Большой ринг Геннадия Шаткова

Дорога к рингу

Ленинградская осень подкрадывается незаметно. Радио приносит известия, что даже в средней полосе России стоит теплая, сухая погода, именуемая в народе «бабьим летом», а у нас уже дожди, приползают туманы. Ленинградцы не особенно жалуют это время года. А я осень 1947 года ждал с нетерпением. В боксерской секции Дворца пионеров начались занятия.

К этому времени я прошел солидную теоретическую подготовку: прочитал книгу Константина Градополова «Бокс», а также очень интересную своей познавательностью книгу Константина Непомнящего «Бокс и боксеры», изданную еще в 1938 году. Я впервые узнал историю бокса, как бы познакомился со всеми выдающимися боксерами, начиная от «отца бокса» англичанина Джона Браутона и кончая легендарным Джо Луисом.

Брат Борис, разыгрывая меня, советовал:

– Ты возьми еще Бернарда Шоу почитай. У него даже пьеса про боксеров есть.

Я читал все, что попадалось под руку, и тайком подсчитывал по календарю, сколько осталось дней. А их оставалось все меньше.

Мой отец, доцент Ленинградского инженерно-строительного института, из всех видов спорта предпочитал самый «тихий» – рыбалку. Его энтузиазма хватало на воскресные поездки в радиусе до ста с небольшим километров от Ленинграда. Мама, госпитальный врач, всегда терпимо относилась к нашим занятиям любым видом спорта, считая, что это идет на пользу детям. Отец и мать всегда охотно поддерживали наши увлечения футболом и волейболом, гимнастикой и легкой атлетикой, греблей и плаванием, но на бокс почему-то накладывалось вето.

Передо мной встала проблема. В боксерскую секцию надо было написать заявление, на котором должно быть разрешение родителей. Надежд на получение такого разрешения почти не было. И все же я попытался заговорить на эту тему. Мама пришла в тихий ужас, сказала только: – И это сын доцента… Отец внимательно посмотрел на меня и решительно заявил:

– Ничего не получится! Я категорически против, чтобы кто-либо бил по твоему «хрустальному сосуду»…

Он выразительно показал на мою голову. Никакие доводы не помогли. Огорчению моему не было границ. Борис долго ходил по комнате, что-то обдумывая, потом коротко сказал:

– Давай бумагу.

Не понимая его замысла, я вынул из учебника заявление. Борис сел к столу, взял ручку и размашисто написал: «Разрешаю». Внизу появилась размашистая подпись: «Шатков».

На мой вопросительный взгляд он ответил:

– Я старше тебя, а поэтому имею право дать разрешение, – и неуверенно добавил: – Так что особого обмана тут нет…

Некоторое время я колебался, но потом, мысленно увидев себя на ринге, махнул рукой и побежал во Дворец пионеров. Прошло несколько дней. И вот, наконец, завернув в газету майку и трусы, я отправился на первое занятие секции.

Брат кричал вдогонку:

– Как подойдет тренер, приподнимись на носки немного! Они длинных любят!

Когда я подошел к дверям спортивного зала, сердце мое замерло. Коридор был запружен такими же, как я, ребятами. Большинство из них уже надели майки и трусы и смущенно топтались у дверей, сверкая голыми пятками. Тогда мало кто имел тапочки. Я быстро переоделся и тоже подошел к заветным дверям. Наконец нас пустили в зал. Не привыкшие к таким большим помещениям, мы еще больше растерялись и, стараясь скрыть смущение, затеяли возню. Мы даже не заметили, как в зал вошел человек, одетый в темно-синий спортивный костюм.

– Постройтесь, ребята, – спокойно сказал он, когда мы угомонились.

Он представился нам. Это был Иван Павлович Осипов, тренер по боксу, с которым впоследствии был связан весь мой спортивный путь. Иван Павлович не торопясь прошелся вдоль строя, внимательно приглядываясь. Вот он остановился возле одного паренька:

– По-моему, тебе еще рано заниматься боксом. Пойди-ка в гимнастическую секцию. Окрепнешь, а потом – милости прошу. Ладно?

