Найдя подходящую скамейку, Рома подошёл к ней, рукой смёл снег и сел. Он поставил локти на колени и губами прильнул к сложенным рукам. Аня села немного поодаль него. Молчание длилось две минуты. Наконец сказал Рома:
– Я не знаю, как начать, а ты я вижу, не хочешь.
– Начни, пожалуйста, хоть как-нибудь, только не молчи, – с грустью в голосе произнесла Аня.
– Мне очень тяжело… – сказал он и снова замолчал. – Чего ты добилась?
– Я полюбила тебя, но я не знала, что всё так быстро закончится. У меня времени нет встречаться, тренировки, учёба. Чувства остыли.
– У меня тоже учёба, тоже есть любимое дело. Я тоже занят, но почему-то у меня всегда есть время. Может я тебе мало тепла даю? Может я любить не умею? – разговор начал переходить в более импульсивный и эмоциональный. Рома не хотел смотреть Ане в глаза, потому что считал, что она предала его и их любовь. Он смотрел прямо перед собой, вниз или по сторонам, а она нет-нет да посмотрит на него.
– Ты очень хороший, весёлый и самый добрый парень, но это сложно объяснить…
– А ты попробуй.
– Я не могу, Рома, – и вновь молчание окутало зимний парк, и только мысли изредка монологом нарушали его.
– Что ты хочешь? – спросил Рома.
– Чтобы мы остались друзьями, чтобы всё было как раньше, – ответила она, действительно хотев этого.
– Этого уже не будет, – сказал Рома. – Ты мне в душу плюнула. Ты наплевала на нашу любовь. И теперь хочешь, чтобы всё, что было прежде, вот так «раз – и забылось»?
– Прости меня. Рома, прости меня пожалуйста, – в её голосе чувствовалось присутствие слёз, но даже если бы они сейчас потекли из её глаз, Рома бы их не увидел. Он не смотрел на неё.
– Ты наплевала на святое, лично для меня. Бог простит.
– Зачем ты так говоришь? Неужели я совсем для тебя ничего не значу?
– Ты перестаёшь для меня что-то значить, – на этих словах слёзы выбежали из ёе глаз. – Мы наверно не две созданные друг для друга половины, но я тебя всё же люблю. А вот когда ты говорила «Я тебя люблю», ты врала.
– Я не врала, я правда тебя любила, – сквозь слёзы сказала она, – просто сейчас любовь прошла.
– Любовь вечное чувство, как она может пройти? – спросил Рома. Со стороны вполне естественно могло бы показаться, что он выглядел чёрствым в эти минуты. Но, на самом деле, он сам еле сдерживал слёзы. Он просто старался быть мужчиной и не давал душе совсем вывернуться наизнанку.
– Выходит, что не вечное…
– Выходит, что не вечное лично для тебя. Любовь сложная штука. Наверное, ты ещё её не поняла.
– Не мучай меня. Лучше сразу убей… – от таких слов эмоциональное состояние Ромы ещё более усугубилось. Видно, это был конец.
– Пойдём. Я тебя домой провожу, – сказал он уже стоя и подхватил Аню под руку.
Дом, в котором жила Аня, стоял неподалёку – десять минут пешком. Всё это время она вытирала вновь появлявшиеся слёзы, а Рома шёл рядом, ближе, чем на пути в парк. Никогда ещё никто из них не чувствовал себя так гадко; никогда ещё ни одна из двух душ так не плакала. Аня успокоилась лишь когда они подходили к забору, в последние минуты их общего времени. Они прошли по переулку, по обеим сторонам которого стояли частные дома, ограждённые заборами, так же как и дом Ани. Рома остановился первым у тёмных ворот, цвет которых в темноте было сложно определить. Аня прошла немного дальше него и встала напротив.
– Рома, прости меня пожалуйста, – сказала опустив глаза Аня. Рома посмотрел в её лицо и потянул руку к её подбородку. Он поднял её голову и заглянул в глаза.
