13:35. Папа
Почему они расстались? И так ли это важно сейчас?
Вообще-то он никогда не переставал думать об этом. И даже в эти минуты, мчась по Братьев Кашириных, пытаясь вписаться в зеленую волну светофора и едва не царапая боками соседние машины, он задавал себе вопрос: почему они, его девчонки, сейчас там, а он черт знает где?
Стоп, почему «черт знает где»? Он на работе, он занимается делом, выполняет свой долг. И он точно так же торчал бы сейчас на студии, будь их семья по-прежнему в полном составе. Чем бы он смог помочь?
– Ну что уже, коза?! – заорал он, надавив на клаксон, когда еле плетущаяся впереди голубая «тойота» обрадовала стоп-сигналами. И это посреди широкой взлетной полосы между Молодогвардейцев и ЧелГУ! Он чуть не влетел в ее задницу. В том, что за рулем япошки сидела именно «коза», он даже не сомневался.
Почему он не с ними, почему он не там, не рядом с дочерью, стучало в висках.
Ирина как-то назвала его «нажимателем кнопок». Витиеватая характеристика, не сразу поймешь, обижаться или нет, но Саня на всякий случай обиделся. А когда спустя годы понял, что имелось в виду, вынужден был признать, что характеристика верная. Ему в жизни действительно нравилось заниматься лишь тем, что нравилось. Не любил он встраиваться в интерьер, как бытовая техника. И так сойдет, лучшее – враг хорошего, не буди лихо, пока тихо – это про него. В свою очередь, Ирина настаивала, что брак – и вообще семья, – это коллективная работа, совместный труд, коллегиальные решения. Сашка предпочитал просто «нажать на кнопку», чтобы все появилось, а становиться частью какого-то грандиозного плана по достижению мировой гармонии он упорно не желал.
Выходит, что разошлись их пути-дороги из-за противоречий мировоззренческого характера. Но какая, к черту, разница – именно сейчас, когда он несется на выручку единственной дочери, с которой, вероятно, произошла беда.
На следующем перекрестке, пока ждал зеленого, он вновь попытался дозвониться до Влады Иннокентьевны. Оказалось, что в списке контактов остался ее номер… лишь бы она его не сменила. Предыдущая попытка, сразу после выхода из эфира, результата не принесла, номер был недоступен. Влада ведь так и не сообщила, что именно произошло. Про застрявший лифт Сашка понял, а внутри-то что?
Влада по-прежнему находилась вне зоны доступа, и паника стиснула грудь стальным обручем.
Зато пробилась Аня.
13:40. Дочь
– Пап, ты меня любишь?
– Очень люблю. Даже не сомневайся.
– Я никогда не сомневалась, но это хочется слышать постоянно. Это никогда не надоест. Мне – точно.
– Какая ты умная! Не по годам прямо.
– Это родители у меня такие. Ты, кстати, давно говорил маме, что любишь ее?
– Ммм… вот вчера, кажется.
– Это когда она починила твою любимую футболку? Да, я слышала. Это было… как бы сказать…
– Ну?
– Это было как-то не по-настоящему.
– А как это – «по-настоящему»?
– Как Эдвард говорил Белле, например.
– О боже…
– Ну ты не смейся, я же серьезно говорю! Ты думаешь, что в кино всё так, как не бывает в жизни? А мне кажется, что в кино показывают, КАК ДОЛЖНО БЫТЬ В ЖИЗНИ. И к этому надо стремиться.
– Думаешь? Видишь ли, милая, в жизни все немного сложнее, чем в кино.
– Ой, миллион раз слышала! Вы это специально придумали, чтобы ничего не делать. Кино ведь снимают и книги пишут такие же люди, как и мы. Они же не в пробирке выросли, не в оранжерее, как редкие цветы, они тоже кого-то любят… Вот вы сходили как-то с мамой на мелодраму, а потом она весь вечер просидела в наушниках, а ты за компьютером. Зачем ходили?
