Деньги на ветер
Я долго бродил бесцельно по улицам. Пока что-то происходило. Внутри.
– Вы доктор, вам виднее.
– Чем-то нездоровым попахивает. – Доктор ходил вокруг да около, дымя французскими сигарами. «Чем-то нездоровым попахивает», – повторял он, каждый раз сбрасывая пепел в фаянсовую пепельницу в форме анаконды.
– Вроде не болит.
Доктор слушает меня стетоскопом и записывает наблюдения в блокнот: «Учащенность пульса, подрагивание конечностей… ничего особенного».
Моё состояние усложнялось тем, что я стал хуже видеть. Всё будто бы погрязло в серой дымке, и я редко различал силуэты собора Парижской Богоматери и Эйфелевой башни.
За спиной завсегдатаи наступают друг другу на плечи в попытках вскарабкаться на стену изобилия, и распутанные оголенные провода щекочут им щеки электричеством.
– Можно ли как-нибудь побыстрее?
И все такое в таком духе.
Мегаломания мессии
В супермаркете я бы снял квартиру. В супермаркете есть любое дерьмо на любой вкус. В супермаркете люди толпятся в очередях, рожают, рождаются, умирают, перерождаются, трахаются, снова рождаются и умирают, думают о супермаркете во сне, мечтают побыстрее вернуться из отпуска и отправиться, наконец, в любимый супермаркет, супермаркет, супермаркет. Там есть тарелки, вилки, резинка на вечер, солнцезащитные очки, которые сейчас на тебе, кстати, они тоже из супермаркета. Ты рожден в эру супермаркета, сынок. И вывертеться никак уже не получится. Хочешь ты этого или нет, но ты живешь, чтобы ходить в супермаркет. Покупать и платить. В супермаркете есть всё, что тебе нужно. Аттракцион и зверинец, очередь и огромная лужа блевотины. Кто-то сожрал черничный пирог прямо на кассе, не дотянул до дома. Бродячие псы столпились у витрин Мегаломарта, чтобы посмотреть программу «Время». От паперти собора Парижской Богоматери они передислоцировались поближе к крыльцу супермаркета, чтобы выклянчить мелочь. Производство остановилось, станки сломались. Книги не печатают; больше некому пойти в кино, кинотеатры закрылись НАВСЕГДА. Проекторы сдали на металлолом в соседнем супермаркете.
Куда подевался мир подвального джаза, звук саксофона, запах сигаретных ожогов в переполненном кинозале… Ты застал только развалины, сынок, будь как дома. Вместо газетных киосков африканец с прилипшим на лоб айфоном клянчит мелочь; в переходе, вместо стоянки для цирка шапито, возвели супермаркет. Войди в супермаркет, теперь ты дома. Слушай, что тебе говорит жирнуха в супермаркете, ты все равно уже на крючке и никак не соскочишь; ты вынужден идти в супермаркет через дорогу, на автозаправочной станции, возле метро, морга, больницы, остановки, детского сада, возле другого супермаркета, который ещё не открылся, на его месте уже стоит и новый супермаркет и поблескивает всеми цветами радуги. Супермаркет, супермаркет, супермаркет. Больше грязи, вони, касс, видеокамер и жучков, больше прилавков и светящихся неоновых лампочек на вывеске «Супермаркет», больше дерьма. Дайте мне футболки, которые быстро растворяются и впитываются под кожу, одноразовые кредитные карты, запах моря, имитированный под взрывчатку, виртуальную реальность, имитацию жизни, воспоминания о вкусе молока, макароны с приправой дорогого парфюма, подобие кофе и электронные сигареты. Ты куришь цифровую технику, пьёшь разбавленную мочой колу, не пиво, а пивной напиток, кефир с кислым вкусом, березовый сок в термоупаковке, коктейль выращенных под лампами омаров. Ты и твоё неконтролируемое слабоумие, проявляющееся на фоне светящегося экранчика в темноте вагона метро. Ты устал от очередей, рекламных роликов, симуляторов реальности и имитаторов жизни, от побрякушек века высоких технологий. Ты ищешь, что бы тебе сделать со своим временем. Это неправильно. Быть в чем-то до конца уверенным.