Другому он посоветовал заняться волейболом, третьему… Я не слышал, что он говорил, так как сердце у меня, казалось, перестало биться. Следующим был я. Взгляд тренера остановился на мне. Я вздул мышцы на руках и на груди и, вспомнив слова брата, немного поднялся на носках. В глазах тренера я не прочел ни удивления, ни восхищения моими мышцами. Спокойный взгляд скользнул дальше, и я остался стоять в строю. Но отойдя на два шага, тренер вновь повернулся ко мне.

– Первый раз? – спросил он.

– Первый раз.

– Как учишься?

– Вроде неплохо. «Троек» нет…

– С «тройками» мы не принимаем в секцию. Как у тебя с физической подготовкой?

– Ничего, – отвечаю я. – Занимался лыжами, плаванием, играл в футбол и волейбол, катаюсь на велосипеде, выступал за школу по легкой атлетике.

– Это хорошо. Ну что ж, будем работать…

В центре зала, очерченный нитями канатов, белел квадрат ринга. Раз тренер сказал «работать», значит, мне сегодня дадут перчатки и разрешат «вольный бой» с противником.

Однако этого не случилось. После разминки, состоявшей из специальных упражнений, для первого раза довольно трудных, я почувствовал, что майка-безрукавка слегка взмокла. Тренер подозвал меня к парнишке из старшей группы и попросил его показать, как пользуются скакалкой, для чего нужны мешок и груша, лапы и другие снаряды.

…Два месяца прошло со дня первого занятия – подготовительный период. Иван Павлович добивался, чтобы мы, новички, набирались боксерской выносливости и силы, постепенно осваивали богатейший арсенал ударов и приемов, учились быстро передвигаться по рингу.

Сначала пришлось осваивать отдельные элементы на груше, набивном мяче и мешке. Я почему-то сразу полюбил «бой с тенью» и включил его в свою утреннюю зарядку. Но перчаток нам так и не давали. Некоторые ребята недовольно ворчали:

– Секция боксерская, а боксом и не пахнет…

– Значит, так надо, – защищал я тренера. – Он-то лучше нас знает!

Ребята вздыхали и снова принимались колотить по мешкам и грушам.

Дома меня изводил Борис. Каждый раз, осматривая мое лицо и не находя следов боя, он говорил:

– Ты врешь, наверное, что в боксерской секции занимаешься. Что-то незаметно.

Он касался самого больного – я и без того рвался к перчаткам. Уж очень скучно было проделывать бесконечные упражнения.

Но вот на одном из занятий Иван Павлович, словно угадав мое настроение, неожиданно сказал мне и еще какому-то парню:

– Надевайте перчатки. Запомните: бой одной левой рукой.

Впервые в жизни на моих руках новенькие боксерские перчатки. Руки стали непривычно тяжелые и неуклюжие. Я уже знал несколько ударов: прямой правой, боковой правой, прямой левой. Но установка тренера твердая: только «прямые» левой.

Незнакомое чувство овладело мною… Через несколько минут должно свершиться то, к чему я так упорно готовился, чего так долго ждал. Сейчас станет ясным, смогу ли я стать боксером.

Мой противник немного выше меня ростом, гораздо здоровее физически; у него крупное, полное лицо с большим носом, и, едва начался бой, парень, словно нарочно, принялся подставлять его под мои удары: бой он закончил с разбитым носом…

Много еще я провел тренировочных боев. Но все это были учебные, а не настоящие бои, которые нужно выиграть, находясь на ринге один на один. Мы еще только готовились к таким боям.

Часто после окончания занятий Иван Павлович заводил беседы, которые надолго оставались в памяти.

