А лысый истошно орал из-за наползающего тумана:
– Вспоминай, тварина, где наш товар?! Что слышал…
– Хватит, Валерьяныч, мы же не гестапо. Убери кактус. Надо же, даже огурец обломал. Это ж какая жертва! – хмыкнул Махно. С кактусом – это ты убедительно придумал. Видишь, он даже отключился. Будь уверен, я лично ваш товар точно никогда не украду. Думаю, пора звонить.
– Согласен, уважаемый. Да. Хоть обычно и бэсполезно звонить, но придётся, – и он, понтуясь, достал свой новый сотовый. – Пусть теперь они попробуют, хоть так отрабатывают, – и Резо нервно хохотнул, набирая номер.
Жирный с досады хлопнул ладонью по трубе и сказал:
– Когда, Резо, они приедут – отдайте им этого прямо с проходной. Скажите, что охрана задержала вора. Он потом сам попросится к нам. А я в четвёртый ангар полетел. Меня там ждёт общение с его подругой. Приволокли девицу, тоже с ними живёт. Уверен, что знает что-то по нашей теме. Только я один, без вас… Сам справлюсь. Вы пока в офисе посидите, Константин Сергеич скоро подойдёт. Кстати, там коньячок на столе и рыбка с лимончиком вас дожидаются. Все обсудите-утрясёте. Глядишь, и я с новостями вернусь, – он липко усмехнулся, достал огромный клетчатый платок, громко высморкался и деловито зашагал к выходу.
Вторая жизнь
Много раз вставал и садился огненный круг, уступая место бледному ночному светилу. Миновала холодная пора. Эос никуда не ушёл и с тех пор, как Великий вождь отправился во вторую жизнь, кружил в окрестных лесах, охотился и жил в берлоге Большого зверя. Эосу сильно повезло – наткнулся на издыхающего от ран великана. Добил обессилевшего от ран хозяина берлоги. Мяса было так много, что хватило почти до весны. Один раз Эос встретил Шуоса, и друг рассказывал ему о том, что происходит в племени. Шаман Шуо, став вождём, пообещал темнокожим союз, но теперь чего-то выжидал. А ещё новый вождь знал, что Эос где-то рядом, и требовал, чтобы охотники изловили его и привели. Знакомые охотники несколько раз встречали Эоса, но никто не пытался его схватить. Шли мимо, опустив луки и копья. Пару раз видел Эос и темнокожих, и даже широконосых. Еле убежал. И те и другие иногда забредали в эти леса, но старались держаться подальше от племени Эоса.
Всю зиму Эос приходил к подножию водопада. Он не знал нового имени Великого вождя, но отец говорил с ним, рассказывал о смерти матери, доброй Эо. Он оправдывался перед сыном: он избавил мать от мучений. Когда снег начал таять, голос водопада изменился. Он стал громче, и в этом шуме Эос уже не мог разобрать слов. Эос понял, что в своей второй жизни отец рассказал ему всё, что мог. Эос в последний раз посмотрел на дрожавший сквозь воду белый череп Великого вождя и отправился вверх по тропинке. Эос шёл к священному камню, он возвращался в племя.
Народ стекался к большой пещере. Шаман Шуо сидел перед священным камнем.
Перед ним лежали камешки. Два белых и два чёрных.
– Ты хотел видеть меня, шаман. Я пришёл, – ещё издалека крикнул Эос.
Рука шамана дёрнулась в сторону белых камешков, но он огляделся и оставил всё, как есть. Шуо сидел, Шуо молчал, Шуо выжидал.
Поднявшись к камню, Эос остановился, поклонился пещере и огляделся. Его окружали измученные люди. Зима далась племени нелегко.
– А где же остальные? – спросил Эос? – Где охотники, где старики, где дети? Я не вижу Оуга. Вот с кем бы я хотел увидеться. Где твой муж, черноглазая Оя? Или и его съел этот зверь? – и Эос показал остриём копья на Шуо.
