– Верно. Только Меркольт не знал такого термина. В самом центре этого калейдоскопа располагался мир, не похожий ни на один из других – Мафусаил. Он был чем-то вроде королевского дворца, из которого всеми мирами правил Хозяин Врат и Смерти – Люциэль. Можно даже назвать его Богом, но Дебровски в своей книге никогда не использовал этого слова.

– Хозяин Врат и Смерти, – прошептал Юлиан. – Я уже слышал это.

Образ Халари из видений мимолётно появился перед ним, но потом вновь отправился в небытие.

– Мне тоже нравится этот титул, – ответила Магдалена, после чего продолжила свой рассказ. – Дебровски указывал, что титул мог передаваться кровавым путём – убийца старого Хозяина Смерти становился новым. Некоторые культуры предлагали версии легенды, согласно которым Люциэль был младшим из сыновей первозданного Хозяина Смерти. Он убил отца и всех старших братьев, после чего получил титул и могущество.

Однажды Люциэль посчитал, что наш мир стал слишком грешен. Люди начали вести много войн. Отреклись от него. Перестали молиться. Подверглись распутству. Тогда он позвал своего любимого сына Халари и возложил на его плечи священную миссию – отправиться в наш мир в виде пророка и вразумить людей. Научить их снова любить друг друга и Хозяина Врат.

Поначалу Халари ответственно выполнял свою миссию. Он помогал больным и бедным, проповедовал и нёс любовь. Но люди не менялись. Кроме того, им наскучил Халари, и они всё реже и реже стали его слушать. И тогда он отрёкся от заповедей отца и пошёл по своему пути. Халари больше не пытался искупить грешников. Он начал карать их самыми жестокими способами. Убивал всех, кто, по его мнению, грешен, вместе с потомством. Он считал, что несёт тем самым мир. Очищает его.

Земля погрузилась в хаос. Никто более не боялся войны, потому что то, что делал Халари, было куда хуже. Пришли чума, голод. Но он считал, что это лишь небольшая жертва на пути к становлению Эдема – мира, который он хотел создать в противовес Мафусаилу. Несмотря на свой нрав, он набрал немало сторонников, освятив их как Рыцарей Спасителя.

Люциэль видел всё это. И, окончательно разочаровавшись в некогда любимом сыне, он рассказал угнетённым людям, как уничтожить Халари. Рыцарей Спасителя изгнали, а самого Отречённого схватили и распяли на кресте. Перед смертью он воззвал в небеса с просьбой помочь ему, но Люциэль молчал. Тогда Халари проклял имя своего отца и дал завет вернуться однажды и отомстить.

– Что-то подсказывает мне, что он смог, – медленно произнёс он.

Магдалена собиралась с мыслями. Не так легко в красноречивой форме изъяснить длинную историю, даже будучи талантливым журналистом.

Юлиан не хотел делать выводов до того, как рассказ Магдалены будет закончен. Но они сами по себе созревали внутри его головы. Всё звучало так, будто Халари – выдуманный персонаж, некий апофеоз зла, романтизированный образ героя, отрёкшегося от своих принципов. И Юлиан поверил бы, если бы не видел Отречённого пусть и в бессознательном, но отнюдь не одурманенном состоянии.

– Смог, – спустя минуту продолжила рассказ Магдалена. – После гибели на кресте душа Халари разделилась на три части, потому что ни одна телесная оболочка не вынесла бы всей мощи его духа. Дебровски называл эти осколки «бытием», «словом» и «смертью».

– «Ты – моё слово», – процитировал Халари Юлиан.

– Что?

– Неважно. Продолжай.

– Осколки Халари начали возрождаться в младенцах. Никто не мог предугадать ни времени, ни места, ни даже мира, в котором они появятся. Кроме того, осколки Отречённого рождались без воспоминаний о своём великом прошлом. Иногда получалось так, что Халари рождался и умирал, как обычный человек. Некоторые же вспоминали свою предыдущую жизнь. Как правило, это были те люди, которые видели много зла, ненависти и лишений. Ведь именно эта атмосфера была родной для Халари. Она являлась некоторым катализатором для его пробуждения.

