Океания

Благоразумный и безумный

Представши пред очей Его,

Держись за словеса того,

Кто третьим в райские врата

Вошел, восславивши Христа.

1

Дорогой Читатель, ты, впрочем, так же, как и я, триедин, с чем нас обоих и поздравляю, но перед тем как бежать за шампанским, посмотрим внимательно на эту троицу.

– А что смотреть-то? – скажешь ты, стоя в дверях уже одетый. – Отец, Сын и Дух Святой, все понятно, особенно про Духа Святого, лучше пока порежь апельсинчиков.

– Подожди минутку, троица в нас совсем другая: Христос, Дисмас и Гестас.

– Ну ты загнул, где же я разбойник? По ночам сплю, не шатаюсь, нож у меня только кухонный, да я и драться то не умею, кстати, и за тобой зверских наклонностей не замечено, хорошо хоть Иисуса упомянул.

– Иисус в тебе, как и во мне, не от тебя самого, а от Создателя. Ничего такого в своих жизнях ты не сделал, чтобы взрастить в себе Бога, эта искра заложена в тебе – извини, в нас.

– Значит, по-твоему, во мне, как в обычном человеке, «живет» только разбойник, а точнее, целых два?

– Точно, именно два.

– Объясни.

– Ты грешен, я грешен, мы все, люди, пребываем во грехе, не по сути, но по обучению, из-за несовершенства. Вины нет, есть выбор, и на этой развилке всякий раз стоят три креста, а на них – два разбойника и Иисус.

– Ясно, дальше по Библии, благоразумный отправляется в рай, безумный – в ад, надо сделать нужный выбор. Все, я побежал, а то магазин закроется.

Дверь хлопнула, и по лестнице простучали торопливые шаги.

2

Не спешил бы Человек с суждениями о ближних и не был бы столь же скор с оправданием себя, но торопился бы возлюбить ближнего – так и не пришлось бы оправдываться.

Тот первородный грех, что Человек понес на себе, как крест, от Адама, требует расщепления, ибо как через расщепление атома идет выделение энергии, так и через расщепление Греха пойдет проявление Любви Истинной. Но иметь в виду надобно, что освобожденная энергия способна разрушать, а не только созидать, ведь двойственна ее натура в дуальном мире.

Не оттого ж разбойник, которого прозвали Благоразумным, возведен Христом был в Рай, указуя этим миру о расщеплении ядра во благо, и не подобен ли реакции ядерного разрушения тот, что разбойное естество свое усилил, насмехаясь над Сыном Божьим?

«И последние станут первыми» – не говорится ли о том, что оступившийся имеет точку опоры, от которой может подняться, и не есть ли это благо для него? Не упади, а оставайся в обычном положении, сможешь ли толкнуться и подпрыгнуть выше? Так, может, заложен в Плане Создателя грех как потенциал для вознесения? Христос, неся в себе Любовь и сам являясь Любовью, заповедей не нарушал от естества своего и ходил по водам, когда мы, человеки, во грехе пребывающие, опускаемся под воду, не для того ли, чтобы подняться омовенными?

Христос знал о расщеплении греха, Он знал, что оно предшествует вознесению, и Он знал – взойдет на крест меж пороков мира. Да, он все знал.

Величие и Непостижимость Плана Создателя в том, что всякий шаг Сына Его на земле имел сакральный смысл. Каждый вдох Его очищал поле земли, каждый жест Его рождал гармонию тонких планов, каждое Слово Его наполняло лоно земное Любовью, ибо оно было свободно от деяний человеков, забирающих, как забирал Адам, и не умеющих давать, как не умел Адам…

Что-то запропастился мой Читатель.

3

– Гестас, а ты слышал об Иисусе из Назарета? Говорят, он слепых делает зрячими, обездвиженные встают на ноги, а еще он оживил мертвеца, и все только Словом.

– Сказки. Люди врут, причем всегда, даже когда душишь и жизнь уходит из тела – все равно не скажут, где кошель.

– А я верю, Гестас, что Иисус есть и Слово такое у него есть. Вот бы взглянуть разок на него и послушать.

– Не мешай мне отдыхать, Дисмас, от твоей болтовни урчит в животе. и чешутся руки. – Гестас угрожающе посмотрел на товарища.

Дисмас участливо протянул два засохших финика.

– Держи, перестанет урчать, а ладони почеши о бороду, заодно очистишь и то, и другое.

– Ты дурак от рождения, Дисмас, поэтому я не стану чесать ладони о твою шею. Ложись спать, разбудишь меня в полночь, Мордохей повезет свои ковры в Иерусалим рано утром, нам нужно будет подготовиться. Еще раз скажи, какой сигнал?