– Мне не хватает твоих губ, – сказал он, погладив большим пальцем её нежные губы.
– Прости меня. Я дура, – раскаивалась она, взяв своей рукой руку Ромы. Их пальцы почувствовали соприкосновение.
– Я тебя люблю. Прощай.
Сказав это, Рома отпустил руку Ани и, сделав три шага назад, развернулся и быстрым шагом начал удаляться по переулку. Аня стояла не двинувшись, и слезами провожала того, кто действительно сильно любил её, до сих пор любит, и ещё некоторое время будет любить, пока чувство боли не перестанет мучить раненное сердце.
XVII
В это утро на первую пару идти не хотелось. Рома ещё вечером поставил будильник на более позднее пробуждение, чем обычно. Пока Рома ещё спал, одногруппники наверняка «гоняли балду» или играли в «дурака», ведь пару проводил Юматов.
Когда он проснулся, мамы с сестрой уже не было. Квартира была полностью в его распоряжении. Оно то и хорошо: можно спокойно сделать зарядку, помыть голову, позавтракать, собраться, и перед уходом ещё вдоволь наиграться на гитаре. Что он, пользуясь моментом, и делал. Только вот настроения в связи со вчерашними событиями не было, да и лёг он поздно – что-то не спалось… Он ходил взад-вперёд с повешенной на плече гитарой и, играя, напевал написанные далеко за полночь слова.
Холодная вода обжигает руки.
Зачем нужны были все эти муки?
Вместе не спелись…
Я в чёрном ловлю лучи света,
Последние что остались от лета.
На солнце погреюсь…
Зима…
Он перестал петь и остановившись рядом с кроватью решительно снял гитару с плеча и облокотил её на кровать. В его подобном утреннем поведении и внешнему виду был заметен траур: чёрная майка, чёрные джинсы. Сделав четыре шага в сторону окна, он положил руки на подоконник. Голова повернулась сначала вправо, осматривая двор, влево и потом опустилась вниз. Рома повернулся спиной к подоконнику и снова положил на него руки, расставив их по разные стороны. Зажмуренные глаза и стиснутые зубы не давали словам и эмоциям вытиснуться наружу.
«Держись, мужик. Переживём. Сколько раз уже было такое? Нагадят в душу, а убирать тебе. Главное, учиться на своих ошибках и перестать ошибаться. Сколько можно…» – недоговорив про себя он открыл глаза. К ногам подошёл рыжий кот и начал тереться о них. Он был самым преданным слушателем, и казалось, всё понимал. Это он сейчас подошёл, когда Рома встал у окна, а до этого кот спокойно лежал на кровати и с умным выражением лица наблюдал за Ромой. Перестав тереться, кот сел напротив Ромы и пронзительно всматривался своими большими «стеклянными» голубо-зелёными глазами. Ещё немного, и из кошачьего глаза покатилась бы слеза. До того уж животное и человек стали связаны.
– Эх ты, дружок, – гладя по голове кота сказал он ему. – Расстроился, понимаешь меня. А ведь у вас котов всё просто – поныл по весне, побродил, поискал, «утолил жажду общения» с кошкой какой-нибудь, к какой хозяева подпустят, и бегаешь целый год довольный. А у нас всё намного сложнее… – Рома взял кота себе на руки, а тот даже не замурлыкал, как это обычно бывает с котами, которые хотят ласки. Его взгляд лишь немного изменился из печального в умный и понимающий, как будто он слушал и запоминал завет отца. – Сказала тебе девушка «Я тебя люблю», и ты ей сказал «Я тебя люблю, – во второй раз он произнёс эту фразу, говоря каждое слово по отдельности. – Всё хорошо, любовь! А потом «на тебе» – и всё обрывается. Зачем говорить «Я тебя люблю» а потом отрекаться от своей любви? Тупо. Больно. Это доказывает, что мир полон глупых людей, из которых большинство женщины, – кот не сводил с Ромы глаз. – «Я тебя люблю» это как клятва, как обещание. Раз уж сказал, то на всю жизнь. Понимаешь? – он слегка потряс кота. А что тот ему ответит? Его взгляд был ответом. Рома лишь вздохнул и произнёс куда-то в пол: «Понимаешь».
