Старикам – вечно восходящее солнце

Александр Иванович крепче сжал ружьё и ещё раз проверил патроны.

Через минуту воровка вылетела из дома со свёртком в руках. Александр Иванович тут же увидел в нём платок жены, где хранились все деньги.

Он вскинул ружьё.

Девочка явно ничего не замечала. Она подошла к огурцам и стала их собирать. Поняла, что всё не унесёт и даже положила некоторые из уже взятых обратно. Встала во весь рост. Оглянулась. Так и не увидела дула ружья, замершего на ней.

«Стреляй!» – сам себе приказал Александр Иванович.

Девочка повернулась обратно, лицом к калитке. Подошла к ней и стала рассматривать засов и крючок наверху.

Александр Иванович вытер ладонью пот со лба.

Девочка решила почему-то не открывать калитку, а перелезть через неё. Сделать это оказалось довольно непросто, особенно с огурцами и свёртком, поэтому она всё делала чрезвычайно медленно.

Александр Иванович за это время успел опустить ружьё, покачать головой, почмокать губами, взять ружьё, вскинуть на плечо, облизнуть губы и окончательно поставить его к стенке.

Воровка легко спорхнула с забора.

Александр Иванович, весь взмокший и тяжело дышащий, устало следил за её уходом.

Не удивляйтесь его решению: он умел стрелять по диким животным на охоте и врагам на войне. А вот стрелять по девочкам его никто не учил. Он и не умел.

Александр Иванович вышел во двор, без палки прошёл до ступенек и сел на них.

Лоб был ещё мокрым, хотя ночь благоухала свежестью. Старик вытер пот. Посмотрел на свои руки. Сжал их в кулаки, а потом затрясся, как в приступе. Выдохнул со злостью. На четвереньках, как зверь, вполз в комнату и сел возле кресла, которое хранило деньги. Сидел около него, сжавшись, и тяжело дышал. Сидел так довольно долго, о чём-то думал. Ударил кулаком по полу, опёрся на ручку кресла и поднялся в полный рост. Взгляд его упал на подоконник, где стояла бутылка воды. Александр Иванович стал пить большими глотками воду, проливая её на себя, но горло всё равно оставалось пересохшим. Поставив бутылку, он рывком швырнул накидку с кресла и замер.

На подоконнике, куда он только что поставил бутылку с водой, не было хлеба.

А платок жены с деньгами лежал на кресле, где ему и положено было быть.

Глава 3. Как гаснет солнце.

Александр Иванович поставил блюдце на стол, налил молока, поднял котёнка с пола и ткнул его мордочкой в кушанье. Тот сразу же отстранился, завертелся отряхиваясь, а потом медленно, с опаской, обнюхивая, принялся вылизывать лакомство. На старой газовой плите жарилась яичница и закипал чайник. Мерно тикали часы с дрожащими тонкими стрелками, на окне работало радио. Утренние солнечные лучи скудно освещали низенькую обшарпанную кухню, но это не заставляло Александра Ивановича завтракать во дворе. Поставив перед собой тарелку с яичницей, кусок хлеба с куском масла (назвать это бутербродом язык не повернётся) и большую чашку чая, хозяин сделал радио погромче и сел завтракать.

Радио на кухне было уникальным. Оно было куплено ещё при советской власти за внушительную по тем временам сумму в 5 рублей (что было зафиксировано на задней панели), официально называлось «громкоговоритель абонентский» и подключалось к специальной розетке. Ровный чеканный голос диктора, абсолютно не изменившийся за последние двадцать лет, всё также сообщал о катастрофах, преступлениях, войнах и сборах урожая. Последнее Александр Иванович, помнивший цифры советского периода, был склонен относить к катастрофам, прекращал есть, качал головой и тяжело вздыхал.