– Чтобы пережить то, что в реальности вряд ли произойдет. Чем раньше ты это поймешь, тем лучше. Меньше разочарований. А что до тех людей, которые такие фильмы снимают и такие книжки пишут – они ведь тоже таким образом прячутся от своих жизней.
– Какие вы все дурные и замороченные. У меня все будет по-другому.
– Дай бог. Но учти, что…
– Стоп! Не надо!
– Стоп! Не надо!!! – крикнула Аня. Крик был такой силы, что Ирина отлетела к стене кабины, будто от удара. Девочка дышала все так же прерывисто и не проявляла признаков возвращения в сознание. Это был крик откуда-то с другой стороны.
– Что? – всхлипнула Ирина. – Аня, что…
Она нащупала в полумраке руки дочери. Все так же холодны. Дыхание прервалось. Девочка просто вдохнула… и замерла. Несколько мгновений в их мрачной темной камере ничего не происходило, не раздавалось ни единого шороха. И затем…
…Аня завизжала.
…Сашка стоял на перекрестке Чичерина и Университетской набережной, ждал светофора. Нервно постукивал пальцами по рулю. Когда зажегся зеленый, он тут же тронулся. В этот момент телефон на пассажирском сиденье начал вопить и вертеться ужом от вибрации.
На экране красовалась мордашка дочери. Фотографию сделали на праздновании ее десятилетия, Аня тогда задула свечки на торте, а потом повернулась к камере, заполнив лицом весь кадр.
Саня дернулся рукой за аппаратом, отвернувшись от дороги. Телефон выскользнул, упал на пол под кресло.
– Твою мать!
…Серый минивэн влетел слева – как раз со стороны водителя. Куда-то очень спешил, поэтому пытался проскочить перекресток на авось. Сегодня все куда-то спешили.
14:10. Рывок
Бесконечно это продолжаться не могло. Ну ладно, в туалет Юлька наконец-то выскочила, когда Евгений отлучился. На вопрос: «Куда ты его послал?», – Корешков ответил, что далеко и надолго. Отшутился, конечно, но и пятнадцати минут хватило, чтобы привести себя в порядок.
В уборной, умываясь и наблюдая свое отражение в зеркале, – бледная тень той красавицы, на которую мечтали взглянуть многие поклонники утреннего шоу, – Юлька думала, что достигла предела, дошла до точки, когда надо взять серьезную паузу, передохнуть и подумать, как жить дальше. И чертов метеорит тут ни при чем, как бы ни пытались потом рассказывать, что жизнь разделилась на «до» и «после». А ведь наверняка будут! Только враки всё, у каждого человека этот момент наступает индивидуально, без привязки к катаклизмам.
В офисе Юля заварила кофе и собиралась уже вернуться к микрофону, как вдруг нарисовался Женя. Вырос в дверях во всю свою богатырскую ширину, с большим черным пакетом в руке, в своем дурацком капюшоне. Юля терпеть не могла мужчин в капюшонах…
Бежать было некрасиво, хотя Стас висел в эфире один и нуждался в подмоге. Казанцева застыла с кружкой, держась свободной рукой за ручку студийной двери. Глядела в пол, не решаясь поднять взгляд.
Евгений молча поставил пакет на столик, расстегнулся.
– Так страшно посмотреть мне в глаза?
Юля сощурилась. Линолеум на полу красивый, она раньше не замечала…
– Глупая ситуация, да? – Женя уселся в кресло. Обвинительного пафоса в его голосе не было, весь праведный гнев испарился, и не только потому, что Рустик отдал ему машину (не факт, что действительно отдал — в экстремальных ситуациях можно много чего пообещать). Просто ситуация и впрямь идиотская.
– Извини, – сказала Юля, – я пойду, там надо уже… Стас один…
– Конечно. Только пару слов.
Юля покраснела. Не самое лучшее время для выяснения отношений, но Женя вел себя так, будто никуда не торопился. Он весь день чувствовал себя в офисе радиостанции как у себя дома. Наглость этого изменщика вызывала бы возмущение, но девушка сама была перед ним виновата.
