***
Их хоронили вместе. В одну, чуть удлинённую могилу, опустили гроб с Сергеем, в ноги к нему положили маленький гробик мертворождённой дочерью. Кира не была на похоронах. После того, как она, спускаясь по лестнице, услышала разговор и узнала о смерти мужа, после того как потеряла сознание и упала со ступенек, она только однажды пришла в себя, чтобы узнать ещё и о смерти своей дочери. С тех пор разум оставил её, чтобы дать возможность всё пережить. Робин ухаживал за Кирой, как за сестрой, но у него не было уверенности, что он сможет ей помочь. Нужно было дорогостоящее лечение, а семья Киры так и не накопила достаточно денег, оставалась одна надежда – на помощь общества Созидателей.
Моросил мелкий дождь, но на похороны отца и дочери, казалось, вышел весь элизий. Несмотря на строжайший запрет и угрозу увольнением, фабрика встала. Рабочие сбивались около неё в группы, тихо переговаривались. К ним присоединялись работники других предприятий. И вот уже прифабричная территория стала тесной, и люди вышли на улицы. Тёмная молчаливая людская река тихо катилась в сторону кладбища, заполняя собой элизий. В неё влился второй поток – из бараков вышли проститься с погибшим и его мертворождённой дочерью, гробы которых несли на плечах.
Комья сырой земли, гулко ударившей о крышки гробов, разорвали гнетущую тишину. Как набат ударили в сердца людей, понуро стоявших вокруг. Негодованием сжимались кулаки, гневное слово рвалось из груди. Каждый чувствовал, что нужно было что-то сделать, сделать немедленно, чтобы убить эту безысходность, чтобы дать выход гневу, который мутил рассудок. Не может всё оставаться так, как было до сих пор. Не должно так всё оставаться! Раздались первые выкрики, призывающие идти к дому Общественного Совета, к ратуше.
Робин и его соратники по ТОС, предвидя подобный поворот событий, накануне связались со штабом. Было принято решение, не дожидаться двадцать пятого сентября. В ТОУ и ТОС элизий всё было готово, каждый замер, готовясь подключиться к зоне своей ответственности. Горислав и Ан, как и все, ждали только сигнала, чтобы приступить к перезагрузке, все члены ТОУ и ТОС были наготове. И сигнал поступил: Робин написал, что люди направляются к ратуше. Ан быстро ввёл команду, и на браслетах членов тайных обществ высветилась заветная надпись: «ПЕРЕЗАГРУЗКА», которую с надеждой и тайным опасением ждал каждый: что ждёт там – впереди? И вот свершилось! Горислав переглянулся с Аном и кивнул, Ан отключил глобальный интернет. Мир повис в немом ожидании. Связь прервалась. Минута, целая минута мёртвого безмолвия, и КАРМА заключила Землю в свои объятия.
***
Главный Хранитель сидел в кабинете. Впервые за многие годы в Башне Хранителей было безлюдно, только тишина роботами-помощниками бродила по её многочисленным этажам и коридорам. Он был один. Кураторы-Хранители, потеряв связь с внешним миром, растерялись и попрятались.
На пороге появился робот-помощник:
– К вам начальник охраны.
Главный Хранитель открыл глаза:
– Пусть войдёт.
Арес вошёл быстро и бесшумно. Встал напротив стола, молча склонил голову.
– Ну, что Арес? – Слабым голосом проговорил Главный Хранитель. – Что скажешь?
– Переворот. Произошёл переворот. Насколько мне известно, все силовые ведомства лишены связи и доступа к технике, управляемой через глобальный интернет. Интернет вещей и объектов стратегического значения, если и не прекратил функционирование, то управление ими Хранителям недоступно. Хранители разбежались, а те, кто пытается управлять ситуацией, наталкиваются не только на неповиновение, но и на открытое сопротивление Творцов и Созидателей, которые отказываются выполнять приказы до прояснения обстановки и восстановление связи, требуют личного контакта с вами, но это пока невозможно. Управление, скорее всего, перехвачено и сконцентрировано в глобальном искусственном интеллекте. Вы пригрели на груди змею!
– Ты думаешь Андо?
– А кто же ещё? Только он вплотную занимался искусственным интеллектом. Без него тут никак не обошлось.
– А Горислав?