Из его рассказов я узнал, что раньше существовали две боксерские школы – английская и американская. Англичане, родоначальники бокса, стремились к тому, чтобы выигрывать за счет точности ударов. О силе они не беспокоились. И поэтому часто уходили с ринга побежденными, не имея ни единого синяка, хотя и получили очень много ударов. Ведь судья в боксе учитывает не силу ударов, а только их количество и точность. Позднее такой стиль бокса получил распространение в Скандинавских странах, и одно время эта школа называлась даже не английской, а норвежской. Ученики этой англо-норвежской школы стремились боксировать на дальней дистанции и избегать ближнего боя. Ведь задача ближнего боя – прежде всего измотать противника. А разве измотаешь его ударами, которых он почти не чувствует? И стойка англичан сильно отличается от той, которой пользуемся мы. Руки они выставляют далеко вперед, почти не сгибая их в локтях. Такими руками сильного удара не нанесешь. Зато гораздо удобнее нанести несколько ударов легких и точных. Недаром же этих боксеров прозвали «фехтовальщиками».

Совсем другая школа была у американцев. У них одно время «формула боя» была не по количеству раундов, а просто до нокаута. И естественно, это определяло их тактику: боксеры американского стиля старались нанести пусть один удар, но зато такой силы, после которого противник на ноги уже не встанет. Вполне понятно, что они стремились боксировать больше в ближнем бою, где удары бывают короче, быстрее, а следовательно, и сильнее. Мы уже знали, что в боксе силу определяет быстрота. Все эти объяснения тренер обычно иллюстрировал личным показом.

Те из нас, кто знал физику, с помощью Ивана Павловича научились легко определять силу удара по определенной формуле. Мы учились вкладывать в удар силу не только руки, но и всего туловища.

Много рассказывал Иван Павлович о первых боксерах России. У нас в стране бокс стал развиваться сравнительно поздно. Первый чемпионат был проведен незадолго до революции. Чемпионом тогда стал Нур Алимов, выступавший под прозвищем Кара-Малай. Но это были лишь первые шаги. Вообще же успехи бокса начались после революции, и связаны были они с именем замечательного советского спортсмена, заслуженного мастера спорта Константина Васильевича Градополова. Он первым из советских боксеров получил признание за границей.

Отличительной чертой советской школы бокса уже тогда являлось стремление творчески соединить то лучшее, что есть и в английской, и в американской школах. Именно по такому пути шли наши ведущие боксеры: Яков Браун, Виктор Михайлов, Николай Королев, Сергей Щербаков, Лев Вяжлинский, Николай Штейн, Лев Темурьян, Евгений Огуренков.

Во всех рассказах нашего тренера сквозила идея, что в боксе самое главное – мыслить на ринге. Наш бокс не отрицает сильного удара. Но сильный удар должен быть следствием игрового преимущества на ринге. Бокс, конечно, не «игра» в буквальном смысле. Но «переиграть» противника тоже важно. И на все это дается всего девять минут: три раунда по три минуты. Так боксируют спортсмены-любители во всех странах мира. И в эти короткие минуты надо не только разгадать замысел противника, но и противопоставить ему свой – более надежный для тебя и неприемлемый для того, кто находится в противоположном углу ринга.

Не меньшее внимание уделял в своих беседах Иван Павлович умению выбрать дистанцию. Англичане, например, любят боксировать на длинных, американцы – на коротких дистанциях. Нас учили выбирать дистанцию, пригодную для каждого отдельного случая. Если противник выше тебя – иди на сближение, если он ниже – старайся не подпускать к себе. Если противник агрессивен – работай на контратаках, точно выбирая нужный момент для удара. Ведь за защиту в боксе даются такие же полновесные очки, как и за нападение.

Я аккуратно записывал эти беседы в дневник. (Кстати, привычка вести спортивный дневник сохранилась у меня на долгие годы.)

Все казалось ясным и понятным, а первого настоящего боя нам еще не давали. Мне нечем было похвалиться перед Борисом, который регулярно задавал мне один и тот же вопрос:

– Как успехи? Почему синяков нет?..