Мало того, что новоиспечённые потомки Халари владели лишь третью его мощи, так ещё и не все могли раскрыть весь её потенциал. Самым успешным из них был Меркольт. Он называл себя возрождением Отречённого, «смертью». Меркольт смог сделать то, что никому до него не удавалось едва ли не тысячу лет – раскрыть ворота между реальностями. Он смог попасть в Мафусаил и обрушить на него всю свою злость, превратив некогда прекрасный мир в подобие ада. Он подло убил всех своих братьев, но отца решил унизить, оставив живым и заперев в пустынном мире. С тех пор Мафусаил стали называть Эрхарой.

– Всё переплетено.

– Эрхара превратилась своеобразной ссылкой для самых отчаянных душ. Адом, если угодно. Озлобленный Люциэль, отныне на веки вечные заточённый в этой тюрьме, не находил себе других утех, кроме как карать.

Сам же Меркольт объявил себя проповедником и основал Церковь Халари – религию, которую он позиционировал как принципиально новую и единственную верную. Он призывал людей молиться Спасителю, который однажды уже принял смерть за них и готовился ко второму пришествию.

Меркольт заставил людей верить в то, что они и сами должны предпринимать пути к спасению, ибо только так можно было ускорить пришествие Отречённого. Методы были теми же самыми, что и у Халари – искоренять грешников и неверных под корень. Именно это, согласно рассуждениям Дебровски, спровоцировало крестовые походы. Убьёшь недостойного – получишь пропуск в Эдем, который Халари должен был создать после своего возвращения.

Надежда на рай побуждала людей слепо верить своего новому Пророку и идти за ним. Эта эпоха ознаменовалась морями из крови детей и почти безграничной властью церкви.

После этого нагрянула Чёрная Смерть – крупнейшая пандемия чумы из всех нам известных. Меркольт объявил, что в её наступлении виноваты те, кто следовал за ним не из чистых побуждений и веры в Спасителя, а исключительно из-за жажды Эдема. Таким образом, меркольтовой каре подверглись и многие из его сторонников.

– Откуда Дебровски всё это знает?

– По его словам, он смог установить контакт с Меркольтом, и от него всё узнал. Душа потомка Халари не исчезла после смерти, а блуждала по земле в поисках пристанища.

– Каким образом погиб Меркольт?

– Я как раз планомерно подходила к ответу, – нахмурила брови Магдалена. – Чёрная Смерть умертвила едва ли не половину населения Европы, и Меркольт никак не мог её остановить. Когда ситуация ухудшилась настолько, что в нём начали разочаровываться даже самые преданные его сторонники, он наконец решил явить миру Спасителя.

Долгие годы он искал два потерянных осколка души Халари, и, однажды, наконец, нашёл. Это были обычные люди, не подозревающие о том, что носят внутри себя. Меркольт убил их, а души заточил в филактерии – созданные им устройства, способные удержать внутри себя любую субстанцию.

Он собрал грандиозное шествие в честь возвращения Спасителя и собрал внутри своей церкви столько людей, сколько смог. Меркольт намеревался поглотить осколки души Халари в надежде на то, что истинный Отречённый – всемогущий, способный остановить Чёрную Смерть, возродится в его лице.

Но не смог. Конец Меркольта вышел донельзя бесславным и нелепым. Я сказала бы даже, что обидным и оскорбительном для этой пусть и тёмной, но выдающейся личности. Материальная оболочка Меркольта не выдержала мощи полной души Халари и разорвалась, развоплотив его на атомы. На глазах обескураженной толпы.

– Так просто? – удивился Юлиан.

– Со слов Дебровски. Как видишь, не все истории заканчиваются красиво. Народ вожделел пришествия Спасителя, но, несмотря на то, что так никто и не явился, смог пережить пандемию. Меркольт, всю жизнь творивший только зло, погиб, пытаясь спасти народ от Чёрной Смерти. Иронично?

– В какой-то степени.

Юлиан вытащил из руки Магдалены бутылку виски и тоже выпил. Обжигающий вкус напитка заставил его сморщиться.

– Это всё? – спросил он. – Больше ничего не было?

– Я же сказала тебе: если хочешь – прочитай. Там рассказано многое о становлении Меркольта. Я не смогла передать это столь же проникновенно, как и Дебровски.

