Наша стрелка, что у Кодда, находится прямо в лесу, и сторожат её выстроившиеся вокруг высокие сосны – это так, чтобы иллюзий не возникало, что у нас тут не дикий край. Разбегающиеся от стрелки во все стороны дороги разной ширины и степени разбитости (некоторые даже грунтовые) традиционно не имеют указателей. Кому надо – тот знает, куда сворачивать. А кто не знает – так и едет по прямой. Неширокая, но ухоженная дорога ведёт чужака, пока не кончается лес. А там, озадаченно глядя на обступившие дорогу путаные дворы одноэтажного Верхнего Кодда, он спускается к морю. И это уже Нижний Кодд – одноэтажные дома вдруг вырастают до многоэтажных, и путник попадает прямо во двор управления Общинной стражи. Стражники любят гостей – появляется возможность хоть чем-то заняться…
Перед стрелкой я придерживаю машину. Мне нужно не прямо, а чуть левее. Дорога тут заметно уже – не то что по прямой. Вроде бы, туда же ведёт, куда и главная, да не совсем. Сначала деревья смыкаются вокруг, почти соединяя над головой свои кроны. Но внезапно лес кончается. По левую руку открывается поросшая кустарником пустошь, а по правую громоздится полузаброшенный кирпичный заводик. Торможу и резко выворачиваю вправо – мой джип, разгоняя поредевший туман лучами фар, ныряет на едва заметную дорожку, зажатую между лесом и заводским забором. Это правильный маршрут для матёрого агента адвослужбы: я уже почти добрался до своей базы, а меня ещё ни одна живая душа не видела.
Вот лес справа отступает, и дорога сворачивает за ним, а мне нужно прямо – на поросший гигантскими сорняками пустырь, посреди которого маячит водонапорная башня. На пустырь ведёт просёлок, который легко проглядеть даже в двух шагах – просто две слегка наезженные колеи. Сейчас, в утреннем тумане, его вообще не видно, но, мысленно отсчитав нужное количество секунд после того, как кончился забор кирпичного завода, я безошибочно сворачиваю на неприметную дорожку, интуитивно выкручивая руль налево.
Высоченные стебли пустоцвета на пустыре ещё не успели высохнуть, только побурели. Они, кстати, легко перестаивают и зиму – ни снега, ни лютые сырые ветра их не берут. И даже к весне на них ещё сохраняются семена, готовые отправиться в полёт – белые звёздочки увядших соцветий, одевшиеся невесомым пухом. Осенью, перед дождём, пустоцвет особенно старается. Так что ехал я к своей базе через фантасмагорическую картину – лёгкий утренний ветерок, разгоняющий туман, устроил настоящую метель. С пустоцветом никакой метеокарты не надо.
На пустыре несколько заброшенных промышленных зданий. Но те два больших ангара, что рядом с водонапорной башней, только выглядят заброшенными. Так же как и почерневшая от времени, слегка покосившаяся труба у дальнего ангара, рядом с которым виднеется ещё какое-то невнятное строение. Так же как возвышающаяся чуть в стороне мачта непонятного назначения, покачивающая на ветру обрывками проводов. Туда я и держу свой путь. Это моя база.
Сержант учил нас, что мимикрия – один из самых надёжных способов маскировки. Трудно убедить чужой глаз, что в том месте, где расположена база, ничего нет. Гораздо проще показать, будто то, что тут есть, совершенно не представляет интереса. Ну кому нужны стоящие посреди пустыря заброшенные ангары с дырами в крыше, к которым даже дороги нормальной нет? На самом деле, дорога есть, просто она почти незаметна, а дыры эти имитируются по специальной технологии. Вот такой непривычный для нашего мира подход.
