В 1991 году я был назначен на должность начальника 102 поликлиники Ленинградской военно- морской базы по Кронштадтскому гарнизону. В поликлинику перешел с должности флагманского врача 39- ой бригады строящихся и ремонтирующихся кораблей. До этого назначения каждое утро в течение года и четырех месяцев мне приходилось вставать в шесть часов утра и на «метеоре» (скоростной катер на подводных крыльях) добираться в Ленинград на Васильевский остров, где располагалось управление бригады.

Начальником 102 поликлиники до меня был подполковник медицинской службы Дудченко Виктор, которому также приходилось вставать рано утром и мчаться на «метеоре» в Кронштадт, потому что проживал – то он в Ленинграде. А вечером, после окончания рабочего дня, он на пароме переезжал залив и высаживался в Ломоносове, затем электричкой добирался до Ленинграда. Самое интересное заключалось в том, что если меня эти поездки выматывали, то Дудченко они почему- то устраивали. Вот так мы и ездили, пока Виктору Дудченко, зазевавшемуся при посадке на паром, аппарелью не отрезало нижнюю треть голени. Естественно, о дальнейших его перемещениях уже не было и речи, что, наконец, дало мне возможность стать начальником поликлиники, а Дудченко – инвалидом второй группы. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло…

За три месяца до моего назначения должность начальника 35 военно- морского госпиталя занял подполковник медицинской службы Петросян Эдуард Мартиросович. Он зашел в поликлинику поздравить меня. Кстати, пройти из госпиталя в поликлинику можно было, не выходя на улицу, но Витя Дудченко выход в госпиталь закрыл на ключ, и сотрудники обоих учреждений вынуждены были по нескольку раз в день, через госпитальный двор, пробираться туда и обратно. Как мне объяснила главная медсестра поликлиники Раиса Ивановна, у начальников не сложились отношения. Двери по моему устному распоряжению теперь были открыты в течение всего рабочего дня и закрывались в 17 часов, после прекращения приема пациентов в поликлинике.

До назначения в поликлинику я работал в чисто флотских мужских коллективах, а тут вдруг сразу семьдесят шесть женщин и двое мужчин в подчинении! Один из них – мой непосредственный заместитель подполковник медицинской службы Сергеев Алексей Николаевич, второй – врач- хирург Саша Матвеев, перешедший к нам из городской поликлиники. И на хрупких плечах этого коллектива держалась вся тяжесть медицинского обслуживания двух третей населения города. В Кронштадте населения более семидесяти тысяч человек, из них более сорока пяти тысяч офицеры и члены их семей, и, конечно, моряки срочной службы. Но в городе существовала и гражданская система управления здравоохранения, в которую входили городская поликлиника и больница, а также городской родильный дом. Рабочих и служащих морского завода обслуживала медсанчасть № 66. Представьте, четыре огромных дока на заводе, и численность рабочих и служащих – около четырех тысяч. Кронштадтцы проживали в трех жилых массивах – собственно в «старом городе», который находился внутри крепостной стены, затем – в жилом комплексе сразу за городской стеной под названием «шестнадцатый квартал», где проживали в основном морские офицеры с семьями; и на выезде из Кронштадта перед въездом на дамбу располагался жилой комплекс для строителей дамбы – «девятнадцатый квартал». Я жил с семьей на «шестнадцатом квартале» в трехкомнатной квартире на четвертом этаже девятиэтажного корпуса.

Ближе к концу рабочего дня мне позвонил председатель законодательного органа города Кронштадта Суриков Виктор Леонидович – человек властный и решительный. Судя по разговору, он был в курсе моего назначения. Виктор Леонидович предложил мне выдвинуть свою кандидатуру в городской Совет. В связи с выездом действующего депутата народного Собрания из Кронштадта на новое место жительства в городском Совете народных депутатов освободилось место. Капитан первого ранга Суриков до увольнения в запас занимал должность начальника особого отдела Кронштадтской дивизии, отказаться от его предложения было бы нерациональным.