– Думаю, мне было достаточно того, что я услышал. Если верить этой книге, то душа Халари жива до сих пор?

– Жива, но разорвана на три части.

Юлиан начал ощущать себя очень неловко, потому что всё ещё был без штанов. Несмотря на то, что они с Магдаленой полностью открылись друг другу ночью, он всё ещё немного её стеснялся.

– Как думаешь, сейчас есть кто-то, кто хочет вернуть Халари? – спросил он.

– Разве что такие любители псевдонаучной литературы, как я, – улыбнулась Магдалена.

– Ты веришь в то, о чём писал Дебровски?

– В какой-то мере, – засомневалась Магдалена. – Никто не отрицает существования Меркольта, Церкви Спасителя, Чёрной Смерти и…

– Эрхары, – выпалил Юлиан.

– О ней ранее не слышала.

Наверняка, девушке было бы интересно узнать о том, что Юлиан лично сталкивался с гостями из Эрхары. Он рассказал бы ей об этом, но нужный час ещё не настал.

– И всё же, – произнёс он. – У меркольтова учения всё ещё могут быть последователи. Кто-то тоже читал эту книгу и узнал из неё о Халари. Кто-то проникся идеями принудительного спасения.

– Лично я – нет. Давай уже поговорим о чём-нибудь другом. На меня невероятно сильно влияют подобные истории. Ты хочешь, чтобы я разочаровалась в тебе в первый же день?

Юлиан был удивлён тем, что Магдалена в нём ещё не разочарована. Выходит, он ещё не достиг дна, на котором его ожидают видеть окружающие.

– А ты не знала на что шла?

– Для этого я даже пыталась взять у тебя интервью. Но ты выставил меня дурой и ушёл.

Юлиану стало одновременно и весело, и грустно. Несмотря на то, что Магдалена давно не злилась на него за тот проступок, сам он всё ещё считал себя виноватым.

Он обнял Магдалену, насладившись теплом её тела и запахом ванили.

– Моя жизнь непроста, – вздохнув, произнёс он. – Когда я нахожусь в Свайзлаутерне, меня словно преследует что-то агрессивное, древнее и желающее вернуться из небытия.

– К чему ты это?

Похоже, Магдалена не придала серьёзности его словам. Юлиан и сам не хотел этого, потому что считал преступлением ввязывать в неприятности абсолютно невиновную девушку.

– Возможно, я знаю человека, который до сих пор чтит культ Халари. Что ты на меня так смотришь? Хотела бы взять у него интервью?

– А то, – улыбнулась Магдалена.

– Посмотрел бы я, как ты уговариваешь Якоба Рейнхардта.

– Кто это?

Юлиан был удивлён, что просвещённая почти во все городские события Магдалена не знает, кто такой Рейнхардт. Мысленно порадовавшись за это, он ответил:

– Мой возможный враг.

Магдалена убрала руку Юлиана со своего бедра и, повернувшись, проникновенно посмотрела в его глаза. Юноше показалось, что в её блестящих зрачках он увидел своё отражение.

– Что ж ты скрываешь? – дрожащим голосом спросила она. – Почему я не могу разгадать эту загадку?

Юлиану не хотелось выглядеть ребусом в чьих-то глазах. Но так вышло, что ныне он представлял собой целый кроссворд на иностранном языке.

– Однажды я всё расскажу тебе, – сказал он.

– Почему не сейчас?

– Потому что прямо сейчас это может навредить тебе. И, пока ты ничего не знаешь, я хотел бы попросить у тебя совет. Что делать, если твой враг гораздо сильнее тебя?

Магдалена думала недолго. Казалось, она готовила свой ответ уже очень давно.

– Искать союзника, который сильнее твоего врага, – уверенно выпалила девушка.

Несмотря на то, что слова были не только банальны, но и ожидаемы, они возымели нужный эффект на него. Юлиан и раньше знал, что без союзников не справится, но кто-то должен был сказать ему об этом в лицо. Таким образом, он словно снимал с себя ответственность за будущие принятые решения.

Пора надевать штаны. Тот, кто рассуждает о глобальной борьбе зла и добра, будучи при этом абсолютно голым, выглядит по меньшей мере нелепо.