– Говори. – Она все же подняла глаза.
– Я не сержусь за машину. Это всего лишь железо, хоть и дорогое.
– Я была не права, – механически ответила Казанцева.
– Само собой. Только я, знаешь, тоже…
Он не успел договорить. Из кабины звукорежиссера выглянул Дэн Юмашев. Смущенно поправил очки и произнес:
– Это… Юль, сядь в эфир, там какой-то трэш.
Казанцева, ухватившись за эту просьбу, как за спасительную соломинку, тут же дернула дверь на себя, расплескав кофе.
Стас взволнованно говорил в микрофон:
– …пока не известно, в каком состоянии пострадавший водитель. Напомню еще раз, что о серьезном ДТП на перекрестке Чичерина и Университетской набережной, которое произошло буквально несколько минут назад, сообщил наш слушатель Иван… спасибо Ивану… По его словам, автомобиль «фольскгваген» на высокой скорости проехал перекресток на зажегшийся красный свет и столкнулся с «хондой», начавшей поворот направо на свой зеленый. От удара «хонда» вылетела на обочину и перевернулась…
Юля поставила кружку на край стола.
– …движение по перекрестку сейчас затруднено, выбирайте, пожалуйста, пути объезда. Мы обращаемся к свободным сотрудникам ГИБДД и экипажам скорой помощи… хотя понимаем, что сотрудники различных служб сейчас нарасхват, но тем не менее… обратите внимание, возможно, на Чичерина и Университетской необходима срочная помощь. Мы остаемся в эфире, друзья, не переключайтесь.
Стас снял наушники. Юля, прикрывая рот ладонью, присела на краешек соседнего стула.
– Что? – не понял Корешков.
– У Сашки «хонда».
Босс шумно выдохнул, задумался.
– Ну, мало ли «хонд» в городе, Юль. Так уж сразу… да ну!
– Он ездит к дочери этой дорогой! – Она взглянула на часы. – И по времени совпадает… черт!
В дверях появился Дэн Второй, прислонился к косяку.
– Я сам живу на Королёва, – сказал он, – и езжу только там. Надо бы удостовериться, что все в порядке.
Корешков взъерошил волосы. Что за день сегодня…
– Звони! – велел он Юле.
Девушка принялась терзать телефон. Стас опустил голову на руки, стиснул ладонями глаза. В эфире шла реклама. Разве ж это жизнь, без нового кафеля, вспомнила Юля слова своего друга Александра Оленичева – лучшего друга, который сейчас, возможно…
Ну нет, только не это, господи, ну как так!
Перед массивной железной дверью с электромагнитным замком Рустам остановился. Он вспомнил, что где-то тут ушлые соседи со второго этажа прятали длинный металлический прут. Они подпирали им дверь, когда выбегали в «Красное и белое» за догоном. Квартиру они снимали, а заказать пару ключей от домофона или попросить об этом хозяина им было не досуг, вот и имели весь подъезд. Объявления «Не закрывайте, ждем врача» уже не срабатывали (судя по частоте появления таких бумажек, половину квартир в подъезде охватила эпидемия холеры), поэтому, не мудрствуя лукаво, соседи пользовались механикой. Рустаму бы вызвать ребят на разговор и объяснить, что почем, но ему было лень. Молчун.
Он оттолкнул створку деревянной двери тамбура. Так и есть, в углу притулился метровый кусок арматуры. Опять арматура, усмехнулся Руст. На размышления о том, как майор Бурышев встретит его с холодным оружием в руках, уже не было времени. Судя по всему, с ребенком в застрявшем лифте происходит что-то совсем нехорошее, надо поторопиться. Рустик взял палку, взвесил ее на руке – достаточно ли для вскрытия кабины? – и вышел на улицу.