Ничего удивительного в этом нет: наш шеф – бывший полковник спецслужб планеты Улл, одного из ведущих миров Малого Кольца. А Сержант – это всего лишь его рабочий позывной. Вот встретишь его на улице – и не скажешь, что полковник. Крепкий мужчина не слишком высокого роста. Лицо невыразительное, даже какое-то блёклое. Светлые волосы, чуть лысоват. Глаза кажутся бледно-голубыми, почти прозрачными. И только когда ты увидишь их совсем рядом… Когда в тренировочной схватке его покрытые светлыми волосками кулаки, совсем не угрожающего вида, но оказавшиеся вдруг каменными, скрутят твой ворот, мигом поймав тебя на удушающий захват, и ты захрипишь, таращась как речной краб… Вот тогда ты рассмотришь его глаза вблизи. И поймёшь, что не голубые они вовсе – они стального цвета…
Чем дальше спускаешься на пустырь, тем плотнее заросли пустоцвета обступают дорожку. Там, в гуще сорняков, прячется замаскированный забор из колючей проволоки. Нормальные люди не станут сквозь колючие заросли ломиться, а от ненормальных не убудет…
Дорога огибает ангары слева, и вид её ничего хорошего впереди не обещает. Всё правильно: если поехать по ней дальше, то окажешься во вполне ожидаемом тупике у перекошенного забора, где и развернуться-то негде. А знающие люди у дальнего края ангара сворачивают направо, точно на стену кажущихся зарослей. Сорняков в этом месте нет, это иллюзия – её очень натурально создаёт установленный Сержантом специальный армейский прибор. Голографический мираж настолько правдоподобен, что и с пяти шагов не отличишь – даже колышется иллюзорная трава вместе с окружающими зарослями.
Проехав сквозь голограмму, оказываешься на бетонной дорожке. Через десяток метров она перекрыта автоматическим защитным барьером, который выдержит даже удар гусеничной бронемашины. Барьер опознает меня по брелоку специальной связи и быстро опускается – даже не притормозив, я выруливаю на широкую площадку перед ангаром, которая ни с одной точки окружающей местности не просматривается. А сам ангар оказывается замаскированным гаражом.
Подавив искушение бросить машину прямо на площадке, заруливаю в гараж. Хорош я буду у своего джипа с не поднимающейся крышей, когда хлынет дождь, который уже даже пустоцветы предсказывают… Десять секунд ничего не решат.
В гараже дремлют несколько машин. Их больше, чем я ожидал… Оказывается, не только меня сегодня вызвали в контору, и кто-то из ребят успел приехать раньше меня. Стараясь второпях никого не тюкнуть, я приткнул свой джип у дальней стенки ангара, рядом с шикарным монументальным лимузином, который у нас используется только по особым случаям.
Схватив из машины боевой шлем и едва не забыв выдернуть ключи, рысцой бросаюсь в оперативное здание (такое название дал ему Сержант). Две секунды – на темноту гаража, две секунды – на туманное пространство бетонированной площадки перед ним, потом мимо крашенных зелёной краской сараев, где хранятся разные полезные вещи, потом ещё одна площадка, значительно больше, на которой нарисованы полосы флюоресцентной разметки для посадки катера… А сам катер прячется как раз во втором ангаре, вон его хвост в приоткрытой двери виднеется.
Вот оно, оперативное здание: двухэтажное, длинное, покрашенное в неопределённый цвет – то ли серый, то ли голубой, который со временем стал почти серым. Со стороны оно, как и ангары, выглядит не очень – краска кое-где облупилась, окна заложены кирпичом, крыша местами худая. Не поймёшь, что это – то ли запущенный склад, то ли заброшенный цех мелкой артели. На самом деле, это тоже всего лишь мимикрия. Окна там, где надо, есть, просто с улицы их не отличить от стены. И с крышей всё отлично.