– Вот так вот, Непутёвый, – прокряхтел Александр Иванович, прослушав блок новостей и убирая со стола тарелки. Облизывающийся Непутёвый спрыгнул со стола и поспешил во двор. Александр Иванович взял в углу палку и, опираясь на неё, вышел во двор. Запер дверь кухни и намеренно медленно пошёл под виноградом. Зелёные бусинки свешивались гроздьями, прикрытые сверху пятернёй листьев. Редкие лучи солнца пробивались сквозь эту зелёную массу. Даже при самом сильном солнцепёке под виноградом была тень. Спасала эта листва и от дождя: не каждый ливень мог пробиться сквозь зелёную шапку во двор дома Александра Ивановича.

Проверив, что дверь дома заперта и закрыв за собой калитку, Александр Иванович оказывался на тихой и безлюдной улице. Стоя лицом к калитке, потирая руки и облизывая губы, старик бубнил себе под нос:

– Так вот… Схожу поработаю с Митричем… Подсоблю хорошему человеку и сам при деле буду… А то что ж сиднем-то сидеть? Дома-то Непутёвый побудет, я его молочком покормил… Славный котёнок! Может, когда и мышей ловить будет… Ну, пойду я…

Опираясь на палку, вдруг довольно громко и чётко произнёс:

– Пусть земля тебе будет пухом, Марья Ивановна!

И Александр Иванович медленно побрёл по ветхому рябому асфальту своей родной Советской улицы. Путь его был довольно долог: пройдя половину Советской, он свернул на улицу Пушкина. Улица Пушкина кардинально отличалась от Советской. На Советской жили старики, строившие свои дома давно. Улица Пушкина же была центральной, вела к железнодорожному вокзалу. Здесь строили новые дома, в два или даже в три этажа, с гаражами, утыканные тарелками, с балконами и причудливыми крышами. Смотрелось эффектно, особенно если рядом стоял какой-нибудь низенький старенький домик со смытой дождями побелкой или покосившимся выцветшим забором.

Далее путь Александра Ивановича сворачивал на улицу Лермонтова, представляющую собой нечто среднее между Советской и Пушкина, которая быстро заканчивалась довольно длинной бетонной в два человеческих роста стеной маслозавода. Точнее, бывшего маслозавода, так как в эпоху демократии оказалось, что столько масла людям не требуется и бывшая проходная превратилась в офис какого-то банка, а отдельные цехи работали нерегулярно и производили неизвестно что. Иногда они закрывались, иногда открывались. Иногда люди получали здесь зарплату, иногда не получали. В любом случае деваться им было некуда, и некоторые приходили сюда просто так, посидеть в тени под стеной и покурить.

Далее путь лежал по аллее, в тени разросшихся вековых деревьев, которых не заботило ничто на этой Земле; под ними установили узкие без спинок лавочки, которые ломались по ночам такими хитроумными злодеями, которых не могла поймать милиция, хотя, как считал Александр Иванович и ещё некоторые горожане, милиция не очень-то их и ловила.

Аллея заканчивалась Вечным Огнём. Огромная белая стела, перевязанная посередине георгиевской каменной ленточкой, в основании была украшена звездой, из сердцевины которой с характерным шумом вырывался беспокойный оранжевый огонь. Это было единственное место в городе, где Александр Иванович явственно чувствовал связь земли и неба.

Александр Иванович остановился напротив огня.

– Низкий поклон вам, ребятушки! Уж простите, что жив остался…

Дальше старик сворачивал в короткий переулок, проходил мимо газетного ларька, где так неудачно несколько дней назад столкнулся с Шушей, и проходил на рынок к торговому месту № 16.

Митрич был уже на месте. В белом длинном фартуке он крутился с ножами возле только что привезённого быка.

– Приветствую, Александр Иваныч! Руку, извини, не пожму… Предлагаю включиться в работу!

Александр Иванович сделал бы это и без команды.

– Как Непутёвый?

– Живёт, слава Богу! Молочко сегодня давал…

– Ну ты его балуешь! Ещё б не прижиться!