Солнце слепило глаза. Обычное, нормальное солнце, без этих ваших космических спецэффектов. Морозный воздух был перенасыщен озоном. Рустам вспомнил, что в последний раз выходил из дома лишь вчера утром, когда встречал Луизу, а после было не до того. Люська заставила забыться…
Во дворе не было ни души – только пассажиры черной машины. Дверца бумера приоткрылась. Бурышев выглянул наружу.
– Никак соизволили, Рустам Каримыч? – Майор открыл дверь шире, опустил ногу на асфальт. – Уж как мы рады вашему появлению и благодарны, что вы нашли для нас время! Смотрю, даже ломик прихватили. Никак отбиваться надумали?
В голосе не было слышно ни усталости, ни раздражения. Бурышев вылез из авто, запахнул куртку, окинул взглядом дом.
– Ну и сарай ты себе выбрал, миллионер. Ты же в нормальном доме жил.
– Вы уже всё выгребли. Здесь квартира жены.
– Понимаю и сочувствую. Но при чем тут я?
Рустам хмыкнул:
– Прекрасно выглядите, Кирилл Алексеич. И отлично проводите время, как я посмотрю.
Не поясняя свою мысль, он сразу направился по тротуару к соседнему подъезду. Бурышеву этот маневр не понравился.
– Далеко собрался, Руст? – крикнул он в спину. – Мы вроде договаривались. Слышь!
Рустам остановился, нехотя обернулся. Майор уже сбросил маску благодушия и начал злиться, а уж если Бурышев злился, никому весело от этого не бывало.
– Кирилл, в соседнем подъезде девочка в лифте застряла. Ей нужна помощь. Вытащу ее, и делай что хочешь.
Майор медленно направился навстречу. Каблуки туфель чеканили твердый шаг. Это была поступь самой судьбы – неотвратимой, как тьма в конце тоннеля. Через несколько мгновений мужчины стояли лицом к лицу. Бурышев был выше на голову, Рустам смотрел на него снизу вверх, но с достоинством и решимостью.
– Без тебя не справятся? Приедут монтеры и все решат. Ты-то там зачем?
Рустаму не хотелось тратить время на пустое, но не сказать он не мог:
– Ты радио не слушаешь?
– «Шансон».
– Не удивлен.
Рустам развернулся. Бурышев попытался ухватить его за локоть, но лишь царапнул пальцами по рукаву.
– Галеев, погоди, родной! Что за цирк!
Рустам, не оглядываясь, показал ему средний палец. Это было уже слишком.
Из машины вышли еще двое, низенький и среднего роста, но оба крепыши. И оба в черных кожанках. Рустам припустил бегом.
– Да стой ты!
До распахнутой двери соседнего подъезда оставалось метров пять. Рустам перескочил через сугроб на обочине, но споткнулся и полетел на площадку перед ступенями. К счастью, успел сгруппироваться, иначе покалечился бы собственным стальным прутом. Но коленкам и локтям все же досталось. Матюгнувшись, он быстро вскочил на ноги и юркнул в подъезд.
– Вот же сучонок! – услышал он вослед. Дверь тут же с оглушительным грохотом захлопнулась за его спиной
Рустам перескакивал через две-три ступеньки, испытывая необычайное возбуждение. То ли водка куражилась в голове, то ли молодецкая удаль взыграла (когда он в последний раз так удирал от справедливого возмездия? лет тридцать назад, когда они с приятелем закидали сырыми яйцами машину школьного физика), но сделалось ему вдруг смешно и легко. На несколько коротких мгновений остались где-то на задворках сознания нынешние беды и грядущие потрясения. Вот так бежал бы до шестнадцатого этажа, пока не упал бездыханный…
…На площадке третьего он подавил смех. Склонился, чтобы отдышаться. У двери лифта на корточках сидела пожилая женщина. Он несколько раз видел ее во дворе.
– Как они? – спросил Рустам.
– Плохо. – Женщина чуть не плакала. – Поможешь?
– Попробую. Отойдите.
