Уже сидя в краулере, я силился привести свои чувства в порядок. Вовка заметно приободрился попав в знакомую обстановку. Теперь он был более разговорчив в сравнении со мной, задумчивым и молчаливым. Наш водитель спасательного «Пони» сверяясь лишь с курсовой во всю болтал с Северцевым, совершенно не обращая внимание на песчаное безумие, которое абсолютно полностью превратило марсианский полдень в кромешную непроглядную тьму.
– Останавливаться нам не стоит. Легче идти против галса, прямиком на бурю, чем пытаться пережидать и быть засыпанными. Уже так было, и не раз, – водитель пытался перекричать дробный шум за бортом. – Опыт и логика всегда спасают.
Он полностью развернулся в салон с вскинутым специально для меня одобряющем жестом «ОК`!». В полутьме я смог различить его широченную улыбку с сияющими словно фосфор зубами на запыленном лице. Внутри «Пони», как ласково прозвали машину партия изыскателей, пахло соляркой, горячим угаром работающего двигателя и металлом. Всё это до боли напомнило мне нашу СТ – 3 с её неистребимым беспорядком в рабочих модулях: с грязной ветошью, обломками использованных буров, мотками гнутой проволоки и постоянно замасленными лебёдочными тросами. А вот запах был весьма схож. И теперь сразу стало как – то уютно по – домашнему и спокойно.
– И часто у вас так штормит? – Володька пытался разглядеть сквозь боковое стекло хоть что – нибудь.
– Теперь – да, – с сожалением в голосе ответил водитель. Покачиваясь в такт с ползущей по ухабам машиной он на время замолк. – Метеорологи говорят, что ещё до начала экоформирования, начатого пока только в южном полушарии, погода была не столь интенсивна и непредсказуема. Прогнозирование имело весьма высокий коэффициент. Сейчас же чуть ли не каждые пять солов происходит подобные бури. И совсем не ясно, когда наш Марс успокоится свыкаясь с новыми изменениями, всё бунтует невпопад, когда ему вздумается. Уже начали появляться затяжные бураны. Сугробы нагоняет по пояс. Так что приходится терпеть.
– А мы вот как раз к снегу весьма привыкшие. Верно, Санька?
Я лишь молча кивнул, пытаясь выдать из себя смиренное согласие. Сейчас меня занимала странная особенность собственной памяти заставлявшей помнить не должные существовать события, ясно фиксировать то, чего никак не могло соотносится с произошедшей реальностью. Прошлое раздваивалось оставляя сознанию выбирать, где была истинность, а что становилось лишь воображением шизофрении, картинками фантазии порождённой стрессом не совсем удачной посадки и такими будто бы знакомыми дифтонгами голоса оператора «Барсума».
Полный контроля над фантомной дисперсией для меня навсегда остался недостижим. Впадая в некоторую удушающую каталепсию я из – за странной своей особенности выбирал пассивную роль стороннего наблюдателя. Приступы разделения происходили либо во время сна, или возникали в следствии стрессового переутомления. Именно в эти моменты мир и время буквально становились инертными и застывшими, вталкивая меня в сознание дубля, особого образования что – то вроде второго Я. Первые впечатления от видений столь сенситивно реальных картин невообразимого, ощущать и чувствовать их как настоящие, даже на физиологическом уровне, немного забавляли меня. Но ясное осознавание одновременной двойственности или множественности разделений, с пониманием, где ты есть – действуешь – живёшь настоящий начинало всё переплетать путая чёткость понимания реальности. И каждый раз пугать потерять ясный рассудок нормального человека, а где – то даже и не вернуться в свою обыденность вовсе. Конечно же, фантомная дисперсия при необходимой концентрации и практике могла бы сослужить мне определённую службу имей я хоть толику желания и цель. Но становиться на роль Святого Августина спонтанно оказываясь в нескольких местах одновременно мне никак не хотелось. Тем более, что я и сам не знал где появлялся. А те процессы, которые сопутствовали и наступали после разделения ничего хорошего не приносили. Вот как теперь, после аварийной примарсовки. И я уже вполне осознанно и с огорчением начинал подозревать, что тот непонятный получасовой ступор Володьки был продиктован не только нашей аварией, но и ещё чем- то не столь определённым и объяснимым. Наверняка он мог стать случайным свидетелем загадочного феномена пресловутой дисперсии.
И то, что должно было произойти далее теперь я знал с потрясающей очевидностью, но совершенно не желал верить и настойчиво отказывался от неотвратимости свершаемого.