Аллея кошмаров
Можно подумать, я свихнулся и мне чудятся бесы, преследующие меня в ночных кошмарах. Хочу абсолютно заверить вас, что это совершенно не так. Точно глазами ребенка, я вижу всё очень отчетливо и понятно. Глазами статуи, веками простоявшей на одном и том же месте. Возможно, я самый здравомыслящий из всех ныне живущих на Земле. Доктор Кёрви замер подле меня, пытаясь попасть иглой в мою обнаженную ночному сквозняку вену. Ребята носились как ни в чём ни бывало вокруг теннисного стола. Кто-то залипал с открытым ртом у зарешеченного окна, пуская слюни на подоконник, по которому ползали навозные жуки. Сейчас вам станет немного легче. Вам непременно полегчает. Повис на плече у меня какой-то умалишенный. Доктор в это время уже снимал перчатки над мусорным баком: кто следующий, ребята? прокричал он осипшим голосом и присоединился к раскладке. Я раздам, ребята. Какой-то бродячий пес громко выругался: ПОШЛИ БЫ ВЫ ВСЕ НАХУЙ! Непременно, старик Вилли. Медсестра вколола ему солидную дозу транквилизатора, и того сразу же прибило в позе лотоса.
Подошло время обеда, кто-то за столом произнес молитву, и мы приступили к обсуждению: кто как провел утро. Доктор привстал, чтобы начать свою стандартную речь восхвалением всевышнего, и да прибудет с нами сила ума и твердая память. Никто не шелохнулся, и доктор позвал к столу медсестру, чтобы та принесла графин с вином и трехлитровую банку самогона. Пошевеливайся! Давай пошевеливайся! подгоняли её ребята, когда сестричка подергивающимися от недосыпа руками принялась разливать по стаканам.
Получив всеобщее одобрение, кто-то включил радио, но в тот вечер по нему были одни помехи. Так мы сидели в темноте, пока не послышался первый храп, после начальных залпов которого меня самого резко вырубило.
Когда я был мальчиком
Солнце светило выше
и жизнь была легка и гладка.
Когда я стал мужчиной
Господь спослал на меня
муки ада и навечно
запер меня в плавящейся клетке.
Напускной осведомитель
«Вылепленное из грязи утро. К твоим ногам приклеился последний напускной осведомитель».
В баре ко мне подсел мужик, некий Диккенс, и представился старшим помощником коронера окружного суда. Своими сальными обрубками он теребил шляпу у меня за спиной. Думал, что я не замечу его напускного напряжения. Чертов осведомитель – такое представление о нем я сформировал сразу, как увидел его физиономию. Я бы хотел поговорить с вами неофициально, заметил он. Я не должен этого делать, но иначе поступить я не могу. Мы заказали ещё выпить. Диккенс продолжал ломаться как маленькая девочка. Дело всё в том, что на вскрытии мы обнаружили в животе вашей жены инородный предмет. Как оказалось, она была беременна. На третьем месяце. Мне очень жаль.
Со Стеллой мы не занимались сексом уже много лет. Я, конечно, не стал говорить об этом Диккенсу, иначе бы у него, чего неладное, сложилось неправильное обо мне мнение. За выпивку платил он, я хотел всего лишь растянуть это удовольствие. Вам уже известно что-либо об орудии преступления? Диккенс меня не слышал, он плыл будто в тумане. Мне не хочется на вас давить, что называется, но я бы хотел знать всё, что знаете вы. Мне так будет спокойнее. Я понимаю. И Диккенс пустился в объяснения того, как труп вылетел в окно и свалился на corvette пятьдесят третьего года, припаркованный во дворе….
Колян поднимался по лестнице, когда услышал странный звук. В бардачке у него хранились всякие лекарства против плохого настроения. И шестизарядный кольт, из которого он полчаса назад сбивал консервные банки на городской свалке. Когда он выломал дверь, то увидел болтающуюся под потолком лампочку, окрашенную в красный от крови цвет. И клубы дыма. Дальше всё происходило по сюжету классического боевика-вестерна. Коповская сирена послышалась без опозданий, в самый тот момент, когда Колян тщетно пытался вытащить развороченное тело, жадно цепляющееся за провода и с головой утопающее в битом стекле. Подоспевшим копам оставалось только сложить всё это как дважды два. Шах и мат, что называется.
Колян инстинктивно потянулся за ремень. Послышалось биение гильз сквозь пулеметные очереди и щелчки затворов двустволок и укороченных Смит-Вессонов…
На пыльные ботинки свиней посыпались перья,
копы повылазили из убежищ и начали фотографироваться на память.
Вода падает с яркого воздуха
Падает словно волосы
Падают на плечи девочки.