Влада Иннокентьевна послушно отползла в сторону. Рустам прильнул к створам лифта. Внутри как будто ничего не происходило, только шелестела одежда по стенам.
– Живы?
Полищук пожала плечами.
Снизу раздался электронный зум открываемой двери. У Рустама оставалось несколько секунд, чтобы приступить к делу, иначе его действительно грубо примут с оружием в руках и оформят сопротивление при задержании. Хорошо, что тетка рядом – подтвердит, что людей спасал, а не пытался бежать.
14:15. Юпитер
Аня любила играть в шахматы. Правда, не умела. Бывало, сядет у себя в комнате перед доской и переставляет фигуры туда-сюда. Родители научили, как правильно ходить, но стратегий, тактик и хитроумных позиций они и сами не разумели. Да это и не важно, девочку пленил процесс, магический ритуал. Ходят они, фигуры эти, такие важные, лакированные, степенные и молчаливые – будто судьбы человеческие от них зависят.
В игровом смысле Анютке больше нравились шашки: гуляй и руби. Выйдешь в дамки – хорошо, не дойдешь – щелбанами раскидаешь шашки противника, как в игре в Чапаева…
Почему она об этом вспомнила? Все проще, чем в случае с бабочкой «a-ha». Мама учила: если тебе страшно, вспомни о том, что тебе нравится, что тебя успокаивает. А после звездного неба Аню больше всего завораживали шахматы.
Страшно ли ей умирать? Сейчас почему-то меньше. Она думает, что если умирать – это как попасть в ту ужасную грозу под Аргаяшом, то да, конечно страшно. А вот если просто уснуть, чмокнув на прощание папу с мамой и обняв медведя, то не так уж… Ладно, если погрузиться в самую суть вопроса, то не столько страшно, сколько просто жаль. Жаль оставлять родителей одних, не хочется расставаться с подружками, отказываться от мороженого, шоколада. А еще не хочется думать, что больше не увидит красавца Тейлора Лотнера. Как она без него? Хатчерсон и Лоуренс как-нибудь перекантуются, а вот Лотнер – нет, это невыносимо…
Ладно, Юпитер ждет. Он же за ней явился, верно? Вот уже его улыбающаяся физиономия заполняет собой небо. Конечно, это всего лишь причудливая игра газовых облаков и морей, как и «смайлы» на Марсе – не более чем случайное расположение хребтов, но душа человеческая и сердце способны увидеть красоту там, где…
Удар.
Скрежет.
Аня слышит голос.
Кажется, это мама. Вот черт, она всегда появляется на самом интересном месте! Пока найдешь пульт, чтобы поставить фильм на паузу, мамуля разнервничается так, что…
Голос. Скрежет. Новый удар.
Гигантское «лицо» смазывается, скукоживается и становится меньше в диаметре. Юпитер отдаляется. Вместо окружавшей его тьмы пробивается свет. Бледный, робкий, как зимний рассвет за окном. Затем проявляются отчетливые контуры. Лицо. Все-таки лицо, но уже другое. Нормальное человеческое. Даже знакомое.
– Привет, сестричка! Слышишь меня?
Аня робко улыбается, приподнимает руку, которая весит, кажется, не меньше, чем набитый учебниками рюкзак. Кстати, где рюкзак?
– Давай-ка вылезай, – говорит лицо.
Ее хватают за ворот куртки и поднимают. Грубовато, но так даже лучше. Сама бы она не справилась.
Ага, вот и мама! Как я рада тебя видеть. Я знаю, что ты все это время была рядом, да и я сама тоже была здесь, но вот так случилось, извини, что напугала…
На самом деле Аня не произносит ни слова, лишь устало улыбается. Ее вытаскивают из кабины, которая остановилась чуть ниже третьего этажа. Пол находится на уровне пояса. Нужно просто приподнять колено, опереться на него, затем закинуть второе. Еще пара усилий – и девочка в безопасности.