Вечером, после рабочего дня, зашел к нему в городскую администрацию. Поднявшись на второй этаж, попросил секретаршу доложить о моем приходе. Виктор Леонидович принял меня весьма доброжелательно, мы знали друг друга около девяти лет. Поздравив меня с назначением, сразу перешел к делу:

– Руслан Георгиевич, будем говорить откровенно. Из вооруженных сил я уволился по выслуге лет. Сам я был изначально избран депутатом городского Совета жителями «старого города», а затем депутаты выдвинули меня на пост председателя народного Собрания. Но буквально через три месяца состоятся выборы новой структурной единицы, которой ранее не было. Это должность мэра города Кронштадта. Избираться мэр будет собранием городского Совета депутатов. Вот почему я прошу тебя пойти на выборы в депутаты в городской Совет, мне нужна твоя помощь. В совете много случайных и мутных людей, и сейчас для них сложилась благоприятная ситуация. Давай включайся в работу. Времени на раскачку мало.

Мне надо было идти на довыборы по «девятнадцатому кварталу» – так определила избирательная комиссия. Что весьма осложняло мое участие в выборной компании. Этот жилой массив состоял из шести девятиэтажных корпусов. Длина одного корпуса составляла около трехсот метров, девять подъездов. На каждом этаже – четыре квартиры. На выборах необходимо было заручиться поддержкой жителей двух корпусов общей численностью 2800 человек, из них с правом голоса – 2300 человек взрослого населения. Но какого населения! Практически все строители дамбы были бывшими уголовниками, отсидевшими различные сроки, или лицами, освобожденными с вольного поселения. Треть жителей криминального квартала была выходцами из Татарстана и Башкирии. Задача перетянуть эту «орду» на свою сторону и заставить проголосовать за меня была почти невыполнима, если учесть, что любая военная форма действовала на них, как красная тряпка на андалузского быка.

Одновременно со мной на вакантное место выдвинулись кандидатами в депутаты: женщина из управления строительства дамбы, член партии «Отечество- вся Россия» и мастер- строитель дорожного управления все той же дамбы, член ЛДПР. Дамба – это насыпная дорога, соединившая остров Котлин с материком, а Кронштадт – город, находящийся на этом острове. Длина дамбы – семнадцать километров, ширина – от 50 до 100 метров. И еще на дамбе располагались какие- то гигантские разводные сооружения, напоминавшие собой створки плотины. Они должны были регулировать уровень подъема воды в заливе. Одним словом – стройка века. Городской избирательной комиссией мне был вручен мандат кандидата в депутаты городского Совета, они же объяснили, что времени на агитацию дается полтора месяца, и обозначили дату выборов.

Начал я свою предвыборную подготовку с того, что обратился к местному попу – отцу Владиславу- с просьбой выдать мне документ, подтверждающий мою «православную принадлежность».

Отца Владислава я застал вечером, жил он в одноэтажном доме рядом с Владимирским собором. Молодой еще мужик, лет около сорока, с большим животом. Летом постоянно ходил по дому босой, выйдя на улицу, носил сандалии опять же без носков, благо под рясой их не было видно. В довершение портрета – на лице светлые усы и рыжая борода.

Когда я изложил свою просьбу, он согласился дать мне такое подтверждение, однако выдвинул встречное обязательное условие – я должен был принять таинство крещения. Пришлось бывшему секретарю партийной организации бригады принять его условия. Попросил я у отца Владислава и текст божественной молитвы «Отче наш».