Я отделывался тем, что молча поднимал большой палец: отлично, мол. Это не было обманом. Иван Павлович перевел меня в старшую группу – группу «мастеров», как мы ее называли, где занимались более подготовленные ребята. До этого я приходил в зал пораньше, чтобы посмотреть, как боксируют «мастера». Невольно любовался техникой Алексея Перова, мечтал научиться вести бой, как он. Был еще один боксер, Гена Голиков, который запомнился мне с тех нор. Перед боем он стоял в углу ринга с видом бедной овечки, которую должны через несколько минут заколоть… А потом разносил противника в пух и прах.

Я жаждал боя. К этому времени я чувствовал себя настоящим спортсменом. Как ни странно, это чувство появилось после того, как мне купили настоящий саквояж, чтобы носить в нем спортивную форму.

Появление саквояжа совпало со знаменательным событием – моим первым боем. Когда я вошел в зал, Иван Павлович был уже там. Он пошел ко мне навстречу:

– Сегодня у нас встреча с командой «Трудовых резервов». Ты участвуешь. Одевайся быстро.

Наконец-то первый бой! Я обрадовался – и тут же заволновался. Как хочется выиграть именно первый бой! От волнения еле попадал руками в майку. Ребята помогают и, конечно, советуют:

– Ты его сразу клади. У тебя же удар…

Оделся, вышел в зал. Слушаю Ивана Павловича, а в глазах все рябит. Побегал, попрыгал, подошел к мешку. Слышу, о ком-то тихо говорят:

– Ну, этот сейчас даст…

Стараюсь не смотреть на ринг, где уже начались первые бои. Наконец слышу:

– На ринг вызывается Шатков…

Пролезаю под канаты. Нам предстоит провести два раунда по две минуты. Смотрю на соперника: у него глаза от волнения круглые, такие же, как, видимо, и у меня. Иван Павлович что-то говорит о дистанции, ударе слева. Гонг – и я все забыл…

Кажется, я совершенно не владел собой и махал руками так, как это делает утопающий, не умеющий плавать. Соперник мало чем отличался от меня. Так мы и закончили этот бой, который больше походил на драку молоденьких петушков. Я так устал, что еле держался на ногах в своем углу, повиснув на канатах. И вдруг – о ужас! – судья говорит:

– По ошибке гонг дали на тридцать секунд раньше. Бой продолжается!

Я твердо был уверен, что едва отпущу канаты, так сейчас же свалюсь. Снова ударил гонг, и я поплелся к середине ринга навстречу такому же уставшему сопернику. Мы снова принялись махать руками, иногда бессильно повисая друг на друге. Наконец спасительный гонг. Судья поднял мою руку:

Юный боксер Геннадий Шатков. 1947

– Победил Геннадий Шатков!

Улыбающийся Иван Павлович потряс меня за плечо:

– С крещением тебя!

Я почувствовал себя счастливым. Дорога на ринг была открыта.

Юношеские годы

Этот год для меня был знаменательным не только в спортивном отношении. Незаметно занятия в секции наложили отпечаток на весь распорядок дня и в какой-то степени на мой характер, на мое, так сказать, духовное формирование.

Говоря откровенно, до седьмого класса я учился не ахти как. Правда, «тройки» были редкими гостями в моем дневнике. Но этим я был обязан скорее тому, что быстро схватывал суть, чем своему прилежанию.

Немалую роль играла и моя любознательность. Количество прочитанных книг быстро увеличивалось. Но во всем этом не было системы, а следовательно, и хорошей, прочной основы, на которой обычно покоятся знания.

Как только я по-настоящему увлекся спортом, все изменилось. Я слишком дорожил правом заниматься в боксерской секции, куда, как известно, троечников не принимали. Мне пришлось пересмотреть свое отношение к учебе. К тому же у меня появилось новое увлечение. На этот раз я решил стать дипломатом. И опять в моем новом выборе решающую роль сыграли книги, которые попались мне на глаза: «История дипломатии», «Международное право» и ряд других, не менее интересных. Именно в дипломатии, думалось мне, особенно необходимы прочные знания, выдержка, умение находить выход из любых сложных ситуаций. И я решил приобрести все эти качества.