Магдалена же не хотела, чтобы Юлиан одевался. Он видел в её карих глазах жажду пользоваться телом юноши до наступления темноты, а за ней и рассвета. Но Юлиан, только что познавший историю Отречённого, был к этому не готов.

В следующий раз – возможно, уже завтрашним вечером, он исполнит все желания Магдалены. Но сегодня Юлиану предстояло составить хотя бы зачаток плана того, как одинокий недоросток будет ставить капкан потенциально самому могущественному человеку города.

Он знал того, кто способен ему помочь. Эта личность, несмотря на то, что была птицей совершенно иного полёта, нежели Юлиан, находилась с ним в одной лодке. Они оба мечтали о мести одному и тому же человеку, пусть и имея разные представления о нём.

Юлиан не знал настоящих мотивов своего врага. Он даже не был уверен, что преуспевающий бизнесмен Рейнхардт и убийца Ривальды Скуэйн Сорвенгер – одно и то же лицо. Больная фантазия юноши, на долю которого выпало много несчастья, могла придумать и не такую историю.

Но, если оставить на виду голые факты, можно было связать многие события в единую цепочку.

Якоб Сорвенгер был адептом всё ещё существующей Церкви Меркольта – тем, кто в той же степени желал второго пришествия ложного спасителя. Возможно, на этом поприще он был преемником самого Молтембера, но Юлиан не брался клясться в этом.

Сорвенгер пришёл в Свайзлаутерн для того, чтобы захватить его в свои руки и сделать оплотом своего культа. Вдохновлённый идеями Меркольта и поддерживаемый некой могущественной силой, он с лёгкостью добился сначала полного своего забвения, а затем и общественного признания.

Сорвенгер прошёл кровавым путём, не брезгуя никакими методами. По меньшей мере, три человека стали жертвами его амбиций.

Но он допустил одну ошибку. И эта ошибка только на первый взгляд казалась несерьёзной и малозначительной. Юлиан Мерлин знал о том, кто такой Якоб Рейнхардт на самом деле. А значит, план Сорвенгера оказался отнюдь не безупречным и дал сбой.

Юлиан долго думал над тем, как связаны между собой преступления Рейнхардта и появление доппельгангера, которому для чего-то понадобилась Проксима Йохана и Хелен. С одной стороны, события выглядели бессвязными, а обстоятельства покушения на Йохана и убийства Забитцера – надуманными.

Но в Свайзлаутерне исключены совпадения. Всё, что происходит в этом городе, переплетено друг с другом хитроумными узлами из тонкой красной нити. Юлиан был уверен в этом

Он должен кричать сотней голосов для того, чтобы его услышали. Молтембера слушали тогда, когда он призывал устраивать теракты и свергать власть. До этого Меркольт красными речами убеждал людей идти на священную войну. А ещё раньше пришедший из Мафусаила Халари донёс до человечества, что грех и кровь – понятия отнюдь не родственные.

К великому сожалению, на их фоне Юлиан являлся всего лишь жалкой букашкой, которой достаёт сил лишь для того, чтобы жужжать.

В то же время, сказанное в «Откровениях Меркольта» не обязано быть правдой. С момента тех событий минула не одна сотня лет. Некоторые факты были изменены до неузнаваемости, некоторые появились из ниоткуда, а некоторые попросту стёрлись из истории.

Юлиан с горечью выдохнул. Несколько дней назад он принял твёрдое решение отречься от бессмысленной борьбы. И, казалось бы, смог. Подле него находилась одна из самых красивых девушек города, и любой другой на его месте спросил бы сам у себя «Чего тебе не хватало?».

Но внутренний голос Юлиана не вторил прочим. Он призывал двигаться вперёд – до самого конца. И, эта концовка не обещала быть счастливой. Что победа, что фиаско могут оказаться правильным исходом.

Юлиан был готов принять всё, что угодно. Лишь бы странные события, происходившие вокруг, прекратились.

Раз и навсегда.