– А что, Горислав? Ваш сын, даже если захотел, ничего не смог бы сделать, он не специалист в этой области. И потом, извините, но он же ваш сын, зачем ему перехватывать власть, если он и так у власти?
Главный Хранитель закрыл глаза и откинулся на спинку трансида.
– Где Кураторы?
– Связи нет, браслеты молчат, обнаружить не удалось. Думаю, запаниковали и попрятались по домам до прояснения ситуации.
Главный Хранитель так сжал подлокотники, что побелели косточки пальцев.
– Ненавижу! – Свистящим шёпотом произнёс он. – Ненавижу! – Открыл глаза и в упор взглянул на Ареса. – Вот тебе моё последнее задание: уничтожь его!
– Андо?
– Да! Андо! Чтобы и следа его не осталось! Слышишь? – он поднялся, его била дрожь. – Ты честно служил мне все эти годы. Теперь ты свободен, только выполни мою последнюю волю!
– Не беспокойтесь, Главный Хранитель! Я сделаю так, как вы хотите. Можете не сомневаться.
– Спасибо, Арес. Прощай!
– Прощайте!
Арес поклонился и бесшумно выскользнул из кабинета.
***
Наступило утро. Сентябрьское солнце улыбнулось Элизиуму бабьим летом, и казалось, что ничто не изменилось в мире под его тёплыми лучами. Как обычно, все были заняты собой: кто-то спешил на работу или учёбу, а кто-то, отдав долг человеческой суете и пользуясь редким погожим деньком, прохаживался по дорожкам ближайшего парка. Глухо постукивала трость по дорожке, чуть прикрытой листьями, обожжёнными временем, старческая грудь вдыхала прохладный осенний воздух.
После вчерашнего отсоединения от связи и интернета вещей, вызвавшее панику землян, после рассылки сообщения о необходимости перерегистрации в сети, которая теперь включала и передачу биологических параметров пользователя, всё постепенно приходило в норму. В первый же час после отправки сообщения перерегистрация была почти завершена даже в тех регионах, где в то время была ночь. Это была серьёзная проверка глобального искусственного интеллекта, которую Ан ожидал с тревогой, но всё прошло успешно, система работала чётко, без сбоев и зависаний.
***
Линда вошла в кабинет и тихо прикрыла за собой дверь. Ан спал за компьютерным столом, положив голову на руки. Нежные пальцы коснулись его волос, Ан вздрогнул и поднял голову.
– Что случилось?
– Нет, нет! Ничего не случилось, всё хорошо. Я просто зашла пожелать тебе доброго утра.
Ан потёр лицо и потянулся, обнял, потянувшуюся к нему поцелуем Линду, и она прижалась к нему, усаживаясь на колени.
– Всё хорошо? – спросила Линда.
– Всё хорошо.
– Ты совсем не спал, тебе надо отдохнуть. Может, пойдёшь вздремнёшь, а если что я тебя разбужу.
– Какое поспишь, не до сна теперь, я бы лучше съел чего сейчас.
Линда засмеялась и поднялась.
– Пойду посмотрю, что там у Тупи.
Раздался тихий сигнал вызова. Ан повернулся к компьютеру.
– Хорошо, я сейчас приду, только посмотрю от кого сообщение.
Линда остановилась у двери.
Ан открыл сообщение и удивлённо обернулся к Линде.
– Это Клавдия Егоровна, твоя мама.
Линда бросилась к компьютеру.
– Да ты что! Что случилось? Как она узнала наш адрес?
С монитора смотрело бледное похудевшее лицо пожилой женщины.
– Мама! – воскликнула Линда! – Это ты?! Что случилось? Отец?
Женщина улыбнулась.
– Здравствуй, доченька! Как я рада видеть тебя! Не беспокойся всё хорошо, мы с папой здоровы. – И, взглянув на Ана, сказала: – Здравствуйте, Андо. Извините за беспокойство! Я вот. Узнала от ваших адрес и вот решилась. Как вы с Линдой уехали-то, я частенько захаживала в гости к Зинаиде Фёдоровне и Семёну Игнатьевичу узнать как у вас дела. Мне-то вы совсем ничего не сообщали, я понимаю, конечно, что разрешена связь Творца только с ближайшими родственниками, только вчера слух прошёл, что теперь всем можно, что интернет будто общим стал, только перерегистрироваться надо. Вот я и узнала у ваших, как с вами связаться можно. – Она говорила быстро, словно оправдываясь, вытирая кончиком платка глаза. – А утром, как отец ушёл по делам, так я сразу вас и набрала. Видишь, радость-то какая, правду люди говорили.
