янт не прятался – он, наоборот, распрямил плечи и шел вперед уверенно, будто чувствовал себя как дома. Иномирец мог бы идти быстрее и иногда он уходил вперед, но останавливался, прикладывал руку к груди, будто прислушивался к ощущениям.
В голове совершенно пусто. Перед глазами Безымянной снова и снова разворачивалась картина смерти Клаудии, во всех возможных подробностях. Угасающий блеск, ужас, презрение, ненависть. Стоило только обернуться и посмотреть на белоснежные деревья, как к горлу подкатывала отвратительная тошнота.
Все закончилось одним ударом. Всего одним. Во имя Пожинающего, он же убил ее голыми руками!
На смену истеричному голоску пришел другой – холодный и рассудительный. Он поднял голову и расправил плечи, не собираясь молчать.
Она, не задумываясь, скормила бы твое тело и душу Первородной. Лишила бы памяти, прошлой жизни, стерла бы тебя. Внутри ты жалеешь, что Клаудия не нанесла удар, но что было бы потом? Связь с иномирцем убила бы тебя. Его раны – твои. То, что смертельно для него, – смертельно и для тебя.
Не поспоришь, но…
Все, что важно, – это выживание! Ты ведь прекрасно знаешь, что только он – единственная возможность выбраться живой. Пусть это и не выглядит так, но иномирец спас тебе жизнь. Не останови он Клаудию, и это столкновение, рано или поздно, закончилось бы трагедией.
Безымянная глубоко вдохнула. Сладость воздуха уже не вызывала желание зажать нос рукой. Мысли превратились в медленный поток: тягучий, неповоротливый, но достаточно упорядоченный.
Смерть Клаудии – это, в каком-то смысле, путь к свободе. Она чувствовала это нутром. Что-то подсказывало, что наставница все равно последовала бы за ней. Даже не будь рядом Ш’янта, она бы захотела убедиться, что все идет по плану.
И ее клинок быстро бы вернул Безымянную на истинный путь, реши она свернуть не туда.
Ш’янт остановился и бросил на нее вопросительный взгляд.
– Готов выслушать претензии. Я прямо чувствую, что они есть.
– Я думаю о Клаудии…
– Точнее, ты мысленно меня осуждаешь, да? Можешь не отвечать – я и так знаю.
Безымянная опустила взгляд под ноги, а иномирец поравнялся с ней и подстроил шаг.
– Она предала тебя, как только вошла в твой дом. Когда забрала тебя без объяснений, уже вынашивая план, как отдать Первородной тело. Не учуй я при первой встрече запах кровавки, и ты лишилась бы рассудка и воспоминаний. Клаудия выхолащивала тебя, без раздумий травила. Может и сожалела, но «мир важнее». Наивная дура, которая верила в божественную мощь. В божественное благородство. Нет, мне ее не жаль. Но я понимаю твое негодование. Осуждай, если хочешь. Только помни, что она скормила бы тебя с потрохами, не задумываясь.
Безымянная вздрогнула и исподтишка посмотрела на своего спутника.
Только сейчас заметила, что на нем не рубашка и не куртка в привычном смысле. От шеи до пояса иномирец был перевит широкими черными лентами, уложенными так плотно, что одежда больше напоминала броню. Не было ни узелков, ни застежек, которые держали бы ленты в таком идеальном порядке.
Штаны из плотной ткани, такой же черной, как и ленты, заправленные в высокие сапоги до колена. Никаких украшений, узоров, отличительных знаков. Стальные пластины перчаток мягко поблескивали чуть выше локтя и обнимали руки до самых кончиков пальцев, где вытягивались в острые когти.
Грива черных волос, зачесанная назад, струилась по шее, по бледной коже, не тронутой даже тенью загара. На вид они были жесткими, как люзовая нитка, но проверить нельзя. Не касаться же их, чтобы убедиться…
– Может мне повернуться, чтобы было лучше видно?