Немного присев, он поставил кота на лапы и снова вернулся в исходное положение. К подоконнику. Немного посмотрев безнадёжным взглядом в пол впереди себя, Рома плавно запрокинул голову назад и посмотрел в потолок. Потом закрыл ладонями лицо и, проведя руками по лбу, взъерошил недавно помытые волосы. Посмотрел на часы – пора выходить.
Рома отправился в свои очередные учебные будни. Пройдёт месяц, а может быть и два, и боль постепенно оставит в покое одинокое сердце. Он уже вышел из возраста, когда думают о самоубийстве из-за безответной любви, так что жизнь будет продолжаться и сама по себе восстановится. Вот только через пару дней Новый год. Встречать его и провожать старый придётся вновь без любви, без тепла, и теперь уже настроение явно не будет праздничным. Хорошо, что Рома не верил в поговорку «Как Новый год встретишь, так его и проведёшь». Несмотря ни на что он верил, что в новом году будет со своей половиной. Несмотря ни на что…
XVIII
В предновогодние дни в училище было скучно. Все были заняты подготовкой к празднику и пары зачастую проходили в отсутствие преподавателей. Радости от этого только прибавлялось. И, даже зимняя сессия, которая начнётся в начале января, не отвлекала юные умы студентов от беззаботного времяпрепровождения.
Холл училища и вахту за первую пару успели украсить – вчера ещё ничего не было. Разноцветная мишура, елочные игрушки на люстрах, ярко украшенный потолок сразу бросились Роме в глаза. Но ничто из увиденного не подняло его настроения и чувство праздника не вселило. Он отдал пальто в гардероб, где после первой пары, как бы это не показалось странным, толпилось человек тридцать. Кто-то из них, как и Рома, проснулись позже и, быстро позавтракав, натянув на себя штаны и второпях не почистив зубы, примчались на вторую пару, а кто-то изрядно пожалев, что проснулся на первую, хотел быстрее уйти домой и старался сделать это до звонка на пару. Если учитывать, что семь минут перемены уже прошли, то вывод напрашивался сам собой: большинство из тех, кто хотел уйти – уже ушли.
Выйдя из гардероба, Рома направился на пару, но, осознав, что он не помнит в каком кабинете она проходит, по пути свернул в сторону расписания. Занятие должно было быть на третьем этаже. На лестнице ему встретились пару человек, которые, поздоровавшись, спешили узнать, как у него дела и почему он без настроения. Не получая внятного и полного ответа, встретившиеся на пути спускались вниз, а Рома пошёл наверх. По своему большому, не смотря на юный возраст, опыту в человеческих отношениях, он знал, что на вопрос «Что случилось?» интересующемуся знакомому легче ответить «Всё нормально», чем объяснить, почему и из-за чего ему хочется сдохнуть.
Дойдя до кабинета и поздоровавшись с одногруппниками, которые ждали преподавателя у закрытой двери, Рома повторил свой ответ и уверил всех, что всё нормально. Группа находилась в состоянии ожидания сессии, которая настигнет её после Нового года. Те, кто относился к бездельникам, старались узнать у тех, кто «шарит», о наличии шпаргалок к грядущим экзаменам. Один из искателей «лёгкой добычи» подошёл к стоящему в стороне и явно не думающему об успехе будущих экзаменов Роме и спросил:
– У тебя ответы на тесты есть?
– Есть, – врать он не хотел да и не мог.
– На компе есть?
– Есть.
– Скинь, – и тот протянул Роме флешку чёрного цвета. Рома её не взял.
– Сержан, ответь на один вопрос. От того, как ты ответишь, зависит, дам я тебе ответы или нет. Если бы ты сам три ночи подряд набирал двести вопросов с ответами, ты бы дал кому-нибудь их скопировать?
