Когда священник окончил говорить, резюмируя свою речь тем, что обратившись к судье согласился на вынесение справедливого приговора на усмотрение суда, все встали. Андрей чувствовал, что подняться не может. Ноги не слушались и были, словно ватные. Это заметил судья Башмаков и жестом указал Андрею, что он может находиться в сидячем положении.
– Подсудимый, – сказал судья, – Вам предоставляется последнее слово! Говорите, что хотите, во времени вы не ограничены. Согласны ли вы с вынесенными вам обвинениями и просите ли о снисхождении?
– Да пошли вы все…, – через силу сказал Андрей и от внезапно сковавшей его усталости, закрыл глаза. – Пошли вы все…, – уже шепотом повторил он.
– Ну что ж, если подсудимому нечего сказать, то суд удаляется в совещательную комнату для вынесения приговора.
С этими словами судья встал и не говоря больше ни слова, нарочито медленной фланирующей походкой скрылся за дверью, из – за которой еще недавно выходили все эти странные люди.
Никто больше не улыбался. Никто не предлагал выпить или закусить. Верочка убежала вслед за судьей. Прокурор и адвокат вышли из гостиной, о чем-то живо разговаривая. Отец Феофан сел в кресло ушедшего прокурора и внимательно смотрел на Андрея. Его взгляд…Его взгляд выражал какую-то задумчивую печаль, скорбь, усталость от этой грязной мирской жизни… Он молча смотрел на Андрея, а Андрей смотрел на него. Они смотрели друг на друга не отрывая глаз: встретились черное пламя Абадонны и золотое сияние Парадиза. И хотя разум Андрея был еще светлый, и он понимал всю абсурдность происходящего, но тело и язык его не слушались. Он сейчас представлял собой ватную куклу, понимающую все, что происходит вокруг него, однако не в состоянии что-либо физически предпринять. Он уже понимал, что попал в какую-то жуткую переделку, как в фильмах ужасов, и все эти люди представлялись ему ужасными клиентами психиатрической клиники, сбежавшие с больничных коек для совершения своего странного и ужасного обряда.
Огонь в камине догорел и его багряные блики больше не скользили по обоям. Вместо них нежное, как цыплячий пух свечение наполняло комнату блуждающими бронзовыми тенями. Зашла Верочка и привычным движением рук смела со стола остатки ужина. Она даже не взглянула на Андрея, как в прочим и все остальные. Внезапно далеко зазвонил судейский колокольчик и через минуту на пороге гостиной показался судья Башмаков. Щеки его осунулись, шапочка накренилась на лоб, закрывая половину лба. Желтая веревочная кисточка смешно болталась перед лицом. Красный нос, казалось, стал еще краснее и выглядел уже, как спелый помидор. Аскетически сжатые губы придавали лицу судьи зловещее выражение. Как только он вошел в гостиную, прокурор и адвокат подошли к столу, а отец Феофан, не отрывая глаз от Андрея, медленно встал. Верочка заняла свое место.