Когда я поделился своими замыслами с Борисом, тот удивленно посмотрел на меня:

– Вон куда тебя теперь понесло! Откровенно говоря, мне тоже нравится быть дипломатом. А как с боксом? Бокс с дипломатией не вяжется. – Вот и нет, – возразил я. – Очень даже вяжется! Боксеру тоже необходимы выдержка, умение находить правильный ответ на выпад соперника. Иван Павлович нам об этом на каждом занятии говорит…

С тех пор я заметил, что Борис явно на глазах заболевал боксом все больше и больше. Тайком от меня, копировать младшего брата не позволяло самолюбие, Борис стал боксировать с «тенью». А затем, преодолев смущение и гордость, заявил:

– Давай, Гена, показывай, как надо бить.

Так я превратился в «тренера». Должен сказать, что, видя ошибки брата, я более отчетливо понимал и свои ошибки. Это помогало мне успешнее избавляться от них.

Был разработан трехлетний план, который должен был помочь мне выработать необходимые качества, достичь определенных успехов в учебе и спорте. Я, например, поставил себе целью не иметь «троек», стать чемпионом Ленинграда, выполнить второй разряд…

Работал примерно по системе Мартина Идена. Спал я очень мало. У меня были «железные» правила. Сейчас я не помню их подробно, но в основу были положены такие: сохранять всегда спокойствие в разговоре, никогда не торопиться, не терять ни минуты времени, строго соблюдать распорядок дня… Обязательным в этой системе был пункт: ежедневно прочитывать правила, проверять, не нарушил ли я их за день.

Признаюсь, уже вскоре у меня вдруг оказалось гораздо больше свободного времени. Тогда-то я и понял, как много значит четко организованный день. Я активно сотрудничал в школьной стенгазете, выполнял поручения ученического комитета, организовывал спортивные соревнования и, конечно, участвовал в них сам.

Мои успехи росли довольно быстро. Я выиграл еще несколько боев и с тайной радостью замечал, что стиль «ветряной мельницы», в котором я выиграл первый бой, постепенно исчезает у меня на ринге. Но темп оставался все еще очень высоким. Я никак не мог себя сдержать и стремился нанести как можно больше ударов. Иван Павлович хвалил скупо:

– Неплохо, но больше осмысленности в действиях. Дело не в том, сколько ты нанесешь ударов, – старайся меньше получать их сам. Учись думать на ринге. Для боксера это главное.

С таким напутствием я и ушел на летние каникулы, унося в руках грамоту чемпиона города среди подростков и план тренировок, написанный Иваном Павловичем.

Но тренировался я теперь не один: Борис окончательно перебежал в «боксерский лагерь». Он просто бредил боксом! Стоило нашей семье уехать на дачу, как в нашей квартире начинались баталии. Мы сшили из тряпок две пары перчаток, набили песком старый мешок. Каждое утро мы нещадно лупили по нему кулаками, выколачивая тучи пыли. Предвидя возможные неприятности со стороны матери за беспорядок в квартире, мы переселились во двор. По утрам собирались любопытные, наблюдая за нашими необычными упражнениями. Я тренировался особенно рьяно. Мое усердие было отмечено, хотя довольно странным образом.

– Хорошие дети у Серафимы Алексеевны. Только вот младший не в родителей пошел, – сказала как-то с сожалением наша соседка.

Это меня немного огорчило. Но потом я рассердился.

Почему предосудительно заниматься боксом? Что люди находят в этом плохого? Нет, я всем докажу, что бокс – благородный вид спорта, ничуть не хуже других. Эти мысли подогревали мой энтузиазм.

Я убегал в Летний сад и на его зеленых аллеях делал зарядку. Какое удовольствие вдыхать прохладный утренний воздух, напоенный свежестью и ароматом цветов!

На вечер у меня оставались книги и музыка. С некоторых пор моя мама стала настаивать, чтобы я серьезно занялся музыкой. Она считала, что каждый интеллигентный человек должен уметь играть на музыкальном инструменте.

Отец, видимо, разделял ее точку зрения. Надо сказать, что и я относился к этому не без интереса.