На рынок пошли первые покупатели.

Митрич, засопев и вытирая пот со лба, остановил Александра Ивановича и ножом показал на некоторые куски:

– Вот этот Иммануилу Фёдоровичу обещал… Вот тот Василию Иванычу, и ножку не продавай до обеда. Помнишь Костика? Просил оставить, но человек ненадёжный…

– Костик? Что Василия Николаича?

– Ну да.

– Он меня как-то подвозил от Марьи Ивановны.

Митрич нахмурил брови и упёр руки в бока, опираясь на запястья, чтобы не пачкать фартук:

– Подвозил? Он что, машиной обзавёлся?

– Да нет, где ему, – махнул рукой Александр Иванович. – Он водить автобусы устроился!

– А-а…может он и к Ленке вернулся?

– Тогда сказывал, что нет, а сейчас кто его знает!

– Ну, работу нашёл – уже полдела сделано… Оставь ему тогда кусочек!

Александр Иванович кивнул. Митрич вдруг резко схватил нож и медленно расплылся в страшной красной улыбке. Александр Иванович хотел было спросить, в чём дело, но повернувшись, увидел скорчившего кислую мину Шушу.

– Тварь я дрожащая или право имею? – заревел Митрич, страшно расширяя глаза, шумно дыша и не убирая с лица страшную улыбку. – Ты чего тут крутишься?

– Э-э-э… – Шуша попытался ответить басом, но голос ему изменил, и получился какой-то неприличный звук, напоминающий визг кота, которому наступили на хвост.

– Я тебе что говорил про ореол, так сказать, твоего обитания? Ты, змея подколодная, откуда выполз?

– Митрич! Ты это… Так и до греха недалеко!

– Ух ты, как заговорил-то! Про грехи вспомнил? Мне и в голову не приходило, что ты такие слова знаешь…

– А что я, по-твоему, не человек что ли? И на мне крест есть!

И Шуша дрожащими руками достал серебряный крестик, который висел на грязной толстой бечёвке. Митрич грозно замахал ножом, тыча в крестик:

– Ты мне крестиком-то не прикрывайся! Бог он всё видит! Он каждую твою подлость знает, каждое междометие помнит!

– Да иду я, убери нож!

Шуша отскочил в сторону, пряча крестик. Митрич опустил нож и пошёл за прилавок.

– А только грех это, Митрич! – крикнул Шуша.

– Воровать грех, грабить грех, врать грех… А работать не грех! И защищаться от воров и грабителей тоже не грех. Иди, Шуша, отсюда. Не богохульствуй!

– Ты из себя-то священника не строй!

– А я тебе не проповедь читаю! – страшно заорал Митрич и в доказательство поднял над собой нож, лезвие которого обожгло солнце.

Александр Иванович и обычные завсегдатаи рынка лишь улыбались этой сцене. Шуша, бегавший точно крыса, искал себе пропитание по всем уголкам города, и было несколько мест, откуда его гнали, как говорится, «просто так», за репутацию. Торговое место № 16 было одним из таковых. Сильный, крупный Митрич не боялся мелких воришек и мог сам скрутить негодяя, а то и ножом махнуть у самого носа.

– Шумишь? – Бодро семеня ножками, подходил к прилавку маленький кругленький старичок в белой шляпе со старой потёртой когда-то голубой тряпочной сумочкой.

– Как не шуметь в наше-то время!

Митрич положил нож, сполоснул руки.

– Здорово, Александр Иваныч! Как поживаешь?

– Спасибо, потихоньку, Василий Иваныч! Лакомый кусочек, Митрич сказывал, ты себе запросил!

Митрич вытер руки полотенцем и оба продавца пожали руку Василию Ивановичу.

– Как не взять лакомый кусочек, коли дочь с внучкой на недельку заехали!

– О-о! Так у тебя пир на весь мир намечается?