– Встать. Суд идет! – вскричала она и вытянулась за столом, своим крупным тазом слегка сдвинув его с места. Стояли все, кроме Андрея. Он сидел и отрешенным взглядом смотрел на это представление, всеми своими нервами ожидая и предчувствуя трагический финал. Не обращая никакого внимания на то, что Андрей сидит, а не стоит, как подсудимый на момент оглашения приговора, судья Башмаков, уперев в него тяжелый, суровый взгляд начал:
– Прежде, чем я оглашу приговор, я хочу сказать вам, подсудимый Тютюгин Андрей Петрович, что в течении длительного времени мы, – он обвел рукой присутствующих в гостиной людей, – внимательно следили за вами, точнее за вашей жизнью. Мы видели ваши взлеты и падения, благородные дела и отвратительные поступки. Мы были свидетелями того, как вы неоднократно умышленно преступали закон, не останавливаясь ни перед чем, для решения своих вопросов, и то, что вы нам рассказали в этой, исключительно для вас созданной игре – игре в правосудие, – это только часть, очень малая часть того, что вы сделали в своей непутевой жизни. Вы жили не как христианин, ни как добропорядочный и законопослушный человек, хотя и работали на благо закона. О вас мы узнали от отца Феофана, – судья сделал короткую паузу и посмотрел на священника. – Отец Феофан, в миру Младенов Игорь Петрович, – тот самый мальчишка, которого вы тридцать лет назад искалечили до полусмерти, а выражаясь юридическим языком, причинили ему тяжкие телесные повреждения и потом, подсунув ему нож, ложно обвинили его в вооруженном нападении на вас с вытекающими из этого последствиями. Следователь, который вел это дело, за взятку сфабриковал доказательства, отмазав сына государственного чиновника, – вас, Андрей Петрович, обвинив в злостном хулиганстве другого человека – Младенова Игоря, чтобы уберечь вас от скамьи подсудимых за совершение тяжкого преступления. Я, к своему стыду и прискорбию председательствовал в этом судебном заседании и на основании представленных мне следственными органами материалов дела вынес обвинительный приговор – шесть лет лишения свободы! Должен сказать, это был суровый приговор. Суд был выездной, в городском клубе , открытый, где присутствовали различные высокопоставленные партийные чиновники, в том числе и ваш отец – секретарь партийной организации нашего района. Под давлением сверху и был провозглашен этот суровый приговор для еще не судимого парнишки. Обвинение поддерживал помощник прокурора местной прокуратуры, юрист второго класса Юдин Алексей Викторович, а защиту осуществлял, как вы уже, надеюсь, поняли, адвокат Гофман Лев Иосифович. Но даже пламенная защитительная речь адвоката не спасла подсудимого Младенова от ужасного, незаслуженного наказания. В то время партийные элиты имели большой вес, громаднейшие связи, а я, будучи молодым судьей, полным амбиции и тщеславия, желая показать себя серьезным вершителем правосудия и вынес Младенову этот приговор. – Башмаков замолчал, словно обдумывая каждое последующее слово; тяжело вздохнул и в тишине гостиной – зала судебных заседаний, – эхом повторился его тяжелый, свистящий выдох. – Я уже давно расплатился за этот свой поступок, хотя и был введен в обман вами, Андрей Петрович и следователем, расследовавшим это дело. Как были введены в обман прокурор и адвокат. В моей профессии это был первый и последний процесс, где я поддался чужому мнению и смалодушничал. Так вот, Младенов Игорь впервые попал на зону, где подвергался различным издевательствам и унижениям достоинства. Чтобы как-то выжить, он был представлен в блатные, которые обладали соответствующим иммунитетом от издевательств сокамерников и руководства колонии. Но он должен был жить по правилам зоны, беспрекословно выполнять воровские законы, соблюдать воровскую честь, то есть жить не так, как он жил раньше. В колонии у Игоря, перебитая вами, Андрей, рука, стала загнивать, образовалась гангрена и в тюремной больнице ее ампутировали почти до локтевого сустава…
Только сейчас, бросив тревожный взгляд на отца Феофана, молча, словно изваяние, стоявшего у стола рядом с потухшим камином, Андрей заметил, что его правая рука, обутая в черную нейлоновую перчатку, как-то неестественно вывернута кистью наружу, и он с ужасом понял, что это был протез.