Мне хотелось научиться играть, ибо я любил музыку. Вскоре в нашей квартире стали раздаваться жалкие, дребезжащие звуки, которые я извлекал из пианино своей неуверенной рукой. В моем лексиконе появились мудреные слова: «арпеджио», «сольфеджио»…

Во время каникул дни бегут особенно быстро. Не успели мы оглянуться, как подкрался сентябрь, а значит, и занятия в школе. Вместе с занятиями начались и тренировки в боксерской секции. На первом уроке в строю рядом со мной стоял и мой брат Борис.

Иван Павлович внимательно посмотрел на мои загоревшие руки, удовлетворенно кивнул головой:

– Окреп за лето. Придется тебя скоро в юношескую группу переводить.

Я выгнул грудь, почувствовав на себе завистливые взгляды ребят. Всем нам очень хотелось как можно скорее стать взрослыми. Но «взрослее» я стал лишь весной, когда вышел на ринг, чтобы оспаривать победу у второразрядника. Зима же прошла в беспрерывных тренировках. Мой боевой арсенал пополнялся. У меня появился сильный удар слева, я стал хорошо чувствовать дистанцию, пропала скованность первых боев, появились уверенность и сила, которые рождались в беспрерывных атаках. Все это я особенно отчетливо ощутил во время соревнований, которых в последующий период было немало. Описывать их все не имеет смысла. Но несколько боев мне запомнились.

Вскоре после очередных летних каникул на Очаковской улице открылся новый спортивный зал. В честь этого события был организован турнир сильнейших боксеров города. Я не попал в команду Дворца пионеров, так как в турнире участвовали только юноши старшего возраста и молодые боксеры. Мне же пошел только семнадцатый год. Подобравшись поближе к рингу, мы с товарищами приготовились болеть за своих.

Вдруг из прохода вышел Иван Павлович. Остановился возле нашего ряда, пробежал глазами по лицам, словно ища кого-то. Не знаю почему, но мне страшно хотелось, чтобы он заметил именно меня. Не знаю, существует ли в действительности передача мысли на расстоянии, но взгляд Ивана Павловича остановился на мне.

– Шатков, в раздевалку!

Что бы это могло означать? Пробираясь по рядам, я чувствовал, что мое сердце готово выскочить от волнения. Все выяснилось в раздевалке. Оказалось, что один из боксеров нашей команды заболел и его нужно было срочно кем-то заменить. Иван Павлович решил поставить меня против сильного двадцатилетнего парня – Юхнова. Что я знал о противнике? Ничего! Иван Павлович, пока я готовился, спокойно говорил:

– Он имеет второй разряд… Несколько раз выступал в финалах… Но чересчур медлителен. На это и делаем ставку. Не лезь вперед, не спеши… Работай на контратаках…

Раз-два – и уходи. Он уверен в победе и не готов к защите. Это надо использовать. Не горячись! Но и не будь пассивным. Юхнов чуть выше ростом, у него длиннее руки… Ему выгоден бой на длинной дистанции. Навязывай ему ближний… Попробуй захватить инициативу в свои руки. Но помни: ты впервые будешь работать три раунда по три минуты. Рассчитывай силы!

Я кивнул головой: все понятно – и продолжал разогреваться. Минут за пять до выхода на ринг я оказался невольным свидетелем разговора тренера Когана с Юхновым:

– У мальчишки (он имел в виду меня) нет опыта. Не забывай о правом хуке. Если зацепишь – свалится.

Юхнов и его наставник не знали меня в лицо: Дворец пионеров впервые встречался с этой командой. Они, видимо, не думали, что я нахожусь рядом.

Меня охватила спортивная злость. Конечно, противника, каким бы он ни был, надо уважать. Этому нас учил Иван Павлович с первого дня занятий в секции. Но тренер и его воспитанник ведут себя уж слишком самоуверенно. «Посмотрим еще, чья возьмет!» – с этой мыслью я полез через канаты в свой угол, решив с первых же секунд атаковать соперника.