10 глава. (Не) истинный лик врага

Находясь в ресторане «L’Assiette», Юлиан ощущал себя не просто инородным телом, а самой настоящей ошибкой, которую допустил архитектор, разрабатывая планы этого потрясающего места. Внутри помещения было столько золота, что у Юлиана едва не начали слезиться глаза, уже отвыкшие от подобного изыска.

Много лет назад Джампаоло Раньери брал с собой внука на всевозможные светские рауты, проходившие в подобных заведениях. Уважаемый сеньор не мог уберечь себя от соблазна показать всему своему окружению будущего наследника, в котором ещё не успел разочароваться.

Юлиан же не находил ничего скучнее. Будучи совсем ребёнком, он не понимал, о чём говорят взрослые. Недоумевал, почему все подолгу рассматривают его, лестно улыбаясь в лицо. Считал секунды в надежде на то, что раут наконец-то закончится, и он сможет отправиться в постель.

«L’Assiette», несмотря на то, что был французским, а не итальянским рестораном, невольно навевал воспоминания о тех днях. Эти события практически вслух упрекали Юлиана в том, что он не только разочаровал деда и мать, но и спустил свою жизнь в унитаз.

Он попытался отбросить негативные мысли прочь. Но яркая обстановка заведения не давала отвлечься, а ставшее неприличным опоздание собеседника в целый час давало много времени на размышления.

Собираясь в ресторан, Юлиан догадывался, где ему предстоит оказаться, поэтому приложил все усилия для того, чтобы хотя бы отдалённо соответствовать окружению. Он отгладил свои единственные чёрные брюки, нанёс тройной слой глянцевого крема на старые туфли и выпросил белую рубашку у Гарета, которая, несмотря на все ухищрения, всё ещё была велика.

Это не позволило Юлиану увидеть в себе кого-то иного, а не простого паренька с улицы, который примерил на себя парадную одежду только для того, чтобы потешиться. Ему казалось, что ресторатор вот-вот раскроет его конспирацию и, схватив за воротник, выкинет за двери.

Моритц Зенхайзер появился ровно на шестьдесят минут позже обговорённого часа. Не тратя времени на раскачку, он произнёс, грациозно присев напротив:

– Надеюсь, твоя информация стоит того, чтобы я бросил все дела и явился сюда?

Юлиану было не до конца приятно, когда разговор начинали не с приветствия. Но, увы, сегодня не он диктовал правила.

– Вы сами просили, чтобы я держал вас в курсе всех событий.

Юлиан вполне мог передать информацию и по телефону, не отнимая времени ни у себя, ни у собеседника, но Зенхайзер настоял на личной встрече. Такие представительные люди, как племянник вдовы экс-мэра, не приемлют телефонных разговоров – это Юлиан уяснил ещё из кинематографа.

– Я весь внимание, герр Мерлин, – произнёс Зеннхайзер.

Юлиан понимал, что собеседник не воспринимает его всерьёз. Стеклянные глаза равнодушно рассматривали его с головы до пояса, а мышцы лица еле сдерживались, прежде чем поморщить нос от увиденного.

Юлиан чувствовал запах дорогого парфюма. Ему не требовался ценник для того, чтобы приблизительно понять, сколько стоит костюм Зеннхайзера. Не было необходимости знать, из какой коллекции часы визави, висящие на его руке.

Зеннхайзер выглядел очень дорого, что, однако, не давало никакого гаранта того, что внутренняя сущность соответствует наружней.

– Я знаю, кто виноват в смерти Густава Забитцера, – выпалил Юлиан.

Он не видел смысла подходить к теме издалека.

– Я тоже знаю, – кивнул Зеннхайхер. – Да упокоятся души Ковальски и Циммермана.

Юлиан догадывался, что услышит именно это.

– Им предъявили ложные обвинения.

К столику подошёл официант, вежливо спросив у гостей, что они желают. Зеннхайзер, не попытавшись дослушать Юлиана, отвлёкся и принялся делать заказ.

– Желаешь что-нибудь? – спросил он у Юлиана.

Даже если бы он и впрямь что-то желал, то не опустился бы до того, чтобы употреблять это за счёт этого человека. Поэтому, выразив благодарность, вежливо отказался.

– Полиция, департамент и федералы сговорились против них, – едва ли не шёпотом произнёс Юлиан, когда официант исчез. – У меня есть подозрения, что все они куплены Якобом Рейнхардтом.