– Нет, конечно, – Сержан сказал это через ехидную улыбку.
– Вот, – протяжно сказал Рома. – А я не такой, как ты. Поэтому я дам тебе ответы, – и, взяв флешку и положив её в карман, направился вместе с группой к открывшемуся только что пришедшим преподавателем кабинету.
Вряд ли подобные слова и подобный поступок Ромы исправят Сержана, и он начнёт самостоятельно готовиться к экзаменам, но Рома чувствовал, что всё сказал правильно.
XIX
Лестничная площадка двенадцатого этажа находилась в предновогодней тишине. Ничто не говорило о том, что на часах было уже 00:55 – наверняка все, кто хотели выйти во двор и повзрывать фейерверки, уже вышли, а все остальные сидели за праздничным столом и слушали нудное праздничное поздравление президента. Те, кто был в квартире Ромы, относились к последним. Они не были исключением. Велись последние приготовления. Мама бегала по дому в поиске бумажек, что бы в момент боя курантов написать желание, сжечь листочек и выпить «его прах» вместе с шампанским. Эта традиция была не нова в семье и её повторяли из года в год, только вот не известно исполнялись ли желания.
За дверью, находящейся в правой стороне площадки, послышались звуки открывающегося дверного замка.
– Оденься потеплее, – послышался голос мамы.
– Я кофту одел, – ответил голос Ромы.
– Ну смотри, там холодно. Давай, с наступающим.
– С наступающим, мама, – мать и сын поцеловались в щёки. После этого Рома захлопнул дверь в квартиру. Теперь защёлкал замок тамбурной двери.
Коричневая деревянная дверь открылась и из неё первым делом показалась гитара, а уже потом держащий её в правой руке Рома. В левой была бутылка с лимонадом, которую он аккуратно поставил на пол рядом с лестницей, ведущей в машинное отделение лифта. На нём была тёмная кофта, замок которой был застёгнут по грудь и рукава закатаны, а под ней виднелся воротник гавайской рубашки. Тёплые тапочки на ногах не давали прохладе цементного пола достичь ног. Он прикрыл дверь и, надев гитару себе на левое плечо, прислонился к двери. Пришло время подвести итоги уходящего года. С закрытыми глазами и запрокинутой головой мысль завертелась.
«Год уходит в прошлое. Туда ему и дорога! Пусть на хрен уходит! Что он принёс? Несколько песен, гавайскую рубашку, друзей, которые все разбрелись на Новый год, подорванное горло, ещё одну безответную любовь…» – Да ну всё на хрен! – произнёс он шёпотом.
Быстро подведённый в голове итог натолкнул на действие. Рома открыл глаза и начал перебирать пальцами струны, теперь уже опустив голову и с тоской смотря в пол.
Под моим зонтом не хватает тепла,
Но есть место для двоих.
Принести нужно людям больше добра
И остаться в памяти их.
Всё плохо, но всё не так плохо.
Разрываются связи. Друзья не звонят –
Каждый в мыслях о своём.
Тратят жизнь на то, чем жить не хотят.
Я пошёл другим путём.
Такой как все, но не такой как все.
Резкий удар по струнам был сопровождён опусканием век. Рома заиграл так громко, как только мог. Казалось, будто всё отрицательное, что успело в нём накопиться, исходило с этим музыкальным напором. Лишь только засверкавший в окне на площадке фейерверк заставил губы расслабиться и превратиться в улыбку, а веки медленно подняться. Новый год. Новая жизнь.
– С Новым годом, – тихо произнёс он, доиграв. Он звонко крикнул на всю площадку и глотнул лимонада. Глубоко вздохнув и поставив на место бутылку, Рома снова начал играть, но теперь уже по площадке разлилась совсем другая музыка.