– И очень хорошо сделали, что связались с нами. Теперь это сделать будет очень просто, в любой момент можете нас вызвать. Мы всегда будем рады, – улыбаясь, сказал Ан. Он поцеловал жену в голову и шепнув ей на ухо: – Ну, не буду вам мешать, на кухне буду, – вышел.
Линда кивнула ему, не отрывая глаз от матери.
– Мама! Как хорошо, что ты связалась с нами! Ты что-то похудела? Ты здорова? Как дома всё хорошо? Как отец? Всё сердится на меня?
– Здорова, здорова, – закивала Клавдия Егоровна. – Всё хорошо. Только отец вот…. Так-то вроде здоров, но всё молчит, всё сердится, запретил о тебе говорить, а уж как я по тебе, доча, соскучилась. Вот хоть одним глазком глянуть, как ты. Сама как? Здорова?
– У меня всё хорошо. Я тоже очень скучаю по вас с папой. Вот было бы хорошо, если бы ты выбралась к нам погостить! Хоть на пару дней! Отец ведь не приедет.
– Конечно, не приедет. Сердится на тебя с Аном, да и пекарни на нём, хоть стар уже, а всё держит в своих руках. А я-то как хочу повидаться! Так разве можно мне в Элизиум?
– А что ж нельзя-то? Теперь, я думаю, можно. Вот и интернет теперь общий, и выезжать из элизия, наверное, можно будет. Теперь всё по-новому будет.
– Вот хорошо бы! Отцу скажу, так он и на меня, пожалуй, рассердится, но я всё равно приеду на пару дней. Ты спроси у Андо-то. Если разрешит, позвони, я билет возьму. А как возьму, вам сообщу, вы меня на вокзале и встретите. Уж очень хочется глянуть, как ты там устроилась.
– Вот и хорошо. Я прямо сейчас пойду к Ану и всё узнаю, и сразу же тебе перезвоню.
– Вот и ладно! Буду ждать твоего сообщения, доченька!
– До свидания, мама! До очень скорого свидания, я надеюсь!
***
Вечером этого же дня Ан и Линда уже ждали Клавдию Егоровну в гости.
– Линда, ты скоро? Я пошёл выводить машину, поторопись, а то опоздаем к поезду.
– Давай, я сейчас.
До прибытия поезда оставался час, когда Ан вывел машину с парковки, и радостно-разгорячённая Линда выбежала из подъезда.
– Поехали. Сам поведёшь? Успеваем?
– Вполне. Поведу, тут недалеко. За полчаса домчимся.
– Вот и хорошо. – Линда откинулась на спинку сидения, мечтательно зажмурилась. – Ты не представляешь, как я рада, что мама приезжает! Кажется, будто сто лет её не видела.
– Полгода только прошло, – улыбнулся Ан. – Хотя я тебя понимаю, я тоже по своим сильно скучаю, особенно первое время было тяжело. Может и они выберутся.
Всю дорогу Линда поглядывала на часы.
– Не переживай, успеваем, – успокаивал её Ан, – ещё придётся на перроне ждать.
– Ан, смотри, за нами трейлер какой-то, прям, как прилип. Разве можно так близко подъезжать? И потом, у него что, нет своей полосы?
– Угу, я заметил. Бывают чудаки. Спешит, наверное, вот и свернул на скоростную.
– Спешит он, – проворчала Линда, – вот так аварии и случаются.
Ан засмеялся.
– Ну, когда ты слышала об аварии-то?
– А в позапрошлом месяце в новостях передавали? Забыл?
– Н-у-у-у, вспомнила. Тогда поломка произошла. Такое редко, но встречается. Не паникуй.
– Всё равно, не нравится мне этот пузатый. Давай свернём куда-нибудь? Пусть проедет. Кстати! Вон видишь впереди, слева сувенирный магазинчик? Как раз маме подарок присмотрим. Смотри! Там и кофейня есть, что-то уж очень кофе хочется, прям сил нет.