Не давая себе перевести дух, я подскакиваю ко входу, к невзрачной железной двери, над которой нависает длинный козырёк на двух хлипких с виду подпорочках. Дверь приоткрывается раньше, чем я берусь за ручку – оперативный дежурный видит меня по наружным камерам и пытается помочь избежать нагоняя. Никак не могу вспомнить, кто сегодня дежурит, надо будет не забыть потом дружески постучать ему кулаком в плечо…
После входной двери, которую и бронемашиной не оторвёшь, сначала тамбур с зеркалами вместо окошек, потом коридорчик, тоже с зеркалами во всю стену. На внутренней стене зеркало, конечно, фальшивое – это толстенное бронестекло односторонней прозрачности. Оперативному дежурному ты прекрасно виден, а вот ты его не видишь и можешь только глупо улыбаться, махая рукой своему отражению в ярком голубоватом свете ламп, от которых даже днём глаза режет. Зато на наружной стене зеркало настоящее – это чтобы из дежурки видно было, не прячешь ли ты чего за спиной. А в конце коридора – опять железная дверь. Здесь всё сделано по особым стандартам безопасности, почти никому не знакомым на нашей полусонной планете.
После «бактерицидного» освещения входного коридора холл кажется полутёмным. Только на кухне, что за первой же распахнутой дверью по правую руку, горит яркий свет. Там, за столом, я с удивлением вижу двоих своих друзей-агентов. Оба из моей смены. Тот, что высокий и белобрысый, в обтрёпанной куртке, – это Ста́ки, бывший лейтенант-танкист. А второй, коренастый черноволосый крепыш в щегольской кожаной курточке, – это наш штатный ловелас Кра́сен. Если Ста́ки покоряет сердца девушек грубоватым армейским юмором и бесшабашной улыбкой, то Кра́сену достаточно лишь повести своими великолепными бровями – и за ним бежит целая стайка.
Красен не прост, не с каждым он готов откровенничать. Но вот со Стаки они всегда душа в душу. С ним Красен, наверное, даже лучше ладит, чем со мной. И это при том, что нас со Стаки Сержант уже давно определил в напарники.
Меня всегда удивляло, как легко Стаки и Красен, такие разные люди со столь разными судьбами, находят общий язык. Да к тому же Красен ещё и заметно старше нас со Стаки. Но, тем не менее, они даже мыслят одинаково. Вот вызвали их на службу, как и меня – я-то знал, что они сегодня тоже не должны были дежурить. И чуть свободная минутка выдалась после инструктажа – они, не сговариваясь, сразу на кухню, бутерброды себе делать…
А я спешу дальше. В глубине холла видна открытая дверь в комнату дежурной смены, она же – помещение для инструктажей. Поперёк холла на полу нарисована широкая жёлтая полоса. Это линия, за которую на базе нельзя заходить посторонним. Ни гости, ни задержанные не должны даже приближаться к ней, иначе сработает сирена. Стараясь не перейти с быстрого шага на бег, я пересекаю границу, машинально нащупывая на груди брелок специальной связи, одновременно являющийся ключом – как обычно, спохватился с опозданием…
В комнате дежурной смены, где обычно отсиживаются два-три агента, которым пока не дали никакой работы, сейчас полно народу. Но нервного оживления, как это обычно бывает перед важной операцией, не наблюдается. Напротив, стоит умиротворяющая тишина. Потому Стаки с Красеном и умудрились улизнуть на кухню…
Половину комнаты занимают кресла, расставленные в несколько рядов. Ребята сидят на них вразброс, так что точно оценить количество поднятых по тревоге затруднительно. Но на первый взгляд мне кажется, что вызвали всех… Успеваю заметить красавца Саста, идеально сложённого шатена, который досматривает сны, развалившись на кресле в углу. А на заднем ряду вижу яйцеобразную макушку тощего Уица – ого, даже нашего пилота выдернули!
Сержант сидит за своим столом, который поставлен лицом к залу, словно у преподавателя в университете. Справа от него, на почётном месте, высится тумба с восьмигранной пирамидкой информационного терминала, на который нам напрямую поступают указания от Космодрома. Шеф нашей адвослужбы смотрит куда-то в сторону, разговаривая с Йе́цем, нашим молоденьким аналитиком. Йец, видимо, докладывает что-то важное – при этом он обычно смешно гримасничает, сам того не осознавая. Меня Сержант словно и не замечает.