– Будь моя пенсия побогаче, собрал бы торжество, а так…

Василий Иванович развёл коротенькие руки в стороны и вздохнул.

– Но буду рад видеть, коли заглянете на рюмку чая!

Все трое рассмеялись. Митрич, продолжая беседовать, занялся работой. По привычке он хотел работать и разговаривать, но сегодня разговор повёл Александр Иванович:

– Про внучку-то расскажи!

– Внучка в маму пошла! – с нескрываемой гордостью сообщил Василий Иванович. – Волосы светлые, пшеничные, глаза голубые, небесные, щебечет как воробушек, ручки махонькие, нежные…

– Сколько лет-то отроду?

– Четвёртый пошёл!

– Деда-бабу-то узнаёт?

– А то! Приходи, услышишь, как стихи рассказывает! Сто раз я уже их слышал, а всё равно смеюсь!

Митрич передал Василию Ивановичу пакет с избранным лакомым куском. Тот в ответ медленно и чинно отсчитал купюры.

– Вот спасибо, Митрич! Ну, до встречи, родимые, бывайте!

Он махнул рукой на прощанье и медленно побрёл в толпу. Александр Иванович, не переставая улыбаться, смотрел как вдаль, словно по волнам, уходила белая шляпа Василия Ивановича.

– Александр Иваныч, да не тужи ты так, загляни к нему на рюмочку чая. Отпустить тебя пораньше?

– Не надо. А на чай загляну к нему как-нибудь. Интересно, как детишки стихи читают. Никогда не слышал.

– Да ну брось, Александр Иваныч!

Кто-то окликнул Митрича и через секунду мясник уже по-дружески болтал с очередным покупателем, показывая лучшие кусочки для того или иного блюда. Вскоре торговля захватила и самого Александра Ивановича, он закрутился в водовороте торговых дел, забыл про Василия Ивановича, его внучку, его счастье, про солнце над головой… И только хриплый окрик тощего небритого старика заставил почувствовать усталость и тяжесть нагретого солнцем воздуха.

– Бог в помощь, труженички!

– И тебе помощи небесной, Калинай! – отозвался Митрич. Он и Александр Иванович пожали старику Калинаю руку.

Калинай всю свою жизнь выращивал и торговал овощами: картошкой, капустой, свеклой. Держал кур, как правило, для себя, но мог торговать и яйцами. Калинай любил покурить после работы, а с утра и до окончания торговли не позволял себе перекуров. За такую жёсткую рабочую дисциплину Митрич особенно уважал его, чего не скрывал и говорил Калинаю открыто:

– Боженька тебя особо не одарил, но мужик ты, Калинай, деловой!

После этого расчувствовавшийся Калинай предлагал закурить Митричу, но тот отказывался. Процесс предложения-отказа мог длиться как несколько секунд, так и час, а после два друга расходились в полном удовлетворении друг от друга.

Рабочее место Калинай просто так не оставлял и желание просто так поболтать его не посещало, поэтому Митрич, уперев руки в бока, прищурился и приготовился внимательно слушать.

– Беда прям с новыми молодчиками, даже не знаю, что делать…

– А что с ними делать, Калинай? Время такое!

– Так ведь уговор был раз в месяц платить, а сегодня другие уже приходят, требуют…

– Новые, что ль?

– Да, новые! Как взял меня за грудки…

Митрич потемнел:

– Был кто, Александр Иваныч?

– Нет, никого не было! Я б сказал!

– Значит будут! Ко мне подошли и к вам подойдут!

– Много требуют?

– Да уж побольше, чем другие! Сколько же можно кровушки нашей пить?

– Недобрые вести! – вздохнул Митрич.

– Ты уж прости…

– Да ладно! – махнул рукой Митрич. – Ты-то тут не при чём…

– Нельзя же так!