Оя опустила глаза, прошептала:
– Оуг на охоте. У нас осталось мало охотников…
– За вас охотятся темнокожие? Они вас кормят? Что скажешь, Шуо?
Но мудрый Шуо молчал.
– Может быть, ты победил широконосых? У священного камня, у нашей пещеры я вижу лишь немногих. Значит, и война была не нужна, ты и так убил половину племени… Я обвиняю тебя, шаман, в смерти моего отца – Великого вождя. Я обвиняю тебя в том, что ты обманул духов, обманул всех нас. Встань и прими свою смерть.
Шуо собрал в горсть камешки, поднялся с земли, положил камешки на священный камень и сделал шаг в сторону Эоса.
Эос поднял копьё.
Между ним и Шуо неожиданно выросла чья то фигура.
– Друг Шуос, мне жаль, но отойди! – взревел Эос.
– Мы уйдём с ним далеко, может, за Синюю гору. Ради нашей дружбы, друг мой, Эос. Дай мне уйти и увести моего отца.
Копьё медленно двигалось мимо лица Шуоса к горлу шамана.
Эос резким движением сорвал острием копья ожерелье с шеи шамана, оно рассыпалось перед священным камнем.
Племя молчало, Эос прошептал:
– Уходите… Оба. Мне жаль, друг Шуос.
Пропуская шамана и его сына, племя расступилось.
– Это ещё не всё. Выйди вперёд, Оя. Твой муж Оуг ещё на охоте, но где же твоя белокурая дочь?
– Ты знаешь, что случилось, Вождь, – ответила Оя.
– Я знаю, что случилось, но я не виню ни Великого вождя, ни даже Шуо. Я виню тебя и твоего мужа.
– Это было решение твоего отца – Великого вождя. Она счастлива во второй жизни, она спасла всех нас.
– Нет, это было решение Шуо, но я не о том. Это была ваша дочь! Ты видела, как поступил Шуос, когда я хотел убить шамана? Он защитил своего отца. А что сделали вы? Кто защитит сейчас тебя? Родители в ответе за своих детей, а дети за родителей. Запомните, отныне будет так, – Эос вспомнил, что Великий вождь никогда не говорил так много, взял четыре камушка и подбросил в воздух. Камушки ещё не успели упасть, как Эос метнул копьё в Ою. Где то в лесу сорвалась с ветки птица.
Летят утки
Как всегда по пятницам, деда Петя был дома один. Проверив, на месте ли заветная коробочка, он успокоился. Почистил целую миску картошки, предвкушая, как Зина и Светка пожарят её с лучком да с куриными сосисочками. Но он может пропустить этот пир, потому как заступит на смену вместо Степана строго к девяти.
До начала ночной смены ещё оставалось время, и деда Петя устроился у окна в любимом кресле. Сквозь прядки нестриженой стариковской седины смешно топорщились на ушах большие Захаркины наушники. Думать о плохом не хотелось, и деда Петя как мог заглушал точившее его чувство вины; закрыв глаза, он упоённо горланил:
Летят утки, летят утки и два гуся.
Ох, кого люблю, кого люблю – не дожду-уся.
После слов «не дождуся» дед перестал петь, сдёрнул наушники и потянулся за газетой. В «Новостях Н-ска» на третьей странице, под заголовком «Неожиданная находка» – большая фотография. Дед прочитал: «Отряд школьников обнаружил в дальнем конце пещеры наскальное изображение…» На фото рисунок: огромный волк или тигр прыгает на маленького человечка. Дети уже успели назвать находку: «Красная шапочка и серый волк». В статье приводилась и научная версия. Учёные считали, что древним художником был изображён эпизод охоты, но почему у маленького охотника нет копья или лука? Он спокойно стоит перед зверем, раскинув руки в стороны…
Чёрные мысли всё же залезли в седую голову деда: «Сожрал зверь бедолагу». Дед снова закрыл глаза. Он вспоминал.