На следующий день выехал в Ленинград в поисках мечети, поиски увенчались успехом на Васильевском острове. Начались сложные переговоры с муллой о предоставлении мне документа, удостоверяющего мою личность как правоверного мусульманина. Я откровенно рассказал ему о выборах в Кронштадтский Совет народных депутатов, объяснил, что треть избирателей на моем участке по вероисповедованию мусульмане. Единственное, в чем я ему не признался, это о посещении отца Владислава и выданном им документе. Не вдаваясь в мелкие подробности, скажу, что документ от муллы в виде зеленой открытки с текстом на арабском и вписанной моей фамилией я получил. А просьба научить меня вслух читать аяты из Корана и совершать намаз окончательно развеселило муллу и расположило его ко мне. Он дал мне текст аята, написанный русскими буквами. Два раза я прослушал его чтение, но ничего запомнить не смог. Попытался прочесть напечатанное, подражая Камилю – так звали муллу, но по его смеху понял – дело совсем плохо. Расстались мы почти друзьями, он пожелал мне успехов на выборах, и я откланялся. Когда переезжал дамбу, вспомнил, что мой приятель Амагов Беслан – чеченец по национальности – наверняка знает, как правильно произносить слова молитвы. Через два дня я наизусть мог декламировать тексты «Отче наш» и несколько аятов из Корана.

Настало время подумать о членстве в партиях. Партбилет КПСС у меня был в наличии. Необходимо было срочно приобрести билеты двух популярных на тот момент партий – ЛДПР и «Отечество – вся Россия»

В Кронштадте проживала уполномоченный Высшего Совета партии ЛДПР по Санкт- Петербургу и Ленинградской области Елена Бабич, моя хорошая знакомая. Вечером нанес ей визит, рассказал о предстоящих выборах, пояснил цель своего визита, чем рассмешил ее до слез. Но, тем не менее, через десять минут стал обладателем удостоверения члена ЛДПР. Елена Владимировна и сейчас проживает в городе на Неве, она действующий депутат законодательного собрания Санкт- Петербурга.

Партию «Отечество – вся Россия» в Кронштадте возглавлял и представлял председатель регионального отделения Владимир Николаевич Лагожин, полковник в запасе. Выданный Лагожиным членский билет за № 37 и сейчас храню в своем архиве.

Таким образом за пять дней я стал членом трех партий и двух религиозных конфессий. Теперь надо было перейти к агитационной работе с населением.

В жилом массиве «девятнадцатого квартала» проживали два вора в авторитете. Они не были ворами в законе, но были уважаемыми персонами в воровской среде. С них я и начал. Объектом и преддверием душевного разговора стал ящик водки, а подобрал я к ним этот «ключик» с подачи ребят из уголовного розыска. Встретили меня бывшие воры неприветливо, но, когда я поставил в центр комнаты ящик с двадцатью бутылками «крепкого», отношения стали налаживаться, атмосфера потеплела, появилось взаимопонимание. В силу этих обстоятельств дальше вести агитационную работу в этот день не смог, пришлось с шалманом пить. Товарищи, бывшие урки, заверили меня во всесторонней поддержке на выборах, разрешили вести агитационную работу в подъездах.

Поквартирный обход предполагает непосредственный живой контакт с избирателями, дает возможность жителям пообщаться с кандидатом в депутаты, наладить визуальный контакт, задать ему уйму вопросов, излить ему душу. Однако всегда возможны непредсказуемые действия. Например, не могу найти логического объяснения агрессивному поведению двух женщин из разных подъездов, которые на мой стук в двери спокойно их открыли, поздоровались, а затем внезапно начали плевать мне в лицо, после чего двери стремительно захлопнулись. Одна из избирательниц, открыв двери, с размаху влепила мне пощечину. Потребовалось тридцать секунд, чтобы прийти в себя и продолжить работу. В целом все же встречали неплохо.

Кандидату в депутаты предоставляется отпуск на период предвыборной кампании, который используется для агитационной работы с избирателями. По моим расчетам на восемнадцать подъездов приходилось шестьсот сорок восемь квартир. Если мне на выборы было отпущено сорок пять суток, я должен был обходить за дневное время суток не менее 18- 20 квартир. Время общения с избирателями в одной квартире должно занимать не менее 20 минут, т.е. получается 6- 8 часов работы в день. Что было вполне реально. Моя агитационная работа закипела. Стучу в двери негромко, но и не тихо, главное, чтобы скромно и вежливо. Двери открываются.

