Перстень принцессы

– Эскорт для Её высочества! – выкрикнул церемониймейстер, завидев выходящую из приёмной Генриетту.

Вот жук! Этот человек никогда не позволял ей пройти мимо незамеченной, да что там, вообще никому при дворе! Он считал своей обязанностью и священным долгом громко объявлять о появлении любого, хоть капельку важного лица. Вот и теперь, заслышав звучный бас церемониймейстера, несколько статс-дам и фрейлин, избравшие для ожидания одну из оконных ниш, обернулись к дверям. Завидев принцессу издалека, они тотчас же устремились навстречу к ней. Сквозь громкий хор их голосов, похожий на щебет переполошённых птиц, было невозможно расслышать объявление церемониймейстера о королеве-матери и герцоге Йоркском, которые явились со стороны восточного крыла дворца.

– Дамы! – властный голос Генриетты-Марии прозвучал суровее и громче обычного и тотчас же пресёк общую сумятицу, царящую в зале.

– Ах, Джеймс! – Генриетта поспешила к брату, который успел только кивнуть в ответ и тут же заключил её в крепкие объятия, не обращая внимания на испепеляющий взгляд королевы-матери, осуждавшей подобную вольность.

– Идёмте, герцог! Нас ждут. Сударыни, проводите Её высочество в покои. Негоже принцессе оставаться под дверьми зала Совещаний, когда речь идёт о важных государственных делах, – стальные нотки в голосе королевы-матери и суровый взгляд её обычно тёплых и любящих карих глаз пресёк на корню выражение громких эмоций, которые захлестнули свидетелей этой трогательной сцены между братом и сестрой, и безудержный поток пересудов девиц, пёстрой стайкой сбившихся вокруг юной принцессы.

– Идёмте, Ваше высочество! – шепнула мисс Стюарт – самая юная из фрейлин Генриетты, и подхватила её под локоток. – Я вам сейчас такое расскажу! Вы ахнете!

– Да? И что же? – вдруг осознав, что из всех присутствующих в приёмной короля она единственная упустила нечто важное и грандиозное, Генриетта позволила увлечь себя в сторону выхода, едва успев ответить матушке кроткой улыбкой и реверансом.

– Этот молодой человек, герцог из Франции, вы же помните его? – шептала Фрэнсис Стюарт, сгорая от нетерпения поведать подруге обо всём, что она сама успела узнать, не дойдя до покоев.

– Ну не так чтобы очень, – с сомнением ответила Генриетта. Она и в самом деле не слишком хорошо помнила герцога де Руже, который редко появлялся при дворе короля Франции.

– Да как же! Это же старший брат маркиза дю Плесси-Бельера, – заговорщически глядя в лицо Генриетты, прошептала Стюарт и подёргала её за руку. – Его-то вы помните?

– О да! – невольно улыбнулась принцесса, да и возможно ли иначе, ведь маркиз Франсуа-Анри де Руже дю Плесси-Бельер, получивший по указу Людовика маршальский жезл в обход самых именитых и заслуженных генералов, в том числе и его старшего брата, был притчей во языцех во всём Париже и при королевском дворе, особенно после того, как ему достался пост маршала двора.

– Да, его-то я помню, – повторила Генриетта, улыбаясь при мысли о едва заметном сходстве между французским маршалом и английским адмиралом.

– А зачем они приехали? – спросила она, вспомнив напускную таинственность Джорджа, когда тот отказался рассказать ей о цели совещания в Королевском совете.

– А кто их знает! – беспечно махнув рукой, ответила Стюарт. – Переговоры какие-то. Говорят, что они чуть ли не войну затеяли с Нидерландами. Французы, то есть. Ну, может быть, теперь они захотели помириться с ними. Его величество сумеет им помочь.