– Время такое, Калинай, крепись! Есть у меня небольшой золотой запасик… Если что останется – поделюсь, ты меня знаешь, я слова на ветер на бросаю!

– Да сколько ж терпеть-то можно, Митрич? Неужто так и помрём, а?

Кто-то из покупателей окликнул Митрича, но он лишь махнул Александру Ивановичу.

– Ты чего это задумал, Калинай?

– А что? Я аренду плачу исправно, молодых… Слышишь, тех молодых кормлю! Эти ещё… Защитнички наши… – голос старика вытянулся, задрожал. В глазах застыли огненные слёзы, а из губ зашипели содрогающиеся звуки. Митрич схватил Калиная за плечи, но даже он своими огромными ручищами не мог сдержать той дрожи ненависти и отчаяния, что колотила старика Калиная.

– Послушай! – шипел он сквозь зубы. – Послушай! Мужики, здоровые мужики подходят ко мне, немощному старикашке, тянуть из меня деньги! Где у людей стыд? Где совесть?

– Ну хватит, ну полно, Калинай! Сколько тебе не хватает? Я найду деньги!

– Да не могу я так, Митрич! Сил моих нету! Как жить-то дальше?

И сморщенный старичок Калинай уткнулся носом в огромное круглое плечо мясника и совсем как ребёнок зашмыгал носом.

– Ты не глупи, – тем временем говорил Митрич. – Всё пройдёт, образуется! Ну пройдут эти ребята, и другие пройдут! Вон их ходило сколько, а мы всё тут! И этих переживём!

Калинай развернулся и сделал пару шагов к своей лавке.

– Калинай, не глупи! Слышишь?

– Спасибо, Митрич! Добрый ты человек! Хоть и мясник…

Митрич улыбнулся, хохотнул и, подойдя к Александру Ивановичу, сказал ему на ухо:

– Поглядывай за Калинаем. Что-то сильно они по нему прошлись. И к нам придут…

– Придут, – подтвердил Александр Иванович. – Эти ребята незабывчивые.

Вдвоём они молча стали смотреть в спину удаляющемуся Калинаю. Мелькая в толпе узкими кособокими плечами, грузин кренился вправо, как подбитая лодка, которую повело течением.

– Чем помочь бы…

Александр Иванович лишь махнул рукой. Мол, а что тут сделаешь?

И солнце неумолимо покатилось дальше. Митрич пару раз отлучился от прилавка, чтобы посмотреть, как обстоят дела у Калиная. А торговля шла бойко, купюры и монетки заполняли ящичек под столом. Всё это радовало Александра Ивановича, ведь в последнее время таких дней, когда заветный ящичек заполнялся, становилось всё больше. Это как-то вселяло уверенность и заставляло верить в лучшее.

– Александр Иваныч! – радостно окликнул Митрич своего помощника. – К тебе милчеловек пришёл! Прими уж!

Александр Иванович оглянулся.

Радостно улыбаясь, перед ним стоял Костик.

– Здравствуйте, Александр Иваныч! Как ваши дела?

– Здравствуй, здравствуй, трудяжка! – протянул ему руку помощник Митрича. – Спасибо, что подвёз! Доброе было дело!

– Если б не Александр Иваныч, продал бы я уже давно твою ногу, Костик! – посмеялся Митрич.

– Втридорога продал бы! – загоготал толстяк рядом с Костиком. Тот сразу как-то смутился.

– Да не мог я раньше…

– Знаем, поэтому и не продали! – сиял Митрич.

– Ну расскажи хоть, как работается? – попросил Александр Иванович.

– Хорошо работается, потихоньку. Автобусик старенький, но слушается, не подводит. Если тьфу-тьфу, хорошо всё будет, премию обещают…

– О-о! Далеко пойдёшь!

– Поеду! – заулыбался Костик.

– Будет у нас ещё один постоянный богатый покупщик!

– Это если мясо оставлять будете!