Безымянная вздрогнула и поняла, что уже несколько секунд просто бесцеремонно глазеет, совершенно не замечая, что иномирец рассматривает ее в ответ и самодовольно усмехается.
– Обойдусь! – она вызывающе вскинула подбородок и отвернулась.
– Если захочешь меня потрогать, то просто скажи, – в его голосе было столько едкой насмешки, что Безымянная задохнулась от накатившего негодования.
– Ха! Не ты ли прятал руки за спину, когда я пришла в твою тюрьму? Уж скорее ты захочешь меня потрогать, чем я тебя, иномирец.
В повисшем молчании был отчетливо слышен его тихий рык. Повернув голову, Безымянная столкнулась с пылающим взглядом алых глаз и со страхом отметила, что клыки у иномирца довольно острые и он совершенно не стесняется их демонстрировать. Ш’янт хмурился и закусывал губу, что-то бормотал себе под нос. Наверняка посыпал ее голову проклятиями.
– Я триста лет не трогал ничего плотнее воздуха, – упрямо выпятив подбородок, он рассматривал Безымянную с укором и вызовом. – Было бы глупо отрицать, что я хочу тебя касаться.
Безымянная тяжело сглотнула и невольно сбилась с шага, а по коже пробежали мурашки от одной только мысли, что она осталась один на один с голодным хищником. Ведь она ничего – совсем ничего – не сможет сделать, если он и правда захочет…
Ему ничего не стоило взять тебя еще там, в тюрьме. Ты была в его власти, без сознания, беспомощная. Оголодавший, измученный без тела, он мог наброситься на тебя при первой же возможности.
От этой мысли Безымянной стало холодно, будто она упала в колкий снег.
Но ведь он ее не тронул, даже демонстративно сдерживался. Хотел коснуться, но не касался.
Ш’янт же, заметив ее замешательство, широко улыбнулся, а в черной глубине зрачков заплясали золотистые искры.
– Что? Уже не так смешно, правда?
Протянув руку, она аккуратно коснулась его локтя, как раз там, где черные ленты встречались со сталью перчатки.
Он – хладнокровный убийца!
Но он не может причинить мне вред.
– Что ты делаешь? – голос иномирца сильно просел и охрип, веки опустились, спрятав горящий взгляд за веером густых ресниц.
Ленты оказались теплыми и мягкими, как человеческая кожа; Безымянная хотела провести ладонью вверх, до самого плеча, но ее руку перехватила рука иномирца.
– Ты дразнишь мой голод, девчонка. Не советую тебе так делать, – прошипел Ш’янт и, ухватив ее за ворот куртки, толкнул вперед, заставил шагать дальше по тропе.
Больше он не пытался подстроиться и идти рядом, а держался за спиной и прожигал Безымянную взглядом.
Вскоре мелькнул первый изгиб странного моста. Безымянная никогда не видела подобных конструкций, созданных не из камня и дерева, а из переплетения сотен корней. Белоснежных, как деревья у обрыва, и толстых настолько, что она не смогла бы обхватить даже самый маленький узел. Сплетаясь друг с другом, они превращались в каркас, тянущийся через всю расселину.
Конструкция выглядела надежно – мост прямо молил перейти по нему на другую сторону, призывно покачивая перилами из тонких корешков, но Ш’янт с каждой секундой становился все мрачнее.
Причина обнаружилась быстро, стоило только встать у самой кромки сплетенных корней. В десяти ярдах впереди, на особенно плотном корневом узле, сидело нечто. Безымянная даже не сразу смогла найти слов, чтобы описать существо, припавшее к белоснежной коре. Вытянутая голова была расколота надвое, от макушки до самой шеи. Обе половины, усыпанные острыми иглами зубов, мелко дрожали, напоминая кисель, и плотно обхватывали корень, истекающий красной влагой.
Тонкое гибкое тело, такие же тонкие руки с длинными пальцами, увенчанными острыми когтями. Белая кожа усеяна чернильными пятнами, точно синяками. Ниже груди кожа была совершенно прозрачной, и под тонкой преградой волнами перекатывалась красная жидкость. Брюхо уже основательно растянулось, норовя лопнуть, если ударить по нему слишком сильно.