Зеннхайзер прокашлялся, после чего непонимающе посмотрел на Юлиана.

– Эти подозрения подтверждены какими-либо доказательствами?

– Только косвенными, – ответил Юлиан. – Но их достаточно для того, чтобы понять, что происходит. Сначала Рейнхард заказал убийство герра Забитцера, чтобы должность мэра освободилась. Потом оклеветал Циммермана и Ковальски. На это было две причины. Во-первых, таким образом Рейнхардт убрал двух основных конкурентов. А, во-вторых, это позволило ему выкупить за бесценок «Гроссбанк» и «Жемчужину Свайзлаутерна».

Непонимание в глазах Зеннхайзера сменилось на некоторое восхищение. Чего, впрочем, было ещё недостаточно для того, чтобы поверить Юлиану.

– Не думал, что ты осведомлён о покупках Рейнхардта. Выражаю почтение.

– Вы же тоже находите это подозрительным? – в надежде спросил Юлиан.

– Нет. Ибо абсолютно то же самое можно сказать и о других кандидатах в мэры. Мы же не будем выдвигать им обвинения, основываясь только на том, что они оказались в нужное время в нужном месте.

– Рейнхард – очевидный фаворит.

– Ты не знаешь этого наверняка. На данный момент, шансы всех четверых равнозначны.

Юлиан нервно растянулся на стуле. Его окутали невероятных размеров сомнения по поводу того, стоит ли рассказывать Зеннхайзеру о том, кто такой на самом деле Якоб Сорвенгер.

Помявшись некоторое время, он остудил пыл и решил молчать. Ибо исход его затеи был обречён на однозначный исход – Зеннхайзер покрутил бы пальцем у виска, после чего покинул ресторан, не забыв про солидные чаевые.

– Что я должен сделать, чтобы вы вдумались в мои слова? – спросил Юлиан.

Официант принёс Зеннхайзеру порцию салата «нисуаз».

– А что я должен сделать? – задал встречный вопрос Зеннхайзер. – Что ты от меня ждёшь?

– Вы хотели найти убийцу мэра. Я предоставляю вам улику…

– Это не улика.

– Если вы и впрямь желаете выяснить правду, то должны следовать именно этой дорогой.

Вилка в руке Зеннхайзера застыла в воздухе. Юлиан с самого начала понимал, что собеседник отбывает номер, не вслушиваясь в слова юноши. Но теперь он перестал пытаться это скрыть.

– Я не буду тратить своё драгоценное время на то, чтобы разбираться в твоих подозрениях. Мне нужны факты. Хотя бы один, мало-мальски значимый, но факт. Тебе есть, что сказать мне?

«Сорвенгер убил Ривальду Скуэйн».

– Вы можете устроить мне встречу с ним? – неожиданно произнёс Юлиан.

Это было опрометчиво. Если бы слово было воробьём, он поймал бы его и забрал обратно, но пословица гласила, что это невозможно.

Зеннхайзер еле сдержал смех.

– Ты считаешь, что есть малейшая вероятность того, что это возможно?

– Вы же согласились.

– Это некорректное сравнение. Я и Рейнхард – величины несоизмеримые. Кроме того, наша встреча проходит в неформальной обстановке. И я не имею столь тесной связи с ним. Нет, Рейнхардт ни за что не согласится.

Юлиан не до конца осознавал, что встреча с Сорвенгером – это самоубийство. У него не было ни рычагов давления, ни гаранта безопасности, ни должного уровня подготовки.

Это была ставка ва-банк.

– Представьте меня как бизнес-партнёра.

– Ты не представляешь, о чём говоришь.

– Я знаком с ним, – признался Юлиан. – Лично.

Зеннхайзер положил вилку на стол. Похоже, он решил оставить в покое салат.

– С этого места поподробнее, – сказал он.

– Нет у меня никаких подробностей. Я знаю его, и знаю, что это ужасный человек. Я не стал бы подозревать его, не имея на это причин.

– Если бы ты рассказал мне, всё могло бы быть иначе.

– Я не могу рассказать.

– Выходит, я должен поверить тебе не слово?