– Это вряд ли, – зная несговорчивый характер брата и любовь кардинала Мазарини к интригам, ответила Генриетта. Несмотря на свой юный возраст, она ни на минуту не обманывалась насчёт роли короля Карла в подобных переговорах. Нет, скорее всего, это ему было что-то нужно от Людовика… От Луи… Ах! Как дорого она бы заплатила за возможность хоть ненадолго вернуться в Фонтенбло в ту весну и повеселиться на Весеннем празднике! Англия хоть и встретила её с распростёртыми объятиями, как всеми любимую маленькую принцессу, всё же в разы уступала Франции, не будучи столь же тёплой и открытой, такой же яркой и… Ах, какую музыку написал господин Люлли для прощального концерта в канун их отъезда! Как пронзительно звучали скрипки оркестра, исполнявшего её… Генриетта попыталась воссоздать в памяти вечер накануне того большого путешествия, и слёзы непрошеной грусти блеснули на длинных тёмно-каштановых ресничках.

– Что с вами, Анриетт? – участливо спросила Стюарт.

– Ничего, ничего! Это так. Вспомнилось, – поспешно ответила Генриетта, с трудом глотая солёные слёзы, тогда как тяжёлый ком, подкативший к горлу, мешал говорить даже шёпотом. Ещё бы! Ведь именно так – Анриетт – её называли там по ту сторону Ла-Манша, который англичане упорно продолжают называть Английским каналом.

– Ну как же ничего! Ничего же себе, – тихонько посетовала Фрэнсис.

Идущая рядом миссис Уэссекс молча протянула платок, но, не сумев передать его в руки зазевавшейся непоседы мисс Стюарт, приблизилась к Генриетте и аккуратно промокнула покрывшиеся красными пятнами щёки.

Она слышала слово в слово их разговор, и, в отличие от юных особ, была прекрасно осведомлена о предмете переговоров, ради которых прибыли французские послы. Но деликатность и, более того, накопленная за долгие годы, проведённые при французском и голландском дворах, предусмотрительность не позволяли ей предвосхищать события, рассказывать о подслушанных новостях и уж тем более строить предположения. Нет, ни вслух, ни про себя! Ведь речь шла не только государственных вопросах, но и сугубо личных, семейных. Его величество сам обо всём расскажет драгоценной сестрёнке – своей Минетт, как он ласково называл Генриетту, сравнивая её с котёнком. В чём миссис Уэссекс была совершенно уверена, так это в том, что наконец-то Карл, теперь уже полноправный король и правитель Англии и Шотландии, мог не поступаться личной привязанностью к семье и принимать решения, исходя не только из политических амбиций, но также из понятий о благополучии и счастье его семьи. По скромному мнению миссис Уэссекс, которым она не спешила делиться ни с кем, Генриетте несказанно повезло в вопросе замужества, ведь ей не грозила судьба сделаться предметом торга, как это случилось с её старшей сестрой, принцессой Марией. Бедняжку практически продали штатгальтеру Нидерландов Вильгельму в обмен на туманные обещания союзнической помощи. Нет, теперь-то всё пойдёт иначе! И навряд ли предполагаемый союз не понравится самой Генриетте. Впрочем, дальше этой мысли миссис Уэссекс, будучи верной собственному чувству благоразумия, как и всякая настоящая англичанка, старалась не загадывать. Всё это семейное дело, и, к тому же сердечное, если, конечно же, это позволят юной принцессе. Свободно ли её сердечко, об этом миссис Уэссекс не знала наверняка, так как встретила принцессу после многих лет разлуки уже в Англии. Как знать, может и остался там во Франции какой-нибудь юный красавец с разбитым сердцем и надеждами? А может и нет. Выводы, конечно же, напрашивались, стоило только взглянуть на зардевшиеся румянцем щёчки Генриетты, когда эта вездесущая Фрэнсис Стюарт упомянула имя дю Плесси-Бельера. Но как знать, о нём ли подумала в этот момент Генриетта?

У входа в личные покои принцессы стояли в карауле шотландские гвардейцы. Обе створки дверей были моментально распахнуты, чтобы пропустить процессию, которая состояла из последовавших за Генриеттой дам её свиты и тех из придворных, кто успели воспользоваться удачным моментом и умудрились оказаться в нужный момент подле принцессы, чтобы попасть в её гостиную. Новости о прибытии французских послов облетели все уголки Уайтхолла. Да что там Уайтхолла! – даже Лондона. И теперь всем хотелось оказаться как можно ближе к центру событий, если не на самом заседании Королевского совета, которое проходило при закрытых дверях, то в покоях принцессы. О том, что именно Генриетта является не косвенной, а самой что ни на есть прямой причиной переполоха, не знала лишь она сама. И возможно, что и малышка Фрэнсис Стюарт, которая, скорее всего, пропустила этот факт мимо своей ветреной головки, поскольку, на её взгляд, всё, что не касалось лично её особы, не имело никакой важности и не заслуживало того, чтобы быть сохранённым в памяти.