***
Час назад в милиции дед слышал, как в соседнем кабинете допрашивали Захара. В памяти всплывал весь разговор. Галочкин – сукин сын – ведь специально подвёл вплотную к двери, чтобы доказать, что всё серьёзно. И деда Петя убедился. Собственно, он и раньше знал, что всё это плохо кончится, но надеялся на свою всегдашнюю удачу. Видимо, в этот раз удача устала служить и подвела. Захара прессовали. Судя по звукам, доносившимся из кабинета, били сильно. А милиционер заговорщически шептал:
– Вот, слушай, деда, и в щёлку глянь… Он уже приехал к нам со склада без морды. А мы бьём не так. Мы бьём аккуратно, чтобы следов не оставалось. Тебя я тоже не в нарды привёз играть, – продолжал шептать Галочкин, – я привёз тебя, чтобы ты рассказал товарищу капитану, что там с приятелем учудили на складе. Заявление поступило. Украли вы ящик с какой-то ценной оргтехникой. Надо бы вернуть, а, де-ед? Вот и парня вашего прихватили на месте преступления. Сейчас дело заведут и… тю-тю студенту. Не тяни, пошли, пошли…
И Галочкин поволок деда под руку обратно в кабинет.
– Ну, давай рассказывай мне без протокола, капитан там пока занят, чего тебе с ним официально разговаривать? Давай, давай же. Он, видишь, какой у нас злой. Я-то знаю. Даром, что ли, он был участковый. Да ты знаешь его, приходил он к вам после меня… А недавно он на повышение пошёл, очередное звание получил.
Деда Петя и сам уже узнал голос капитана. Да и как было не узнать, если тот опять цитировал Остапа Бендера. Дед втянул шею и прошелестел:
– А что знать-то хотите?
– Снова здорово, шутить изволите, деда? Куда товар… хм, точнее, куда ящик с оргтехникой делся. Как открыли, что высыпа… выпало и сколько собрали, и куда это спрятали. Ну ты понял… что там. Отдать надо, деда. Это – главное. И ещё – кто это учудил? Ты или Грачёв? Колись давай. А потом к тебе поедем, партейку в нарды? Пивасик с меня. Да ты не смущайся так. Угощайся, вот коробочка с печеньем. С нового года ещё. Немецкое. Только открыл товарищ капитан. Бери-бери.
Дед узнал коробку с печеньем, которую нагло уволок участковый.
– Пиво не пью, а печенье немецкое с юности терпеть не могу.
– Так пряники бери, Помню, ты говорил, что мятные уважаешь. А, деда? Гляди, парня заломают совсем…
– Что с тобой делать. Раз пряники… И в нарды до пяти побед. Ага? Только давай ты сначала пойдёшь и скажешь, что я всё расскажу и Захара не бить, сразу надо отпускать без составления… Идёт? Пусть капитан подойдёт и лично мне слово даст.
Галочкин жадно сглотнул и кивнул. Сорвался с места. Хлопнула соседняя дверь. Через минуту служивый вернулся.
– Договорился, бить больше не будут. Отпустят. Вот расскажешь, и отпустят. Зуб даю. Капитан придёт. Вот… слышишь, идёт уже.
И деда Петя рассказал капитану, как с погрузчика упал ящик, а Степан Грачёв ничего специально не крал, он только собрал порошок и положил пока дома. И капитана больше всего разозлило, что ящик был с порошком. Через час Галочкин и капитан приехали в подвал, и дед в доказательство своих слов выдал маленький свёрток. Но только это был тот свёрток, что дед собрал и сам вынес за пазухой. Ругаясь и обвиняя «падлу Коляна, который кинул контору», милиционеры поспешили на склад.
Дед подумал, что оставшийся у Степана порошок закроет долг Захара; может, и на Крым у молодёжи достанет. Успокаивало, что успел позвонить Степану. Предупредил, что менты со складскими оказались заодно и едут на склад на разборки.