В зале тишина. Слышу, как болельщики тихонько переговариваются:

– Тяжело придется пионеру…

– Не торопитесь. Вы еще не знаете этого парня!

– У Юхнова второй взрослый разряд, работал на первенстве города. А что об этом… о Шаткове скажешь?

Судья осмотрел перчатки. Мы разошлись по углам. Гулко зазвучал гонг. Я принимаю стойку, иду на сближение. Левая атакует. Правая на защите. Юхнов держится на дальней дистанции, работает на встречных. Прорываюсь к нему вплотную, провожу серию, завершая ее ударом правой в голову. Отвечая, противник пытается загнать меня в угол, прижимает к канатам. Защищаюсь, провожу контратаку и чуть не нарываюсь на удар справа. Гонг. Перерыв.

Во втором раунде картина изменилась. Юхнов бросился в атаку с первой секунды. Глухая защита спасла меня от нокдауна. Выбираю момент, когда соперник откровенно идет в атаку, держа наготове правую руку. Нырок, провожу правый боковой в челюсть – и вдруг вижу: противник обмяк и валится на пол. Нокдаун!

Однако до финала еще далеко. Соперник оправился в перерыве от нокдауна и, значительно превосходя меня в технике и тактике, набирает очки. Так, во всяком случае, мне показалось. Последнюю минуту третьего раунда я безудержно атаковал – силы еще оставались. В азарте чуть не забыл о необходимости защищаться: я боялся появиться домой с рассеченной бровью, носом-сливой или разбитыми губами. Мои родители знали о моих занятиях спортом, но пока еще не подозревали о боксе…

Судьи подсчитывают очки. Рефери вызывает нас на середину и объявляет:

– Победа по очкам присуждается Шаткову – Дворец пионеров!

Вскоре после этого памятного боя мне удалось вторично выиграть звание чемпиона Ленинграда среди подростков. Я с гордостью показал дома голубую майку победителя с буквой «Л» и грамоту. Это событие послужило поворотным пунктом в отношении к боксу со стороны моей матери. Она стала нашей болельщицей. С отцом это произошло чуть позже.

Сейчас мне ясно, что не только успехи на ринге в начале моей боксерской «карьеры» изменили взгляд моих близких на бокс. Скорее другое: как и остальные воспитанники Ивана Павловича, научился ценить время. Если прежде его порой не хватало на уроки, то теперь час-другой оставался даже в запасе. Польза от занятий боксом была очевидна. Это, видимо, и подкупило родителей.

Иван Павлович Осипов, в прошлом военный моряк, прививал нам любовь к точности. Он говорил:

– Рано придешь – плохо, опоздаешь хоть на минуту – еще хуже. Приходи вовремя!

Тренер развивал в нас любознательность, воспитывал трудолюбие.

Упорные тренировки и регулярные занятия в секции, участие в многочисленных соревнованиях позволили усвоить многое из арсенала опытных боксеров. Я не стеснялся советоваться со старшими товарищами, со своими недавними соперниками, расспрашивал их о тех или иных боях, приемах, о правильно проведенных ударах.

Надо сказать, что среди болельщиков за спортсменов Дворца пионеров не было представителей «Трудовых резервов»: они являлись нашими старинными «врагами». Но я им благодарен, ибо именно с их помощью я окончательно победил скептицизм отца в отношении бокса.

Через три месяца в Клубе работников хлебопекарной промышленности шли финалы первенства города среди юношей. В первых парах наши ребята побеждали, но затем последовали три «баранки». Бои выиграли представители «Трудовых резервов».

Среди болельщиков и зрителей оказалось немало студентов Ленинградского инженерно-строительного института. Многие из них знали, что я сын доцента их института, Ивана Григорьевича Шаткова, и по этой причине выражали свои симпатии команде Дворца пионеров, которую я представлял.

Боксировать мне пришлось с неоднократным финалистом городских соревнований Жуковым. Видимо, груз грамот и призовых мест, завоеванных прежде, оказался для него плохим помощником. Жуков боксировал небрежно, совершенно пренебрегая защитой. В конце первого раунда он неосмотрительно полез в атаку и раскрылся. Удар правой в челюсть снизу достиг цели. При счете «девять» он не смог подняться.