Гомон разговоров и звон посуды, сервируемой на маленьких столиках для полуденного матине, отвлекли Генриетту от тяжёлых размышлений. Она с благодарной улыбкой вернула платок миссис Уэссекс и отпустила, а точнее отцепила от своей руки мисс Фрэнсис Стюарт.

– Я хочу побыть у себя, пока не соберутся все гости, – заявила она, направляясь в личные покои.

– Ну конечно же! Попудрить носик и поправить причёску прежде, чем тот красавчик явится сюда! – подхватила эту мысль Фрэнсис, по наивности своей или же по легкомыслию не подумав об иных мотивах. – Хочешь, я пошлю за мисс Мод? Она кудесница! Она сумеет быстренько привести в порядок твои кудряшки, – и мисс Стюарт игриво щёлкнула пальчиками по выбившемуся из причёски завитку тёмно-каштанового локона, который упал на худенькое плечико принцессы.

– Да, пожалуй, – без особого энтузиазма согласилась та, чтобы только поскорее отделаться от необходимости объяснять всем остальным настоящие причины своего желания уединиться.

Глава 2. В ожидании полудня
Утро. Уайтхолл, покои Генриетты

С приближением полудня Генриеттой постепенно овладело предчувствие, что произойдёт нечто волнующее, грандиозное и даже необычное. Нечто, связанное с ней, возможно, что с самой её судьбой. Мысли, которые хаотично проносились, стремительно сменяя друг друга. Поймав себя на погружении в мечты о забытых призрачных надеждах вернуться во Францию в качестве невесты Луи и будущей королевы, Генриетта гнала прочь эти грёзы и с иронией приводила целый ряд разумных доводов, опровергая все подобные фантазии. Вновь и вновь она видела себя в будущем: опустошённой и утратившей надежды на счастье глупой девицей, истратившей свои лучшие годы и силы на пустые ожидания.

– Нет! Хватит! Дальше так продолжаться не может! – сказала она себе.

Кажется, принцесса произнесла это вслух, слишком громко и строго, иначе отчего же дамы, беззаботно играющие в триктрак на обитой бархатом скамеечке у окна, вдруг замерли, прекратив игру, и дружно повернулись в её сторону?

– Мне распорядиться, чтобы в гостиную принесли напитки и закуски для матине, Ваше высочество?

Вопрос миссис Уэссекс прозвучал неуверенно, а ведь она, как никто другой в свите принцессы, прекрасно знала, что до начала полуденного приёма, так называемого матине, оставался целый час! С кухни наверняка прислали бы запыхавшегося от суеты приготовлений поварёнка с докладом о том, что пирожные и фрукты для угощений ещё не готовы для подачи на стол.

– Нет. Мы подождём, – ответила Генриетта, взглянув на часы.