– Пока Игорь отбывал срок в колонии, – продолжал судья, – на воле умерла его мать и буквально следом ушел сошедший с ума от горя отец. Игорь даже не был на их похоронах. Любимая девушка Игоря давно вышла замуж за другого, чтобы не связывать свою жизнь с «зеком». Через шесть лет, освободившись из мест лишения свободы, Игорь захотел найти вас и отомстить. Отомстить за все страдания, которые он перенес по вашей вине. А также он хотел отомстить мне и прокурору. План мести он долго вынашивал еще в колонии, рисовал себе картины, как расправится раз и навсегда с лжесвидетелем и продажными прокурором и судьей. Однако, будучи уже на воле, совершил банальную кражу и снова попал в зону. На семь лет. В колонии Младенов стал авторитетом, вершил правосудие , если это можно назвать правосудием, над другими заключенными. Отстаивал их права перед администрацией колонии, наказывал виновных и защищал невиновных. Выйдя на волю через семь лет, Игорь продолжил поиски вас, Андрей, и соответственно нас с прокурором. Вас он нашел без особого труда, вы тогда работали следователем в местном городском отделе внутренних дел. Но совершить задуманный акт мести не представилось возможным, так, как в тот день Игоря задержали работники милиции, изъяв у него нож, по заключению экспертизы, признанного холодным оружием. И снова срок и снова зона… Четыре года лишения свободы… Пытался бежать. Был пойман и получил дополнительно три года лишения свободы. Тогда, в колонии, он принял Господа и стал ревностным его служителем. Читая и понимая божье слово, он отказался совершать какую-либо месть, не имеющую под собой разумного обоснования. Однако мысль найти нас и посмотреть нам в глаза, не покидала Игоря ни на минуту. Только тогда, по его мнению, душа его успокоится. Когда в очередной раз он освободился из мест лишения свободы, то был рукоположен в сан – иерей, получил церковное имя Феофан и остался в зоне служить церковным капелланом. Как-то, будучи в наших краях, он все-таки нашел меня, а через меня и прокурора. У нас с ним был долгий, тяжелый разговор, о сути которого вам знать не обязательно. Позже Игорь ушел с колонии и получил приход в церкви святого Луки в нашем поселке. Там мы близко познакомились и подружились. Там осознали свою вину, хотя, как я уже говорил, были сами обмануты и поставлены в жесткие рамки закона. Мы искренне покаялись, исповедались и причастились. Господь простил нам этот грех. Однако оставался еще один человек – вы, Андрей Петрович, – который являлся основным фигурантом дела, не понесшим никакого наказания. Вначале мы хотели простить вас, отпустить с миром, забыть навсегда эту страшную историю, однако решили посмотреть на вас со стороны, на ваши дела, вашу жизнь. Может действительно, сыграла роль ошибка молодости, недомыслие, мальчишеская бравада и впоследствии вы будете добропорядочным человеком. Но нет, жизненные уроки не пошли вам на пользу. Праздная жизнь, алчность, разврат и тщеславие сделали вас ненужным для общества человеком. Вредным для общества…Как смертельный вирус… Многим, очень многим людям в своей жизни вы сделали больно. Скольких людей вы обидели, предали, через скольких переступили для решения своих карьерных вопросов… И хотя у вас позже появилась семья, родился ребенок, но что вы дали семье? Как воспитывали сына? Нелюбимая жена, от которой вы уходили в блуд, пьянство и во все тяжкие…Сын, который не видел отцовской теплоты и понимания… Все эти обстоятельства дали нам повод все-таки привлечь вас к ответственности за содеянное. Наказать вас. Но не просто, банально, наказать, как того хотел Игорь, а сделать это юридически тонко, в соответствии с законом и божьим промыслом. Тем более, что вы сами являетесь юристом и хорошо разбираетесь в судебных процессах. Нами был тщательно продуман план, как заманить вас на эту дачу. В апелляционном суде наш человек, представившись прокурором, как бы невзначай, указал вам дорогу, по которой можно гораздо быстрее добраться домой. На это вы клюнули. И действительно, повернули на нее, даже не поняв, что дорога давно не эксплуатируется из-за проведения на ней ремонтных работ. Эта дорога почти упирается в мой дом – дальше дороги нет – тупик. И если бы не ваша банальная авария, которую, кстати, мы предусмотреть не могли, то вы бы через пару километров уперлись в забор, ограждающий дом. От того места, где ваша машина сползла в кювет, дорога поворачивает направо, огибает лесопосадку с полем и ведет прямо к моему дому. Так, что, любезный Андрей Петрович, поняв, что заблудились, вы обязательно