– Два крика ночной птицы, если Мордохей один, и три – если с охраной. Он такой жадный, Гестас, что, думаю, не захочет платить солдатам.

– Вот и увидим, – буркнул сквозь сон Гестас и тут же захрапел. Дисмасу не спалось, камни под спиной успели остыть и неприятно кололи через тонкую накидку, дневная жара, раскалившая землю, теперь туманом висела над ней, не давая свежему воздуху проникать в ущелье, где расположились в ожидании своей добычи два разбойника. В их паре Гестас всегда выполнял самую грязную работу: он мучил и пытал жертв, если они упирались, и мог убить, не моргнув глазом. При этом он обладал железными нервами и всегда засыпал первым, да и спал безмятежно, как младенец. Казалось, тяжкие грехи, неоднократно совершенные этой душой, абсолютно ее не коробили.

Дисмас, напротив, сопереживал жертвам, отчего не спал ночами и мучился изжогой и сильными головными болями. Вот и сейчас разбойник обрел покой, проворочавшись полночи. Во сне он увидел рыбу. Рыба была очень большой, она висела, но не в воде, а в воздухе, прямо перед глазами Дисмаса, и пристально смотрела на него. Когда он протянул руку дотронуться до нее, рыба открыла рот и Дисмас услышал:

– Если рыба сама хочет увидеть рыбака, она заходит в тенета.

После чего, шевельнув хвостом, рыба исчезла, а Дисмас открыл глаза. Был предрассветный час. Он разбудил Гестаса, тот проснулся так же, как и заснул, мгновенно. Бросив взгляд на восток, он вынул из-за пояса два длинных кривых ножа, по размерам не уступавших римским мечам, осмотрел их и, повернувшись к товарищу, сказал:

– Проверь свою пращу и подготовь пару камней потяжелее. Сигнал, еще раз?

Дисмас заученно проговорил:

– Два крика – начинаем, три – отбой.

– Все, – удовлетворился Гестас. – Ты здесь, я спускаюсь в засаду. Как только торговец войдет в ущелье, жду сигнал и тебя – с его спины.

Он криво улыбнулся, засунул в огромный рот сухой финик, второй кинул напарнику и юркнул вниз.

Солнце поднялось над ущельем достаточно высоко, а над дорогой ни клубов пыли, ни испуганной птицы. Торговца не было. Дисмас думал, ночная рыба не шла из головы. Зайди в тенета, зайди в тенета сам, если хочешь увидеть рыбака. Что она имела в виду?

И вот вдалеке послышался шум, голоса, скрип повозок. Из-за поворота появился караван, Мордохей вез на базар три повозки, доверху наполненные коврами. Сам он восседал на первой, еще двое возниц – за ним. «С этими мы справимся, – решил разбойник и… за последней повозкой следовали четыре римских легионера в полной боевой амуниции. Все, конец делу. Пальцы потянулись ко рту дать отбой, и в этот момент повозки остановились у входа в ущелье, рядом с наблюдателем. Мордохей, кряхтя, свалил грузное тело с повозки и, задрав халат, пристроился у придорожного кустарника. Остальные последовали его примеру.

– И что, этот Иисус, Царь Иудеев, уже предстал перед Понтием? – со вздохом облегчения сказал торговец, обращаясь к солдатам.

– Суд завтра, – коротко ответил старший.

– Да покарает же его власть Императора за дерзкие речи и самозванство, – подобострастно произнес Мордохей и, запахнув халат, вернулся к повозке.

«Иисуса завтра будут судить, – пронеслось в голове Дисмаса. – Хочешь видеть рыбака – иди в тенета».

Караван вошел в ущелье, Дисмас дважды крикнул птицей и, не давая опомниться легионерам, с воплем бросился на них с голыми руками.

4

Разбудил меня стук в дверь, больше напоминавший схождение лавины в горах. Я сорвался с места и рванулся к двери.

– Битый час колочу, – недовольно выговорил мне Читатель, – а вы, дорогой Писатель, похоже, заснули и про апельсины, видимо, запамятовали.

Я потирал лоб, пытаясь вспомнить сон – душное ущелье, римские солдаты, разбойники, ковры, в общем, всякая чушь.

– Будут тебе апельсины, проходи, сейчас нарежу, да вот только, брат, хотел рассказать тебе что-то важное, а что – забыл.