Ни глаз, ни носа. Невозможно понять, заметило ли существо незваных гостей или нет. Оно было слишком увлечено…кормежкой.
– Расколотый, – пробормотал иномирец и бросил на Безымянную предостерегающий взгляд, – под ногами не путайся, я сам разберусь.
– Я что, зря меч с собой таскаю? – она хотела было взять клинок в руку, но взгляд Ш’янта пригвоздил ее к месту.
– Я не прошу, малявка. Я приказываю.
– Хорошо подумал? – Безымянная кивнула в сторону моста, где из переплетений корней выбралось еще четыре твари.
Тряхнув головой, она отстегнула меч. Невозможно постоянно отсиживаться за чужой спиной. Тренировки Базель были не зря! Не для того она несколько месяцев стирала руки в кровь, чтобы полагаться на кого-то.
Ш’янт недовольно нахмурился и хотел что-то сказать, но тут расколотый, замеченный первым, оторвался от корней и поднял голову. Из разинутой окровавленной пасти вырвался сдавленный хрип, через секунду переросший в пронзительный вой.
***
Мелкая, как оказалось, умела удивлять.
И она решила доказывать это максимально часто. Сердце все еще громко ухало в груди после незамысловатой и даже странной прихоти, пришедшей в эту белокурую голову минуту назад. Когда она к нему прикоснулась, Ш’янт подумал, что рехнется – прямо здесь и сейчас.
Он даже не мог четко мыслить в этот момент – все перед глазами затянуло кровавым туманом, а в голове грохотала только одна мысль: «Хочу-хочу-хочу!»
Безрассудная, глупая, маленькая смертная.
Нельзя дразнить диких зверей. Они могут сорваться и взять то, что ты так неосторожно предлагаешь.
Не ведут себя так девочки наедине с незнакомцами. Она должна быть испугана, плестись позади и думать всякие глупости о скорой смерти! Или предательстве. Оплакивать наставницу, пусть даже та и была редкостной сукой.
И будь Ш’янт проклят, но он умер и воскрес одновременно, когда ее узкая ладошка тронула ленты на локте. Такое простое прикосновение, а его чуть не вывернуло наизнанку, перетряхнуло всего. В жилах вскипел голод – старый и едкий, как кислота. Он растекался по венам, стучал в висках, умолял прижаться теснее к обжигающим ладоням. Дрожащим и пахнущим мятой.
Интересно, как ее руки чувствовались бы на открытой коже?
Как бы тонкие пальцы вплетались в волосы? А если бы она сжала их в кулаке и потянула назад? Он бы сошел с ума, совершенно точно. И, возможно, сделал бы с ней то же самое.
От одной мысли о белой коже, под которой пульсировала голубоватая венка, челюсть свело судорогой, а губы пересохли.
И вот она проделывает этот трюк снова. Все его естество содрогнулось от изумления, когда золотистый клинок, на полном ходу, врубился в лицо ближайшего расколотого. Оно треснуло, точно переспевший орех, кровь брызнула на белоснежные корни под ногами. Тело рухнуло и несколько раз дернулось, а цепкие пальцы ухватили воздух в отчаянной попытке сцапать врага, но девчонка не опустила взгляд.
Просто прошла вперед, вдавив каблук сапога в обмякшую плоть так, что затрещали кости.
Выглядело это настолько вызывающе, что у Ш’янта на мгновение отнялся язык.
Проклятье, как хотелось скрыться в тени, чтобы посмотреть, как эта бестия выглядит в движении, с люзом в руке!
Он мог бы собственную жизнь поставить на то, что зрелище отпадное.
Расколотый, решивший проверить на прочность его броню, тотчас отправился в пропасть разорванный пополам. Твари были хлипкими, мягкими, словно тесто; плоть так и рвалась под когтями, но расколотые брали не этим. Она напирали со всех сторон, окружали добычу и давили числом.