Хотя нет: углядев у меня в руках боевой шлем, шеф, не поворачиваясь, чуть похлопывает ладонью по столу, давая знак положить его. А потом тычет пальцем вправо, на висящую над терминалом голограмму. Голограмма переливается синим и белым – привычными цветами Космодрома – и увенчана золотой восьмиконечной звездой с хитроумными вензелями, его официальной шифропечатью. Это, собственно, и есть вызов. Типовой голографический бланк, я множество раз такие видел… Только вот он был именной. Выписанный на меня!
Обычно так не делается: считается, что Космодрому всё равно, кто из агентов нашей службы официально доставит его сообщение правительству. Сам Космодром подключаться к колониальной правительственной сети почему-то брезгует… На самом деле, причины тому были очень вескими и глубокими, да только я тогда этого не понимал.
Да, в этот раз Космодром прислал именной вызов, ну надо же! К чему бы это? Я вопросительно глянул на Сержанта, но тот, казалось, был увлечён докладом Йеца. Парень, ероша свои жёсткие чёрные волосы, вовсю старался, повествуя о расположении стационарных полицейских постов вдоль Шоссе в зоне между Первым и Вторым мостами и о не реализованных пока планах разместить батальон Гражданской гвардии в заброшенном военном городке Третьей Несокрушимой бронебригады, расформированной после случившегося четырнадцать лет назад мятежа. На не слишком-то крепких плечах нашего аналитика держалась кропотливая работа по сбору и обработке информации, необходимой для успешного проведения нашей командой специальных операций. Йец значительно уступал мне по комплекции, а если взять, к примеру, Красена, то в объёме его мощного тела могло и три таких аналитика поместиться. Но Сержант всегда говорил, что точная и своевременная информация – самое мощное оружие. Впрочем, и с оружием как таковым Йец, я слышал, тоже неплохо умел обращаться.
Поколебавшись ещё чуть-чуть, я понял, что перспектив дождаться какой-то реакции шефа у меня сейчас никаких. Тогда я, нахмурившись и сосредоточившись, снова перечитал свой первый в жизни именной вызов на Космодром. И что же я там увидел?! Оказывается, против обыкновения, в этот раз было назначено точное время для Аудиенции – мне предписывалось прибыть на место в час дня!
Я лихорадочно глянул на свой наручный навигатор. Был уже восьмой час утра! С учётом тех девятисот пятидесяти километров, что мне предстояло преодолеть… Сержант, слушая Йеца, казалось, вовсе не обращал на меня внимания, но моё судорожное движение от него не ускользнуло.
– Ты долго возишься, – вполголоса сказал мне Сержант, по-прежнему не поворачивая головы.
Йец сразу умолк, подумав, что упрёк относится к нему.
– Утренний вызов был срочным, – поглядев на меня, напомнил Сержант.
Я с трудом выдержал тяжёлый взгляд его серо-голубых глаз.
– Бери лимузин, – распорядился шеф.
Как обычно, приказы Сержант отдавал почти без интонаций. Я мигом сообразил, что лимузин с его крейсерской скоростью по трассе двести в час – это для меня сейчас единственное спасение. Ну, если не считать катера в ангаре. Но эту металлическую птицу мне, конечно, никто не даст – я сам пока птица не такая уж важная…
Сержант опять повернулся к Йецу и сделал ему знак продолжать. Мне давали понять, что всё необходимое для исправления моей нерасторопности уже сделано и дальше я должен действовать сам.