б вышли на меня. А дальше… А дальше вам все известно… – судья на секунду замолчал, словно о чем-то напряженно задумался. Его лоб покрылся холодной неприятной испариной, а большой красный нос, кажется, стал еще краснее. Судейская шапочка сползла почти до бровей и держалась лишь на выступающих из-под нее седых вьющихся кудрях. – И так, игра заканчивается, – вдруг внезапно, нарочито громко, обращаясь ко всем присутствующим, проговорил Башмаков. – Оглашается приговор… Подсудимый обвиняется… На основании полученных доказательств…Учитывая смягчающие и отягчающие вину обстоятельства…Руководствуясь статьями уголовного процессуального кодекса… Признать виновным… Приговорить к высшей мере наказания – смертной казни через смертельную инъекцию… Приговор привести в исполнение немедленно…
Последние слова приговора Андрей слушал, словно во сне. Что-то неестественно-жестокое было в словах судьи, что-то, не поддающееся никакому пониманию. Разумному осознанию того, что сейчас происходит в этих, похожих на зал судебного заседания стенах, и не бред ли это сумасшедшего. Его мозг работал, напряженно работал, но тело не слушалось. Он, как наркоман, вертел расширенными зрачками по сторонам, дико, испуганно оглядывая своих палачей, не в состоянии как физически, так и морально им противодействовать. Судья снова зазвонил в колокольчик и Андрей краем глаза заметил, что в гостиную вошли двое здоровенных мужчин, которых он ранее не видел, и направились прямо к нему. Сильные мускулистые руки схватили его под мышки, подняли, словно ребенка и понесли куда-то за толстые гобелены, где скрытая ими от лишних глаз, находилась еще одна дверь, ведущая в маленькую комнатку с белыми, словно больничными, стенами и ярким рассеянным светом, который исходил откуда-то сверху. Посередине комнаты стояла металлическая кровать, похожая на медицинскую каталку с колесами, и прорезиненным матрасом на ней. По обе стороны каталки свисали кожаные ремни с застежками для запястий рук и ступней ног человека. Маленькая подушечка в наволочке голубого цвета в голове каталки довершала это странное ложе. Мускулистые руки аккуратно положили тело Андрея на матрас и профессионально застегнули ремни на его запястьях и ступнях. Зашла Верочка, неся в руке капельницу, на которой были закреплены два медицинских флакона, в которых находилась какая-то светлая жидкость. Она подошла к Андрею, улыбнулась странной наигранной улыбкой, и мягко сказала:
– Не переживайте, Андрей Петрович. Я сейчас вставлю вам в вену катетер и введу раствор тиопентотал натрия. Это сильное снотворное, от которого вы уснете и ничего не почувствуете. Смерть будет легкая, гуманная, во сне…Может даже вы будете видеть сны… – С этими словами Верочка перевязала жгутом руку Андрея, обработала спиртом и легким движением вставила катетер для внутривенных инфузий. После чего выпрямилась, бросила мимолетный взгляд на его бледное, словно полотно, лицо, и быстро вышла из комнаты. Андрей остался один. Лампа сильно светила в глаза, мешая видеть что либо вокруг себя. Он понимал, что это уже не шутки, не игра. Это – реальность. Страшная, дикая, средневековая реальность. Но он ничего не мог сделать. Он не мог даже закричать, так, как язык не слушался. Внезапно Андрей услышал, как кто-то вошел в комнату. Мягкими шуршащими шагами к нему подошел отец Феофан – Младенов Игорь и положил свою ладонь ему на лоб. Боже! Какая горячая ладонь! Сколько же в ней тепла и энергии!
– Я пришел исповедовать тебя, сын мой. Есть ли что сказать тебе Господу?
– Прости…Прости меня, Игорь…Прости, отец Феофан… – преодолевая невероятное усилие воли проговорил Андрей и тяжелая соленая слеза тоненьким ручейком скатилась по щеке к уху, немного задержалась, и упала на голубую наволочку подушки. Затем еще одна и еще… Андрей плакал…Плакал, как младенец. Он плакал по своей семье, по своей мучительной жизни… Это были слезы сожаления, слезы искреннего раскаяния.
– Господь простит… – отец Феофан снова положил на мгновение свою горячую ладонь Андрею на лоб, словно прощаясь, и тот час, развернувшись, вышел из комнаты. Андрей повернул вслед за ним голову и увидел возле двери большое застекленное окно за которым стояли судья, прокурор и адвокат. К ним присоединился отец Феофан. И снова зашла в комнату Верочка, но уже молча, не произнеся ни слова, открыла краник на капельнице. Белая жидкость из одного флакона медленно поползла по трубочке к его еще живой, пульсирующей вене… Через мгновение Андрей погрузился в тяжелый, глубокий сон, вызванный действием сильного препарата.