Я иду по городу в гавайской рубашке…
Настроение заметно поднялось. Спустя пять минут нового года, на площадку под звуки рок-н-ролла вышла мама и её подруга тётя Лена со своим мужем дядей Пашей. У всех в одной руке было по бенгальскому огню, а в другой по фужеру с шампанским. Сначала Рому поцеловала мама и закричала «С Новым годом», а потом уже тётя Лена. Остальная часть компании осталась пить шампанское в квартире. Зря, потому что те четверо на площадке так отплясывали, что можно было сказать «Это по праву самый необычный Новый год. И плевать на то, что было! Главное – это то, что нам сейчас хорошо!»
XX
Уже спустя несколько дней жизнь завертелась как и прежде, только с надеждой на более лучший год. Мама с Ромой уже по традиции поздно ужинали. На столе стояли салатницы и тарелки с тем, что ещё осталось от праздника. Как раз в это время шёл сериал, который обычно Рома и мама смотрели вместе. Главный герой был непосредственным сильным мужиком, но по ходу сериала всё больше и больше вызывал жалость.
На титрах они, полуночные заседатели, закончили трапезу и пустились в обсуждение важных вопросов, затрагивающих всё человечество.
– А как называются уколы?
– Не помню. У меня на листочке записано.
– Ты звонил в справочную, узнавал?
– Да. Четыре адреса дали.
– Когда я была беременна тобой, мне тоже кололи что-то. Мышцы расслабляющее. Я долго лежала на сохранении – была угроза выкидыша, – тут Рома понял, что был самым трудновынашываемым ребёнком в семье.
Мать пошла спать, а Рома остался наедине с посудой, горы которой было необходимо перемыть. Отлично. Мытьё посуды очень успокаивало, и можно было задуматься о чём-то своём. Успокоиться было кстати, так как Аня дала о себе знать и написала два сообщения на сотовый телефон. Зачем нужно было обнадёживать, ведь он не хотел связываться с девушкой, которая дала понять, что не любит его? Это сложно объяснить… Просто контакт с ней был неприятен потому, что всё больше давил на сердце, показывал, что эти двое не будут вместе. Нужно было забыть её, забыть эту историю и эту влюблённость, но тщетно – Аня появилась снова.
Домыв казан да пару крышек от кастрюль, нужно было идти в ванную. Покончив с ванной, оставался последний пункт – комната. Герой открыл дверь и окунулся в темноту…
…Январское утро после новогодних выходных в сером цвете своём никаким образом не способствовало улыбке. Тем более, что завтра должен быть первый экзамен. Рома стоял на остановке и ждал маршрутку, чтобы, приехав домой, пообедав и вздремнув часик–другой приняться за последние повторения экзаменационного предмета.
Подъехавшая после нескольких минут ожидания утренняя маршрутка не была, как обычно в это время, заполнена людьми. Оно и верно – у кого-то выходной, а кому-то нужно в училище на консультацию. Он сел на переднее сиденье, захлопнул дверь и стал искать в карманах нужное для оплаты проезда количество мелочи. Маршрутка тронулась, как только водитель пересчитал полученные копейки, а Рома прильнул головой к окну боковой двери. Местные достопримечательности казались необычными. Хоть город и надоел, но из окна маршрутки он всё ещё казался неизведанным. Год сулил перемены, и скоро ничего этого не будет. Все разъедутся кто куда. И тут он понял: «А ведь я останусь один в этом городе, если сам не свалю. Андрюха поступать укатит, Семён тоже. Баба Галя уедет к дяде Толе в Рязань месяца на три. Нужно с мамой потихоньку разговаривать на счёт моего переезда…»
В этом городе людей было лишь наполовину, а если все друзья уедут и Рома останется без поддержки, то и того меньше. Нелюди давали какой-то стимул для того, чтобы скорее уехать.
«Может быть поступить куда-нибудь? – спросил сам себя Рома. – Жить в общежитии на стипендию, творчество потихоньку в массы продвигать?» Подобное решение было очень важным, серьёзным и судьбоносным и требовало согласия с матерью. Впрочем, до выпуска оставалось ещё полгода, так что Рома мог не торопиться с выводом и всё взвесить.