***
Дед открыл глаза: «Может, пока пожарю сосиски?» Но мысли снова возвращались к неприятному: «Степан сдюжит. А что ещё оставалось делать? Он сильный, он всё понял, ничего не сказал в ответ. Так было нужно. Захара ведь тоже прихватили из-за порошка и как отделали! А что до его денежного долга, так это уже пустяком выглядит. Отдаст помаленьку. Эх, прости, Стёпа».
Вот такой выдался плохой день. Всегда, в самые тяжёлые моменты своей жизни, он вспоминал своё настоящее имя: «Я – Мчислав Ковалевский. Не какой-то невзрачный Борис Беленький или совсем уж малахольный Пётр Мчиславович Поляков. Мчислав Ковалевский, тысяча девятьсот двадцатого года рождения. Польский еврей, во время войны чудом избежавший смерти в немецком концлагере, но добравший с лихвой срок в советском, где отсидел уже по уголовной статье советского УК Никогда не сдавал своих, сколько раз выходил сухим из воды. Сумел дожить до самых преклонных лет! И это я – Мчислав Ковалевский – написал заявление мусорам! На старости лет опаскудился. Докатился. Глупость учудил с марафетом этим. Только всех подставил. Да, времена изменились. Всё не то. И я давно не тот».
Мчислав принялся жарить сосиски, масло кололось брызгами, и он с раздражением шмякнул сковородкой о плитку:
– Kurwa! – Он жарил уже подгоравшие сосиски, и ждал Захара, Светку и Зину.
Входная дверь хлопнула. Дед еще раз перевернул сосиски, выключил плитку и крикнул:
– Зин, Свет – кто там? Давай, картошкой займись. Сосиски готовы.
Ответа не было. За спиной кто-то закопошился. Дед обернулся. Из-за угла вышли двое парней. Тот, что повыше, – типичный доходяга-наркоман в длинном чёрном пальто, второй – среднего роста в одном растянутом свитере и лыжной шапке-петушке – был сильно пьян.
– Где коробка? Знаешь, зачем мы тут. Не тяни, всё отдашь. – сразу заявил доходяга.
– Я уже отдал всё. Только что в милиции!
– Шутишь плоско, старый. Я всё знаю. И сколько есть, и где прячешь. Коробку давай, матерью клянусь, убьём! – доходяга шагнул вперёд, схватил деда за бороду и за шиворот.
Второй, пьяно, вразвалку сделал два шага и навалился на старика, упёр в стену и, брызгая слюной, вонючим перегаром прошипел прямо в лицо:
– Заколю нах! Как … как селёдку! Где коробка?
Пока дед соображал, почему «как селёдку», первый истошно заорал:
– Всё, бить не будем, не скажет! Вешаем его, времени нет, сейчас остальные заявятся.
– Парни, вы что учудили! – засуетился дед. – Мы же цивилизованные люди! Милиция обо всём знает! Что вы делаете?! Отпустите, – он пытался сопротивляться, – я же старый… Что хотите-то, я не пойму! – кричал дед.
Через минуту он висел уже вниз головой, привязанный к трубе. На глаза попалась любимая бумажная иконка. Перевёрнутый заступник Николай с болью глядел на деда.
– А ты, дед – уголовник цивилизованный, грудь синяя, в наколках, – дразнил алкаш. – Если не скажешь, где коробка, через несколько минут весь посинеешь. Навсегда. А вот и золотой ключик. Ишь, с крестиком носит, – И парень сорвал с шеи деда верёвочку с ключиком.
Кровь приливала к голове и жарко била в виски. В глазах темнело, дед задыхался. На столе всё ещё лежал «Барон Мюнхгаузен». И Мчислав подумал: «Вот бы сейчас поднять себя за волосы рукой. Но нет – не выйдет. На голове волос слишком мало, а руки слабы, а борода – она, наверное, не зря не упоминалась в сказке. Не подходит». Почти теряя сознание, он прошептал:
— Со склада это Степан взял, отпустите. Мы склад… Вон там…
Из последних сил он показал в сторону клеёнки, закрывавшей туалет.