Рядом мелькали золотистые отблески, когда кровавое солнце Изнанки скользило по мечу. Малявка вертелась ужом и старалась близко к Ш’янту не подходить. Опасалась, что он может столкнуть ее в пропасть вместе с трупом очередного поверженного врага.
Количество тварей поражало и угнетало одновременно. Они лезли отовсюду: из-под переплетенных корней, мчались с другой стороны расселины. Ш’янт никогда не сталкивался с такой лавиной расколотых – будто все кровопийцы Изнанки решили собраться в одном месте!
Звон за спиной оборвался, затем истерично взвился в небо, и слух резанул пронзительный крик. Резко обернувшись, Ш’янт одним ударом отсек часть головы врага вместе с верхней челюстью. Девчонка пошатнулась, прижимая руку к груди. В карих глазах застыл испуг и самоубийственная решимость, но взгляд быстро заволокло пеленой подступающего беспамятства.
Укусы были не смертельны, но отправляли в нокаут кого угодно.
Твари взяли их в кольцо, из раскрытых пастей вывалились влажные красные языки. Только после смерти двух десятков собратьев, расколотые решили сменить тактику.
Хорошая возможность прорваться. Схватить мелкую за шкирку и рвануть вперед! Даже если цапнут, то для Ш’янта это не проблема. Ни один яд не возьмет его.
Мост под ногами неожиданно просел. Твари остервенело рвали корни и выдирали их из стены, от оглушительного воя кровь стыла в жилах.
Решили сбросить незваных гостей? Когда это Ш’янт успел так насолить местному населению, что они готовы жизнями пожертвовать, лишь бы скинуть его во мрак?!
Всего один удар сердца – и мост прогнулся еще больше, покачнулся, и до ушей Ш’янта донеслось хлюпанье, с которым могла бы рваться влажная тряпка. Даже его скорости было недостаточно, чтобы успеть пересечь расселину до того, как опора уйдет из-под ног.
Обхватив девчонку за пояс, он поймал ее взгляд. Мелкая все еще хваталась за реальность, но могла отключиться в любую секунду. Меч вот-вот выпадет из рук. Одним движением пристегнув его, Ш’янт невесело усмехнулся.
– Молись, чтобы я успел затормозить, – сказал он и, оторвав ее от земли, перемахнул через плотное кольцо расколотых, чтобы встретиться лицом к лицу с пропастью.
***
Вспышки снов. Сотни, тысячи вспышек. Крохотные разноцветные огоньки в кромешной темноте. Тянули щупальца к рукам, касались пальцев, скользили по шее, будто хотели задушить, но Безымянная не чувствовала давления. Абсолютную тишину нарушал странный гул, от которого будто вибрировало все тело, каждая клеточка.
Огоньки звали ее. Молили прикоснуться, будто это может на мгновение оживить сны, давно покрывшиеся пылью.
Сколько же их здесь? Стоит ли выбрать один? Два? Сколько я успею посмотреть, прежде чем реальность обрушится на меня?
Огоньки пульсировали и норовили облепить ее со всех сторон. Глаза разбегались, хотелось увидеть как можно больше, руки тянулись к нескольким одновременно. Особенно настырная розоватая вспышка, одна из самых крупных, метнулась под пальцы, утягивая в водоворот сна.
Над полем брани несутся кровавые облака, а земля так плотно усеяна телами, что не видно ни одного свободного клочка. Кажется, что одно большое кладбище тянется до самого горизонта.
Треск костей ввинчивается в уши, заставляет повернуться на звук.
Хрясь!
Один уверенный шаг. Солнце почти скрылось за острым горным хребтом вдалеке, но света достаточно, чтобы сомнений не возникло.
Ш’янт здесь, и он склоняется над одним из тел, чтобы что-то прошептать и оторвать от измазанного кровью плаща убитого широкую ленту.