Такой подход, как ни странно, работает безотказно. Оставшись без руководства и опеки, я обычно справляюсь с заданием много лучше. У Сержанта для каждого агента из нашей конторы – своя персональная воспитательная метода. Он прекрасно знает личные особенности каждого из своих людей. Ну, потому он и шеф…
Итак, голова моя наконец снова начала соображать. Я ещё раз глянул на навигатор, ещё раз оценил запас времени, вспомнил про погоду, посмотрел, где там дежурный за бронированным стеклом – у него ключи от всех служебных машин…
Помещения базы так спланированы, что с поста оперативного дежурного через толстенные стёкла просматриваются входной коридор, холл, двери всех кабинетов и кухни, а также открывается шикарный вид внутрь комнаты инструктажей. Но самого дежурного видно только из этой комнаты, откуда в дежурку выходят два широких окна на задней стене; во всех остальных помещениях стёкла зеркальные, с односторонней прозрачностью. Сержант говорит, что оперативный дежурный – это дирижёр безопасности. А двусторонняя визуальная связь с комнатой для инструктажей ему оставлена для того, чтобы совсем уж от коллектива не отрывался…
Я обхожу кресла и делаю дежурному знак. За бронестеклом в это утро оказался Конми, парень из второй смены. Невысокого роста, плотненький, светленький. Чёлочка такая аккуратная, и мечтательная улыбка на пухлых губах. Но короткие пальцы и крепкие круглые ладони выдают большую физическую силу. Я с ним не очень-то знаком, я почти никого во второй смене толком не знаю. Но Конми мне нравится – у него есть удивительная способность помогать на секунду раньше, чем ты успеваешь об этом попросить.
Вот и сейчас я ещё только шагаю торопливо к нише с лотком, при помощи которого можно что-то взять из дежурки или передать туда, не тратя времени на преодоление двух стальных дверей с кодовыми замками, а он уже держит в руке ключи от лимузина. Понятно, что он всё слышал и видел. Очевидно, что секунда в данном случае решающей роли не играет. Это просто жест, хорошо понятный тому, которому нужно поспеть к сроку за тысячу километров и кто долго возится по утрам при срочном вызове…
Теперь к выходу… На улице всё то же туманное утро, но небо, по которому рядами ползут тучи, уже заметно посветлело. Не сдержавшись, на площадке для посадки катера, посреди пустоцветной метели я опять перехожу на бег…
В гараже полумрак, но лимузин можно угадать в дальнем углу, даже не ожидая, пока глаза после улицы привыкнут. Роскошные и неимоверно сложные отражатели его выключенных фар шлют мне серебряные искорки – машина словно следит за мной. «Да, приятель, ты не ошибся – сегодня мы работаем вместе», – думаю я, торопливо подходя к лимузину. Не удержавшись, на ходу приветливо хлопаю его по обширному капоту…
Разговаривать с машинами – это у меня тоже от отца. У его мотобота было своё имя. И была своя душа – это я точно знаю. Как-то мы попали с отцом в шторм у самого устья Уараты… Нет, это я потом как-нибудь расскажу.
А ведь судьба могла сложиться так, что тот мотобот с годами стал бы моим. Может быть… Но всё вышло как вышло – когда отец погиб, я таких вещей ещё не понимал. А теперь жалеть об этом как-то уже не получается. Но я уверен, что там, где Великая мать приютила душу моего отца, с ним и его верное маленькое судёнышко, на котором он ушёл в свой последний лов. Там, за Вечным Мостом, обшарпанные борта да постукивающий мотор ни к чему, но для маленькой души предмета, который официально считается неодушевлённым, местечко всегда найдётся, я думаю…
Усесться в наш конторский лимузин после простенького джипа с поднимающимся верхом и приборной панелью, выдержанной в минималистском стиле, – это как познать одним махом всё многообразие бытия. Тут воздух даже после длительной стоянки кондиционирован. Ты ещё не тронулся, а кресло уже меняет свою форму, чтобы именно тебе было удобнее, растекается по торпеде великолепие контрольной голограммы… Конечно, я понимаю, что такая мощная навигационная система автомобилю попросту не нужна. Так же как индикаторы давления и температуры воздуха, сцепления с дорогой, диаграмма метеопрогноза… Но как же классно всё это сделано!
«Ну, Крылатый, ты, как всегда, выше всех похвал», – невольно думаю я и развожу руками. А потом гляжу, как руль сам поворачивается – это автопилот начинает выводить лимузин из заставленного машинами гаража. Я очень тороплюсь, но не вмешиваюсь, так как по опыту знаю, что автомат сделает это быстрее.