Как странно, что люди всегда бояться будущего. Строя долгосрочные планы своей жизни они видят её в красочном фееричном цвете, при этом совершенно отвергая то, что весьма существенно, что и является истинным результатом. Присутствующая в нём сила всего лишь одна – страх, действительный страх того, что желаемое не сбывается, а логические предположения неизбежного могут оказаться совершенно абсурдными. Подобными размышлениями я старался успокоиться старательно уверяя себя в том, что фактор разделения лишь навеянность моего разума, суть детских страхов, окостеневших как патологическая особенность второго поколения соляриев (люди родившиеся вне Земли). Но кажется это помогал лишь чуть-чуть. Хватало только на то, чтоб пытаться удерживать перед собой объективно произошедшее прошлое уверяя, что это и есть действительность.
Базовый лагерь открылся нам в тот самый момент, когда пылевая тьма стала рассеиваться, а сама буря уноситься всё дальше, оставляя живописный вид песчаного моря с покатыми горбами невысоких барханов – волн. Столбы смертоносных смерчей змеевидно изгибались опадая то вниз к самой земле, то вновь хлёстко вскидываясь к прозрачному небу, словно кусая его. Горизонт подсвечивало вечернее солнце так, что вся пейзажность уходящего ненастья открывалась в прекрасном обзоре.
Всего два небольших модуля хозяйственных построек, сторожевая шестиметровая вышка с метеорологическим оборудованием, приземистый ангар для одноместного разведывательного «Ската» и огромнейший надувной пятисотметровый купол над местом раскопок, который поддерживал привычную для землян атмосферу. Вот и всё, как в нескольких словах можно было описать открывшейся нам «Барсум», базовый лагерь экспедиции Института. По – видимому, во избежание погодных эксцессов все жилые постройки были перенесены под сам купол, что впрочем так и оказалось.
Выбежавший на встречу вяло ползущей «Пони» человек призывно замахал руками требуя остановки. Взобравшись на высокую платформу краулера он постучал в окно водителя и срывающимся голосом сквозь дыхательную маску приказал немедленно отправиться в сторону некоего Города и резерв – партии находящейся там. Водитель оказался не столь сговорчивым и махнув рукой потребовал обеда, часового отдыха и дозаправки. Нас же с Северцевым высадили у самого аппендицита шлюзового входа и с широкими грузовыми воротами. А тот кто так был взволнован приездом вездехода проводил нас к месту назначения. Это оказался один из членов рабочей группы Института и администратор археологической партии, специалист по палеоконтактной археологии, Уильям Ковач. Выглядел он весьма комично в накинутом по верх рабочего комба в затёртый полушубок. Весь этот его экстравагантный образ дополнял гермошлем, будто совершенно чуждым предметом присутствовавший на нём как- то весьма некстати. Он пригласил нас идти за ним к шлюзу, а за тем с особым проворством открыл люк перехода. Как само собой разумеется Ковач вызвался стать нашим провожатым. Его несколько удивило скорое прибытие гостей:
– Весьма впечатляюще! – сказал он. – Мы надеялись, что вы прибудете максимум через два сола, беря во внимание прогнозы на ближайшую неделю.
Вовка озадаченно смотрел на меня.
– Наверное здесь что – то не так, – медленно произнёс я. – Запрос на экзосоциолога и пилота давал «Марс Главный». И с особыми требованиями он поступил на Ганимед.
– При чём здесь Ганимед? – никак не понимал Ковач. – Это Марс, а не стационар в дальнем Экстерре. Кому нужны такие сложности и лишние затраты?
– Так мы же прибыли именно оттуда, – прервал его Северцев.
– Шутите? – скорее резюмировал, чем спросил Ковач и взялся за ручку внутренней двери шлюза. Давление стабилизировалось и теперь мы могли свободно войти под купол. – Слишком серьёзно и просто, – сморщил он лоб. – Ведь при нынешних возможностях космофлота подобные путешествия за пару часов весьма сомнительны, согласитесь?
– Как сказать, – тут же многозначительно бросил я вспоминая нашу внезапную переброску на «Алтае».
– А у вас что, есть веские аргументы утверждать обратное?!
– Пока особо нет, – я с осторожностью подбирал слова стараясь не слишком афишировать пункт приписки. – Но от произошедшего факта не стоит отворачиваться.
– И всё же, позвольте мне сомневаться в ваших словах, – ответил археолог. – И не реагировать на ваш… юмор.