– Отпустите, – хрипел дед.
– Зырь-зырь, показывает туда, – почти завыл доходяга. – Ща тапки отбросит ветеран, снимай его.
– Погодь, сначала посмотрим что тут.
Мчислав видел, как они лихорадочно шарили в туалете. За трубой почти сразу нашли железную коробку.
– Ого так тут, смотри не только бабло. Тут за толчком ещё и пакет… Герыч! Нет… мать честная… это же снежок! Вашу Машу! Я нашёл – значит, мой. Мой, мой, мой, – почти пританцовывая, завёлся алкаш.
– Моя маза. Хер те, падла, я тя убью самого, гнида. Снежок мне, а всё бабло из коробки тебе, и катись… А ну, дай сюда снег! И молчок пацанам.
Доходяга грубо выхватил свёрток, бросил алкашу железную коробку, вошёл в туалет и задёрнул за собой клеёнку. «Рай тут у вас, ба-атяня-а!», – крикнул он из-за клеёнки.
Алкаш не стал спорить, спешно рассовал по карманам деньги, схватил со сковороды подгоревшую горячую сосиску, запихнул её в рот. Потом вторую. Уходя, увидел початую бутылку вина, схватил и её. Тут же жадно опустошил, но не стал оставлять, запихнул пустую за пазуху. У входа он остановился, приспустил штаны, принялся мочиться в угол. Наверно, вспомнил о деде. Нехотя вернулся, обшарил карманы старика. Пытаясь опустить его на пол, рванул верёвку, но узел не развязывался…
***
Степан досиживал свою смену и прикидывал все возможные варианты. После разговора с Коляном он осознал, что вся затея с порошком изначально была обречена. Даже стащив наркоту, её невозможно было продать. Проблема с Захаром только усугубилась. «Бежать? А как же старики? Хотя им этот Крым сто лет был не нужен, а вот ситуация Захара удручающая. Учёба – коту под хвост. Вся жизнь – наперекосяк… Эх, у парня рушится всё». Степан прилёг на диван. Это было ещё одно нарушение правил, и, как назло, в ангар влетел Валерьяныч. Злой как чёрт. Отборно матерясь, не глядя на Степана, он подскочил к кактусу, скинул с себя тужурку, обернул руку и оторвал от кактуса большой лист. Зачем-то схватил рацию со стола и сразу же выбежал из ангара. «Чтобы Валерьяныч ободрал свой кактус?!» Происходило что-то из ряда вон выходящее, и Степан прислушался: как обычно, было тихо, лишь мерно гудела система вентиляции. Так он просидел ещё какое-то время. Сегодня среда, на выходных надо попробовать поговорить с кредитором Захара. Мысли убегали…
Уже приняв решение, он вышел из ангара в длинный коридор. Впереди виднелась будка охранников, вокруг неё происходило что-то необычное. Бегали какие-то люди, кричали, размахивали руками. Кто-то кого-то ударил, стал бить упавшего ногами. К дерущимся подскочил милиционер… Что за люди – на таком большом расстоянии не разобрать. Степан вернулся в ангар, решил связаться по рации в Валерьянычем и взять журнал. Вспомнил, что рации нет. В этот момент Степан почувствовал лёгкий запах гари, свет несколько раз моргнул и на несколько секунд погас, потом включился. «Аварийка сработала, генератор, – сообразил Степан. – Надо уходить в любом случае. Кажется, пожар. Но почему не работает сигнализация?»
Он подбежал к двери, чтобы выйти, но кодовый замок не сработал. Дверь не открывалась. Степан услышал отрывистые гудки. Наконец сработала пожарная сигнализация. Склад горел, не оставалось никаких сомнений. Ворота тоже не открывались, он попробовал приподнять их руками. В этот момент Степан услышал, как с обратной стороны вплотную ко входу подъехал погрузчик. Он отчаянно сигналил, ворота дёрнулись вверх-вниз. Снаружи закричали, и Степан услышал громкий топот, неожиданно прозвучали выстрелы, в метре от Степана пуля пробила стену. Погрузчик ударился о ворота, оставив в них небольшую вмятину. Кто-то убегал прочь. Железная дверь не поддавалась, Степан вновь попытался открыть ворота, но видимо, погрузчик окончательно их заблокировал. Из вентиляционной трубы струился лёгкий дымок.