Водитель, молодой короткостриженный парень, понемногу прибавлял звук радио, лепетавшего о новом дне, о тех, кто родился, о сотовой связи и прочей рекламе.
«Рост Фест. Время – лето. Место – где-то. Покупайте билеты. Подробности в газетах», – с пафосом прозвучала реклама грядущего рок-фестиваля, после которой дальше продолжилась радио передача.
«Рост FM – пРОСТо музыка.
– Доброго утра вам, дорогие слушатели! Это Рост FM и мы готовимся к выходным, очередным выходным после столь короткой трудовой недели. Пятница началась без осадков, которые, если судить по прогнозам синоптиков, и не предвидятся; температура довольно летняя для зимы. В связи с этим я желаю вам отличных выходных и ставлю тёплую летнюю песню…»
Зазвучала «Алоха» – старинная народная гавайская музыка, гимн всего тёплого и солнечного на Земле. На лице Ромы автоматически расплылась улыбка. Он даже зауважал ди-джея за такой вкус; как будто тот знал, чего не хватает грустящему едущему в маршрутке человеку. Рома закрыл глаза, и дремота окутала его сознание. Мысли отступили, и хорошо. Полезно расслабиться под такую музыку, да ещё и едущее до дома через пол города маршрутное такси укачивало и убаюкивало. Всё было кстати.
XXI
Июль. Вновь июль. Прошло полгода с зимней сессии, которая, кстати, оказалась весьма удачной для Ромы – два автомата из трёх. От шпаргалок особого толку не последовало, и, в принципе, вышло так, что он их напечатал для одногруппников – балбесов, которые, даже держа под партой листочки с мелконапечатанными ответами, умудрились получить трояки.
Вроде бы уже и чёрт с ними, с училищем и с бестолковой учёбой, ведь завтра утром состоится выпускной, на котором торжественно вручат диплом и пожелают доброго пути, так нет же, позвонил лично завуч и попросил, как это очень часто бывало, в последний раз стать ведущим. Но это было мелочью, по сравнению с тем разговором, который должен был скоро состояться с мамой.
Рома пришёл домой ближе к восьми часам. С Андреем и Семёном они обошли пол города и не нашли гавайские шорты, в которых Рома планировал уехать. Оставались, конечно, ещё варианты с магазинами и базаром в центре города, но настрой на вечер был явно потерян. Это способствовало серьёзному разговору, который надо было как-то начинать. Он пошёл в ванную мыть руки и по пути увидел в комнате слева маму, которая занималась глажкой.
– Привет, мам.
– Привет, сын, – она взглянула на него и снова опустила взгляд на утюг.
– Мне с тобой серьёзно поговорить надо.
– Говори.
– Я диплом завтра получаю, – он сел на диван.
– Во сколько?
– В двенадцать.
– Я приду, – благосклонно ответила мать. – Так завтра же воскресенье.
– Эти дебилы решили завтра провести. Но я не об этом поговорить хотел. Оставаться здесь никакого резона.
– В смысле?
– Я уезжать, мама, хочу.
– Куда?!
– В Петербург.
– Чего это ты удумал? А на какие такие средства?
– Да есть у меня. Ещё с того года со стройки откладывал. На первое время хватит.
– На долго это ты собрался? Насовсем что ли?
– Как Бог даст.
– Это ты подожди. У тебя ВУЗ в сентябре, какой Петербург? На лето ещё ладно…
– Я не хочу продолжать учёбу.
– Ха, милый мой. И что же ты, интересно мне, делать собираешься?
– Бог даёт одну жизнь и нужно многое успеть сделать, – он лёг на диван и продолжал расслабившись. – Сделать больше благих поступков, больше оставить после себя, что бы люди помнили о тебе как можно больше и дольше.
– Будешь бухгалтером или банкиром и оставишь после себя детям.