Ан посмотрел, куда показывала Линда. Впереди дорога резко уходила влево через небольшой пустырь к парку. Недалеко от входа в парк на небольшом асфальтированном пятачке уютно расположился магазин сувениров, кафе и подзарядка для машин.
– Ну, давай. Хорошее местечко кто-то выбрал, тут и сувенир можно купить и время спокойно переждать в кафе, если до отправления поезда много времени, не то, что в толчее на вокзале.
Их машина свернула налево, съехала с шоссе и, резко снизив скорость, направилась к магазинчику, находящемуся в километре от них. Линда открыла сумочку и что-то искала, наклонившись. Ан взглянул в зеркало заднего вида и обмер. Прямо на них летел тот самый огромный тяжеловоз. Ан не успел закричать, как чудовищный удар оборвал его сознание.
Он очнулся в нескольких шагах от машины. Над ним было синее бездонное небо и весёлое солнце. Он почувствовал себя маленьким мальчиком, как тогда в той давней аварии.
«Линда!» – вспыхнуло в сознании.
Сел. Дверца с его стороны была выбита, а машина охвачена пламенем. Он вскочил и кинулся к горящей машине. Жар огня опалил его, и Ан отпрянул, зажмурился и вдруг чётко увидел, как тогда в той аварии огонь охватил отца, лежащего ничком на руле, как вспыхнули мягкие и нежные, всегда пахнущие сладкой ванилью, волосы мамы. Он оцепенел, потаённый, преследовавший его ночами, страх выполз наружу, Ан не чувствуя ни рук, ни ног, открыл глаза. Огонь приковал его взгляд, ничего не существовало, только он и жаркое пламя, которое пожирая пространство, тянулось к нему:
– Ты мой. Растворю. Сожгу. Уничтожу. Ты ничто, – шептали всполохи огня.
Сквозь пламя стали проступать какие-то тени, знакомый и такой родной силуэт.
– Линда! – казалось, что его крик прибил огонь, который вдруг съёжился и зашипел. Ан рванулся вперёд, в пламя.
Уже подбегали люди, когда Ан вытаскивал Линду из машины. До них оставалось каких-то метров триста, когда на дороге показался помятый трейлер, не доезжая до места аварии, он резко развернулся и встал. Оттуда выпрыгнул человек и пошёл к Ану.
Ан, склонённый над лежащей на земле Линдой, увидел ноги, которые остановились рядом с ним, поднял голову. Ан не услышал выстрела. Последнее, что он увидел – отблеск огня от эмблемы-голограммы на груди человека: рука, на открытой ладони которой, лежала Земля. Голубая энергия, переливаясь, устремлялась вверх по руке и огибала Земной шар, который медленно вращался в голубых сполохах.
Ан уже не увидел, как стрелявший вернулся к трейлеру и сел, привалившись спиной к огромному колесу. Не видел, как тот устало вытер пот со лба, равнодушно посмотрел на подбегающих людей, поднял руку к виску и спустил курок.
***
«Как тихо. Почему так тихо и темно? Что со мной? Я больна? Но я ничего не чувствую. Ни боли, ни слабости. Я вообще не чувствую своего тела. Где я?» – Линда пытается открыть глаза и не может, тугая повязка закрывает лицо. Она словно растворяется в пустоте. Она пытается зацепиться хоть за что-нибудь и слабо шевелит рукой. Кто-то нежно берет её руку, и тихо гладит.
– Ан, – шепчут губы Линды в прорезь повязки.
– Это я, доченька, я с тобой!
– Где я? Что со мной?
– Ты в аварию попала, милая, но теперь уже всё хорошо.
– Почему я ничего не чувствую и ничего не вижу?
– Это временно, скоро повязку снимут. Врач сказал, что у тебя купировали сильные боли от ожогов, но скоро ты пойдёшь на поправку, и повязки снимут. Потерпи немножко.
– А Ан? Где Ан? С ним всё хорошо?
Она не дождалась ответа, и сжала руку матери.
– Что же ты молчишь, мама?! Что с Аном, он жив?
– Доченька, тебе нельзя волноваться. Доктор сказал, что, Слава Богу, твой ребёночек не пострадал. Ты должна поберечь себя для него.
– Ребёночек? – прошептала Линда. – Ан! Где Ан? Ан погиб?! Ан!! – закричала она и потеряла сознание.