Степан набрал номер Коляна. Тот ответил не сразу. Не дожидаясь, Степан выпалил:
– Это я взял порошок, дед не знал, никто не знал. Всё отдам. Я в пятом, выйти не могу. Пришли кого-то помочь открыть дверь.
Вместо ответа раздались гудки. Из коридора слышались отрывистые хлопки пистолетных выстрелов, им отвечало ружьё. В надежде вылезти через крышу Степан по приставной лестнице залез на самую верхнюю полку стеллажа; здесь было уже очень жарко. Оставалось придумать, как разбить единственное окно, чтобы попытаться вылезти на крышу. Перебираясь прямо по коробкам, он был уже рядом с окном, когда зазвонил телефон.
Звонок деда Пети застал Степана врасплох.
– Меня забрали в милицию. Я отдал им марафет, что вынес сам. Про тот, что вынес ты, кажется, не знают. Они все заодно со складскими. Едут на склад или уже у вас. Бегите из города со Светкой и Захаром! Ждать нечего.
Когда из-за стены, граничащей с четвёртым ангаром, уже показались языки пламени, Степан схватил узкую, длинную коробку и со всей силы толкнул её в сторону окна. Стекло разбилось, градом осколков посыпалось вниз. Коробка тоже полетела вниз. Степан увидел, как из неё на пол выпало что-то большое, похожее на свёрнутое одеяло. Это нечто, коснувшись пола, легко расправилось, стало ещё больше и напомнило Степану то, что он видел в детстве на картинке, в какой-то дивной книжке… Ворвавшийся в помещение воздух сразу раззадорил огонь у противоположной стены ангара. Наверху жар становился нестерпимым. Как ни старался Степан, но он никак не мог дотянуться до окна, пришлось быстро спускаться вниз. На полу лежали три пары крыльев. Огромных, белоснежно-перламутровых.
Глава без названия
Хлопнула входная дверь; Бабзин пришла со смены чуть позже обычного. Она охнула, всплеснула руками и бросилась к деду.
– Что с тобой, Петя, заболел? Врача вызвали? О, Господи, а ты, Захар, – что с лицом, что тут случилось? Лежи-лежи спокойно. Кто это так тебя? Опять братец? Степан, Светлана, да что тут стряслось-то? Что вы все молчите? Объясните наконец!
– Не надо мне врача, Зин, – прошептал дед, – если только Лумумбе нашему. Всё из-за глупости моей.
Светка заботливо поправила у деда одеяло и добавила:
– Это бандиты со склада и менты. Они заодно. Всех нас сегодня прихватили. Меня притащили на склад чуть не за волосы. Лысый жирный боров в тужурке сначала коньячок предлагал за знакомство, расспрашивал о каком-то порошке. А потом взбесился. Как стал бить, да к трубе привязывать, так я его исхитрилась бутылкой по темечку. Прибежала домой, а деда тут висит вниз головой. Слава богу, вовремя успела.. – А бандитам это я знатный фейерверк устроила, – продолжала Светка. усмехнувшись. – Для жирного особое наказание нашлось… Цыплёнок табака. Ничего так, Стёпа, получилось, а? Дотла, наверное, всё их бандитское заведение. Ещё стреляли. Пока суета и беготня – я прошмыгнула на улицу и домой. Только боялась за тебя, Степан, но ты молодец. Крылья тебе очень идут. И цвет замечательный. Всегда о таких мечтала, но сам знаешь, кто такие получает. Да ещё раньше всех.