Целый час! Это сколько же времени прошло с того момента, как они встретились с Джорджем? Интересно, а чем был занят тот молодой генерал, которого герцог представил ей? И вот уже мысли Генриетты плавно перетекли от секретов, скрывающихся за захлопнувшимися у неё перед носом дверьми зала Совещаний, к личности Армана де Руже. Примечательно, что, во Франции, Генриетте редко доводилось видеть его. Было два или три случая в Лувре и в Сен-Жермене, но то были лишь мимолётные встречи, поскольку герцог никогда не стремился к тому, чтобы выделяться из числа придворных. Не чета своему младшему брату, маркизу Франсуа-Анри дю Плесси-Бельеру, который прослыл дерзким и своенравным смельчаком, блистая остроумием и вольностью речей, пленял дам своим галантным обхождением и всегда оказывался в центре внимания на званых вечерах, будь то во дворце, в парижских салонах или в театральном закулисье. Имя маршала королевского двора было окутано слухами и сплетнями, а также служило излюбленным предметом пересудов столичных и придворных кумушек. О нём вспоминали по двадцать раз ещё до начала утреннего королевского приёма. А сразу же после личной аудиенции у короля, который каждое утро принимал дю Плесси-Бельера за завтраком, при дворе стало традицией с прискорбным видом упоминать маршала в связи с туманными и невероятно романтичными слухами о разбитых надеждах его очередной пассии. Впрочем, и сами сплетники признавались в том, что, говоря о дю Плесси-Бельере, невозможно поручиться за достоверность всех фактов, ведь он всегда такой скрытный, а в его жизни полно секретов – так называемых скелетов в шкафу, и по словам некоторых, их было даже больше, чем моли в бывшей королевской гардеробной в Лувре, запертой с конца прошлого столетия. И вот брат знаменитого маркиза дю Плесси-Бельера прибыл в Лондон! Генриетте показалось странным, что для ведения важных переговоров Людовик прислал ко двору её брата, короля Карла, не одного из своих самых близких друзей: маркиза де Лозена, графа де Вивонна и даже не дю Плесси-Бельера – своего наперсника и советчика во всех личных делах, как поговаривали о маршале, а его старшего брата, Армана де Руже – человека мало кому известного и не примечательного. Впрочем, эта идея могла принадлежать не самому королю, а кому-то из его советников. Тут перед мысленным взором Генриетты возникло по-южному смуглое и живое, с пугающей стремительностью состарившееся лицо кардинала Мазарини. Если предмет переговоров был важен, то, конечно же, никто иной, как сам кардинал взял на себя заботу о выборе посланников. Но каким образом дело, которое занимало мысли первого министра Франции, могло касаться лично её – сестры короля Англии? Обратиться с этими вопросами к кому-то из дам Генриетта сочла неуместным и ниже своего достоинства.

Какая жалость, что рядом с ней нет остроумной, хотя и чуточку эксцентричной Катрин де Грамон! Не было и смышлёной, догадливой Франсуазы де Рошешуар, которой нередко случалось, всего лишь проходя мимо, подслушать сверхважные подробности заседаний Королевского Совета из разговоров её отца, маршала де Рошешуара, с родственниками и лояльными в отношении их почтенного семейства важными господами. Не было в Англии и любимой камеристки, мадемуазель Ожерон. А у той были не только понимающее любые переживания юной принцессы сердце и руки, способные превратить в шедевр беспорядок в одежде или причёске, но всегда был наготове запас курьёзных историй и свежих новостей о произошедших событиях не только во дворце, но и в Париже! О, вот кто была для неё незаменимой наперсницей, когда Генриетте требовался внимательный слушатель для того, чтобы поделиться сокровенными размышлениями, сомнениями и даже, да что уж там – страхами!

– Только что прислали от Его величества, – тихо шепнула на ухо Генриетте служанка и вложила в её ладонь крохотный лист бумаги.

Кивнув ей, Генриетта, не мешкая развернула записку и прочла. Её лицо, сохранявшее детское очарование из-за румянца на пухлых щёчках и лукавых искорок в огромных серо-зелёных глазах, залилось пунцовой краской, а губки округлились в изумленном восклицании. Потребовалось несколько секунд для того, чтобы взять себя в руки, но этого было недостаточно, и её удивление было замечено присутствующими в комнате дамами.

– Что там, Анриетт? – полюбопытствовала Фрэнсис Стюарт и, оставив подруг, подошла к ней.

– Ничего особенного. Карл предупредил меня, что явится на матине. И он будет не один.

– Понятное дело! Наверняка Джордж Вильерс придёт с Его величеством. А что же тот француз? Герцог, как его… де Руже? – с беспечным видом продолжала расспрашивать Фрэнсис, когда раздался строгий выговор старшей статс-дамы, услышавшей её:

– Мисс Стюарт! Извольте вернуться в круг. Вы не доиграли вашу партию!

– Джордж пообещал, что приведёт ко мне герцога де Руже. Наверняка они явятся в свите Карла, – вполголоса ответила Генриетта и подняла голову для того, чтобы громко и отчётливо отдать приказ:

– Миссис Уэссекс, вы распорядитесь, чтобы число приборов на столах, приготовленных для матине, увеличили вдвое. И пусть удвоят количество напитков и закусок.