Читатель усмехнулся, похлопал сначала меня по плечу, затем бутылку и успокаивающим тоном заметил:

– Вспомнишь – расскажешь. Лучше послушай: я вот, пока в магазин бегал, стал твоим коллегой – Поэтом – стихи написал:

Предательством своих пленен,

Наместником чужим казнен,

И сам Христос мя ввергнул в ад.

Не ты ли в этом виноват?

Он гордо посмотрел на меня и спросил:

– Не знаешь, о чем это?

– Не знаю, – ответил я и пошел чистить апельсины.

Думаете, ангелам легко? Или Семь ангельских забот

Мне выпала большая честь —

На темном небе звезды счесть.

Но по ночам я сплю всегда,

А днем видна одна звезда.

Я – ангел. Если не верите, посмотрите на меня: светящийся лик, большие голубые глаза, очаровательная улыбка и легкое, невесомое тело. Крылья также имеются. Спросите, как увидеть меня? Например, покинув физическое тело. Удобнее всего во сне, хотя можно и наяву, только не вздумайте находиться в этот момент за рулем автомобиля или возле банкомата с введенным кодом, и уж точно не применяйте для этого какой-либо акт самоуничтожения с помощью яда, веревки или керосина – самоубийца не увидит ангела, у него будут иные соседи.

Итак, вы не за рулем и не у банкомата, и вы настроились на ангельские сферы. Закрывайте глаза, делайте глубокий вдох… вот и я, прямо перед вами, можете потрогать перья на крыльях и послушать меня. Я расскажу вам об ангельских заботах.

Первая забота ангела – его хранимый, как правило, тот, кто был ангелом-хранителем теперешнего своего ангела в земной жизни. Мой подопечный, к слову, на месте не сидит, каждую секунду держи ухо востро, а глаз – на его ауре – пускается во все тяжкие с безрассудством новобранца. У меня к вечеру крылья свинцовые и руки в мозолях, а при этом еще шесть забот.

Вторая – это служба в ангельском воинстве. Призывают ежедневно, и если нет битвы добра со злом, то Михаил проводит учения. Он нахватался этого у Суворова, когда был его Хранителем, вот и гоняет свои крылатые войска, поддерживая тонус и дух. А ты, ангел-воин, создавая сознанием светящийся щит от нападения условного демона, не забывай о земной голограмме, которая в этот момент полезла на дерево спасать кошку, а радикулит и гнилой сучок под ногой ей нипочем. Но вот условная атака условного зла отражена при треснувшем сучке, но я успеваю подвинуть муравейник в нужную точку, и кошка, вопящая от страха и возмущения, спасена ценой искусанной спины. Теперь можно ангелу и вздохнуть?

Нет, потому что имеется третья забота, и это осознание собственной земной жизни, той, в которой вот этот искусанный спасатель кошек работал на моем месте. Это нелегкий труд, доложу я вам. Все ваши пороки ведут себя как блохи на теле у спасенной кошки. Во-первых, они видны на светлом теле ангела, как черные точки, и прикрыть их нечем. Во-вторых, они «кусаются», напоминая о себе, и здесь вы не можете почесаться – тело света не чешется, просто вы ежесекундно понимаете, что требуется соскрести с себя в следующий ваш земной раз, но знаете, что позабудете обо всем при рождении, – это ужасный зуд.

И отдельно остановлюсь на грехах. Каждый из них утяжеляет ваш «невесомый» вес, нет, вы не испытываете нагрузок и даже не ощущаете земного притяжения, находясь в его поле. Речь о низких энергиях греха, которые понижают ангельский потенциал. Набейте карманы камнями, возьмите в руки чугунный казан и погоняйтесь за бабочками. Тяжко? А ведь параллельно во времени вы отбиваетесь от сил Зла и двигаете муравейник. Совсем тяжело? Но подождите, есть четвертая ангельская забота.

Ангелы чистят тонкие планы, да-да, на Небе, как и на Земле, требуется уборка окружающего пространства. Смеетесь, представили себе ангела с ангельской метлой? Ну, мы тоже следим за прогрессом и пользуемся, нет, не пылесосами, а молитвами, по принципу работы они схожи. Мы читаем специальные молитвы очищения, если перевести на человеческий язык, то звучат они примерно так: «Мать, приютившая и накормившая, прости неразумных, пачкающих одежды твои, и дозволь с благодарностью снять с них следы неразумения, ибо, очищая тебя, очищаем и руки свои».

Энергия молитвы очищения, как вихрь, втягивает в себя более низкие энергии загрязнений и пересылает их, трансформированные особым образом, в хранилища низких энергий. Тонкие планы грязнятся постоянно, молиться нужно все время, не забывая о сборах Михаила, шустряке в бурном земном существовании и кусачих блохах. Тут у любого голова пойдет кругом, тем более никто не отменял пятой ангельской заботы.

