– Меньше… и у меня нет опыта для сочинения таких историй.
– Ни у кого нет.
Екатерина Николаевна удовлетворенно откинулась на спинку стула (насколько позволяла эта кукольная спинка). Спичку она так и не зажгла.
Яна совсем сбилась. С книгами так и бывает: ты что-то ищешь, преследуя конкретную цель, но тебя закручивает, уносит, ты теряешься… Библиотечная строгость и порядок – лишь видимость. Литература – это хаос, стихия, океан чувств и буря страстей.
– Теперь спрашивай, что хотела, – с довольной улыбкой разрешила писательница.
– Кхм… да. Я вот подумала: а если та беременная девушка работает в библиотеке? Где ей ждать молодого и богатого, пусть даже и не очень красивого?
– Ты беременна?
Яна отмахнулась:
– От кого, господи! Я в том смысле, что богатые и красивые не ходят по библиотекам.
Вильмонт цокнула языком.
– Это верно. Но попробуй пойти от обратного: присматривайся к тем, кто приходит. Ведь не одни же старые перечницы у тебя «Оттенками серого» интересуются. И, кстати, встречай не по одежке, а по книжкам, которые у тебя просят.
Яна задумалась.
Люди к ней приходили разные, и дело не во внешности, возрасте или социальном статусе. Вильмонт была права: при составлении портретов следовало руководствоваться исключительно литературными предпочтениями.
К примеру, у мелодрам и дамских романов были не только поклонницы, но и поклонники. Их немного, а потому запомнить каждого не составило труда. Есть один бывший военный, то ли полковник, то ли прапорщик – Яна не разбиралась в воинских званиях. Седой, статный, широкоплечий. Я, говорит, жене их беру, она у меня болеет, не ходит, телевизор не смотрит, всё читает и читает; вот, мол, и я с ней подсел на это дело. «Оказалось, увлекательно, – поделился мужчина, – такие страсти, надо же».
Наверняка заботливый, внимательный.
Был еще парень лет двадцати. Умненький, в очках (если в очках, то не обязательно сразу умный, поправляла себя Яна), сутулый и робкий, всякий раз озирался – вдруг увидит кто. Он отдавал предпочтение романам с откровенными постельными сценами, причем при возвращении Яна замечала, что на самых «горячих» страницах прочитанной книги переплет был изломан.
Одинокий и невезучий, думала девушка, как и я.
Еще ей нравились любители фантастики – те, кто часто берет братьев Стругацких, например, или Брэдбери. Эти были эрудированы, вдумчивы, не прочь поболтать о жизни. Интересные мужчины. Яна ловила себя на мысли, что могла бы согласиться и на чашку кофе, буде таковая предложена. Особым вниманием у этих читателей пользовались «Пикник на обочине» и «Трудно быть богом». При этом «Пикник» редко возвращали, и заведующая библиотекой устала заказывать новые экземпляры.
Как-то Яна пожаловалась очередному посетителю, высокому жилистому мужчине в серой штормовке:
– Нету «Пикника». Не вернули, ушел с концом.
– Исчез в Зоне, – подмигнул тот и попросил «Бессильных мира сего» Витицкого.
Простой, но по-житейски мудрый, резюмировала Яна, с ним, наверно, хорошо и спокойно.
Вот как из них выбирать? Была бы возможность совместить, собрать своего любвеобильного Голема из разрозненных фрагментов, как поступил герой Мэри Шелли, но это из разряда несбыточных фантазий, потому что Бог дает человеку что-то одно… ладно, от силы пару привлекательных качеств. Если вычленять, то крепкие жеребцы зачастую тупы как пробки, умные и тонкие при сильном ветре с ног валятся, а красивые – те вообще не пойми что.