Крылатый – имя, которое я дал лимузину. И это строго между нами. Да, он угловат. Но его тяжёлые контуры так искусно смещены, скошены – они просто диктуют неудержимое стремление вперёд. И крылышки стильной антенны на закруглённой крышке багажника выдают его главную тайну – мечту о полёте. Он, как и я, мечтает летать – так мне кажется. И пусть крылышки эти всего с ладонь размером – всё равно он у меня Крылатый. Ибо мечта не измеряется в сантиметрах!
Проскочив защитный барьер и маскировочную голограмму, мы выкатываемся на секретную дорожку через пустырь. Я чувствую, что грунтовка, извивающаяся среди высоченных сорняков и куч промышленного мусора, вызывает у машины просто-таки брезгливые ощущения. И конечно, на навигационной голограмме все дорожные параметры окрашиваются в красно-фиолетовые тона. «Ничего, брат, мы с тобой на работе», – успокаиваю я своего неодушевлённого партнёра по сегодняшней операции, похлопываю его по рулю: «Потерпи, до нормальной дороги, до твоей стихии, тут недалеко…»
Грунтовка с пустыря выскакивает на неширокую дорогу, по которой я сюда приехал. Так, здесь налево. К стрелке Шоссе я решил вернуться другим путём: в эту сторону дорога не такая разбитая. Машина сразу побежала быстрее. Справа лес, где ещё клубится туман, а слева всё тянется пустырь, где прячется база адвослужбы. Через километр пустырь сменяется редкими дворами. В окнах, хотя утренняя заря давно погасла, кое-где ещё горит свет. А вот и основная дорога, ведущая из города к стрелке Шоссе!
Бесшумно, давая мне оценить великолепную работу хитроумной автоматической подвески, лимузин выбирается на чуть приподнятое полотно главной дороги, одновременно вписываясь в крутой правый поворот – почти под прямым углом. Даже не покачнулся!
Ну вот, теперь нам только вперёд… почти целую тысячу километров! Космодром прямо по курсу! Дорога из города совершенно пуста. Управляя вручную, я повожу рулём, выбирая участки поровнее, и капот лимузина немного водит из стороны в сторону – автопилот словно заранее нащупывает далёкую цель. «Тянуть в гору» – это выражение не для нас с Крылатым! Пользуясь избытком мощности двигателя, мы просто взлетаем вверх по склону.
Стрелка, восьмиугольная площадь, откуда начинаются все основные дороги портового Кодда, мелькает под нами и исчезает за спиной. Змеясь, отходят от обочины и ложатся под машину флюоресцентные полосы разметки, сделанной для автопилотов грузовиков. Вот полетела под капот нарисованная углом «зебра». Углы излома широких сияющих линий направлены вперёд, вдаль… Полоса разгона!
Автопилот даёт едва заметное усилие на руль. Это Крылатый стремится занять среднюю полосу. На пустой дороге – оптимальное решение. Я позволяю ему. А потом вдавливаю в пол педаль газа. Скорость растёт. Вот уже расчётные двести…
Через несколько минут, не доезжая до расположенного за городом питомника племенного скота, обгоняем идущий по правой полосе большой бело-зелёный автобус общины Медников, везущий в Пхата очередную смену энергетиков на термоядерный комплекс и смену врачей в медицинский центр. До поворота на Пхата, что за мостом, по ту сторону Уараты, автобус доберётся только минут через сорок. И пока его полусонные пассажиры, которых мы оставили где-то далеко позади, размышляют, кого это из начальства понесло в столицу с утра пораньше, мы с Крылатым уже выходим на Третий мост.