Вода падает
Оставляя лужи на асфальте –
грязные зеркала для облаков и рикошетированных пуль
Она падает
На крышу салуна, на мою лошадь и на мои револьверы
Многие зовут это дождём.
Алгоритм действия
Позволь системе себя уничтожить.
Позволь накрутить на тесак твои внутренности.
Дай шанс ей.
Хотя бы один простой шанс полностью стереть тебя в порошок.
Подчиняйся распорядку дня и потакай ей во всем – хуже все равно не будет.
Растворись и слейся с её внутренностями.
Проникнись и ежесекундно отчитывайся о каждом шаге, который задумал и которой мешает спать по ночам. О том, что могло быть и чего не случилось.
Мучайся необъяснимой тревогой, сгори огнем в ночи, рассыпающаяся на глазах реальность – дело рук системы.
Которой, ты должен подчиняться.
Срастись с ней!
Будь ей!
Чтобы, когда выдастся подходящий случай, её уничтожить!
День Икс
После того как я отыгрался, ребята стали, мягко говоря, меня недолюбливать. То кто-нибудь подставит подножку в душе, то подольёт кипятка мне в ножную ванночку. Медсестры побаивались подолгу оставаться в моей палате. Зато я разом раздал все свои долги, затарился косячками и бутылкой мексиканской текилы, даже осталась щебень для звонка по межгороду.
Стелла бросилась мне в объятья, и от её запаха мне сразу же дало в голову. Она сходу сообщает мне, что сняла для нас номер в гостинице через дорогу, там недорого и довольно уютно, одно только дело, мухи там до жути кусачие.
Макмерфи подошел проводить меня и, пихнув мне под ремень какую-то записку для некой Сюзи, что жила там же через дорогу, шепнул, словно глухонемой, широко раскрывая рот, заветные три буквы – ШВК – шлюха высшей категории. От этого на душе мне сразу стало легче.
Пивные наркоманы
Спустя лет пять или шесть я вернулся в город.
Вышел на угол Лексингтон и Сто двадцатой. Мои старые приятели ждали меня с распростертыми объятиями. Стю глумился над какой-то официанткой и, завидев мой кипиш, стремительно выскочил к автостоянке за залетными пассажирами. Вилли наблюдал за тем, как я стремглав несусь не пойми куда не пойми зачем. На меня свалилась труба подачи аварийного топлива и придавила к полу. Агх, черт бы её подрал, эту ебучую трубу аварийного топлива! Черт бы!
И вот я вернулся в город, и первое, что сказал Стю: я видел ваш альбом в музыкальном магазине…бла-бла-бла…. немудрено, что вы так популярны….бла-бла-бла… где ты остановился? В отеле, говорю, «Миллион Долларов». Прикинь, по комнате ездит андройд и выметает каждую пылинку с ботинок. Ничего се чудеса. В кровати бухая целочка, которая автоматически делает минет утром, днем и вечером перед сном. Ну а бар внизу есть? И все такое в таком духе.
На углу Лексингтон мы с встретились с парнем лет пятидесяти. По словам Томми, это был некий Уильям Берроуз, «человек без имени и прошлого». Тот самый Берроуз продал нам немного ритуальных грибов Psilócybe semilanceáta. Мы захавали, и я вижу первый глюк: стою на берегу моря, и падальщики трутся подле моих ног, будто бы им тут маслом намазано. Охранники не пускают меня в зрительный зал. Я прыгаю со сцены и со всего размаха вышибаю мозги из этой твари. Твари, которые окружили меня со всех сторон. Я падаю на асфальт, заросший мхом и лишайником, расплескиваюсь, как сгусток березового сока. Асфальт греет. Меня заливают цементом, и кто-то кричит из зала, что хочет попкорна с кока-колой…
Кого-то неожиданно пробирало на «ха-ха», пока камера всё отдалялась, отдалялась, отдалялась, отдал…
Несостоявшийся джентльмен
Далекий треск подгоревшей платы, паленые индейские волосы, жужжание разомкнутых проводов то усиливающихся, то исчезающих, развинчивая по комнате, раскручивая все нужные болтики, взрывает мой мозг изнутри.
– Что с лицом, котик?
Вечно куда-то убегает, и почему-то каждый раз возвращается ко мне. Ставит в неловкое положение.
– Не дёргайся. – Берет початую бутылку водки и выплескивает. – Дезинфекция! Умойся, котик. Приговаривает.
Тонкая граница между сном и явью размывается, оставляя в воздухе красноватую дымку с запахом ацетона. Следующая остановка – меж синюшных ног пропитой лесбиянки из эрогальни мадам Тессо.