– И десертов! – хихикнула из-за её плеча мисс Стюарт.

– Слушаюсь, Ваше высочество!

Из гостиной уже доносился постепенно нарастающий гул разговоров, в которых наперебой обсуждали эти распоряжения и догадки о содержимом записки, полученной принцессой. Каждая из дам стремилась продемонстрировать свою исключительную осведомленность в этом вопросе. Но в итоге все предположения были настолько смешными и далёкими от действительности, что вызвали весёлый смех самой Генриетты и девушек, которые слышали их через открытые двери её комнаты. Так за пересудами и обсуждениями незаметно пролетели остававшиеся до полудня три четверти часа.

– Ваше высочество, не желаете ли поправить причёску? – шёпотом спросила Фрэнсис Стюарт и махнула рукой, приглашая подойти одну из дам. – Это леди Элизабет Шелби. Её служанка делает восхитительные причёски. Не то, чтобы совсем так, как их делают в Париже, конечно же, но недурно.

– Ладно. Пригласи сюда леди Шелби. И пусть позовут её служанку, – шепнула Генриетта, оглядываясь в сторону занятых своими разговорами фрейлин. – Только без паники. А не то про нас подумают бог весть что! Будто бы всё это ради французов. Но ведь это вовсе не так! – она с лукавой улыбкой посмотрела в лицо подруги. – Мне всего лишь необходимо переколоть парочку шпилек в волосах.

– Конечно же! – в глазах неунывающей мисс Стюарт блеснула заговорщическая улыбка, и она тут же порхнула в сторону леди Шелби, которая со скучающим видом сидела в стороне от любительниц обсуждать придворные слухи и новые веяния моды.

Леди Шелби приняла просьбу принцессы с достоинством и скромностью, чем сразу же завоевала расположение Генриетты, уставшей до смерти от лебезения и заигрывания с ней со стороны большинства придворных. Несмотря на юный возраст, она прекрасно понимала, что их амбициозные устремления были далеки от искреннего желания быть полезными ей самой, и нисколько не касались её, как личности. Генриетта кивнула леди Шелби, приглашая пройти вместе с ней в маленькую туалетную комнату.

– Леди Шелби, вы уже слышали о возможном визите Его величества?

– Да, Ваше высочество. Я предположила, что король не станет пренебрегать возможностью выказать нежную заботу о Вашем высочестве.

– Да, – Генриетта тихо вздохнула, услышав дипломатичную неопределённость в этом ответе. – И вместе с королём явятся и посланники из Франции. Весьма вероятно!

– О, вы так полагаете, Ваше высочество? – на бледном лице леди Шелби появился прозрачный румянец, но и только.

Занятая мыслями о собственных переживаниях, Генриетта не заметила того лёгкого замешательства в выражении лица леди Шелби, а та постаралась взять себя в руки, крепко стиснув пальцы между собой, и вымученно улыбнулась.

– Вашему высочеству необходимы услуги моей камеристки? – спросила она, при этом обращаясь главным образом к Фрэнсис Стюарт.

– Да, миледи! Крайне необходимы. И как можно скорее! – ответила мисс Стюарт и чуть смягчила требовательный тон своих слов, мягким вкрадчивым голосом повторив просьбу ещё раз:

– Не будете ли вы так любезны?

– Этого вовсе не требуется, Ваше высочество, – леди Шелби подошла к Генриетте, разглядывающей своё отражение в зеркале туалетного столика. – У моей камеристки нет секретов по части причёсок или кроя платьев, которым я не обучила бы её. Я сама могу помочь Вашему высочеству с укладкой волос. Вы позволите?

– Я буду несказанно рада, миледи, – ответила Генриетта, смущаясь под строгим взглядом леди Шелби, которая откровенно разглядывала её в отражении зеркала, и поёрзала на табурете. – Вверяю себя вашим рукам, миледи.

– Уверяю вас, Ваше высочество, вам не придется пожалеть об этом и тем более краснеть перед гостями! – леди Шелби с улыбкой провела ладонью по волнистым волосам Генриетты. – Разве что чуточку зарумяниться от волнения из-за восхищённых взглядов. Если Его величество пригласит на матине французских посланников, то, я уверяю вас, они в первую очередь будут заглядываться на вас.