Да и что значит – выбирать? Она же не в магазине к товару приценивается. Начнем с того, что ни один из них не пригласил девушку на кофе, а как она без приглашения? Не самой же напрашиваться…
Случались с ней минуты слабости. Не минуты даже, а часы – долгие ночные бдения в читальном зале, и не слабости, а тяжелой хандры. С обеденного перерыва Яна тайком проносила в библиотеку бутылку вина, прятала ее под кафедрой, а вечером, договорившись со сторожем (сговорчивые старики дежурили у них ночами), она устраивалась за столом в читальне, зажигала свечу, включала Сару Брайтман на телефоне и предавалась отчаянию.
В очередную такую ночь она собрала вокруг себя настоящий сабантуй. Точнее, он собрался сам. Не сговариваясь, потянулись к одинокому огоньку выходцы из чудесного параллельного мира, заключенного в страницах тысяч и тысяч книг…
Бал. Это была первая ассоциация, пришедшая ей в голову. Вокруг сновали франты, преисполненные кокетства, кавалергарды, чей век недолог, дамы просто приятные и дамы приятные во всех отношениях. На обочинах веселья, по углам и подоконникам, пристроились Оливер Твист и титулярный советник Башмачкин, какой-то неказистый краснолицый старик, поразительно похожий на Михал Иваныча из довлатовской деревни Сосново, и уже знакомый по прежним встречам боец Ваня Чонкин. Последний, насупившись, глядел на собрание волком и что-то бубнил под нос. Не иначе, обещал просигнализировать куда следует, чтобы нашли управу.
Сара Брайтман была и вальсом, и мазуркой, а Яна, проглатывая новый бокал красного, ощущала себя абсолютно чуждым элементом в этом безумном мире выдуманных страстей. Одинокой в наивысшей степени.
Во время очередного «танца теней» к ее столу подошел Александр Сергеевич. Взгляд снисходительный и почти равнодушный. Уж он этих светских раутов хлебнул с излишком. Хорошо ему от француза влетело, как-то заметил Чонкин, вот и не лезет больше.
– Отчего не танцуете, душенька? – поинтересовался Пушкин. – Уж не об этом ли мечтали вы, корпя ночами над поэмой?
– Вы умеете говорить нормально? – буркнула Яна, подливая в бокал. – Можете мне объяснить без этих своих ямбов и хореев, что не так?
– Позвольте мне! – донеслось с другой стороны.
Из круга вальса, бросив свою дородную спутницу в белом платье, похожем на парашют, выплыл капитан Артур Грей. Разумеется, он был похож на Василия Ланового, каким знала героя «Алых парусов» вся страна. Проклятие кинематографа, часто сокрушалась Яна, он сводит на нет все потуги воображения.
– Вам следует оставить свои безутешные мечты, – сказал Грей. Он взял бутылку (содержимого оставалась примерно половина), впился в этикетку близоруким взглядом. – Экую гадость вы пьете, барышня.
– На дорогое не заработала, – фыркнула Яна.
– В том и суть, – капитан поставил вино на место, – все у вас ненастоящее.
– А у вас?
Яна злилась. Вся ее душевность, трепетность чувств – всё исчезло. Ей хотелось злословить.
– Где ваша Ассоль? – цедила она сквозь зубы, пожирая глазами капитана. – Куда вы ее дели? Она так вас ждала, а вы…
Грей-Лановой лишь с улыбкой развел руками. За него ответил Пушкин:
– Софиты гаснут, грим течет, рука судьбы мосты разводит, в ночи сутулый леший бродит, печальных сказок звездочет. Как-то так…
Танец теней продолжался, тут и там раздавались смех, звон бокалов, выстрелы шампанского. Сару Брайтман сменила Барбара Стрейзанд со своей безнадежно «влюбленной женщиной». Полки с книгами расступились, освобождая пространство для бала, зал был залит светом тысячи свечей.
В углу сердитый Ваня Чонкин, сняв сапог, наматывал на ногу серую портянку. Екатерина Вильмонт, пристроившись у двери в абонементный зал, пританцовывала в такт музыке и размахивала мундштуком с незажженной сигаретой.
Это безумие, думала Яна, надо заканчивать с препаратами. С мечтами, метаниями и исканиями. В деревню, в глушь… на крышу.