– Что я оставлю?
– Квартиру, машину, дачу. Наследство в общем.
– Не моё это, мама. Дочь у тебя хладнокровная, пускай всякими расчетами и наживанием богатств занимается.
– А она это и делает. Получила высшее, как я, устроилась, получает прилично.
– Ну а если не идёт это у меня, не моё, что я могу поделать?
– А что твоё? Рок вот этот твой? А семью ты в будущем как кормить собрался? – разговор перешёл на тон повыше.
– Хорошо. На высшее значит пойти. Потратить без толку ещё немного денег на бестолковое обучение.
– Главное диплом получи о высшем, а дальше начнёшь в нашей фирме, где практику проходил, – мама раскладывала наглаженное бельё и одежду по стопкам.
– И что? И кем я буду? Жалким бухгалтером, который сидит в душной конторе и делает свою «работу», – здесь он произнёс с иронией, – только из-за денег? Ты понимаешь, что есть такая деятельность, как творчество…
– И кем ты будешь? Ты главой семьи должен быть, содержать её, – мать перебила сына.
– Мама! Можно я скажу? Спасибо! – вернул себе слово сын. – Можно делать то, что ты хочешь: творить, писать сценарии, снимать фильмы, ездить с музыкальными гастролями…
– И что ты заработаешь? – снова перебила она. – Да ничего. Для того, чтобы на сцену пробиться только, какие деньги нужны.
– А с помощью таланта разве нельзя пробиться?
– Да какой талант? О чём ты говоришь?
– Вот видишь. Ты не веришь в своего сына.
– Сынок, да что ты такое говоришь. Ну не вижу я тебя там, да ещё и занимающимся чем попало. Ладно бы ты одарённый был, в консерватории бы учился.
– А ты бы меня пустила? У тебя же всё как на конвейере, по этапам: сначала школа, потом ПТУ, затем ВУЗ с экономическим факультетом. А вот что потом после ВУЗа – уже наше дело, свобода, долгожданная. И по такой схеме обоих детей ты хочешь в жизнь провести. Был бы третий – и третьего тоже бы провела.
– Я мать, в конце концов! Я за тебя отвечаю, за твоё образование, за будущее твоё!
– Мне надоело, понимаешь мама, надоело! Надоело, что я учусь три года на того, кем быть не хочу. Надоело прозябать в этом городе!
– И что теперь? Мчаться за «три девять земель»? Обворуют тебя там, побьют, будешь знать… – тут мать растрогалась и села на диван рядом с сыном, приобняв его.
– Ты не хочешь меня понять. Ты меня не слышишь.
– Я твоей жизненной позиции не понимаю и не вижу её вообще. Я мать, и ты должен меня слушаться.
– Ты ещё скажи: «Я тебя породила, я тебя и убью!»
– Ну что болтаешь? – она с укором взглянула на Рому и после минутного молчания продолжила, – А может, закончишь высшее на экономиста и потом пойдёшь на второе?
– Зачем заниматься музыкой с двумя высшими образованиями, если это можно делать и с одним среднеспециальным?
– Вот болтаешь сейчас, а потом у сестры придётся деньги занимать на жизнь.
– Что б я у неё что-то брал? Я у неё никогда ничего занимать не буду.
Мать помолчала в раздумьях и видимо поняла, что сына нельзя было остановить, отговорить его от затеи уехать. Она сама в этом же возрасте уехала учиться в другой город и решила, что для Ромы это все-таки будет полезно.
– А где ты там будешь жить?
– Тётю Зину помнишь? Папину сестру? Она же в Петербурге живёт, причём неплохо.
– А ты ей сообщил уже?
– Да, она не против. Говорит «Без проблем. Живи сколько хочешь».
– Ой волнуюсь я за тебя, Ромка.
– Мам! Да перестань. Всё будет хорошо.
– И когда ты ехать собираешься?
– Билеты на среду взял.
– Ты уже и билеты купил?! – она удивлённо посмотрела на сына.