Сколько здесь народу… Да, Влада Иннокентьевна, тут все понятно, она всегда была рядом, но с ней какие-то черные мужчины… злые или просто строгие, сосредоточенные. А вот и ее спаситель. Юпитер. Бородатый какой…
Рустам отвел майора в сторону. Точнее, они поднялись на промежуточную площадку между третьим и четвертым этажами. Помощники Бурышева остались возле лифта.
– Отвезите девушек в больницу, – сказал Рустам, – «скорой» долго не будет.
– Угу, а ты нас здесь подождешь? – Следователь едва сдерживал ярость.
– Кирилл, ты же видишь, им помощь нужна. Девчонка еле на ногах стоит.
Бурышев посмотрел вниз. Помощники ждали команды, переминаясь с ноги на ногу.
– Человек ты или кто? – поторопил Руст.
– Ой, не надо вот этого! Ты, что ли, человек?
– Я никого не убивал и не грабил. Уж тебе ли не знать.
На площадке третьего этажа Аня и ее мама находились на попечении квохтающей тетушки-соседки. Вышла еще одна женщина, помоложе. Пострадавшая девочка держалась рукой за стену, она действительно едва не падала.
– Я останусь здесь с твоими быками, – сказал Рустам. – Можем подняться ко мне, я хоть вещи соберу.
– У тебя было много времени собраться! – Бурышев по инерции сопротивлялся, но Рустам видел, что он уже готов согласиться с предложением. Мужик он неплохой, если разобраться, у самого сын растет.
– В чем дело, Кирилл? Что ты мутишь сегодня?
Бурышев сломался.
– Ладно, черт с тобой! Только не светись нигде!
– В смысле?
Но майор больше не удостоил его вниманием. Он спустился к своим бойцам и отдал им несколько коротких распоряжений.
Вскоре все вышли во двор. Помощники следователя держались рядом с арестованным (по-прежнему никаких браслетов, телекамер и зевак). Бурышев усаживал пострадавших в БМВ. Влада Иннокентьевна беспрестанно осеняла себя крестом.
Пассажирские дверцы машины захлопнулись, водитель завел двигатель. Напоследок стекло правого заднего сиденья опустилось, в проем выглянуло изможденное и бледное личико девочки.
– Дайте минутку, ребят, – сказал Рустам своим опекунам. Низенький ухватил его за локоть, но Бурышев знаком велел успокоиться.
Рустам подошел к машине.
– Как вас зовут? – спросила Аня.
– Ну вот еще… как в кино. Я ничего такого не сделал.
– И все же?
– Рустам. Для тебя, наверно, дядя Рустам.
– Очень приятно. А я Аня.
Девочка слабо улыбнулась. Руст всмотрелся в ее лицо. Ему показалось, что бледность, отеки под глазами, потрескавшиеся губы – это не только следствие тяжелых часов, проведенных взаперти, без света и достаточного количества воздуха. Тут есть что-то еще. Жена Рустама была титулованным педиатром, и он видел многих ее пациентов.
Ладно, не тебе сейчас диагнозы ставить.
Аня тронула его за руку.
– Пока, дядя Рустам. Увидимся.
Машина тронулась с места и вскоре скрылась за углом.
– Мам, позвони папе.
– Успеем, милая. Он сам скоро подъедет. Я сказала Владе Иннокентьевне, чтобы направила его за нами.
– Я волнуюсь.
– Анечка, я понимаю, но…
– Звони!
– Все, милая, успокойся, звоню. Вот, видишь.
…
– Не отвечает?
– Переходит на автоответчик.
– Блин…
– Анют, ну-ка, посмотри на меня. Ох…
– Ничего, я в порядке.
– Точно?
– Вроде.
– Ну, иди сюда. Напугала ты меня, доченька…
Рустам ждал, когда его примут по всем правилам. Впрочем, все возможные правила были уже многократно нарушены. Его жена однажды в шутку заметила: ты, Руст, даже украсть и сесть нормально не можешь; брать тебя будут не с мигалками и вертолетами, а просто пришлют такси, ты скажешь «рахмат» и спокойно сядешь на заднее сиденье; а я буду махать тебе платочком вослед и ждать к ужину.