***
Горислав подошёл к двери квартиры родителей. В правом верхнем углу её вспыхнул зелёный огонёк, датчик синхронизировался с его личным браслетом, но дверь не открылась, а цвет индикатора сменился на белый и уставился на него, словно глаз мёртвого дома.
После возвращения из филиала, где он стажировался после Университета, и назначения его куратором отдела, работающего над созданием глобального искусственного интеллекта, Горислав переехал в свою первую личную квартиру и к родителям приезжал не часто, но всегда его встречал приветливый зелёный огонёк. Теперь же, родительский дом не узнавал его. И хотя Горислав ожидал нечто подобное, сердце его болезненно сжалось, только теперь ясно осознав потерю.
Не прошло и минуты, как дверь отворилась, и на пороге показался Куки.
– Здравствуйте, Горислав! Куки рад вас видеть дома.
– Здравствуй, Куки. Как дела? Мама здорова?
– Не могу сказать, что Антонида здорова. Хорошо, что вы пришли. Вы должны повлиять на Антониду. Ей нужен отдых. Антонида игнорирует мои сигналы. Я понимаю, что Главный Хранитель болен и что нужен уход, но нельзя забывать об отдыхе. И я всегда рядом.
– Что с отцом?
– У Главного Хранителя сердечное заболевание, как сказал доктор, ему нужен покой и отдых.
– Где он? Мама с ним?
– Главный Хранитель в кабинете, и Антонида там. Секунду, я доложу. Он на мгновенье замер, тихо гудя, затем заговорил снова.
– Антонида сейчас придёт, просила вас тут подождать. – И, помолчав, добавил. – Знаете, я ведь тоже болел.
– Болел? Не говори чепухи, Куки, роботы не болеют или ты хочешь сказать, что сломался?
– Нет, не сломался, у меня всё функционировало, как обычно, но вдруг пропала связь. Представляете? Я думаю, что это какая-то новая болезнь роботов – самопроизвольное отключение от связи. Все были очень расстроены, так за меня переживали. Главный Хранитель даже тоже заболел. Только я выздоровел через пять минут, а он болеет до сих пор. Болезнь дала осложнение на сердце, что доказывает, что органы человека несовершенны.
Из-за поворота коридора показалась Антонида. Горислав поразился, как мама осунулась и похудела. Она остановилась перед ним, и молча смотрела ему в глаза. Некогда тёплые янтарного мёда глаза её, теперь были тёмно-карими, почти непроницаемого чёрного цвета. Они не улыбались ему, как это бывало всегда в его детстве, а смотрели строго и вопросительно.
– Здравствуй, Горислав, – слабым голосом произнесла она.
– Здравствуйте, мама, – голос его дрогнул.
Дрогнувший голос и чужое обращение поразили её. Глаза Антониды наполнились слезами, она быстро подошла и уткнулась ему в грудь.
– Здравствуй, Славик, что же ты наделал!
Он молча обнял плачущую мать, прижал к себе.
Наконец, она успокоилась и, взглянув на него, сказала:
– Пойдём на кухню, я тебя покормлю, и ты мне всё расскажешь
– Хорошо, ма, я всё расскажу, только чуть попозже. Сейчас я должен поговорить с отцом.
Антонида отпустила руки Горислава:
– Не надо тебе к нему, он очень болен и сердит на тебя. Он не хочет тебя видеть. Это правда, что ты взбунтовался против отца?
– Конечно, нет! И это никакой не бунт! – вспылил Горислав. – Люди хотят новой жизни! Причём тут отец? Нельзя жить без будущего одним только прошлым, если бы он не цеплялся за прошлое, всё могло случиться ещё раньше.
– Как ты можешь так говорить об отце! Он столько сделал для людей! И ты уверен, что твоё будущее будет лучше настоящего? Какое будущее ты можешь предложить людям, кроме как сменить у власти одних и поставить других? И ты утверждаешь, что это не бунт? – голос Антониды стал суровым, глаза жарко горели. – Ты этим убиваешь своего отца! Он никогда не думал о власти, никогда! Вся его жизнь – забота о людях. И никто не пострадал, ни один человек, хотя он перевернул мир!
– Да? А ты знаешь, что он распорядился убить Ана?
Антонида отшатнулась.
– Ан убит?
– Да, начальником его охраны, и жена Ана, Линда, осталась одна, а их ребёнок теперь будет расти без отца, если родится.