Ангелы – строители тонких планов. Конечно, создают их Иерархи, но ангелы восполняют разрушенный или отобранный Альтернативными Силами первичный материал тонкого мира. Этими кирпичиками становятся энергии спасения земных жизней, они передаются Иерархам для нового сотворения, мы – муравьи тонкого мира, тянущие травинки и веточки в свой муравейник. Вибрации спасения питают и нас самих, земное счастье подопечного – десерт на столе у его ангела. Но засиживаться за перекусом не приходится, как вы уже поняли: одновременно с этим ангела ждет Михаил, самобичевание, пылесос и новые земные приключения. Уф, даже перечислять нелегко, не то что жить с этим. И плюс к вышеупомянутому перечню имеем шестую ангельскую заботу.

Мы, ангелы, проводники. Здесь, на Земле, полно гостей – душ из других миров. Их ангелы не могут сопровождать своих подопечных в подобных путешествиях, имеющиеся заботы, теперь уже известные вам, оставляют их в своих мирах. Но души свободны в собственных намерениях и желают познавать Вселенную, они неудержимы, хотя мой искусанный муравьями непоседа постоянно рвется на Марс, видимо, в детстве начитался фантастики, только намерение его слабо, и поэтому болтается он возле Земли, притянутый сознанием закона притяжения, под моим присмотром.

Но вернемся к гостям. Новый для них мир – как лабиринт. Даже тонкие планы планет различаются очень сильно, не говоря о физических свойствах, размерах и условиях. Вот тут и появляемся мы, ангелы-проводники, и пока душа-гость пребывает здесь, мы остаемся при ней, вместе с маневрами Михаила, самопознанием, активностью земного персонажа и кирпичами для Строителей-Иерархов. Вам кажется, что пора заканчивать с обязанностями ангелов? Нам тоже этого хотелось бы, но существует седьмая, самая важная и сложная забота – Любовь к Богу.

Пробовали ли вы возлюбить Бога на земле? Существующего в сознании, в книгах, в молитвах, в искусстве, во всей вашей жизни, но невидимого, неосязаемого, неслышимого, не определенного отдельной формой. Любить нечто одной лишь Верой сложно, не так ли? Думаете, было бы проще возлюбить Бога, оказавшись у стоп Его?

Мы, ангелы, подле Него, в Лучах Славы Его, в музыке Имени Его, мы, свето-телесные, ощущаем Любовь Его «физически», но она столь велика и так отличается от всего, описываемого земным языком, что возможно только учиться любить, и мы учимся любить Бога.

Хочешь чуть-чуть понять меня – представь: ты в пустыне под палящим солнцем, умираешь от жажды, и в этот момент тебя накрывает цунами – тебе нужно научиться не захлебываться.

Представил себе? И не забудь о шести заботах, которые я поведал тебе. Такова жизнь ангела. Теперь просыпайся и входи в свои земные заботы с новым знанием. Придет время – примеришь светящийся лик, большие голубые глаза, очаровательную улыбку и, конечно же, крылья.

Гвоздь из Креста

Крестишься – значит, соглашаешься с Христом, через омовение же «вытаскиваешь» гвоздь из Его Креста.

Их было четверо. Всех вместе крестили в Иордане, затем выдали оружие, нацепили доспехи, поверх оных – накидки с крестами и отправили под стены Иерусалима. Там они снова совершили омовение, на сей раз в крови сарацин, перемешанной с собственной, и полуживые еле унесли ноги из Святой Земли, прихватив с собой каждый по Гвоздю.

Первый вынул Гвоздь из левого запястья. Он ближе всего к сердцу Христа, а значит, наиболее ценный – таковы были его рассуждения. Он упрятал Гвоздь в шкатулку из палисандрового дерева, внутрь уложил подушечку пурпурного атласа, а золотой замок запер на золотой ключ, который Первый всегда носил с собой на шее. Шли годы, каждый вечер шкатулка открывалась, владелец реликвии рассматривал ее, нежно поглаживал и тихо радовался тому, что стоимость артефакта заметно выросла по сравнению с прошедшим годом. Затем крышка захлопывалась, и радость Владения сменялась страхом Потери. Гордый когда-то взгляд стал подозрительным, а двери, никогда не закрывавшиеся для друзей, обзавелись запорами, и шею оттянула связка ключей, среди которых золотой ключ совсем затерялся.