– Да, – утвердительно закачала головой Бабзин – и впрямь крылья идут. Стёпа, что ты раньше не показывал? Это же красотища какая. По «Эху» передавали, что в Европе в этом году уже с апреля разрешили всем гражданам. А у нас только шишкам всяким…
– Какая разница, разрешено или нет. У нас всё всегда не разрешено… Правильно, Стёпа, бери молодёжь и улетайте подальше. Я хочу, чтобы вы все знали, – чуть приподнял голову с подушки дед, – это я виноват. Я предал тебя, Степан. Но это только чтоб от остальных отстали… Они и мне угрожали, но я – ладно… Они так Захара отбуцкали… Бабзин, тебе угрожали. Сказали, что и тебя, Света, забрали.. Я не выдержал, я рассказал, что, Степан, ты взял со склада марафет. Не специально, но… взял.
Дед опустил голову, закрыл глаза, тяжело вздохнул и добавил:
– Но я отдал ментам только свой свёрток. Ты не догадывался, что я тоже унёс часть? Я посчитал, что хватило бы со всеми долгами рассчитаться. Бежать надо вам, молодёжь, – дед открыл глаза, повернул голову в сторону Степана, – не выжить тут. Только бежать. Степан, ты сдюжишь, ты сильный. Прости за враньё, за всё. А потом снова эти беспредельщики за марафетом сюда приходили, уже не менты – уточнил дед. – Степанов свёрток, наверное, искали. И откуда прознали?
– Что-что искали? – воскликнула Светка. Так вы оба украли со склада? Вот что за порошок…Да зачем же? Долг Захара – какая глупость!
Захар с трудом проговорил:
– Моя вина, болтал, где ни попадя, про деньги, что в обменном пункте могу крутить под проценты. Вот и накликал беду.
Он медленно поднялся с топчана.
– Степан, прости и меня. Они били меня сильно. Долго. Сначала на складе, потом в ментовке. Хотели выяснить, кто наркоту увёл. Но я же не знал никаких подробностей. А что мне было делать? Менты спросили, чего я хочу больше всего. Я ответил, что, мол, хочу иметь собственный обменник в городе. Они пообещали, что если всё расскажу, то решат вопрос. И будет в городе два обменных пункта. Ну, я и… согласился. Я слышал про то, что вы про коробку шептались. А они били так сильно… Как узнали про коробку, то как с цепи сорвались – погнали с разборками на склад. Они мне запихнули деньги. Триста баксов. Сказали что я теперь «их с потрохами». Но обменник мне не нужен, я с тобой полететь хочу, Степан! Эти деньги мне не нужны. Возьмите, возьмите. Я не поэтому, я не брал, я почти без сознания был! Захар заплакал. Светка подошла, присела рядом и обняла его, как ребёнка, задумчиво заключила:
– Теперь понятно, что менты со складскими сегодня не поделили. До стрельбы дошло. Только теперь им делить нечего. Всё дотла. Чуете запах? Оттуда тянет по всему городу.
Светка взяла Захара за подбородок, внимательно осмотрела лицо:
– Тебе приложу что-то к носу. Сейчас полотенчико водичкой намочу.
Светка направилась к туалету, Степан слышал, как она отдёрнула занавеску. Через мгновение оттуда раздался пронзительный крик. Светлана влетела в комнату, упала на колени. Её трясло:
– Там! Там!.. мертвец там. Мужчина, в п-пальто, пена изо рта…
Бабзин и Захар вскочили со своих мест. Захар зашёл за занавеску, Бабзина бросилась успокаивать Светлану. Дед лежал с закрытыми глазами, его губы иногда беззвучно шевелились. Степан пересел поближе к деду и приложил ладонь к голове старика.
Из-за занавески донёсся приглушённый голос Захара.
– Ну и ну… Послушайте, кажется, это тот парень, что деньги у меня отобрал. Деда Петя, это он напал на тебя, да? Степан, Зин, посмотрите, вы же его лучше запомнили. Степан заметил, как страшно побледнело лицо Бабзины, она встала и, как человек, который ничего не видит, вытянув обе руки, сделала шаг вперёд.