– Но….Но с чего ты взял, что Ана убил Арес?
– Он застрелил Ана и застрелился сам. Рядом.
– Но может быть, отец не в курсе, может Арес действовал сам, решил отомстить!
– Поэтому я должен поговорить с отцом. Отец никогда раньше не лгал.
Антонида молча смотрела на сына, казалось, она не дышала. Наконец, глухим чужим голосом спросила.
– Сын, а если отец отдал такой приказ, ты что, арестуешь его? А, может быть, ты сам его убьёшь? Свершишь правосудие? Отомстишь за друга?
Горислав исподлобья взглянул на неё:
– А ты что, считаешь, что убийца должен жить, как ни в чём не бывало? Закон действует для всех, но не для тех, кто его установил? Такое будущее установил Главный Хранитель, за такое боролся всю свою жизнь?
Антонида молча смотрела на него. Казалось, что каждое слово сына лилось на неё ледяной водой, замораживая. Она стояла прямая с белым чуть голубоватым лицом и замороженным взглядом смотрела на него. Затем молча повернулась и ушла. Маленькая, лёгкая, холодная женщина.
Горислав посмотрел ей вслед, тряхнул головой и, упрямо сжав губы, пошёл в кабинет отца.
***
Он остановился перед дверью в кабинет отца. Ему вдруг вспомнилось, как он в раннем детстве подкрадывался и благоговейно прислушивался к тишине, царившей за ней, представляя себе отца, который сидит за столом перед огромным монитором и управляет Землёй, а она маленькая, как на эмблеме – голограмме отца, покорно вращается на его ладони. Потом, когда он подрос, понял, что управление ¬– это не только власть, это оценка личных заслуг, это ответственность за других, он понял, чем больше власти, тем больше ответственности, когда нельзя свалить свои ошибки и неудачи, потери и слабости на другого. Да просто не на кого сваливать – ты последняя инстанция, ты – власть, есть только ты, и твой долг. Тогда он стал восхищаться отцом, который казался ему почти святым, поражался его силе духа, тому, как тот спокойно и уверенно управлял всем, как он был непоколебимо уверен во всём, что делал, как он был всегда уверен в том, что он прав. Горислав считал, что именно эта правота и давала право власти.
Он мечтал стать таким, как отец. Он сравнивал себя с ним и расстраивался, что не чувствовал правоту во всех своих действиях и мыслях, ему свойственно было сомневаться. Сомневаться во всём. Сомнение родило желание узнать, противопоставить, убедиться в правильности, найти лучшую альтернативу. Родители часто говорили ему, чтобы он хорошо учился, воспитывал характер, готовился к будущему. К будущему правителя. Горислав гордился этим, мечтал, когда придёт это время, он сделает что-то, что-то очень хорошее для всех и все будут счастливы. Но гордость не отделила его от сверстников. Наоборот, Горислав всегда был в центре событий: будь то школьные или университетские проекты, вечеринки и развлечения, или студенческие волнения, – всегда Горислав был в центре, окружён товарищами, без которых не мыслил свою жизнь. Наставления родителей о том, что он не должен близко сближаться ни с кем, так как это обязательно наложит на него ненужные обязательства в будущем, натыкались на его жизнерадостный общительный характер, который нельзя было спрятать никакими запретами. И когда встал вопрос: власть и родители или друзья и общее дело, ответ был однозначным, и не потому, что Горислав не любил родителей. Нет! Горислав нежно любил мать и преклонялся перед отцом, считая его достойнейшим человеком. Но он не мог представить себя, жизнь свою без друзей, а работу – без команды единомышленников. И чем больше он утверждался в этом, тем сильнее отдалялся от родителей, тем сильнее сомневался в правоте отца, в его праве на единоличное правление миром. Сомнение дало почти незаметную трещину в отношениях отца и сына, которая, постепенно углублялась и, пробитая гибелью Ана, разверзлась пропастью между ними, пропастью непонимания, непринятия и отчуждения.
И вот теперь Горислав стоял перед дверью. Сейчас он должен войти и совершить правосудие. Он должен арестовать отца, который преступил им же установленный закон и убил человека, убил его друга. Горислав хотел постучать, но передумав, открыл дверь кабинета.