Он накручивает ее на запястье и завязывает двойным узлом.
Будто берет трофей.
Черные волосы всклокочены, лицо в крови, и когда язык пробегает по губам, собирая красные капли, то заметно, что и острые клыки все в крови.
Черный, чуть изогнутый меч подрагивает в крепкой руке, а в глазах – безумие и горечь.
Розовый огонек мигнул и отлетел в сторону. Сон был обрывочным, эфемерным, но Безымянная могла поклясться, что чувствовала запах пепла и ощущала под пальцами шершавость рукоятки клинка.
В руку ткнулся золотистый огонек, слабее и меньше первого.
Звон стали, запах зимы. Под ногами хрустит снежный настил, такой плотный, что движения вязнут и смазываются, из груди вырывается тяжелое дыхание. Рукоять меча обжигает пальцы даже сквозь перчатки, а вокруг кружатся существа, для которых нет названия.
Ослепительная зеленая вспышка бьет по глазам. Твари растворяются, кричат и гибнут, охваченные призрачным огнем. Приходится поднять руку, чтобы не ослепнуть. Рассмотреть спасителя не удается, сон рассыпается как карточный домик, выталкивая во мрак.
Разноцветные всполохи множились, но внимание Безымянной привлек невзрачный серый шарик, который будто боялся, что она выберет его. Этот крохотный сон едва теплился – еще чуть-чуть, и никто больше не сможет познать его тайну.
Невозможно отказаться от подобного искушения – рука сама потянулась к юркой серой искре, не желавшей сдаваться без борьбы.
Безымянная рванулась вперед, извернулась и ухватила огонек, стиснув пальцы так, словно от этого зависела ее жизнь.
Ненависть.
Ненависть и отчаянье пропитали воздух, как яд может пропитать тело. Вкус чужого горя, пронизывающего даже каменные стены вокруг, отдавал дымом и скользил по языку, он был повсюду, въедался в одежду, оседал на волосах.
Перед Безымянной появился коридор.
Потолок терялся в алом полумраке. Его не могли рассеять сотни свечей, закрепленных в массивных канделябрах. Пол был застелен мягким ковром цвета красного вина, но даже он не заглушил звук приближавшихся шагов.
Она заметалась от стены к стене, но прятаться негде. В коридоре не было ни одной двери.
Свет вычертил рваными линиями высокую фигуру. Узнавание пронзило грудь почти мгновенно. Свечи играли золотистыми искрами на стали когтистых перчаток, отблески путались в черных волосах. Только иномирец был не один. На руках он держал женщину.
Голова ее была откинута назад, руки безвольно свисали, тело, затянутое в голубой шелк, казалось почти прозрачным, истощенным до того предела, когда жизнь покидает плоть навсегда. Бескровные губы плотно сжаты, веки трепещут.
Значит, не мертва, а просто без сознания.
Взглянув на Ш’янта, Безымянная замерла на месте. В алых глазах не осталось ни капли живого огня. Вряд ли иномирец вообще понимал, что происходит и где он находится. Приподняв женщину, он прижался щекой к белоснежным волосам, вдохнул так глубоко, как только мог. Не было такого слова, каким можно было бы описать глубину тоски, плескавшейся в замершем взгляде.
– Не оставляй меня.
Тонкая рука дрогнула, с трудом приподнялась, пальцы коснулись бледной щеки, скользнули по сжатым губам. От этой ласки почему-то стало горько. Так умирающий утешает упрямого ребенка, не желающего мириться с реальностью.
– Когда-нибудь ты меня простишь.
Сон треснул, раскрошился. Безымянная вздрогнула, всполохи перед глазами поплыли, потускнели и смазались. Что-то тянуло вверх, на Изнанку.
***
Закашлявшись, она резко села и поморщилась от тупой боли в затылке. Всего в трех футах над головой навис потолок. В центре крохотного помещения, похожего на пещеру, мерцал красный огонек, распространяя вокруг волны живительного тепла. Рядом булькала вода.