– С музыкой. Совершенно верно.
– И там, где свет переходил бы в музыку, там был бы мост из пространства во время.
– Перелив света в музыку есть разрежение пространства во времени.
– А почему, собственно, музыка есть наибольшая телесность во времени?
– Вы ли это?
– Нет, я хочу определения.
– Извольте, но вы же знаете.
– Я знаю, но знания не довольно, я хочу формулу; я потом вам скажу, для чего. Ну-с, музыка есть наибольшая телесность во времени – почему?
– Потому что только в музыке звук находит форму, а без формы нет телесности.
– Прекрасно сказано. Это мне почему-то вдруг напомнило, что Жорж Санд говорила об искусстве: «Искусство – не что иное, как форма».
– Искусство есть телесность того, что не имеет тела. А без формы нет телесности, значит…
– Без формы нет искусства?..
– Значит, нет.
– Но это еще не значит, что, как говорит Жорж Санд, искусство есть не что иное, как форма, что оно есть только форма.
– Видите, та же Жорж Санд где-то сказала, что реакция всегда обращает внимание на одну сторону вопроса – на ту, которая оставалась в пренебрежении.
– Ох, вы искусник насчет золотых середин.
– Середины мы во всем любим, не в одних дилеммах, во многом, начиная с артишоков. А теперь скажите, зачем вам нужна была формула, если не для себя?
– Я думаю о других. Если бы меня другой спросил, то как бы мне ответить, чтобы понятней было?
– Кто же вас спросит?
– А я думал, что бы я сказал, если бы, например, Володя поинтересовался, почему музыка есть наибольшая телесность во времени.
– Успокойтесь, никогда не спросит. С него довольно, что Шаляпин – наибольшая телесность в пространстве.
– И все-таки меньшая, чем он сам в данную минуту; смотрите, сколько ему надо места, чтобы выйти.