– Не должны, – сказал Юлиан и неуклюже встал из-за стола. – Похоже, я только зря потратил время.

Он не ожидал, что Зеннхайзер станет препятствовать его уходу.

– Хорошо, – сказал он вслед. – Я организую слежку. Проверю твою теорию. Если она окажется правдивой – я буду твоим должником. Если нет – будешь мне обязан.

Юлиан не боялся ни первого, ни второго варианта. Тактика неожиданного ухода впервые в его жизни сработала – Зеннхайзер дал хоть и сдержанное, но согласие.

– Я готов, – остановился Юлиан.

– Не переоценивай свои возможности. И не думай, что я тебя не слушал. Каждое из твоих слов я запечатлел в своей памяти.

Лицемерие чистой воды. Юлиан спокойно реагировал на это, потому что в Свайзлаутерне давно не было честных людей.

– Спасибо, – ответил Юлиан и, резко обернувшись, отправился к выходу.

Всю прошедшую неделю он провёл у Магдалены – они расставались, только уходя на учёбу, после чего до глубокой ночи не спали, наслаждаясь совместным времяпровождением. Несмотря на то, что Юлиан всё ещё не мог разобраться, кто ему на самом деле нужен – она или Пенелопа, с Магдаленой он ощущал себя сравнительно спокойно – всё, что тревожило его ранее, уходило на второй план.

Она рисовала, а Юлиан лежал на её кровати, наслаждаясь безупречностью этого процесса. Линии были тонкими, а цвета красочными, что в полной мере олицетворяло и саму Магдалену – женственную, нежную и яркую.

Узнав, почему Юлиан несколько дней подряд не ночует в общежитии, Гарет одобрительно похлопал его по плечу и поздравил с верным выбором. В ответ Юлиан натужно улыбнулся и сообщил Гарету, что ни о чём не жалеет.

Всякий раз, мимолётно бросая взгляд в сторону Пенелопы, он пытался казаться ей счастливым. Неизвестно, верила она в это или нет. Это было не настолько важно, ибо Юлиан всячески старался внушить самому себе, что ему давно стало всё равно.

Последний снег ушёл две недели назад. Неделю назад прошли дожди. А утром понедельника, проснувшись рядом с Магдаленой и посмотрев в окно, Юлиан обнаружил, что на деревьях наконец распустились почки. Они недвусмысленно намекали, что символизируют начало новой жизни.

И, не будь в городе Якоба Рейнхардта, весна пришла бы и в душу Юлиана. Но, вместо неё, внутри всё ещё обитала осень – подчас дождливая, иногда сухая, но пасмурная, а временами, когда Юлиан находился рядом с Магдаленой, над небосводом всходило скупое октябрьское солнце.

Она была необходима ему. Если бы не её присутствие, Юлиан полностью погряз бы в депрессии, а мрачные события, наполнившие этот город, побудили бы его совершить немало откровенно глупых поступков.

После появления Магдалены Юлиан вновь стал прохладен к учёбе. Возможно, своё слово говорила весна, но факт оставался фактом – от былого фанатизма не осталось и следа. Порой Юлиан сбегал с последнего занятия и отправлялся на Мерденштрассе, 11, потому что бесконечное сидение на одном месте начинало ему надоедать.

В этот день Юлиан ещё не решил для себя, сколько занятий посетит. Вылезая из троллейбуса, он не подозревал, что кара за совершённое настигнет его здесь и сейчас.

Столкнувшись в коридоре с Йоханом, Юлиан намеревался поприветствовать его, но, вместо дружеского рукопожатия напоролся на суровый, слегка безумный взгляд товарища.

– Это правда? – голос Йохана был нарочито грубым.

Юлиан с горечью осознал, что никакого утреннего кофе в буфете не будет.

– О чём ты? – с позитивным настроем спросил он.

Он уже понимал, о чём будет этот разговор, но не мог не попытаться сделать вид, что ничего не знает.

– Ты был с ней? – истерично спросил Йохан.

Юлиан ожидал, что получит по лицу, но робкий Йохан ограничился словами.

Не найдя смысла продолжать играть в дурака, Юлиан ответил:

– Что ты хочешь от меня услышать?