Второй взял Гвоздь из правого запястья. Правая рука – самая сильная, а Спаситель был плотником, значит, и умелая – таковы были его резоны. Сначала Второй попытался сделать из Гвоздя инструмент мастера, но в качестве молота он был неудобен, а как стамеска или долото не годился вовсе. Тем не менее в нем была Сила, и тогда обладатель этой Силы решил сделать Оружие. Но Гвоздь, омытый Христовой кровью и ставший частью плоти Его, не мог убивать, и Второй выбросил его за ненадобностью. Время покрывало песками то место, где лежал в забвении Гвоздь, слой за слоем, а Второй приобретал одиночество, лишаясь ближних своих одного за другим.

Третий вытянул Гвоздь из ступней Христа. Думал он так: «Сколько дорог помнят стопы Его, и все они под властью Его, ибо стали после Него святыми и так называются. Возьму этот Гвоздь, он самый Святой». В своем жилище Третий водрузил Гвоздь на стену и назвал его Богом, дом свой – Храмом, а себя – Апостолом. И пришли в этот храм поверившие, но Гвоздь сорвался и упал, а упав, развалил храм-жилище, ибо назвавшийся святым, им не являясь, всегда падает. Все разошлись, а Третий поднял Гвоздь и ушел в лес, где мог называть святым кого угодно и поклоняться кому угодно.

Четвертый выбрал Гвоздь, украденный цыганом. Этот гвоздь не мучил Христа, он есть Истина и Чистота, он есть Грааль – так уверовал Четвертый и отправился вослед за кочевым народом на поиски реликвии. Время мучило его дорогами, но желание ощутить в руке Гвоздь давало силы ногам его, и он шел, шел, шел…

Каждый из четырех проявлялся во мне, слабее или сильнее, в моих земных жизнях. По разу я был целиком Первым, целиком Вторым, Третьим и Четвертым, случались и симбиозы – больше одного, меньше другого, иногда с добавлением третьего, но не было случая, когда проявились бы все четверо вместе.

– Теперь все части себя нужно собрать воедино, – так сказал Учитель. – В Переход идут целостными, для Распятия требуются все Гвозди.

Я начал, естественно, с Первого. Ключи висели у меня на шее, но все они были одинаково ржавые, ищи, где золотой. Разложив тринадцать ключей, я принялся за дело, и – о чудо – ключ, с которого началась чистка, заблестел, но до шкатулки добраться – сорвать двенадцать печатей. Я попробовал – и снова чудо – первая дверь открылась именно этим ключом. Следующий очищенный код подошел к своей, следующей, печати, и мне пришлось чистить все ключи-коды от ржавчины. И вот наконец тринадцатый входит в замок шкатулки, проворачивается и… ломается внутри.

– Иуда! – вырвалось у меня. Вся цепочка кодов, казалось, очищена, а Гвоздь остается недоступным.

Первый во мне, поутихнув, пока я занимался с ключами, снова поднял голову и съязвил:

– Мое. Ключи стали покрываться рыжими пятнами. Самость в аспекте Обладания сумела остаться нетронутой в первопричине.

«Пойду за Вторым, а шкатулку возьму с собой, – решил я. – Пусть Гвоздь пока недоступен, но уже при мне».

Искать Второго долго не пришлось. Место обитания одиноких известно каждому – это Печаль в самом себе. Второй вел себя сообразно выбранной стезе – он скорбел. В сферу его страданий попадали несостоявшиеся Мастера всевозможных, в том числе и боевых, искусств, а также Гвоздь как символ Силы, который он поторопился под влиянием депрессии выбросить. Лицо скорбящего, впрочем, как и мысли, было печальным, что негативно отражалось на его памяти. Второй совершенно не помнил, где оставил Гвоздь.

Пришлось очищать его память, начав «плясать» от стен Иерусалима, где Второй получил удар по голове боевым топором, слава Богу, был в шлеме, и до той самой минуты, когда обладатель Силы, пытаясь применить ее не по назначению, эту самую Силу выпустил из рук.

Здесь Гвоздь нашелся. Теперь можно было отправляться в леса самости, на встречу с Третьим, непризнанным святым. Я обнаружил его в яме, заваленной валежником высохших мыслей и листьями былого процветания. Зацепившись космами за корни деревьев, Третий не мог выбраться наверх. Надо было состричь лохмы обид и вычистить клопов самобичевания из его одежд, после чего Третий стал похож на человека, а не на йети, и первым делом протянул мне из ямы Гвоздь.

Три части, точнее, две с половиной, были собраны, оставалось притянуть четвертую, вечно ищущую, постоянно скитающуюся. Четвертый в своей бесконечной погоне за Граалем являл собой самую сложную мишень.