Митрич захохотал. Александр Иванович положил на прилавок обещанную ногу в пакете и назвал цену. Костик рассчитался с Митричем, после чего водитель и мясник пожали друг другу руки.

На них было приятно смотреть. Счастливые, довольные, уверенные в себе. Костик почувствовал себя Человеком, от этого парил как птица. Митрич увидел в нём трудягу – ровню себе, которого отныне будет уважать.

От их рукопожатия Александру Ивановичу становилось легче и свободнее, даже усталость куда-то уходила, и сам себе он мог сказать: «Ну вот и хорошо!»

И тут он увидел то, отчего опускались руки, в горле мгновенно пересыхало и тяжёлым камнем тянуло куда-то вниз.

Рядом с их прилавком стояло трое ребят в спортивных костюмах. Тот, что стоял посередине, перекидывал чётки. Тот, что справа – в чёрных очках. Слева – озирался по сторонам.

– Здорово, папаша! – сказал тот, что был в центре.

Александр Иванович молча смотрел на поздоровавшегося.

– Как торговля? Идёт? – весело болтал парень.

– Чего хотите, молодые люди? – вмешался Митрич. Хозяин торгового места № 16 понял всё и сразу, когда только обратился к «покупателям» тут же стал снимать перчатки, в которых работал с мясом.

– Ты здесь хозяин? – быстро сориентировался парень с чётками.

– Я, – кивнул Митрич.

– Разговор есть. Давай отойдём!

– Я так с Кабаном разговариваю.

– Жёлуди собирает твой Кабан! – осклабился парень с чётками. За ним стала кривиться в ухмылках вся бригада. – А тебе серьёзные люди поговорить предлагают!

Митрич посмотрел на Александра Ивановича, кивнул, мол, всё будет хорошо, и грузно, точно медведь, пошёл вслед за «серьёзными людьми». Александр Иванович грустно посмотрел в сторону лавки Калиная, но понимал, торговое место сейчас он покинуть не может, побыстрее бы вернулся Митрич…

Солнце неумолимо не останавливало свой бег, теперь клонилось к земле, и лёгкие перистые облака, рвущие его оранжевый диск на части, неслись куда-то дальше, спасаясь от грядущей неспокойной ночи.

Митрич вернулся не так быстро, как обычно с подобных разговоров. Да и как-то совсем грузно шёл. Позади него, раскачиваясь в разные стороны, бодро, почти подпрыгивая, шагал парень в чёрных очках.

– Отойди, Александр Иваныч!

Молодчик резко зашёл за прилавок, улыбаясь открыл заветный ящичек, и жадно стал распихивать купюры по карманам синей спортивной курточки, в которую был одет. Оставив явно меньше половины, он закрыл ящик и посмотрел на Митрича.

– Хорошо торгуешь. Долго протянешь, папаша! И запомни: наша доля – половина!

Молодчик ушёл. Митрич обессиленно опустился на корточки и устало вытер пот со лба рукой. Александр Иванович присел рядом.

– Совсем тяжёлые времена наступают, Александр Иваныч! – прокряхтел Митрич, задирая рубашку и показывая лиловые синяки на массивном торсе. – Эти даже и не понимают, что если они будут забирать половину, то у нас и шансов выжить-то нету… Даже не знаю, что делать…

– А Кабан? – с надеждой спросил Александр Иванович.

– Один бандит, как выясняется, от другого бандита не спасает, – вздохнул Митрич. – Глянь как там Калинай!

Александр Иванович кивнул. Тяжко поднялся и без палки поковылял за прилавок, через толпу, к торговому месту Калиная. Того уже держал молодчик в чёрных очках. Держал так, будто хотел всем показать, что ничегошеньки бедный старый грузин для него не значит, что он тряпка, мусор, гниль. Да и Калинай чувствовал своё унижение, ведь его держали одной рукой за ворот рубашки, а он с трудом доставал носками потоптанных туфель до земли, почти болтаясь в воздухе.