В нос ударил густой запах лекарств. Глаза постепенно привыкали к полумраку. Окно было плотно занавешено, но свет не горел, а кабинет освещался жарко растопленным камином у противоположной от входа стены. Там, откинувшись в трансиде, спиной к Гориславу полулежал Главный Хранитель. Горислав подошёл ближе. Отец был укутан почти до худой жилистой шеи, плед ниспадал до пола. Сын взглянул ему в лицо, и замер, ему показалось, что отец умер. Он виделся с отцом совсем недавно, каких-нибудь несколько недель назад, и был поражён, как тот изменился. Бессильно склонённая голова, тёмные провалы глаз, приоткрытый рот. Огонь в камине пошевелился, осветив лицо Главного Хранителя, и Горислав увидел, как слюна выступает из уголка его губ. Бесконечно уставший, слабый человек сидел перед ним, сын не узнавал отца.
Горислав протянул руку, чтобы коснуться его, разбудить, но рука застыла в воздухе, не решаясь коснуться плеча.
– Главный Хранитель! – позвал Горислав. Впервые он назвал отца его титулом дома, наедине.
Главный Хранитель вздрогнул и выпрямился. Сверкнула светло-серая сталь глаз, губы беспощадно сжались, и сын, переведя дыхание, увидел Главного Хранителя.
Они молча смотрели друг на друга. Наконец, Главный Хранитель, отклонив голову на спинку трансида, заговорил.
– Как смел ты, явиться в мой дом! Ты пришёл забрать мой браслет, арестовать меня? Или, быть может, ты убьёшь меня прямо здесь? Ну, так не стесняйся. Что там у тебя припасено для этого случая? – Он с усмешкой смотрел на сына.
Горислав отшатнулся.
– Ты убил Ана.
– Я убил предателя! Предателя, который обманом втёрся в наш дом, завоевал моё доверие, чтобы использовать его и уничтожить нас! Разрушить дело всей моей жизни, да что моей, он разрушил дело миллионов людей, их мечту о процветающем справедливом мире. Он уничтожил Корпорацию!
– Главный Хранитель, он спас тебе жизнь! Ты забыл это?
– Он спас мне жизнь? – Главный Хранитель встал. – Он спас свою возможность осуществить задуманное! Я понимаю, я понимаю теперь, что ему было нужно. Ему было мало уничтожить только меня. Он, прекрасно понимал, что Корпорация сильна, и что на смену одного Главного Хранителя обязательно придёт другой. Н-е-е-т! Ему надо было уничтожить всё! – Он в бешенстве смотрел на сына. – И не смей называть меня Главным Хранителем, ты же сделал всё, чтобы заполучить этот титул! Что неужели так захотелось безграничной власти, что не смог дождаться пока я сам отойду от дел? И с кем связался! Может, они купили тебя, пообещав место во главе их правительства? Предатель! Прочь отсюда! Прочь из моего дома! Пока я жив, ноги твоей здесь не будет! – Он топнул ногой, пошатнулся и упал в трансид.
Горислав бледный, с каплями пота на лбу и со сжатыми кулаками, стоял перед ним.
– Значит так, – наконец произнёс Горислав. – Вы совершили преступление, вы убили человека и знаете, что должно быть с теми, кто совершает такое преступление. Вы сами утвердили закон! Прошу отдать ваш браслет и находиться под домашним арестом до решения суда.
Они молча смотрели в глаза друг друга.
Главный Хранитель прикрыл глаза.
– Дай мне воды, вон там, на столике у окна.
Горислав налил воду в стакан и вернулся к Главному Хранителю. Тот держал в руке маленькую серебряную коробочку.
– Лекарство, очень эффективное от всех болезней – усмехнулся Главный Хранитель. Открыл её и вынул единственную пилюлю, положил её в рот, протянул руку за водой.
Горислав застыл со стаканом в руке. Главный Хранитель, чуть нахмурившись, требовательно взмахнул рукой. Горислав дал отцу стакан. Рука его дрожала. Главный Хранитель медленно выпил воду, проглотив пилюлю.
– Прощай, сын, – тихо произнёс он, смотря на него, – браслет снимешь сам.
Горислав стоял над бездыханным телом отца, когда неслышно открылась дверь и вошла Антонида.
– Мне показалось, что ты меня звал, Эги, – тихо сказала она. Подошла, медленно закрыла мужу глаза и опустилась у его ног.