Этот бой принес мне еще одну победу, о чем, кстати говоря, я даже и не подозревал. Он помог завоевать у отца полное одобрение моего увлечения боксом: оказалось, не предупредив меня, мой брат Борис уговорил отца посмотреть на один из моих боев. Отец сначала категорически отказывался, заявив:

– Мне не доставит ни малейшего удовольствия зрелище, где моего сына будут бить по «хрустальному сосуду», который создан природой для того, чтобы человек думал…

Однако пылкие рассказы брата о моих подвигах на ринге поколебали его решение. Отец пошел в клуб. Сидя где-то в верхних рядах, он морщился при каждом сильном ударе, словно ему самому было больно. Но, как известно, тот, кто попал на соревнования боксеров, ненадолго остается равнодушным. К моему выходу на ринг отец уже считал себя знатоком бокса.

Когда я вышел на ринг, отец еще попытался внешне выразить свое неудовольствие. Но как только прозвучал гонг, он безоговорочно стал моим болельщиком. Когда же я нокаутировал противника, он, стараясь казаться спокойным, сказал:

– Ну, так-то еще можно боксировать. Что ж, пусть Геннадий занимается боксом. На ринге, между прочим, как я заметил, тоже надо думать.

Отец был побежден. Вето с бокса было снято…

Запомнилась еще одна встреча тех лет, в которой мне удалось победить не только соперника, но и аудиторию.

Команда Дворца пионеров боксировала в гостях у спортсменов Ленинградского механического института. Во втором полусреднем весе (я выступал тогда в этой весовой категории, имея третий разряд) от хозяев поля на ринг вышел второразрядник Евгений Фалалеев. Как известно, «дома и стены помогают». Фалалеева поддерживали почти все зрители, забившие спортзал до отказа. Среди первокурсников он справедливо считался сильнейшим. К тому времени среди своих ребят я тоже котировался как сильный боксер. Иван Павлович неоднократно включал меня в состав сборной Дворца пионеров.

…И вот я на ринге. По команде рефери «Боксеры, на середину!» стараюсь как можно спокойнее приблизиться к противнику. Коснулись друг друга перчатками. Соперник хорошо сложен, бицепсы и вся его мускулистая фигура производят на публику отличное впечатление.

Удар гонга – и Фалалеев бросается в атаку. Я встречаю его серией ударов. Посылаю удар прямой левой и тотчас правой. Последний достигает цели и на какой-то промежуток времени останавливает соперника.

Но Фалалеева это не смущает. Как-никак, не первый год на ринге. Он вновь и вновь атакует, натыкаясь на встречные удары. Чаще всего достигал адреса мой удар правой в корпус. Мне удалось несколько раз сбить дыхание противника в первом раунде, а во втором после бешеной атаки послать в нокдаун и выиграть встречу.

К чести болельщиков (студенты, как я наблюдал, не всегда бывают объективны), на этот раз они единогласно согласились с решениями судей: неодобрительных свистков не было. Я имел все основания быть довольным.

К тому же на моем пиджаке заблестел значок второразрядника. Дома я повесил пиджак на стул и долго ходил вокруг, любуясь блеском этого значка и мысленно снова возвращаясь на ринг.

Спустя девять лет в том же зале я снова встретился со студенческой аудиторией. На этот раз мне не пришлось боксировать: студенты пригласили ленинградских олимпийцев рассказать о международных спортивных встречах.

Волновался я теперь, пожалуй, даже больше, чем в те памятные времена: это была одна из первых моих лекций перед столь требовательной и искушенной аудиторией. Болельщики, как оказалось, знали мое первое выступление на ринге по рассказам старожилов и не преминули попробовать отомстить за поражение своего одноклубника – нокаутировать меня тысячей и одним вопросом. Но я защищался, как квалифицированный адвокат, и, хотя намного нарушил регламент, был великодушно прощен слушателями.