Четко произношу:

– Здравствуйте, я ваш кандидат в депутаты Асланов Руслан Георгиевич, хотел бы с вами познакомиться, пообщаться и ответить на ваши вопросы. Вопросы у жителей практически всегда начинались с выяснения моей национальности.

После моего признания, что я осетин, задавался следующий вопрос:

– А кто Вы по вероисповеданию?

А вот тут нужна техника перекрестных вопросов, необходимо по внешности определить национальность избирателя, по возможности узнать фамилию, имя и отчество. Выяснив, кто передо мной – русский иль татарин, перехожу к тексту «Отче наш» или «Аятам» из Корана, затем следовал обязательный вопрос:

– А какую партию Вы представляете?

Тут не мешкая надо перейти в атаку:

– А сами Вы какую партию поддерживаете?

И выяснив приверженность избирателя той или иной партии, гордо и уверенно достаешь членский билет этой партии из одного из трех карманов. Главное – не перепутать.

В заключение я благодарил избирателей за поддержку и обязательно заканчивал словами:

– Обязательно приходите голосовать, не то враги воспользуются вашими бюллетенями и проголосуют вместо вас.

На седьмые сутки активной агитационной работы, вышел из третьего подъезда девятиэтажной «китайской стены», уставший «вусмерть». Присел на лавочку перед многоэтажкой, открыл рабочую тетрадь и не поверил своим глазам. Оказалось, что за шесть часов я прошел весь подъезд. Тридцать четыре квартиры- вместо запланированных двадцати. А это, сто двадцать пять человек взрослого населения, и практически все они обещали в день выборов поддержать мою кандидатуру. И тут меня осенило. С первого по шестой день моих встреч и бесед с «народом» я приходил, одетый в морскую военную форму одежды. А сегодня я случайно, не подумавши, пришел в цивильном. На голове черная широкополая фетровая шляпа, длинное «в пол» кашемировое пальто, дополнял образ белый шерстяной шарф. И ведь, действительно, встречали гораздо радушнее, чем вчера или позавчера. Открытие весьма меня удивило и обрадовало. Встал со скамьи и удовлетворенно подумал, «не пора ли кормить верблюдов», то бишь идти домой обедать. Ничего, как говорится, не предвещало беды.

И тут боковым зрением уловил, как ко мне приближается группа молодых людей в спортивной форме. Вышла эта великолепная восьмерка из двух автомобилей марки BMW c тонированными стеклами. У четырех из них в руках тяжелые биты. Направлялись явно в мою сторону. Сделав спокойную мину, я ждал, когда они подойдут ко мне. Первым заговорил их старший по возрасту и скорее всего и «по рангу»:

– Скажите, пожалуйста, Вы, ведь Асланов Руслан Георгиевич, не так ли? Наш кандидат в депутаты?

– Да, я Асланов и кандидат по этому участку, – ответил я, – но, судя по всему, вы не совсем мои избиратели.

Они весело рассмеялись. Старший группы продолжил свой вежливый допрос:

– А кто Вы по вероисповеданию, Руслан Георгиевич?

– Православный, – отвечаю спокойно, но с достоинством.

– А доказать можете, – спрашивает назойливый старший. Медленно опускаю руку в правый карман пальто и достаю справку- открытку, выданную преподобным отцом Владиславом. Протягиваю ему. Он аккуратно берет ее и внимательно рассматривает. Кивает головой и возвращает мне.

– А кто Вы по национальности, Руслан Георгиевич? – интересуется «старшой».

– Осетинцы мы, – пытаюсь шутить я.

Перекрестный допрос, учиненный главарем этой ОПГ, продолжался минут пятнадцать. На дворе – конец девяностых, «криминальный Петербург» в лице молодых качков, жаждущих крови, пришел ко мне, посланный каким- то авторитетом. В ходе опроса успеваю рассмотреть их лица. Обыкновенные русские молодые бандиты- скороспелки из спортсменов. Последний вопрос старшого меня откровенно изумил своей интеллектуальностью и эрудицией.

– Руслан Георгиевич, а какое Ваше политическое кредо?