* * *
Яркий, ослепительно-белый луч солнечного света пробил лобовое стекло автомобиля и заиграл на лице радужными нежными бликами. Солнечный зайчик затанцевал по волосам, лбу, и наконец добрался до закрытых веками глаз. Невольно вздрогнув всем телом, Андрей Петрович открыл глаза. Он находился в своей машине на водительском сидении, небрежно пристегнутый ремнем безопасности. На пассажирском сидении лежала его папка с документами. В замке зажигания был вставлен ключ, однако само зажигание включено не было. В приемнике играла легкая музыка, создавая в салоне какой-то умиротворенный комфорт. Его «Ниссан» стоял на обочине дороги, – не в придорожном кювете, а именно на дороге, по которой он накануне так неудачно ехал. Все функции автомобиля работали нормально, – даже печка выдавала приятное тепло. Часы на панели управления показывали без четверти восемь. Метель кончилась и утреннее небо давило на землю своей безграничной голубизной, без единого облачка и даже легкого намека на ночную непогоду. Розово-белое солнце игриво выглядывало из-за верхушек деревьев, бросая на одиноко стоящий автомобиль свои горячие руки-лучики, поглаживая, словно нежно лаская, холодный кузов «Ниссана». Все тело гудело от какой-то непонятной усталости. Неприятно болели суставы. Мозг еще до конца не мог осознать происходящего. Вот, он, Андрей, сидит в своей машине на обочине трассы. Все приборы работают нормально, машина заводится, – можно ехать. Как вообще он попал сюда? Незнакомая дорога, незнакомая местность. За лесопосадкой – поле, нет ни одного населенного пункта в пределах видимости. Стоп! А судья?… Отец Феофан?… Прокурор, адвокат… А их странная игра? Или это все сон, уставшее больное воображение попавшего в аварию водителя? Андрей постарался изо всех сил напрячь свою память, даже стал похлопывать себя по щекам, растирал ладонями лоб, но припомнить все, что с ним произошло, не мог. Да, был какой-то дом, в нем странные люди, похожие на комичных юристов, был священник… Да, именно священник – отец Феофан! Он точно запомнил это имя! И он знал этого отца Феофана! Знал его давным-давно, еще с юности! Что-то связывало их судьбы, что-то трагическое, неприятное, не уловимое его измученным умом. А игра? Странная какая-то игра… Игра в правосудие… Он – подсудимый, а они – судьи и палачи! Обрывки ночного кошмара размытыми фрагментами бомбардировали его мозг, пытаясь сложиться в осмысленные пазлы. Странно, – думал Андрей, – он добровольно рассказывал им свою жизнь, – как на детекторе лжи, словно под гипнозом, – а они обвиняли и обвиняли его в немыслимых преступлениях, и в конечном счете приговорили к высшей мере наказания – смертной казни!.. Казни через смертельную инъекцию! Андрей машинально закатил рукав пиджака вместе с рубашкой на левой руке повыше локтя и с ужасом обнаружил на его сгибе еле заметную розовую точечку от совсем недавно произведенного внутривенного укола. Внезапно лоб покрылся холодной испариной, а сердце сжалось от необузданного страха. Все, все, к черту отсюда! К черту! Сейчас нужно срочно уезжать… Приеду домой, подниму знакомых, полицию, – я найду этих уродов, обязательно найду и разберусь с ними! Ничего себе – игра?! Ничего себе – правосудие?! Чуть человека не убили! Твари ряженые!… Он развернул машину и резко нажал на газ. Тяжелая машина сорвалась с места, оставляя за собой клубы едкого выхлопного дыма. А на том месте, где она стояла секунду назад, на шершавом асфальтном покрытии, небольшим озерцом сверкала всеми спектрами света в лучах утреннего солнца, радужная лужица тормозной жидкости, вытекшей из тормозных цилиндров автомобиля «Ниссан-кашкай»…