– Да, мама.
– И на когда?
– Среда в десять.
– Вечера?
– Да, – Рома только не стал уточнять одну вещь – билет был в один конец, так как он не знал, сколько пробудет там. Да и денег было, чтобы взять с собой на несколько дней
проживания.
– Ну, значит, диплом завтра получишь и будешь собираться.
– Потом мы у Андрюхи с ночевой собираемся.
– И когда ты думаешь в дорогу собираться?
– Ма, дай нам повеселиться напоследок, – сказал он, вставая с дивана. – Ещё немного, и пол компании нашей уедет из города, и фиг его знает, когда мы ещё так соберёмся. Ради таких моментов можно и временем пожертвовать, и деньгами.
– Ты ещё и деньги будешь вкладывать?
– Да там немного выйдет, вскладчину же стол делаем.
– Давай я тебе дам…
– Не надо, мама. Всё в порядке, – сказал Рома, уже заходя в ванную. В голове прокрутилось: «Вот и поговорили».
Слава Богу, что мать хоть как-то поддержала, ведь в Рому и так никто не верил, кроме бабушки, которая перед своим отъездом к сыну, Роминому дяде, в Рязань сказала: «Я не умру, пока не увижу тебя по телевизору на концерте». Эти слова его ободрили и одновременно расстроили, ведь теперь продолжительность жизни бабушки зависит он него. Веру в себя он почти потерял. Казалось, будто он ошибся в своих друзьях и подругах. Все куда-то растерялись по своим делам, устраивали свою жизнь. Поддержки не было никакой. Он знал, что многие известные люди начинали с неизвестности, неверия и нищеты. Прорываться надо, это однозначно.
XXII
Он был на эмоциях в этот вечер. Радость сменялась грустью, грусть радостью. И ведь всем этим перепадам было объяснение.
Обычно, у творческих людей, при подобных перепадах рождаются какие-то гениальные мысли, стихи, произведения искусства. Но творческий кризис Ромы мешал этому. Не было ничего, кроме грусти и какого-то странного чувства разочарования непонятно в чём. Скорее всего, в любви и людях. Подобное чувство спровоцировало звонок Ани; как будто к нему всё и шло. Снова она явилась из ниоткуда, и Рома точно знал, что она снова исчезнет. В никуда.
– Алло.
– Здравствуйте, а Рому можно? – раздался нежный тихий голос.
– Можно, – шутя ответил Рома. Он то же не узнал своего собеседника, а точнее собеседницу.
– Привет. Как дела?
«Ну вот, опять стандартные фразы» – подумал он про себя. – Привет. Я хорошо, блин, – «блин» было словом паразитом, которое нет-нет, да и проскальзывало, при чём «нет-нет» было очень часто. – Ты как?
– Я отлично. Как в группе дела? – и тут до Ромы дошло, что это была Аня. Блин! Угораздило же ему оказаться дома, а ей ни с того ни с сего позвонить.
– Хорошо, блин. У тебя как с учёбой?
– Нормально. Сессию закрыла, теперь вот дома. Скоро уезжать собираюсь. В Новосибирск. Не знаю, дальше учиться или передохнуть пока…
«Что звонишь то?» – читался вопрос на лице Ромы, да и в мыслях он тоже был, но задать его – означало нагрубить. – Надолго уезжать собираешься?
– Думаю, что насовсем. Скоро замуж выхожу. Ещё пока не решили здесь регистрироваться или там. Ребёнок точно там родится, четвёртый месяц сейчас.
Нож попал точно в сердце. Чувства дробились и крошились, как кости под бульдозером. «Врать ей незачем. Если только шутка… Да нет, зачем? Но такие подробности, да ещё и мне, как будто я самый лучший друг. Как гром среди ясного неба. Блин!» – закрутилось в голове. Но эти мысли шли от сердца. – Рад за тебя. Честно! Я всегда радуюсь за тех, кто нашёл своё счастье.