Я лихорадочно думаю, что ответить этим организованным преступникам. В одном был уверен – они русские, а следовательно … Я решился и пошел ва- банк, с пафосом громко выдаю:

– «Бей жидов, спасай Россию»!

Вряд ли бандиты были знакомы с политическим кредо Нестора Махно, но ответ им явно пришелся по душе, надрывно хохотали около трех минут. Старший очнулся первым и, похлопав меня по плечу, второй раз огорошил меня знакомством с политическим плакатом, посвященным Ильичу:

– Верной дорогой идете товарищ! Можете дальше работать.

С этими словами гопкомпания весело удалилась.

«А ведь все могло закончиться гораздо хуже, – думал я, – скажем, они играючи могли сделать меня инвалидом».

Прошли выборы. Я депутат городского Совета. Открываю двери народного Собрания. Депутаты смотрят на меня с любопытством. Председатель городского Совета представляет меня присутствующим и, улыбаясь, громко объявляет: «Уважаемые депутаты, Руслана Георгиевича поддержало семьдесят пять процентов избирателей». Зал ахнул.

И еще небольшой экскурс в прошлое. Виктора Леонидовича Сурикова депутаты избрали мэром города Кронштадта. В этой должности он проработал 15 лет. Умер Виктор Леонидович в декабре 2008 года в возрасте 63 лет. Елена Владимировна Бабич, как я отметил выше, проживает в северной столице, она по- прежнему уполномоченная Высшего Совета ЛДПР по Санкт- Петербургу и Ленинградской области.

Отец Владислав восемь лет являлся настоятелем собора Владимирской Иконы Божией Матери, однако в 1999 году был отрешен от должности. Елена Владимировна на основании жалоб прихожан Кронштадта обратилась с письмом к Патриарху всея Руси, подробно изложив все прегрешения отца Владислава, и стезя священнослужителя оборвалась. Что касается меня, я окончательно попрощался с Кронштадтом и переехал в Северную Осетию на постоянное место жительства.

В сауне

В холле сауны Кронштадтского военно- морского госпиталя происходит необычное действо. Два подполковника медицинской службы – начальник госпиталя Петросян и начальник поликлиники Асланов стоят по стойке смирно, лица обращены к старшему по званию, мужчине лет шестидесяти, сидящему на обитом черным дерматином кресле. Рядом на вешалке висят генеральский китель и брюки с лампасами. Вадим Алексеевич Никольский с недовольным надменным лицом распекает стоящих перед ним офицеров. Заместитель начальника Центрального военно- медицинского управления Советской Армии и Военно- Морского флота, он к тому же секретарь партийной комиссии управления. Обладает, по сути, неограниченной властью в военно- медицинских кругах Вооруженных Сил. Стоящие перед ним офицеры прекрасно понимают, с кем имеют дело. На столе перед высоким гостем бутылки с водкой и коньяком, богатая закуска. Генерал пьет один в перерывах между словесным раздраем. Петросян и Асланов наготове, сразу же наполняют опустевшую рюмку. Оба страшно удручены и подавлены услышанным откровением старшего начальника.

– В течение трех дней я проверял подведомственные вам учреждения в ходе плановой проверки медицинской службы Ленинградской военно- морской базы. Вон там в моем портфеле, – Вадим Алексеевич указывает на рыжего цвета огромный портфель, стоявший на стуле в углу холла, – лежит акт проверки на двенадцати листах, мною написанный. Перед отъездом из Москвы начальник ЦВМУ поставил мне задачу в назидание другим снять с должности двух офицеров, ну… чтобы родину любили. Я выбрал вас двоих. Ничего личного, так надо и так, скорее всего, будет. При опросе жалоб и заявлений ваши же подчиненные вылили на вас столько дерьма, что вас снимать надо немедленно. Вы постоянно пьянствуете, водите баб в сауну и вроде как службой не занимаетесь вовсе. После нынешней проверки в конце года я увольняюсь по выслуге лет и мне терять нечего. Вот такие дела, друзья мои. Вопросы есть? Думаю, вопросов нет.