Ветерок с Наветренных гор за прошедший час успел продуть долину Уараты от тумана, и теперь с высоты моста она видна во всей красе. И гора Сундук справа уже не притворяется облаком – темнеет своим персональным сосновым лесом, привычно доминируя над окружающей местностью. Погоду ясной не назовёшь, небо полно тяжёлых синих туч. Но даже белоснежные купола энергокомплекса за двадцать пять километров хорошо различимы, не то что две его двухсотметровые трубы…
Красотища! Вот он, мой мир! И вот он – я в нём! Что у меня есть? Послушный руль да мощный мотор. И бесконечная полоса бетона стометровой ширины под колёсами – что ещё нужно? Навигационная голограмма лимузина переливается важной информацией, словно приборная панель боевого катера. Несутся мимо перелески, уже окрашенные осенью в жёлтые и оранжевые тона, мелькают поросшие кустарником овражки. Лента Шоссе, неправдоподобно прямая для этого мира, не имеющего резких граней и острых углов, с идеальной точностью прорезает пространство до самого горизонта. И по ней несёмся мы с Крылатым, сверкая шикарными декоративными колпаками колёс. Я тороплюсь исполнить роль посредника между самим Космосом и правительством колонии… Я… Я…
Я одёргиваю себя – что-то уж больно развеселился, как мальчишка. Ну да, мальчишка и есть – послали Космонавта на Космодром, чего же ожидать? Но умом-то я понимаю, что мальчишку на Космодром Сержант одного бы не послал. Да, кстати, и почему подняли ребят из моей смены по тревоге, а мне так и не рассказали ничего? Странно… Чтобы справиться с собой и прийти в рабочее состояние, опять запускаю самопроверку…
Место действия…
Всё там же. Планета Имллт, внешний сектор колоний Малого кольца.
Континент – Первая Земля, юго-западное побережье; Шоссе Инаркт – Кодд. Двигаясь от побережья, только что проехал посёлок на семьдесят пятом километре, где сегодня на рассвете я был разбужен в своём оперативном гараже срочным вызовом на базу.
Время…
9-е Примирения, второй месяц осени, 8:26 утра. Четыре с половиной часа и четыре минуты до начала Аудиенции у Космодрома, на которую лучше не опаздывать. Если удастся поддерживать текущую скорость, то успеваю с запасом в несколько минут. Расчёт простой. Тысяча километров Шоссе, Космодром расположен на пятидесятом километре от столицы, от Инаркт. А я уже с другого конца, от Кодда, семьдесят пять километров отмахал. Нет, даже восемьдесят. Скорость двести. Делим, получаем результат – как раз ещё останется время по Главному залу до зала Аудиенций неспешным шагом пройтись. Спасибо Сержанту, дал лимузин. А то что бы я делал – ума не приложу…
Оружие…
Пистолет в кобуре. Два запасных магазина в кармане куртки. Лимузин считать за специальное снаряжение? Ну ладно, этот вопрос оставим…
Связь…
Рация в кармане. Только после Третьего моста от неё толку уже никакого – до базы не добивает. Ну, и брелок специальной связи на цепочке, болтается на груди под рубашкой. Этот работает в пределах всей планеты.
Состояние…
Всё-таки я сегодня не выспался. Но сна ни в одном глазу: нервы взвинчены необычным заданием. Ещё бы – мой первый персональный вызов на Космодром! Да ещё с такими жёсткими сроками прибытия!
Хотя, с другой стороны, что в этом задании такого? Разве оно приближает меня к решению хотя бы одной из трёх великих задач всякого настоящего агента? Ну доставлю я правительству колонии, называемому у нас правительством Кондуктории, и лично Председателю его Басу́те очередные нотации по линии межзвёздного содружества Малого Кольца. И что? Они будут только морщиться, даже спасибо не скажут.
А легендарная Чёрная Игла так и останется ненайденной (хотя не все уверены в том, что она вообще есть). Тайно орудующий на нашей планете резидент враждебных сил не будет пойман (тут уж почти все уверены, что он есть, даже сам Сержант). И, как все последние тысячу триста шестьдесят четыре года, Мир Праматери, который, согласно альбому рекомендованных словоформ, иногда называют Землёй, так и не будет открыт заново, так и останется пока в области легенд. А ведь легенды твердят, что это именно Мир Праматери породил в незапамятные времена все человеческие колонии, но закрытие Вечного Моста прервало связь с ним. Что же может быть важнее, чем искать корни собственной цивилизации? Вот чем нужно заниматься, подлинно великими делами!