И пока она корчится в судорогах под свист кипящего чайника, я создаю декорации для счастливого конца: размазываю помаду по лицу и растягиваю рот в блаженной ухмылке.
Вероломный кайфолом
Меня выпустили раньше, чем я потерял интерес к окружающему. Двери захлопнулись, и я оказался на улице, один, без гроша в кармане, с продольным швом на затылке – знак того, что надо мной поработали хорошенько. Макмерфи стоял у окна и махал рукой. Ему хотелось бы быть на моем месте. Факт стопроцентный. Он так сконфужен, что даже не спустился пожать руку на прощанье. Я же, в свою очередь, не заставил себя долго ждать и словил попутку до Мидлтауна, а там уже пересел на паром до Санта-Фэ. Я был до того возбужден, что после столь утомительной пешей прогулки я рвался в бой, словно молодой артиллерист в окопе под огнём; я ерзал и стонал от безделья. Не мог усидеть на месте и смеялся без причины каждый раз, как мысль заводила меня обратно в отделение. И вот уже я разливаю бурбон по стаканам и произношу молитву, перетасовывая при этом карты, лапая молоденькую кисулю и мастерски закручивая самый здоровенный косяк в истории человечества.
Монотонное
Замусоленная вытяжка
Жизнь, кажется, началась ровно в тот момент, когда я потерял к ней всякий интерес. Сейчас всё будет хорошечно! Будет в порядочке! Доктор отбивает на солнце мои окровавленные внутренности. Точит напильник и водит им по безоружной плоти, обрамленной язвами и ожогами. Лучше ввести обезболивание, вам так не кажется, док? говорю я, с трудом сдерживая нервный смех. Принесите наркотики, сестра! Они во втором боксе в банке слева! командует тот и мечтательно отходит к окну; включает радио. Кнопка звонко отщелкивает. Ловись, рыбка, большая и маленькая, ловись, приговаривает он.
Достает спиннинг и закидывает за воротник.
Регулярный параноик
Прохожие на улицах вели себя сдержанно и даже слегка побаивались меня. Таким макаром я добрался до таксофона, но у меня не оказалось мелочи. Тогда я нырнул в оживленный поток на углу Лексингтон-авеню и Сто двадцатой. Никто меня не преследовал, я встал у местного гей-клуба и через витрины наблюдал за прохожими. Некоторые из них были похожи на следопытов. Например, тот мужичок с мультяшным гульфиком и собачонкой. Или молокосос в курсантской форме, который подошел стрельнуть сигу. Сбоку у него на ремне болталась фляга – сто пудов не с минеральной водой. Глаза его были зеркальными. Или ещё была шлюха, которая тоже за радость прицепилась и стала домогаться до меня на предмет угостить ее по минимуму выпивкой, забуриться в дешманский мотель, а дальше дело за ней. Денег у меня с собой не было. Вернее, я точно этого не знал, так как опасался наткнуться на жучок, если полезу в бумажник. Они не должны прознать, что я их раскусил, пусть лучше думают, что я у них на крючке.
Я ей выдал всё как есть, прямо в лоб. Этой злобной шлюхе. На этот раз она меня не одурачила ни на секунду. Я знал, что схватился за раскаленную кочергу и её надо бросить, бросить раньше, чем она спалит мне руку… я остановился у придорожного кафе выпить бутылку пива – ту, о которой я подумывал с самого начала… только теперь она была мне ещё нужнее… чтобы избавиться от кисловатого привкуса, что преследовал меня. Будто-то бы шел за мной по пятам, ни на секунду меня не отпуская. Я не хотел ехать в офис и заскочил в кегельбан, катнуть несколько шаров, размять мышцы, чтобы хоть на время отвлечься от своих мыслей. Обедать мне не хотелось, в кино не тянуло, так что на обратном пути я поехал домой, поставил машину в гараж и поднялся к себе. Вскоре пошел дождь, и я смотрел, как темнеет на улице, не включая свет. Это мне тоже не помогло. Меня внутри словно перекрутило, и я всё ещё держался за эту раскаленную кочергу… и тут вдруг до меня дошло, что я так от нее и не отделался… что крючок, которым она меня подцепила, был слишком прочным… что между нами ещё не всё было кончено, всё только начиналось… так что когда в 8 часов позвонят в дверь, я, даже не задумываясь, пойму кто это, словно ничего не было в мире более естественного…