Генриетта не слишком-то верила льстивым уверениям в неотразимости собственного шарма и красоты. Всё её достояние – это огромные, как у куклы, глаза, белая кожа и густые вьющиеся волосы, которые поддавались порядку только через пару часов усилий со стороны её камеристок. Все её прически стремительно теряли свой первоначальный вид из-за густых завитков, которые быстро возвращались к своему первозданному виду, точнее, к хаосу. И всё-таки в словах леди Шелби, кроме лести, Генриетта услышала и понимание, которого ей так не хватало в последнее время. Неужели кто-то мог видеть в ней не только дочь и сестру королей, а девушку, которой вместо помпезных хвалебных речей на официальных приёмах, требовалось дружеское внимание и толика личной заботы?

– Пусть служанки принесут немного розовой воды. Мисс Стюарт! Распорядитесь, чтобы подали гребень и ленты!

Теперь в голосе леди Шелби не было прежней мягкости. Она отдавала распоряжения, подобно тому, как гофмейстерина двора командовала церемонией одевания самой королевы. Генриетте довелось быть свидетельницей этого мало интересного события несколько раз в Сен-Жермене при дворе молодой супруги Людовика. Став королевой Франции, Мария-Терезия по-прежнему оставалась испанской инфантой и не могла обойтись без помощи своих придворных дам, камеристок и горничных, прибывших вместе с ней из Испании. И когда со временем почти всех дам, приближенных к ней, заменили француженками, то немалым утешением для сердечно и искренне любивших свою маленькую инфанту женщин был тот факт, что дамы, заменившие их подле Марии-Терезии, были настоящими герцогинями и маркизами. А потому все личные заботы о королеве так или иначе вернулись в ведение камеристок – её соотечественниц, которые занимали куда более скромное положение.

Взглянув на леди Шелби в отражении зеркала, Генриетта на одну секунду представила себе, что было бы, если бы вовсе не полненькая коротышка инфанта стала супругой Людовика, а она? Интересно, как бы это выглядело? И тогда ей воздавались бы все почести и услуги от тех гордячек – дочерей маркизов и герцогов? Впрочем, даже самая знатная из них не может похвастаться родством с королевской семьёй! Да что они собой представляют в сравнении с ней?! Она – кузина Людовика и Филиппа по матери и родная сестра короля Англии!

Эти мысли неожиданно навеяли грусть, и на глазах у неё навернулись слёзы от не пережитой тоске по отцу, которого она видела лишь однажды в раннем младенчестве, а ещё больше по отцовской любви, которой никогда не испытала. В памяти тут же вспыхнули картины мест, ставших для неё родными и которые ей пришлось оставить навсегда. И всё это случилось из-за интриг старика, кардинала Мазарини, для которого союз Франции с Испанией был дороже и выгоднее, чем женитьба Людовика на дочери короля Англии! Так она потеряла всякую надежду на осуществление мечты, которую лелеяла с детских лет – стать самой почитаемой из французских дам. А ведь Карл уже тогда, два года назад знал, что сумеет вернуть себе корону и английский престол! Переговоры о восстановлении его законных прав на трон Англии и Шотландии велись задолго до смерти Кромвеля. О, если бы всё это не держалось в такой строгой тайне, если бы… Горячие слёзы блеснули в глазах Генриетты.

– Не опускайте подбородок, Ваше высочество, – донёсся до её слуха требовательный голос леди Шелби.

Сморгнув с длинных ресниц слезинки, Генриетта подняла голову и посмотрела в своё отражение. При виде покрасневшего кончика носа, блестящих глаз и красных пятен на щеках и шее она недовольно поджала губки.

– Это не беда, Ваше высочество, – перехватив её взгляд, леди Шелби щёлкнула пальцами, подзывая к себе одну из камеристок. – Придержите-ка эту прядь. Вот так. Я сейчас подколю этот локон. Не смейте отпускать, пока я не скажу! И ещё один локон – вот здесь. Добавим немного пудры на эти милые щёчки! Совсем чуть-чуть. А теперь Ваше высочество, можете взглянуть. Вы выглядите очаровательно! Свежа, как майская роза! Даже лучше!