Двое стоящих перед ним, не шелохнувшись, молча слушали говорящего, бледность мрамором разливалась на мрачных лицах. Они ясно понимали, что генерал не шутит и сейчас решается их дальнейшая карьера. Старшие офицеры флота прошли немало проверок, но то, что происходило в холле сауны, было настолько опасным и реальным, что им, опытным начальникам, было абсолютно понятно – это конец. Офицеры выдержали паузу, затем Асланов негромко выдохнул:

– Вадим Алексеевич, а что можно сделать, чтобы акт был аннулирован? Вернее, что нам необходимо предпринять, чтобы реабилитироваться в Ваших глазах? Мы уж постараемся!

– А что вы можете мне предложить? – ухмыльнулся ехидно Вадим Алексеевич, – все равно я вас к матерям поснимаю. Впрочем, – Никольский посмотрел, зевая, на настенные часы и вдруг неожиданно для самого себя произнес, – если вы сейчас мне бабу приведете сюда в течение семи минут, я, может, пощажу вас и отдам акт проверки.

Вадим Алексеевич был уверен, что за семь минут этим двум ну никак не уговорить кого- либо из госпиталя, ведь время- то уже половина девятого вечера.

– Вадим Алексеевич, а отсчет Вы начнете сразу сейчас, или после, как оденемся? – с надеждой спросил Асланов, подливая в рюмку очередную порцию водки. Генерал громко захохотал. Развеселившись, залпом выпил налитую рюмку, поморщился:

– Пусть будет по- вашему, даю вам фору, отсчет после того, как оденетесь.

Петросян с Аслановым уже в одежде. Асланов сверкнул глазами:

– Разрешите начать движение, товарищ генерал?

– Разрешаю! – Вадим Алексеевич с интересом и любопытством взглянул на Асланова. "А если они действительно приведут, – мелькнула мысль в голове у генерала, – акт отдавать или послать их подальше?" Но, наверно, не зря Вадим Алексеевич дослужился до высокого звания и не с помощью жены и "именитых" родственников, а горбом своим и трудами праведными. Вроде как ребята неплохие, – Вадим Алексеевич налил водку в рюмку, затем, подумав, решительно перелил рюмку в двухсотграммовый стакан и долил до краев из бутылки, – ладно, будь что будет, подождем – увидим".

– Эдик, кто из медсестер помоложе у тебя дежурит сегодня? – на ходу обратился Асланов к Петросяну. Ноги несли их в хирургическое отделение.

– Вроде как Надя, – вытирая пот со лба, выдохнул Петросян.

Асланов радостно перешел на рысь:

– Надя, говоришь?! Давай быстрее, Эдик. Время – деньги.

За столом в коридоре хирургического отделения сидела, склонившись, Надя – постовая сестра, девица двадцати шести лет, ростом около ста восьмидесяти сантиметров. У Нади трое детей от разных отцов, и она красива и легко доступна.

– Надя, выручай! – взмолился Асланов.

– Вот тебе четыреста рублей и от Петросяна столько же, надо переспать с проверяющим! Ты согласна?

Оторопевшая Надя берет деньги:

– А кто вместо меня дежурить сутки будет?

– Надя, это Петрос решит сам, не твоя забота. Так ты согласна?

Надя кивает головой. Затем они легкой рысцой бегут по длинному коридору второго этажа госпиталя. Асланов держит Надю за руку. Петросян тяжело дышит сзади. Рывком открывают дверь и втискивают за собой Надю. Оторопевший голый генерал в той же позе, "нога на ногу", едва успевает прикрыться газетой. Лицо наливается кровью. Не дав открыть ему рот, Асланов радостно выдает во весь голос:

– Товарищ генерал, Ваше задание выполнено! Надя доставлена! Вроде не опоздали, успели вовремя?

Очумевший от крика Асланова и своего натурализованного вида, он не может ни встать, ни укрыться от улыбающейся и хихикающей медсестры.

– Ну вы, блин, даете, однако же… А что Вы, девушка, не присядете? – вопрошает генерал, но почему- то смотрит не на Надю, а на Асланова.

– Надя, сядь рядом с ним, – рявкнул Асланов.

– А что, Надя водку употребляет? – начинает успевший прийти в себя генерал игриво.

Асланов наполняет стакан до краев, протягивает Наде – и коротко:

– Пей!

Надя пьет.

– А закусить можно? – кокетливо спрашивает у генерала.

Вадима Алексеевича пробило, он засуетился.

– Конечно, можно, Наденька. Да ты к столу присаживайся. А раздеться не хочешь? Здесь так жарко, что взопреть можно, – генерал вопросительно смотрит на Асланова. Тот подходит к Наде, решительно расстегивает пуговицы на халате, снимает с нее всю одежду.

– Сядь за стол! – приказывает он.

Не прикрываясь, опьяневшая и обнаженная садится за стол. Офицеры в волнении. Чувствуют, что угодили генералу – Надя пришлась по душе Вадиму Алексеевичу. Появляется надежда на спасение. Генерал оборачивается простыней и зачем- то одевает форменную генеральскую фуражку, присаживается напротив Нади, не сводя с девушки восхищенных глаз. Затем, словно очнувшись, поворачивается к офицерам:

– Подойдите. Вы свободны до шести часов утра. Надя остается со мной. Вам обоим находиться в госпитале в кабинете Петросяна у телефона. Может, понадобитесь еще. Вам все ясно?

Петросян с Аслановым четко в один голос:

– Так точно, товарищ генерал!

– Ну тогда свободны!

– Товарищ генерал, – начинает Асланов напряженным, дрожащим от волнения голосом, – а можно мы акт заберем? Вы обещали…

– Возьмите в портфеле и пошли вон отсюда!

Петросян и Асланов одновременно по команде поворачиваются…

…Асланов, разбуженный голосом Нади, открывает глаза. Надя, наклонившись над Петросяном, теребит его за плечо:

– Эдуард Мартиросович, Вас Вадим Алексеевич вызывает.

Однако тот в глубокой отключке, никакой реакции. Вчерашние треволнения утомили его до изнеможения. Асланов смотрит на настенные часы. Половина седьмого. Легко соскакивает с дивана, тормошит друга за плечо:

– Эдик, вставай, старик нас ждет!

– Что, уже пора? Надо идти к генералу? – Петросян тяжело поднимает голову. Оборачиваются к Наде.

– Спасибо, Надя. Мы тебе этого никогда не забудем.

Надя загадочно улыбается:

– Пожалуйста. Ну, я пойду.

Они поднимаются на второй этаж. Петросян негромко стучит в дверь сауны. Из- за двери слышится голос Вадима Алексеевича. Он приглашает войти обоих. В три часа генералу надо быть на Московском вокзале. Петросян уже распорядился, чтобы завгар подал машину к парадному входу к тринадцати часам. Вадим Алексеевич внимательно слушает его доклад, одобрительно кивает головой, затем приглашает всех к столу. Пьют водку, закусывают. О вчерашнем никто не вспоминает. Генерал в хорошем расположении духа, много шутит, рассказывает смешные истории из своей службы в Москве. Петросян с Аслановым вовсю поддерживают беседу, им действительно весело и хорошо. Вроде, как и на этот раз пронесло. На своей территории, но малой кровью! В тринадцать часов все выходят на крыльцо госпиталя, черная "Волга у входа наготове.

– Может, все же проводить Вас до поезда, Вадим Алексеевич? – настойчиво повторяют офицеры.

– Нет, не надо. Занимайтесь службой. Да! Вот еще что, Эдуард Мартиросович! Надя вроде толковая медсестра, я ее вчера всю ночь опрашивал. Считай экзамен сдала. Ты рассмотри- ка ее кандидатуру на должность главной медицинской сестры госпиталя. Тебе все ясно, Эдуард Мартиросович?

– Так точно, рассмотрю и назначу.

– Вот и ладно, действуй! Ну что ж, прощайте, товарищи офицеры.

Повернувшись к водителю мичману, коротко приказал:

– Трогай!