Он говорил без малейшего оттенка чувства вины в голосе. Несмотря на то, что Юлиан поступил не до конца честно, извиняться он не находил смысла, так как перестал быть всем обязанным.

– Ты был с Магдаленой?

– Был.

Похоже, Йохан ожидал, что Юлиан начнёт всячески увиливать, потому что его реакция вышла удивлённой – он приподнял голову вверх и, некоторое время пошевелив дрожащими губами, призвал Юлиана к ответу:

– Как ты мог?

– Я в чём-то виноват перед тобой?

– Виноват! Магдалена была моей! Слышишь? Моей! И больше ничьей. Как ты мог забрать её у меня?

– Она никогда не была твоей.

Юлиан не был сторонником горькой правды, но иное на Йохана не могло подействовать.

– Тебе откуда знать? Ещё вот-вот и… Мне не хватило буквально нескольких дней. И тут появился ты… Ты просто… У меня нет нужных слов.

Юлиан знал, что этот разговор когда-то настанет, потому что вечно скрывать свои отношения с Магдаленой было невозможно.

– Ты зря тратил своё время, Йохан, – спокойным тоном произнёс Юлиан. – Ты не интересовал Магдалену. Такое бывает, друг. Тебе давно пора переключиться на кого-то другого…

– Больше никогда не называй меня другом! Друзья так не поступают.

Юлиану было крайне обидно слышать это от Йохана. Но, возможно, он это заслужил.

– Ты любишь её?

– Да.

– Это пройдёт. Достаточно лишь…

– Хватит заговаривать мне зубы! Ничего у меня не пройдёт! Из-за тебя я обречён навеки быть несчастным. Хотя… Тебе-то что… Ты привык думать только о себе.

– Ты ошибаешься, Йохан.

– Не ошибаюсь. Ты используешь Магдалену, для того, чтобы заполнить пустоту, которая образовалась в твоей душе после расставания с Пенелопой. Не говори, что это не так. Ты всё знаешь. Она для тебя – всего лишь игрушка.

Юлиану было больно это слышать. Несмотря на то, что он часто убеждал себя в том, что Магдалена для него – нечто большее, слова Йохана проникали в него, словно нож.

– Я могу сказать то же самое и про тебя, – сказал Юлиан. – Она сама хотела быть со мной. Она призналась мне в этом лично. А ты своими тщетными стараниями и попытками ограничить меня от Магдалены делал её несчастной.

– Она была бы счастлива только со мной.

Боковым зрением Юлиан заметил проходившего мимо Аарона Браво со сворой своих дружков.

– Семейные разборки? – спросил он, после чего зарвался смехом.

Хохот подхватила и свита Аарона, что накалило градус Юлиана до предела. Но он, всё ещё не потерявший надежды разрешить конфликт с Йоханом мирным путём, промолчал.

– Ты ничем не лучше, чем он, – едко произнёс оппонент. – Ты тоже забрал чужое.

– Магдалена сама вправе распоряжаться своей личной жизнью. Уважай её выбор.

Юлиану показалось, что глаза Йохана вот-вот намокнут от бессилия, но парень держался. Его голос с каждой фразой становился всё выше и выше, а голова опускалась вниз. Судя по всему, его запал начал потухать.

– Я бы принял что угодно, но не это, – процедил сквозь зубы Йохан. – Магдалена заслуживает большего.

– Полностью согласен. Но и ты не являешься тем самым «большим».

– Спасибо, что прояснил ситуацию. Ты раскрыл мне глаза на всю суть дружбы.

– Не делай радикальных выводов.

– Я уже сделал. Ты пытаешься найти своё счастье. Но, тем самым, отбираешь счастье у других. Ты ходишь по головам. Надеюсь, однажды к тебе всё это вернётся. Буду счастлив, если ты когда-то окажешься на моём месте.

– Я уже был на твоём месте.

Йохан не стал его слушать. Вместо этого он, бросив пытающийся казаться дерзким, но остающийся жалостливым взгляд, сделал шаг вперёд и отправился прочь.

Юлиану хотелось провалиться под землю. Навсегда исчезнуть из бытия – прямо как Якоб Сорвенгер когда-то. Но, увы, он не располагал и толикой таких ресурсов.