– Не надо! – крикнул Александр Иванович.

Может быть, его голос не долетел до адресата. Может быть, адресат не захотел тратить время на двух стариков. Может быть, адресат вообще проигнорировал эту просьбу.

Всё осталось, как было.

Парень с чётками вышел из-за прилавка и кивнул напарнику. Тот резко отшвырнул Калиная метра на три-четыре от себя, и бодро зашагал за своим начальником.

– Люди добрые! – взвыл Калинай, встав на колени. Посетители рынка, которых и так было немного, по-разному отнеслись к происходящему: одни боязливо косились и обходили стороной, другие, как правило, молодёжь, с завистью смотрели вслед уходившим бандитам. Александр Иванович был единственным, кто подошёл к Калинаю. Тот сидел на коленях и причитал визгливо-хриплым, периодически срывающимся на плач, голосом:

– Люди добрые! Неужели не видите, что происходит? Неужели все такие, как они стали? Я ведь для вас для всех спину свою гну, руками и ногами в землю врастаю! С солнышком встаю, под дождичком поливаюсь! Посмотрите на мои руки! Смотрите, смотрите!

Он протянул их, ища к кому обратиться, но не находил поддержки или сочувствия. Александр Иванович стоял рядом, припав на одного колено и положив руку на плечо Калинаю, но слова у него не шли, как говорили когда-то, застряли в глотке.

– В них же земля вросла, не отмывается! Они же землёй пахнут! И не обманывал я никого, не обвешивал… Худой товар не продавал никому…

Он всхлипнул, сжался, убрал свои почерневшие руки к груди.

– А ведь год на год не приходится, – зашептал он. – Бывало, сам гнилую картошку ел, а вам сюда хорошую на горбу нёс… Чтоб вот сейчас… на коленках ползать…

Алксандр Иванович с трудом выдавил из себя:

– Ну, полно…

Хотел ещё что-то сказать, но слова не шли на ум да и в глотке комок стоял. Калинай сжался, как улитка, и замер.

– Я сейчас водички принесу, ты подожди!

Александр Иванович попробовал резко подняться, но без палки это оказалось довольно трудно, и медленно, со второй попытки у него получилось. Непонятно откуда взявшаяся одышка и пот, покативший со лба, заставили его идти тяжко, медленно. Опираясь на прилавок, заходил на торговое место № 16 Александр Иванович. Митрич сидел, собрав всё и готовясь уходить.

– Как-то сильно меня пригрели, Александр Иваныч! Как там Калинай?

– Водички сейчас ему принесу, оклимается… А ты ступай! Отлежись или к врачу сходи!

Александр Иванович нашёл стакан, налил холодной воды и взял палку в руки.

– Александр Иваныч!

– Чего Митрич?

– Ты это… Не обижайся…

– А что случилось?

– Я это… Потом заплачу…

Старик не то закашлялся, не то засмеялся:

– Да Бог с тобой, Митрич! Будет день – будет и пища!

Митрич хотел ещё что-то сказать, но Александр Иванович с палкой бегал значительно резвее. Люди, видимо наслышанные о случившемся, в сторону торгового места Калиная уже не шли. Александр Иванович, немного расплескав воды из стакана, сел рядом с Калинаем, который так и сидел, свернувшись улиткой.

– Вот, водички попей! – попросил Александр Иванович.

Калинай не отозвался.

– Попьём и потопаем по домам, а завтра снова взойдёт солнце…

Александр Иванович положил руку на спину Калиная.

– Оно ведь взойдёт, Калинай! До солнца эти молодчики не доберутся! И другие не доберутся, и третьи! И сколько бы их, проклятых, не было, не доберутся! Им и до наших годков не дожить, столько земли не топтать!

Александр Иванович, смахнув набежавшую слезу, сидя в пыли перед стаканом холодной воды, крикнул куда-то вверх дрогнувшим голосом: