Ему становилось все жарче. Тут не достаточно свежего воздуха.
Наконец, она отпустила его. В руках матери остался густой клочок волос. Передёрнувшись, она отбросила клок в сторону.
Давид облокотился локтем об стену, пытаясь отдышаться. Среди темноты лестничной площадки, которую не в силах были осветить редкие проникшие внутрь дома лучи, послышались тихие женские всхлипывания. Словно внизу, сидя на лестнице плакала женщина, всхлипывая всё громче и громче.
Давид смотря перед собой зашёл в начавшуюся после солнечного света тьму. Она поглотила его с головой, окружив со всех сторон. Стало жарче. Она давила на него, зажимала между узких обшарпанных стен.
На его висках вылезли две почти симметричные вены и ритмично пульсировали.
– Нет мама! – прозвучал его же голос. Ту ночь он никогда не забудет.
– Впусти меня! – плача кричала мама, вырывая дверную ручку ванной. Он прижался спиной к стиральной машинке. Она работала и заглушавшей истеричные вопли матери. Кромешная тьма. Лишь мигающий оранжевый фонарик светящийся над барабаном включённой машины.
Плачь женщины стал совсем громким. Она рыдала, не скрывая чувств.
Давид представил перед собой портрет пожилой вдовы, рассевшейся на твёрдой лестнице и смотрящей в темноту. В ней ей представляя мутный портрет мёртвого мужа.
Она вытирала слёзы со сморщенных щёк белым платком, на котором крестиком вышиты красные маки.
– Впусти меня!!! – рыдала мать и со всей силы била в двери ванной ногами, будто это должно было помочь. Ни черта не помогло. Он просидел прижавшись к стиральной машинке всю ночь. Сейчас её вибрация волной прокатилась по телу.
Сквозь тьму прорисовался силуэт. Ссутулившись, на ступеньке сидела дама смешавшаяся с тьмой. Она была одета в чёрное. Тёмный плащ освещал проникший во тьму луч, влетевший через маленькое окно.
Подперев голову руками, она безудержно рыдала и всхлипывала всё громче.
Звук плача волной прокатывался по всему дому. Давид, подойдя ближе к женщине тихо спросил:
– Вам нужна помощь? – он пытался заглянуть за спину, увидев лицо незнакомки.
– Мне? Помощь? – ответил хриплый голос, по которому можно было предположить, что сидевшей перед ним не меньше семидесяти. Самая настоящая старушка, ему так хотелось ей помочь.
– Из-за чего вы плачете?
– Плачу? – упрямо переспросила она – Моя мать избивала меня в детстве, заставляя молиться. Я пряталась от неё в ванной. Ох уж эти неприятные воспоминания…
Давид вздрогнул, увеличившимися в раза три глазами взглянув на незнакомку. Воспоминания в его голове становились громче. Крик матери казался нестерпимым.
Старуха выпрямила спину и резко обернулась. От вида её лица Давид спотыкнулся о ступень, находившуюся сзади.
Ярко-белая деревянная маска полностью скрыла физиономию. Она была будто украдена из японского театра кабуки, с разницей в том, что на ней изображалась европейская внешность. Сморщенная старуха, лицо растянуто в жуткой неестественной улыбке как от фильтра в снэпчат.
Она и составляла пугающий образ. Она бросала в дрожь карикатурным искажением обыкновенной улыбки.
Жуткую белую маску осветили прорвавшиеся внутрь лучи. Она заблестела в них, подчёркивая белизну.
Улыбающаяся старуха, точнее тот, кто скрывался под этой маской, привстала, наблюдая за реакцией мальчика.
Поскользнувшись, он упал на острую лестницу и больно ударился позвонком. Не в силах встать, Давид наблюдал за медленно подходящей к нему незнакомкой. Он хотел закричать, но был очарован мистическим силуэтом, вставшим на соседнюю ступень. Наклонившись, он тёмной перчаткой прикоснулся к мокрому лицу мальчика.
Она ласково погладила его свисающие вниз щеки, держа правую руку за спиной.
– Т-ш-ш – тихо шикнула она и поднесла палец к алым губам маски.
Давид в упор смотрел в тёмные глаза старухи, пытаясь разгадать, кто стоит перед ним. Тщетно. Толстое дерево скрыло за собой личность и оставила её неизвестной.
Резкая боль. Давид почувствовал как острый нож устремился в живот. Ещё раз. Потом ещё раз.
Он опустил взгляд на тело, в ужасе смотря на окровавленную рубашку.
Из уст вылилась свежая кровь и окрасила маску старушки в алый цвет. Капли стекли по белоснежному дереву обратно на воскресную рубашку, которую ранее Давид одевал лишь на воскресные походы в церковь.
Упав на лестницу, он ударился головой об острый выступ и закрыл глаза. А таинственный силуэт продолжал заполнять всю темноту звучным:
– Т-Ш-Ш-Ш! – и расплывался в циничной улыбке оглядывая кровавые реки, потекшие по ступеням вниз.
Ступая по аккуратно выложенной красной мостовой я с интересом осматривал центр города.
Умеренное вечернее солнце медленно переставало греть и давало осени скрыть голубое небо за воздушными тёмно-синими облаками, отдалённо напоминающими тучи. Солнечный свет залил приторную площадь. Её окружала красная мостовая, цветом напоминающая вино. Посреди уютно располагался зелёный островок, клочок зелени посреди череды невысоких кирпичных домов. Пышные каштаны свысока смотрели на толкающуюся толпу, готовившуюся к празднику.
На просторной площади располагался ювелирный магазин, в котором жителям втирали дешёвое стекло под видом бриллиантов, единственный МакДональдс в городе, у которого вечно кучковались любители бургеров и скромный банк, затесавшийся среди мелких магазинов одежды, построенных специально для понаехавших сюда богачей. По иронии судьбы они, в основном, простаивали пустыми и ожидали местный бомонд.А он, в то время, обновлял гардероб в лучших бутиках Милана.
По другую сторону стояла высокая деревянная ратуша, из неприветливого фасада которой стройно торчала высокая часовня. Каждый час колокола внутри громко звенели, создавая иллюзию средневекового французского городка. На главном входе в ратушу, где проходили городские конференции и собрания совета, висела массивная позолоченная табличка «Спроектировано Диланом Грином». На ней искрилась содранная с его портрета равнодушная физиономия. Тут из этой равнодушной физиономии сделали настоящий бренд, пихая куда не попадя: брелки, магниты, кружки и даже игральные карты. Их никто никогда не покупал, всё оставалось пылиться на прилавках.
Но главной на этой площади была вовсе не мрачная ратуша. И не МакДональдс, как может показаться на первый взгляд. Огромная белая церковь, нависшая над всеми величественными и обрывистыми стенами. Она составляла особенную ценность для религиозных жителей. Ведь каждое воскресенье все как один ходили на проповеди. Они считали местным героем священника Ростислава, а тот улыбался и продолжал давать наставления каждому желающему. В своём церковном тёмном одеянии он часто гулял по городу. Его то и дело замечали покупающего хлеб в супермаркете или неторопливо гуляющего по местному парку на окраине.
Три золотых купала отбили свет солнца и ослепили мои глаза.
– Единственное красивое здание тут – скучая пробормотал Макс, указав на церковь. И правда, масштабность захватывала дух. На фоне высочайших стен, летающие мимо пожелтевшие листья казались мелкими каплями дождя.
По красной мостовой тут и там расставлены крупные тыквы как символ наступившей осени.
Смысл праздника в почтении традиций людей, жутко погибших во время большого пожара: выстукивая копытами такт мимо меня то и дело неторопливо проходили измученные лошади, смотря тёмными напуганными глазками в самую душу. Сзади, прицепившись к уставшей спине животного, катились пафосные царские кареты, украшенные вычурными узорами. С разницей в десятку долларов сзади тащились такие же, только без всей вырывающей глаз мишуры.
То и дело встречались люди, одетые в старомодные костюмы. Они устроили настоящий Хэллоуин из почтения памяти. Сбоку стаяла стройная леди в невероятно широкой шляпе, прикрывающей её лицо. Обычная девушка регенерировала в розовый раздутый мухомор. За ней волоклись потные и скучающие дети, ненавидящие каждого вокруг. У магазина «GAP” улыбаясь и махая рукой каждому стоял мужчина в грязном фартуке. Он изображал, видимо, кузнеца. Может быть забыл помыться.
Измазанная искусственной грязью женщина в возрасте стояла недалеко от него, поднимая окровавленный нож над кусками сырого мяса, неаккуратно выложенного на деревянном столе. Жена мясника.
Среди стогов высыпанного как попало сена веселились малыши, ныряя с головой в диковинный атрибут фермерской жизни. Сено валялось в самых неожиданных местах, прохожих то и дело на него наступали.
Основная массовка собиралась у построенной специально для праздника из железных палок сцены, стоявшей напротив главного входа в ратушу. Над ней нависала часовня, ровно в семь часов громко забив в колокола.
Звон заложил уши. Она сообщала о наступлении нового часа чересчур громко. И впрямь, этот звон будто переносил каждого стоявшего на площади в давние времена. Я не уверен, что в девятнадцатом веке в захолустье, почти полностью обжитым фермерами и усеянным глубокими лужами, в которых визжа купались свиньи, стояли вычурные изысканные часы.
Макс взял на себя ответственность проводника и не обнаружив у назначенного места Андрея (им служил магазин нижнего белья, зажатый в узком проулке. Перед ним стояла гора мусора, разносившаяся в разные стороны ароматом разлагающихся на солнце отходов), потащил меня к самой сцене. Цель – занять места поближе. Расталкивая всех людей на пути и сыпя в разные стороны отработанные «Извините», «Я не хотел наступить на вашу ногу» или «Я такой неловкий» мы пробивались ближе.
На сцене зажегся первый фиолетовый прожектор и осветил удручающую пустоту.
К площади незаметно подкрались сумерки и неожиданно окутали весёлую толпу. За минуты она поглотила в мрак всё вокруг: от белоснежной церкви и до твёрдых желтоватых тыкв. Она как бы намекала халтурным организаторам: «На сайте написано что начало в семь вечера, а вы передерживаете простецкое городское празднование на пятнадцать минут, будто на сцену сейчас выбежит Леди Гага».
Андрей так и не появился. Он ответственно пригласил меня послушать его речь и чертовски сильно опоздал. Это похоже на него: переменчиво и странно.
Я набрал ему и довольствовался долгими продолжительными гудками. Потом, оператор с голосом робота из терминатора сообщила мне, что абонент не может ответить на звонок.
Положив телефон обратно в карман я сразу же отвлёкся на заигравшую фоновую музыку и моментально позабыл о брате.
Вокруг за считанные секунды образовалась нескончаемая толпа людей, жаждущая начала. Они громко свистели и кричали. Люди как люди. Разные слои населения, все как один, представляли типичных провинциалов: весёлые подростки, в стиле одеваться запоздавшие на года полтора. Милые маленькие дети с недомытыми головами, сидевшие на спинах уставших отцов с неутоленной щетиной, гордо представляющих строгий средний класс. Рядом стояли улыбчивые и приветливые мамаши, стремившиеся быть во всем идеалами.
Пенсионеров в этой мешанине также достаточно: бабушки тут делились на два типа: первый – ворчливые старухи в экстравагантных нарядах, которым позавидовала бы сама Донателла Версаче. Этот тип не пропускал ни одного проходящего мимо представителя молодёжи и стремился сделать громкое замечание. Зачастую не получалось. Таких как они по площади стояли десятки и создавали стойкий гул как от роя пчёл. Второй – довольные упитанные бабули. Они держали внучков за ручки и рассказывали увлекательные истории об ушедших годах. В их разговорах перемешивалось многое: тоска по яркому блеску двадцатого века, любовь к многочисленным кошкам и злоба к зятьям. О да, стоило им только заикнуться о лентяе-алкоголике муже дочурки, как милые старушки второго типа превращались в ворчливый первый.
Дедушки были, но мастерски скрывались за спинами жён. Чересчур спокойные чтобы кричать на подростков. Им не нужны были сплетни и скандалы, просто дайте спокойно дожить.
Среди общества города чёрной кляксой по толпе растеклись юноши одетые в чёрное. Могло показаться, что каждый из них собирался на похороны и оделся в самое траурное. Но это только на первый мимолётный взгляд. Если присмотреться к их одеяниям, на груди можно заметить вышитые белые буквы «Адидас». Все как один, они одеты в спортивные костюмы этого бренда. Словно бодигарды одного и того же крупного нефтяника.
Может быть, рядом шейх расхаживает?
Компания, пугающая своим дресс-кодом, громко хохотала. Иногда в их узком кругу завязывались драки. Они создавали толкучку передающуюся дальше по толпе, к самой сцене.
– Кто они? – удивлённо спросил я у Макса. Он уловил мой взгляд и сразу понял о ком зашла речь.
– Толпа идиотов – не думая выдал он – Идиотов, которых связывает общий интерес бестолкового просирания жизни.
Пробиваясь через толпу я увидел белые волосы Каролины, покрасневшей от давления окружающих:
– Вот вы где! – с лёгкой злобой в голосе обратилась она к нам – Максик, я набирала тебе пару сотен раз и ожидала что ты мило, как примерный бойфренд, встретишь меня у того пропахшего мусором магазина нижнего белья – женственный высокий голос перешел на повышенные тона, не утаившие разочарования – Я прождала тебя целую вечность пока ты просто втыкал в толпе.
– Извиняюсь – улыбнулся Макс. Положив руку на тонкую талию подруги он со всех сил прижал её к себе и прикоснулся носом к мягкой щеке.
– Ты не закончил рассказ о них – обратился я к нему в тот момент, когда он прислонил сухие губы к уху девушки, слегка прикрываемому волнистыми прядями.
– Нечего рассказывать. Обычные хулиганы, в которых проявляется доля садизма и энэрговампиризма.
За Каролиной притащилась Алина, с брезгливостью расталкивая локтями стоявших рядом студентов. Её лицо украшал, или возможно портил, вызывающий макияж. Я, как человек не разбирающийся в этом (пф, не удивительно) сразу обратил внимание на цветную, как радуга, область вокруг глаза. Тональный крем делал кожу ещё тёмнее. Выглядела она как эмигрантка из Доминиканы, хоть и никакого отношения к Карибам не имела. На ней чёрное кружевное платье, целиком описывающее всё противоречивое впечатление от компании моего брата: вроде бы сдержанно, классически и элегантно, но в то же время кружева обнажали загорелое тело. Как бы правильно выразиться? Слишком обнажали. Так сильно, что Али выглядела как нимфетка (хэй, Набоков!), возомнившая из себя роковую и страстную девушку.
Высокие шпильки, усыпанные чёрными стразами, добавляли ей сантиметров пять в росте.
Ехидные дерзкие глаза быстро перебегали с одного человека на другого и сканировали окружающих. Казалось, в её глазах встроен рентген и камера ночного видения.
Сначала она мило помахала мне, потом я почувствовал, как резкий взгляд просверливает во мне дыру:
«Ага, Влад. Узкие джинсы, купленные где-нибудь в «Zara». Тёмная скромная футболка, с которой не свисают прилипшие омерзительные волосы. Тут одно из двух: или у него нет домашних животных, или он чересчур опрятен (значит гей). Склоняюсь к первому, так как сейчас этот подонок прямиком глазеет на мои сиськи. Я бы ему расцарапала морду, если бы он не был братом моего парня, или если бы мой маникюр не был таким свежим.
Забывает побриться: над верхней губой торчат мерзкие тёмные волоски. Моно-брови нет, при этом видно что брови не выщипанные».
Далее она стрельнула взглядом на разговаривавшего со своими друзьями молодого парня, стоявшего рядом:
«Голова сальная. Кофта вся в кетчупе, любит давиться картошкой фри. Скорее всего, не может позволить себе нормальную еду на мизерную стипендию.
На зубах железные брекеты, из-под которых выглядывают мерзкие остатки еды. Неопрятный. Вонь из его противного рта доносится до меня даже когда он стоит спиной. Иу, я сейчас блевану ему на сальную бошку. Может, хоть после этого он её помоет»
После ненавязчивого оценивания она опять перевела взгляд на нас, улыбнулась и попыталась поддержать разговор:
– Вы за кого? – влезла Алина
– За наших «Адидасов»
– Он прав, рассказывать нечего. Ополоумевшие подонки, думающие что одинаковыми костюмами они выглядят пугающее – она показательно скривилась, бросив быстрый взгляд на виднеющиеся вдали чёрные спины.
– Хочешь узнать, как сделать так, чтобы тебя возненавидел КАЖДЫЙ в этом городе – спроси у них – иронично посоветовал Макс – Они любят издевательства, живут ими: обижают детишек, унижают стариков исписывая их дома, и достают кучу хлопот взрослым.
– И почему они ещё здесь? Стоят посреди толпы и смеются как не в чём ни бывало? – удивлённо спросил я.
– То есть, почему они ещё не наказанны?
Я кивнул, смотря на то как один из парней в чёрном подхватил на плечи другого при этом прыгая и смеясь. Над толпой возвысился лысый парень, смех которого прекратился после одной сдержанной улыбки. Он осматривал всех окружающих водянистыми, загадочными глазами. Лицо его идеально гладкое, без единой щетинки или волосинки, а голова, как зеркало, отбивает последние солнечные лучи.
Огромные серые глаза остановились на мне.
Уверенность. Нахальность. Показательная дерзость – это всё чувствовалось в одном лишь взгляде. Холод. Сдержанность. Зажатость перед окружающими – нарочитая опасность была лишь натянутым образом. Грусть. Печаль. Тоска – он несчастлив. Всё это моментально всплыло, как только мы столкнулись глазами и смотрели друг на друга от силы секунду. Дальше его друг продолжил прыгать и повернул загадочную персону спиной ко мне.
– Скажи спасибо вон тому лысому – Макс нахально указал пальцем на парня, привлекшего моё внимание – Его отец шериф.
– Подобие шерифа – возразила Каролина.
– Даже не подобие, а жалкий алкаш, делающий вид активного патруля города. На самом деле вместо работы он выпивает дешёвую водку с горла и трахает проституток на заднем сидении – едко выразилась Алина.
– Именно он покрывает каждого из друзей своего сына – смотря на парня объяснил Макс – Думаю, даже если бы они устроили массовое изнасилование, то были бы оправданы .
– Кто знает, может уже устраивали – добавила Каролина, на что Макс в ответ кивнул.
– Как его зовут? – спросил я, не отрывая взгляда от подпрыгивающего над головами окружающих незнакомца.
– Валентин – сухо обрезал Макс.
«Валентин» – это имя пронеслось в моих ушах, как только парень развернулся ко мне лицом и быстро заглянул в глаза. По моему телу пробежал холод. Его взгляд напоминал глаза безумного убийцы, сидящего на электрическом стуле.
Кается, а ничего поделать со своим жестоким верным нутром не может.
Неописуемое чувство.
Хоть Макс и создал на первый взгляд образ «тупого качка», в нем была искренность и простота. Это вызывало доверие.
Следует заметить справедливости ради – простота в умеренных количествах. Конечно, она чётко выделялась в заносчивой компании как яркий свет маяка, прорывающего смог нависший над океаном. Стоило ему отойти от них на расстояние в несколько шагов и завеса срывалась. Во всём чувствовалось что этот парниша «не так уж и прост» – умный хитрый взгляд сильнее бросался в глаза при отсутствии ещё более хитроумных взглядов.
Тем временем за сценой я увидел Сабину. Она вновь стала объектом обсуждений моей компании (великая честь). В руках держала красную гитару и без переживаний глядела на публику. Рядом с ней стояли две накрашенных как готы девицы. Одна африканка с намешенными генами: тёмный цвет кожи и волнистые волосы. Вторая бледная блондинка с двумя дульками на голове. Блондинка на синтезаторе, а африканка на барабанной установке. Девчонки разогревались за кулисами. Видимо, сегодня они выступят на концерте.
«– Бездарная идиотская инди-группа, как же они достали!» – то и дело в голове всплывал с десяток злобных реплик моих новых «друзей». Конечно же, я не собираюсь их запоминать в доскональной точности. Нужны ли друзья, так яро обожающие выливать грязь на головы окружающих? Тем более, я прекрасно знаком с чувством, когда грязь выливают на мою голову.
Или затесаться в неприступной шайке оптимальный вариант?
Народу становилось все больше и больше. Я осматривался по сторонам, разглядывал центр города и вдыхал свежий осенний ветерок, начавший пахнуть сырой землёй и влагой. Я пришёл в достаточно тонкой рубашке и понял, что нужно было принести с собой куртку. Моя рваная джинсовка подошла бы идеально, ведь на улице становилось всё холоднее и холоднее. Где же носит Андрея, ему же предстоит такая важная речь!
Макс грубо указал пальцем на родителей Адрианны, пробирающихся мимо толпы к первому ряду. Никто из присутствующих не возражал. Все расходились и с жалостью смотрели на оставшихся без единственной дочери молодых родителей. Каждый решал обязательно высказать соболезнования.
Эта пара прошла мимо меня под звучное «Мне так жаль», высказанное приятной дамой средних лет одетой в старомодный розовый костюм. Она стояла рядом и противно пахла дешёвым магазином парфюмерии.
Мать, одетая в тёмный жакет, окидывала всех фальшивым взглядом «скорбящей». Выглядела она как прагматичная барышня, сутками не выходившая из серого здания офиса. Строга как кожаная сумка из магазина «Hermès”, доверху забитая документами. Вылитая лондонская леди, пьющая чай в пять часов дня на верхнем этаже «The Shard”, и любящая затариваться в «Harry’s”. За собой мамаша вела растерянного мужа, ни капли не напоминающего лондонского денди. Видно было, что семейка держится на плаву за счёт уверенной в себе волевой дамы а не зажатого хлюпика, тянущегося как ненужная ноша позади.
Мама Адрианы изо всех сил пыталась подавить излишнюю уверенность. Она даже специально ссутулилась, весьма коряво и не убедительно. За десятком ответов на сотню сожалеющих комментариев будто бы ничего и не скрывалось. «Всё в порядке, спасибо» или «Мне уже лучше» – шаблонные фразы, казалось, целиком правдивы. У неё всё в порядке, это заметно.
Отец Адрианы испуганно огляделся на крикливую толпу и приветливо кивнул Никите. Надо же: как можно заметить столь серое и невзрачное создание среди сотен громких людей?
Вообще, из компании он мне не нравился больше всего. Я понимаю, что месяц назад погибла его подруга, но в нём есть что-то двуличное, неприятное. Словно за своим натянутым грустным образом он скрывал что-то чертовски важное, неположенное знать обычным простолюдинам.
Скрытный. Скорее всего, ощущал себя невероятно хитрым и продуманным, довольствовался собой и не понимал, что нарочитую хитрость видно ясно написанной на бледном лице.
Это чувство нельзя описать словами. Бывают такие люди при виде которых понимаешь, что потом они станут настоящей проблемой. Зажатость, прицепом тянущая за собой неискренность, удручает. Даже их взгляд кажется недоброжелательным. Хотя, скорее всего, он и есть недоброжелательный. Хитрый. Подлый. А когда в твои уши залетает тихий мямлящий тон, кричащий «Пожалей меня, пожалуйста!», и вовсе хочется пнуть этого человека со всей силы.
Скорее всего, я аморален. И пускай. Этот скрытный тип с глазами умирающей дворняги вызывает бурю противоречивых эмоций.
Скорбь? Не думаю. Желание сделать так, чтобы окружающие начали относиться к тебе как к несчастному мальчику? Скорее всего.
Всем своим видом он показывал насколько ему хреново, как актёр отыгрывающий дешёвый бульварный спектакль. Нарочитые вздохи, томные закатывания глаз и показательные уходы со столовой – всё это смотрелось как неумелая игра. Даже его компания друзей, скорее всего, висла на волоске от срыва. Они бы с удовольствием выкинули бледного скорбящего, но вот заедающие человечные принципы не позволяли.
Самое большое проявление бесхарактерности – навязывание остальным своего душевного состояния. Самое большое проявление человеческой силы и характера, в свою очередь – даже когда дела идут хреновей некуда, некому и никогда этого не показать. Задрав нос гордо идти. Это сила. Вот это – настоящий стержень.
У бледного паренька он отсутствовал напрочь. Без него он расплывшаяся лужа грусти.
Никита боялся заглядывать в глаза напрямик. Видимо, боялся что его игру раскусят более умные люди.
Он полностью отстранён от всего происходящего, но при этом пытается незаметно втиснуться в любой разговор и подслушать чужие сплетни.
Хотя, может быть, с ним стоило пообщаться и потом делать поспешные выводы?
Криво улыбнувшись отцу погибшей он устремил взгляд на пустовавшую сцену. На ней крупными жёлтыми буквами надпись напоминала о важности сегодняшнего дня. «День Осеннего Возрождения» – гласил висевший плакат, мелкими словечками добавив – «Всё может заново восстать из пепла» – конечно, если только среди пепла заваляются драгоценные запасы высококачественного чёрного угля.
Подходившие сзади жители толкали стоящих впереди и образовывали неуютную толкучку. Женщина в розовом костюме, пахнущая едкими духами, плотно прижалась ко мне и толкала к спине стоящей впереди молодой девушки. Я закинул голову и остановил взгляд на сверкающем золотом куполе невероятной красоты.
– Ой! – озадачено выдавила дама, наступив на мой кед тонким каблучком.
Глаза полезли на лоб. Главное не проронить ничего скверного напротив церкви. Терпи Влад, розовая когда-нибудь отойдёт.
Шеей я чувствовал тёплое дыхание. Отвратительно. Чужие микробы прилетали на моё тело. Чужая одежда, неизвестно что пережившая за своё существование, соприкасалось с моей кожей.
Стало дурно. Руками я начал дёргать в разные стороны.
Брезгливость – неотъемлемая часть моего шестнадцатилетнего существования. Всё началось с самого детства, с жуткого документального ролика о микробах. Кто делает эти жуткие документальные фильмы прививающие боязнь всего на свете?
Дальше всё пошло по накатанной: видео на ютубе, книги про микроорганизмы и свой личный микроскоп, сквозь который можно рассмотреть содержащихся в слюне человека длинных сороконожек. В каждой слюне, (представляете?), есть подобная дрянь. В каждом чужом выдохе содержится миллион маленьких круглых колючих колобков, напоминающих каштан.
Почему я такой? Не соответствую нарочитому наплевательскому отношению к гигиене, характерному для мужского пола? Я чувствую каждое мини-существо, бегающее по телу. АБСОЛЮТНО ВСЕХ. Без исключений. Они поглощают меня изнутри, лапками перебирают по коже. Омерзительно.
Эту боязливость я мастерски скрывал ото всех и открыл лишь вам. Зачем скрывал? Ну, представьте себе, как жалко смотрится парень до чёртиков пугающийся микробов. Он смотрится как безумный отбитый задрот. Я таким не был и подавлял брезгливость.
Ладонью я зацепил руку мужчины в возрасте, пол лица которого занимали густые усы как у старика с коробки «Принглс». Развернувшись ко мне, он звонко выдал:
– Поаккуратнее, молодой человек! – и выпустил наружу едкий зловонный запах дешёвого табака, выкуренного его гнилым ртом. Сотни сигарет. Я представил аккуратную пирамидку, выстроенную из папирос, приконченных им за всю жизнь.
Ну как, «пирамидка».
Выше чем Вавилонская башня.
Вонь проскользнула в нос. Я представил как медленно разлагаются его почки, уверенно ведя к раку лёгких. Дыхательные пути медленно выгорают и рассыпаются в пепел. Вообще, его внутренности тёмный рассыпчатый пепел.
Меня передёрнуло. Я попытался вернуть дыхание назад курильщику и шумно выдохнул.
«На, забери свой дерьмовый аромат!»
Привкус нездорового организма и едких сигарет остался. Ещё секунды, и я задохнусь.
– Ты в порядке? – озадаченно спросил Макс, смотря на медленно краснеющее лицо. Я просто стоял посреди толпы, но выглядел будто сейчас упаду на землю и дам раздавить себя десяткам подошв.
– В полном – пытаясь не дышать ответил я. Никита уплывал по морю людских тел всё дальше от нас. Идеальный момент, чтобы спросить у Макса о его взаимоотношениях с загадочным парнем.
– Никто не понимает что он забыл в нашей компании. Посмотри – он же похож на зомби, или лунатика, случайно вышедшего из дома, или…– задумался он – Ты понял. Такому не место среди нас. Мы по умолчанию не должны связываться с пассивно живущими простофилями.
– А с кем должны связываться ВЫ? – иронично спросил я, ожидая смущённой реакции на вызывающий вопрос. Её не последовало. Макс скрестил руки на груди и дерзко глянул на меня.
– Не придуривайся, все знают кто мы. Любящие себя и только себя больше всего на свете заносчивые мажоры. Может, слегка испорченные сбережениями родителей. Это все знают, скрывать нечего – Макс задумался и подправил аккуратно расчесанную каштановую шевелюру, сквозь которую просвечивались белые выгоревшие на солнце пряди. Сейчас, его причёска напоминала строгого игрока в поло, любящего обсудить классическую английскую литературу за бокалом виски. Такой типаж смазливых красавчиков, стелющих белые подстилки посреди полей для гольфа. Они всё время подправляют воротник модного поло и кормят изысканную подругу клубникой с рук. Утром он был более лохматый и взъерошенный и больше напоминал обычного игрока в баскетбол. Сейчас, скорее всего, на него надавили родители, переживающие за репутацию бизнеса, и заставили сменить классическую американку на строгую рубашку. Он выглядел другим человеком: убил глупого качка и поставив на его место примерного подростка, сошедшего с наивных фильмов шестидесятых, где под ритмичные звуки джаза безудержно танцевала золотая молодёжь.
– Я часто спрашиваю у Андрея что-то вроде «Хэй, бро, что в нашей компании забыл забитый пугающий сопляк?», он упёрто отвечает, что Никита привлекает внимание к нам за счёт своей невзрачности. Типа, знаешь ли, симпатичные девчонки гуляющие по коридору просто ахнут от нашей крутизны, опустив взгляд на невзрачное хлипкое сопливое приведение. Психология – он три раза постучал пальцем у виска – Наш лёгкий балласт, хвостик тащащийся сзади. Так сказать, наша «ЖУД»а.
– Как в той комедии с Беллой Торн 2015-го года?
– Да, прямо как в ней. Не помню названия.
– Я тоже не припоминаю – задумавшись, я осуждающе выпалил – То есть ты считаешь это нормально использовать другого человека для привлечения внимания других?
После сухого слово ЖУДа я увидел себя блеклым балластом, бездельно следующим за «крутыми» ребятами ради привлечения всеобщего внимания. Голливудские улыбки и милое общение дерзких детей богачей стали для меня приветливой приманкой. Вполне возможно, они искали нового невзрачного «друга». Я принял реплику Макса на свой счёт.
– Я жду – улыбнулся он – Можешь рассказать в сто восемьдесят шестой раз какие мы испорченные и жестокие. Никита сам не против, если ты не заметил. Он прекрасно знает свою миссию в нашей компании: быть незаметным. Он никогда не нашёл бы себе других друзей – Макс встал на цыпочки и попытался рассмотреть стоящую за кулисами солистку «Чародеек».
Портрет Никиты так и не обрёл новых очертаний. Совсем не ясно, что из себя представляет молчаливый отстранённый паренёк.
– А какой он был до смерти Андрианы? Веселее, может быть, разкомплексованей и коммуникабельней?