Рахмат не рахмат, ужин не ужин, а бойцы Бурышева, вопреки ожиданиям, почему-то не проявляли никаких признаков беспокойства. Интересно, что им нашептал майор перед своим незапланированным отъездом? Рустам, пока общался с девочкой, заметил краем глаза, что они о чем-то переговаривались.
– Покурим, пацаны? – предложил он.
Пацаны не возражали. Крепыш, что был выше ростом, вынул пачку, предложил сигарету Рустаму и даже чиркнул зажигалкой.
– Чего ж вы так долго сидели? – спросил тот, выпуская струю дыма. – Я ждал, что вы подниметесь, устроите шмон, разнесете все к чертям. Да вы и сейчас на расслабоне, как я погляжу. Новая вводная?
Бойцы переглянулись. Низкорослый суетливо огляделся вокруг, будто справляясь насчет лишних глаз и ушей. Он мог бы не беспокоиться, двор был пуст.
Второй взял слово:
– Рустам Каримыч, новая вводная. Точнее, старая, но вы о ней не знали.
– Как сложно. Я слушаю.
– У вас есть время до вечера, чтобы уйти.
Рустам замер с раскрытым ртом. Не сказать, чтобы он был ошарашен (сегодня вряд ли что-то могло его ошарашить), да и мысль была изложена внятно, однако что-то в голове не сходилось.
– Простите, еще раз? – попросил он.
– Мы не ждали вас, мы охраняли.
Крепыш вскинул бровь, явно на что-то намекая. Рустам от неожиданности закашлялся, дым вошел не в то горло. Низкорослый зачем-то услужливо хлопнул его пару раз по спине и продолжил, не дожидаясь окончания приступа:
– За вами могут приехать другие. Алексеич решил прикрыть. Уходите, пока есть время, мы здесь подежурим.
У Рустама перед глазами поплыли круги. Табачный дым разъедал горло. Он выбросил сигарету, отошел к бордюру, чтобы отхаркнуть и отдышаться. Бойцы не мешали.
Мысли в голове роились как мухи над дерьмом.
– Охренеть, – наконец выдавил Руст. – Почему он раньше не сказал? И зачем он сам сейчас поехал?
Парни снова переглянулись.
– Телефоны на прослушке, – сообщил рослый. – А сейчас майора вызвали в главк. Собирайтесь, мы подождем.
Рустам не знал, что сказать. Стал глядеть по сторонам и жадно глотать свежий морозный воздух.
Чудны дела Твои! В тот момент, когда палач уже натянул на твою буйную голову мешок, когда ты ступил одной ногой на эшафот и ждешь гомона толпы, радующейся твоей казни, – вдруг, как в кино, появляется какой-то левый комиссар и заявляет, что расстрел откладывается. В каком же кино это было? «Служили два товарища», кажется.
Ключевое слово здесь «откладывается», напомнил себе Рустам.
Он вопросительно уставился на своих то ли вертухаев, то ли телохранителей.
– И что? Куда теперь?
– Куда хотите, только не самолетом и не поездом. Бомбилу на автовокзале возьмите.
Ну да, мысленно согласился Рустам, до Уфы можно и на перекладных, а там будем думать.
Рослый посмотрел на часы.
– Всё, давайте, ходу! Мы пока здесь.
Дальнейшие расспросы были излишни, и Рустам помчался домой.
Поднимаясь на лифте, он поймал себя на мысли, что давешнее возбуждение от побега и стремления напоследок сделать что-нибудь хорошее незнакомым людям – сошло на нет. Тягучая и липкая резина жизни снова растягивалась. Ты, Руст, ни сесть нормально не можешь, ни застрелиться. Но, может, и черт с ним? Главное, чтобы кто-нибудь ждал к ужину.