Да что там – и Космодром нашей колонии останется пуст. Вопрос о том, как вытащить нашу колонию из рецессии и прогрессирующего падения внешнего товарооборота, так и останется вопросом. Хотя это скорее задача министров правительства Кондуктории, а не нашего, оперативного крыла адвослужбы. И даже не так называемого «белого» крыла нашей же службы, которое больше занимается таможней и контрактами по межпланетной торговле. Мы лишь помогаем экономике колонии по мере сил – контрабандистов, например, прореживаем…
Стоп! Сержант учил думать кратко, а у меня просто поток мыслей какой-то…
Внешний вид…
Внешний вид нормальный, рабочий. Куртка ещё не сильно поношена. Бежевые брюки только недавно в порядок приводил. Хорошие ботинки. Чистая рубашка. Причёска на месте – чтобы убедиться в этом, машинально ерошу волосы…
Сойдёт для Аудиенции. Не к девушке собрался.
План действий…
Какой у меня план? А разве может быть у меня сейчас свой собственный план? На ближайшие несколько часов для меня всё предопределено, так сказать, свыше…
Да, самопроверка действительно помогает. Я уже сижу спокойно, не ёрзаю в водительском кресле. Сосредоточенно смотрю вперёд. И думаю, прокручиваю в голове всё, что помню о своих предыдущих Аудиенциях. И вообще обо всех случаях, когда я бывал на Космодроме. Мне есть что вспомнить.
Ну, например, про свой первый выход на лётное поле Космодрома. И про Жёлтую Полосу, очерчивающую его лётное поле по периметру. Это формальная граница нашего мира. Её нельзя пересекать просто так – запрещает межзвёздный Закон, а для непонятливых есть силовые поля. И попасть за неё, за эту нарисованную границу, у простого жителя колонии очень мало шансов. И у непростого – тоже.
Даже моя профессиональная карточка агента адвослужбы доступа на лётное поле не даёт. Вплавленный в неё белый прозрачный кристалл с какой-то там нейроструктурированной электроникой внутри обеспечивает мне множество преимуществ перед обычными гражданами, но не даёт права являться на Космодром без его вызова. Выход на лётное поле – только с сопровождающим. Нет, приехать на Космодром я, конечно, могу – например, к Юго-Восточному порталу, где расположена Главная Резиденция. Могу побродить по её циклопическим зданиям. Но, что бы я ни делал, ни один информационный терминал мне не отзовётся, за исключением публичного инфора для пассажиров. Пассажиропотока сейчас практически нет, так что я смогу в огромном пустом зале с высоченным сводчатым потолком подойти к серебристой пирамидке инфора, смонтированной на монолитной тумбе из чёрного камня, и вообразить себе, что я на Аудиенции. Заплатив монетку, с инфора можно посмотреть межпланетные новости или отправить письмо в другой мир, если есть кому…
Я с детства мечтал о космосе и звёздных кораблях. И этим частично объясняется моё прозвище – Космонавт. Этим же, наверное, объясняется и моя работа. Я, кстати, не выбирал её – в юности я даже не знал, что в нашем отсталом мире такая вообще бывает. А потом в какой-то момент эта работа сама выбрала меня… Как это получилось – рассказывать долго, но как-нибудь обязательно расскажу.
Агент адвослужбы, особенно её оперативного крыла – профессия трудная, временами опасная. Да, я стал ближе к космосу. Настолько ближе, насколько это вообще возможно для планетянина, наверное. Планетянин, в отличие от косможителя – это тот, у кого все корни «приземлённые». И мозги, и менталитет… Так вот, и космос у меня планетянский получился – посмотришь на Космодром краем глаза, а потом – давай ловить контрабандистов по лесам и заброшенным посёлкам да копаться в разном грязном белье угасающей цивилизации. С этой точки зрения в моём прозвище можно усмотреть немалую долю иронии. Ну что за Космонавт, который ни разу в жизни выше пяти километров в небо не поднимался, да и то в кресле пассажира?