Черная "Волга", обогнув госпитальный фонтан, медленно выезжает через чугунные ворота. Офицеры провожают ее взглядом.

Прошло две недели. Визит чудаковатого генерала и его извращенные низменные желания стали потихоньку забываться. Вроде все обошлось. Надя тоже вроде угомонилась. Об обещанной должности главной медсестры Петросяну более не напоминает. А то ведь неделю после отъезда Никольского, как рассказывал Эдуард Мартиросович, она ежедневно штурмовала его кабинет. Напоминала о его торжественном обещании в присутствии Вадима Алексеевича и подполковника Асланова возвести ее в ранг главной медицинской сестры госпиталя. Взывала к его офицерской чести, угрожала позвонить Никольскому в Москву и сообщить, что его приказание Петросяном игнорируется… Установилось затишье. Ничто не предвещало беды. Но, как оказалось, это было затишье перед бурей. Асланов находился у себя в поликлинике, когда вдруг дверь кабинета внезапно распахнулась, и на пороге возникла возбужденная фигура Петросяна. Побледневшее лицо друга было покрыто испариной. Тяжело дыша, Эдуард Мартиросович произнес:

– Только сейчас от меня вышла мать Нади! Она требует денежную компенсацию за осквернение дочери генералом при нашем непосредственном участии и присутствии.

– И сколько она требует за осквернение? – спросил Асланов удивительно спокойным голосом.

– По двести рублей с каждого, а если не выполним ее условия по деньгам и по назначению Нади на обещанную должность, грозилась зайти к мэру и рассказать ему о поведении депутатов городского Совета в сауне госпиталя и несправедливом отношении к ее дочери.

– А если пойдем на поводу у этой женщины, она продолжит нас шантажировать, и конца этому не будет, она поймет, что мы боимся огласки и снова и снова будет приходить за деньгами, – вполне резонно заметил Асланов.

– Я отдал ей двести рублей, – устало заключил Эдуард Мартиросович.

– От меня она ничего не получит, – отрезал Руслан Георгиевич.

По большому счету друзья не верили, что мать Нади может обратиться к мэру города с такими подробностями по сложившейся ситуации и о роли в ней ее дочери. Но как же они ошибались!.. На следующий день Эдуарду Мартиросовичу позвонили из аппарата городской администрации и передали, что Суриков Виктор Леонидович приглашает депутатов Петросяна и Асланова к себе к восемнадцати часам. В городскую администрацию к указанному времени приехали вместе на служебной госпитальной «Волге». Молча поднялись на второй этаж, попросили секретаршу доложить мэру города о своем прибытии.

Через минуту оба вошли в кабинет к Виктору Леонидовичу. Мэр города Суриков Виктор Леонидович – бывший начальник особого отдела дивизии и Кронштадтского гарнизона. Уволился в запас в звании капитана первого ранга и вначале был избран депутатами председателем Городского Совета, а затем через год – на должность мэра города. Суриков отлично знал Петросяна и Асланова по совместной службе. Все трое не один десяток лет носили морскую форму одежды, служили в одном гарнизоне, часто виделись на совещаниях и офицерских собраниях. Суриков слыл среди офицеров гарнизона суровым, но справедливым начальником. Когда офицеры вошли в кабинет мэра, он сидел за столом, и выражение его лица ничего хорошего не предвещало. Но морские офицеры есть морские офицеры! Оба приветствовали его по последнему офицерскому званию, как будто не знали, что он вот уже полтора года офицер запаса. Виктор Леонидович удивленно вскинул брови и весело ухмыльнулся. Попали в точку, хотя бы немного разрядили обстановку. Суриков начал без обиняков, напрямую:

– Сегодня ко мне приходила мать медицинской сестры вашего, Эдуард Мартиросович, госпиталя и поведала много занимательного. Хотел бы выслушать версию о свершившемся в сауне госпиталя от вас лично, теперь уже с вашей точки зрения восприятия событий. Разговор будет долгий, разденьтесь и присаживайтесь за стол.