Сразу вернулась, медленно села на пол рядом со Светой.
– Да, это он… мой сын, – еле слышно прошептала Бабзин.
Лицо Бабзины окаменело, по нему текли слёзы, капали на смиренно лежащие на коленях натруженные руки. Удивительно спокойным голосом, глядя куда-то в пустоту, она очень тихо произнесла:
– Видишь, Стёпа, какая же я мать. Господи, не смогла, не защитила я его! В этом городе никого не защитить.
Светлана закрыла рукой рот, она беззвучно ревела. Другую руку она тянула в сторону Бабзины, едва касаясь её плеча. Степану показалось, что Светка боится дотронуться до подруги, словно та может не выдержать этого прикосновения и сразу умереть. Бабзин беззвучно плакала, но вдруг слабо улыбнулась, погладила Светку по голове:
– Девочка моя, я знала, я чувствовала, что не смогу, но я надеялась. Так надеялась его сберечь. Он был болен. Наркотики проклятые. Вам с дедом не рассказывала. К нам он никак не хотел идти. На той неделе он был более-менее в нормальном состоянии. Я принесла ему еды, мы так хорошо поговорили. Душевно. Я, Господи, сама и проболталась ему, что вы в Крым собрались, что деньги копите. Я подумала, может, и его возьмёте… Ему было так интересно, он спрашивал о поездке. А я и не поняла. Значит, он просто решил взять деньги, следил за нами. И вот теперь я убила его своими вот руками!
Бабзин посмотрела на свои руки, как будто руки эти были и не её вовсе.
– Я, Степа, слышала, что вы с дедом решили сделать. И когда вы принесли эту дурь, я нашла её и перепрятала. Думала, что так лучше будет. А он нашёл. Он знал, что и как я в детстве прятала. Искал деньги, а нашел смертушку свою. А ты, Стёпа… прости нас. Вы понимаете – мы на каждом шагу врали друг другу. Степану врали, тому, кто спас всех нас. Так в этом проклятом городе заведено. Правильно ты сделала, Светлана. Гори тут всё вообще… Гори!! – её пронзительный, жуткий крик спугнул сидевших у приямка голубей.
Дед очнулся, приоткрыл глаза. Спросил:
– Зина? Это она кричала?
– Спи, дедунь, спи, – ответила Светка, глотая слёзы.
Дед приподнялся на подушке:
– Мне снился сон. Водопад, синие горы, холодная зима, дикари какие-то плачут, бьют друг дружку копьями и дубинами. А я опять стою по колено в воде в бурной реке, и холодно мне. Вы слышите грачей? Это весна. Слышите?
– Смотри, Стёпа, таракан какой у стола. Тоже перламутровый. Нет, нет! Не дави, он хоть и мерзкий, а тоже жить хочет! – попросил дед. – Не надо. Пусть поживёт ещё. Я в насекомых разбираюсь, ему и так немного осталось. Подними меня, Стёпа, чуть повыше, а ты, Зина, подойди. Мне надо кое-что рассказать. Что ты плачешь? Мир тесен, судьбы переплетены, и каждому воздаётся по заслугам. Моя жизнь – доказательство. Никакой я не Пётр, и не Мчиславович. Меня зовут Мчислав Ковалевский. Я поляк по национальности. Вернее, польский еврей. Это как вам угодно. Что уставились? Вы же знали, что я сидел. Вот вам вся правда.
– Сынок мой единственный … – Зина сидела с каменным лицом, – как же ты, Петя, ну Мчис… Мчислав живёшь с этим?
– Так и жил, сестренка, так и жил. Человек пуще таракана живуч. Теперь уже мне пора. У Стёпы крылья есть и для Светки, и для Захара. Может, хоть они вырвутся из этого города. Как хочется мне штруделя. Как в детстве. Штруделя хочется, Степан. Ты можешь? Тебе же только крылом махнуть, Степан. Штруделя…