На этом разговор и закончился. Картина открывшаяся внизу оказалась довольно живописной и хорошо освещённой подкупольными фонарями. Перекопанная чаша небольшого кратера, в которой расположилось несколько малочисленных групп археологов и учёных там и тут проводящих свои работы, напоминала видом более работу дождевых червей с вывернутыми коническими вывалами грунта. Огороженные яркими лентами места раскопок небольшими островками заполняли весь котлован. Пройдя с десяток метров мы остановились засмотревшись происходящим.
– Нам не сюда, – заторопил провожатый, на ходу снимая гермошлем. – А вон к тому корпусу, – и указал на привычный металлопластиковый ангар с светящимися изнутри широкими окнами. – Там и есть наш инфо – центр, с материалами и вносимыми записями. В торце имеется столовая и раздевалка. Пока отобедайте, а я тем временем подготовлю помощников и чуть позже познакомлю вас, чтоб ввести в курс дела.
Дальше всё пошло как – то всё обыденно и привычно: переодевание, стандартная трапеза, неуютность чужой обстановки, брюзжание Северцева и мои впечатления навеянные тягостным ожиданием чего – то непонятного.
Через полчаса вернувшийся Уильям Ковач, всё ещё весьма сомневающийся в нашей логичности и рассудительности. Это явно отражалось в его неоднозначно сожалеющей мине на запылённом лице. Теперь он был не один, сопровождая молодую женщину в рабочем комбинезоне и накинутой куртке болотного цвета. Совершенно флегматично Уильям познакомил нас. Женщина была экспертом по информационной аналитике в археологической группе и отвечала за сбор материала, так что иметь дело необходимо было непосредственно с ней.
«Так вот оказывается кто был с нами на связи. Отчего я не на столько удивлён всём этим…», – с сожалением подумалось мне.
– Знакомьтесь, вот этот прекрасный профессионал и самый привлекательный работник нашего лагеря, Виолетта Талаева. Будет вам в помощь и разъяснит все нюансы. Прошу не обижать.
– Не беспокойтесь, – ответил Вовка с явной иронией. – Мы постараемся…
– Надеюсь, – Ковач странно оглядел нас троих. Закивав головой он удалился. Да и Северцев, тут же ретировался под предлогом проведения осмотра грузового модуля. Хотя, как знать…
– Не ожидал тебя здесь увидеть, – еле проговорил я ощущая давящий ком в горле. Смотреть куда – то в сторону оказывалось куда как легче, чем в глаза друг другу.
– Я тоже, – ответила Виола.
Пришлось чуть откашляться чтоб задать следующий вопрос:
– Давно здесь?
– Уже с полгода. Вот, приехала поработать…
– Одна? – я с усилием взглянул на неё.
– Здесь – да, – односложно ответила Виола. – Пока…
Разговор явно не клеился. Да и мы оба совершенно не были к нему готовы.
С некоторым интересом я всё же старался не отрывать взгляда от знакомых черт её лица и фигуры чуть пополневшей, но от того не потерявшей привлекательности.
– Ты сейчас где обитаешь, – засунув руки в карманы своей куртки Виола словно приобрела некую решимость, – всё там же, на «Южном»? А тут каким ветром?! – слишком наигранно удивилась она.
– По вызову от вас. Сорока на хвосте принесла, что в «Барсуме» понадобился архивариус, – съязвил я.
– Ну что ж, – Виолетта приосанилась и собралась было идти, – теперь только остаётся ввести тебя в суть самой работы и показать объёмы. От тебя, как экзосоциолога, понадобятся ещё и консультационные советы. Так что будь готов. А вот после, когда закончишь, вещественные артефакты и информационные данные загрузим в капсулу и отправим с вами на Фобос. – Чуть улыбнувшись, добавила: – Не беспокойся, так уж вышло, что у нас пилот без особых навыков, любитель. Сам доцент, а по совместительству и хобби – лётчик. Потому мы и просили прислать двоих, чтоб второй был профессиональным «наездником». Накопилось очень много материала и то, что уже описано необходимо будет доставить на станцию Института на спутнике, около Обелиска.
– Всё очень просто, – ответил я направляясь за ней, – и предельно ясно.
Мы шли быстро, Виолета впереди, я словно обречённый и виноватый в чём – то, сзади. Понимание происходящего стёрлось для меня фиксируясь только тем моментом, что происходило сейчас. А сейчас я просто жил и видел её, ту, которая совсем ещё недавно мне была дорога. Спускаясь в котлован, в котором проходили раскопки я вдруг остановился: