Даже через закрытые веки резануло, как прожектором, и еще какое-то время все было будто залито молоком. Зайчики скакали перед глазами, словно в белой метели.

Юрий проморгался и все же различил в проходе тени, когда первая группа ворвалась в зал, намереваясь уйти с линии огня и рассредоточиться вдоль стен. Но теперь сработал второй ряд зарядов, и первые вошедшие упали на пол. Остальных от дальнейшего продвижения отговорили три автоматные очереди с трех точек зала.

Штурм захлебнулся, так и не начавшись.

Юрий не хотел бы быть сейчас на их месте, пока приоритетом стояла полная невредимость донора. Ни стрелять, ни использовать гранаты со слезоточивым газом. А световые гранаты – это наудачу.

Но разведку боем они провели, и теперь знают их позиции, которые сейчас бы сменить – да некуда. Тут вообще того зала… Юрий с досадой сплюнул и потер еще подслеповатые глаза.

За окном позади него послышались звуки перестрелки. Работали пулеметы БТРов, им вторили автоматные очереди. Раздалось несколько хлопков гранат.

Жарко там сейчас ребятам приходится. Часть отряда ведет бой в здании, прорываясь к ним, а оставшаяся группа прикрытия должна выстоять до прибытия обещанных вертушек с десантом. Но высадить десант в непосредственной близости нельзя – их сразу собьют. Значит, как минимум за квартал до больницы, а это еще минут пять.

Юрий стиснул зубы. Жарко будет, очень жарко.

– Юр, – позвал Иван, – либо сейчас, либо уже не знаю когда. Давай уж как получится.

Юрий посопел: момент был не самый удачный для историй, но друг прав: неизвестно, как оно дальше будет.

– Ну давай, пока тихо.

Иван заговорил чуть громче, чем надо, наверное, чтобы Нофрин с Николаем тоже слышали:

– Короче, помнишь, ты все удивлялся, что они ничего не делают, а только завинчивают гайки?

Юрий, не отрываясь от проема двери, нехотя признал:

– Ну, было, но ведь вроде же опять зашевелились, начали продукты раздавать.

Голос Ивана слева продолжил:

– Продукты – это лишь для отвода глаз, чтобы завтра народ не колебался идти или нет за помощью.

– За какой помощью?

– Ты же слышал Роевского? Он сказал, что опередил твоих из МВД сегодня, и предлагал помощь завтра.

Юрий помолчал. Эти вопросы насчет завтра ему самому не давали покоя.

– Говорил что-то.

– Так вот, то, что ты видишь у Марины, – это не препарат перед операцией, это эффект от вакцины, которую всем ввели неделю назад. – Иван показал на Марину. – И именно сегодня она должна была обратиться за помощью в больницу по месту жительства, потому Роевский и торопился. А завтра такая конечная стадия начнется поголовно у всех, и все пойдут в больницы и в подготовленные центры оказания помощи. Сегодня ведь уже всем хреново?

Юрий онемевшими пальцами левой руки пощупал теряющую чувствительность кисть правой. Это особенно мешало контролировать спусковой крючок. Нофрин и Николай тоже шевелили руками и с тревогой поглядывали на командира. Но что-то не клеилось. Юрий покосился и на Ивана, и на Марину и тряхнул головой:

– Подожди, ты говоришь, у всех это начнется только завтра. А почему, у Марины сегодня?

Иван сидел на полу, раскинув ноги, между которыми на куче его железок лежал планшет.

– Помнишь, когда вы переезжали с района, я тебя спросил, когда вакцинировали Марину?

– Ну.

– Ты сам сказал, что ее вакцинировали на день раньше, чем всех остальных. Я нашел списки тех, кому досталась такая честь. Это все те, у кого в медкарте записи об исключительном донорском потенциале. Их вывели из общей массы на день раньше. У нас похожие записи, и я сам должен был идти по тому списку, но забил, и за мной на следующий день даже приезжали на дом.

В животе как-то неприятно засвербило. Немного похоже на мурашки в немеющих пальцах рук и ног. Догадку об ответе на следующий вопрос Юрий старательно загонял вглубь сознания.

– Но зачем? – Он в упор смотрел на Ивана.

Тот выдержал взгляд и спросил:

– Как ты думаешь, что будет завтра?

Доктор испуганно моргнул и покосился на Юрия.

Юрий сплюнул на пол и, глядя на своих бойцов, ответил:

– Да хрен его. Мы и военные получили на завтра приказ стрелять на поражение в провокаторов.

– Посмотри на Марину. Ты не понимаешь, как действует вакцина?

Юрий повернул голову. Неестественная поза, будто Марина не владеет своим телом. На ум пришла картинка действительно инвалида в кресле.

Иван продолжил:

– У нее развивается паралич.

Юрия почти физически укололи слова о том, в чем он сам не хотел себе признаваться:

– И на кой им это?

Иван чуть помедлил и заговорил, будто пробуя брод ногой:

– Юр, сейчас я тебе скажу что-то, во что трудно поверить, но я нашел слишком много подтверждений, чтобы не считать себя сумасшедшим.

Он снова замолчал. И уже не выдержал Нофрин:

– Ну говори уже, что ты там нашел?

Юрий усилием воли заставил себя не отводить взгляда от двери, откуда в любой момент могла начаться атака.

Шипение рации иногда перебивало слова Ивана:

– Завтра наступает конечная фаза действия вакцины не только в нашем городе и не только в нашей стране. Это по всему миру. Везде в одни и те же даты были проведены вакцинации населения. Причем особых доноров на день раньше, чем остальных.

– Ну и?

– Это не вакцина, Юр…

Теперь не выдержал Николай, опасно повернувшийся от двери в сторону Ивана:

– Да не тяни уже, твою дивизию!

Иван продолжал говорить громко, чтобы было слышно всем, при этом обращался только к Юрию:

– Ты видел по городу сотни фур и бензовозов?

Юрий кивнул.

– А самосвалы, груженные известью, видел на подъездах к городу и на всех парковках?

Юрий уже никак не отреагировал, но бензовозы и самосвалы ярко и четко всплыли в памяти.

Иван сбавил тон:

– Завтра примерно три четверти населения почувствуют себя плохо и соберутся в центрах оказания помощи, которые, если помнишь, организованы неподалеку от стадионов.

Снова зашипела рация. Пустой дверной проем чуть расплылся от приступа тошноты и сведенного живота. То ли от побочного эффекта, то ли из-за того, что сейчас должен был сказать Иван.

– А потом настанет паралич.

Юрий заметил, как бойцы оглядываются на Марину.

– Но на хрена?! – уже заорал Колян.

Периферийным зрением Юрий заметил, как вздрогнул доктор.

– Это и есть их решение проблемы! – тоже повысил голос Иван. – В результате паралича… в конце концов останавливается сердце. Как минимум три четверти населения будут ликвидированы.

Проем двери будто качнулся, и Юрий даже напряг палец на курке. Нофрин и Николай даже забавны с открытыми ртами.

Голос Ивана словно отдалился:

– Сокращение населения на 7 миллиардов – вот их решение проблемы.

Слова Ивана все отдалялись и отдалялись. Вот сейчас наконец начнется атака, они будут стрелять, в них будут стрелять, даже наверняка попадут, и будет боль… Юрий провел рукой по ствольной накладке автомата. Но лучше так, лучше не знать то, что сказал этот… Иван всегда был против государства. И причины были. Но это…

Голос Ивана будто снова приблизился:

– Я сделал ролик, и он уйдет в Сеть сегодня вечером. Там все, что я нашел. Это и списки на довольствие. И вообще все планы на следующий месяц уже из расчета на десятикратно уменьшившееся население!

Колян и Нофрин теперь смотрели на Юрия. Хофман тоже.

– Че-то у твоего друга, походу, кукуху снесло, – ошалело сказал Колян.

Нофрин тоже покачал головой и отвернулся к двери с видом несколько растерянным:

– Псих.

Иван продолжал перечислять, с каждым словом все сильнее натягивая всем нервы:

– Тысячи морозильников для органов! Морозильные сейнеры в порту для хранения тел! Бензовозы для крематориев и сжигания тел. Бульдозеры, экскаваторы и самосвалы с известью для захоронения тел!

Слова, как гвозди, пробивали череп, прошивали легкие, выпуская воздух.

Зачем, зачем он это говорит?

Ведь этого всего не может быть! Это никак невозможно, и это совершенно очевидно! Это полный нонсенс, потому что означало бы, что Марина уже не встанет и не будет смеяться, что ее, по сути, уже нет… Означало бы, что все зря!

В мозгу Юрия словно что-то взорвалось, в красной пелене, как в кровавом тумане, Иван сделался похожим на демона, и капитан заорал:

– Кончай свой бред!

Иван не отпрянул, не отступил от напора. Слова-гвозди расплавились и застыли скалой:

– Расскажи всем своим. Силовики должны остановить это. Если еще не поздно.

– Псих, – снова с нотками удивления покачал головой Нофрин и удобнее обхватил автомат.

Доктор Хофман уставился в стену напротив.

Колян истерично заржал и последовал его примеру.

Красная пелена спала. И хоть руки дрожали сильнее обычного, все стало ясно. Иван все-таки тронулся на почве своей ненависти и мести государству. Решил бунт устроить. Да еще и ждет помощи от гвардии правопорядка, от него, капитана Ковригина.

А он уже было начал думать, что мир перевернулся с ног на голову…

Что Марина так и останется в этом кресле… Что с Кириллом завтра произойдет то же самое…

Псих.

Иван выдохнул, и Юрий разобрал отчаянье в его голосе. Когда-то однажды Юрий уже слышал эту неизбывную тоску. Тогда, когда Иван говорил доктору, который вел его мать, что денег они не собрали.

– Ты меня не слышишь!

В коридоре, где до этого установилась нехорошая тишина, вдруг раздался крик. Это не были какие-то слова, просто крик, похожий на крик раненого зверя. Затем раздался одиночный пистолетный выстрел, и Юрий разобрал: «Ты!»

Звук чуть приблизился.

– Слышишь, капитан?! Ковригин! Ты добился своего, мне больше не нужна твоя сука!

Юрий растянул губы в улыбке, чувствуя, как обнажаются зубы, и связки вибрируют от тихого рычания.

Как будто в разгар сна жестко и неумолимо зазвонил будильник, словно нашкодившего котенка втягивающий в реальный мир.

Ну вот и все.

Взгляды Нофрина и Николая как прощальные объятия. Каждый все понял.

Генералу больше не нужен донор, значит, ему сообщили, что его жена умерла. Теперь нет никакой причины беречь их и выбирать средства…

Значит, времени у них не осталось.

Жаль, могло бы получиться. Штурмующие уже на подходе к десятому этажу. Не успели. Капитан пошевелил онемевшим указательным пальцем на спусковом крючке и плотнее обхватил левой рукой цевье.

Голос приблизился по коридору и стал безупречно разборчив:

– Но ты не радуйся. Стимулятора ей не вкололи, по времени у нее как раз сейчас остановится сердце, и ты будешь смотреть в ее пустые распахнутые глаза! А завтра и ты, и твой выродок позавидуете ее смерти! Слышишь меня, урод? У тебя же есть маленький сын? Вот ему я не завидую вообще! Но ты все сам завтра увидишь! Я оставлю тебя в живых, и ты увидишь!.. Так что встретимся в аду, капитан!!!

Какая-то возня, и второй голос:

– Товарищ генерал-майор, надо уходить!

– Оставьте меня! Все прочь! – И снова словно звериный вой.

В напряженной тишине Юрий держал под прицелом вход, но никто не пытался забросать их гранатами или начать штурм. В голове попавшей в сеть птицей билась фраза: «Как раз сейчас у нее остановится сердце». Он тяжело сглотнул сухим горлом, обернулся на Нофрина. Потом на Хофмана.

– Что он там про остановку сердца говорил? Что можно сделать?

Доктор молчал.

За него ответил Иван:

– Поэтому я и не знал, как тебе сказать…

Юрий наконец понял, что Роевский не шутил и никто не пойдет на них, и бросился к Марине. Она совсем слабо подергивалась, и, холодея, Юрий понял, что это перебои в дыхании, легкие, словно шелковые ткани, опадали на смятую постель и больше не поднимались, увядали, растворялись в безжизненном беспорядке.

Он приложил ухо к груди Марины. Между еле слышными ударами проходила вечность.

– Ну можно же что-то сделать! Эй ты! – Юрий вскочил и схватил за грудки доктора. – Ну же! Укол! Стимулятор! Делай что-нибудь!

Тот только мотал головой и выкатывал глаза:

– Тут ничего нет! Антидот в операционной!

Юрий бросил его, схватил Марину – странное ощущение, будто не за что взяться. Положил на спину на пол, запрокинул ей голову и поднял подбородок.

Тридцать надавливаний на грудную клетку, два вдувания в рот.

Еще тридцать, еще два.

Какие холодные губы.

Дыши!

Еще тридцать! Два!

Давай, родная!

Юрий потерял ощущение времени.

Сколько прошло времени? Будто стало темнее.

Он поднял голову, перед ним сидел Иван.

Руки и ноги наливались свинцом, внутри пустело, пережатое спазмом горло мешало вдохнуть. Юрий все медленнее надавливал на грудь, в которой он, когда прикладывал ухо, уже ничего не слышал.

Чьи-то руки легли на плечи.

Голос Ивана:

– Все, Юр… Все… Она ушла. Остановись.

Капитан так и остался сидеть, прижав ухо к замершей, опустевшей груди.

Он вытянул руки и зарыл пальцы в шелковые волосы. Безжизненные. Он ощупал ее лицо, пальцами опустил ей веки.

Шум за окном становился все интенсивнее. Там шел бой.

Что теперь? Зачем?

Все зря?

Юрий сел.

Нофрин и Колян оставались на своих позициях. Его боль частично была их болью.

Хофман в страхе забился в дальний угол.

Нет, нельзя расслабляться. Надо выжить и вернуться ради Кирилла.

Ради сына.

От того, что он мысленно произнес это, мир снова будто исказило, как картинку телевизора. Это на самом деле?

Взрывы и автоматные очереди говорили, что да.

Но как же все по-другому.

Юрий перевел взгляд на Ивана.

Так значит, все это правда?

Сердце вдруг затрепыхалось, словно агонизирующий лев.

Но это значит, что завтра все? И Кирилл тоже?

Рано расслабляться! Значит, надо во что бы то ни стало выжить и развалить эти гребаные морозильники!

Иван вглядывался в планшет в связке с внешней батареей и рацией и вдруг потянулся за наушниками. Переключил несколько волн. Послышался слабый крик, заглушаемый помехами:

– Клумба! Клумба! Нужна поддержка! Нас зажали в районе восьмого этажа! Нужна поддержка!..

Звук прерывался, и, судя по тому, что никто не отвечал, слышали передачу только они в этом зале. Глушилка.

Похоже, это его штурмовики в здании, которые шли за ними!

Юрий поймал на себе тревожные взгляды Нофрина и Николая и подвинулся к Ивану:

– Их не слышат. Мы можем передавать?

Иван что-то посмотрел на экране планшета:

– Мощность постановщика помех снижается. Мы ближе к окну, может, сигнал и пройдет. Держи! – Он протянул Юрию рацию.

Капитан поднялся на ноги, пытаясь увидеть хоть что-то в окне, но, поняв бесполезность, опустился обратно под прикрытие стены:

– Клумба! Клумба! Ковригин на связи! Штурмовая группа заблокирована в здании в районе лестничной площадки восьмого этажа! Просит подкрепления для поддержки снизу! Как приняли? Прием?

Несколько долгих секунд было слышно только шипение, потом донеслось:

– Клумба на связи! Приняли! Рады слышать, Ковригин! Передай нашим, подмога на подходе! Прием!

Юрий узнал голос Агарова. Значит, он сам здесь!

Ковригин оглянулся на улыбающихся во весь рот Нофрина и Коляна:

– Принято, Клумба! Рад слышать, командир! Штурмовой группе от Клумбы! Подмога на подходе! Как поняли? Прием!

Едва различимый голос прорвался сквозь помехи:

– Принято! Спасибо, Ковригин! На подходе! Ты где!

– Мы на десятом! В зале Обмена! Как поняли? Прием!

– На десятом, принято! До скорого!

– До скорого! Ковригин Клумбе! Прием!

– Чего тебе, Ковригин? – полковник пока не отошел от рации.

Юрий медленно и членораздельно проговорил:

– Есть очень важная информация. При встрече. Время архикритично. Повторяю, время архикритично.

– Принял тебя, Ковригин. Ждем. Конец связи!

– Конец связи!

Юрий вернул рацию Ивану и оглянулся на Нофрина и Коляна. В их глазах снова появилась надежда. Помощь близка.

Иван продолжал перебирать волны. Юрий тормознул его:

– Держи их волну, вдруг что.

– Они у меня в ушах, – показал на наушники Иван. – Пока сканирую другие частоты… Хочу волну недругов поймать, что они там?..

Юрий посмотрел на бледное, словно вымазанное мелом, лицо Марины. Кое-что не давало ему покоя:

– Слышь, Вань, а зачем все-таки, чтоб паралич? Нельзя, что ли, просто усыпить?

Иван зыркнул на него исподлобья:

– Помнишь, Марина спрашивала про технологию заморозки органов? Так вот это правда. По технологии, чтобы орган был успешно заморожен, нужно, чтобы донор в момент забора был в сознании.

Перед глазами Юрия встали скальпели, много скальпелей и выкаченных глаз, и немых ртов.

– Да ну нах… – выдохнул Николай. – Так это они не просто нас проредить собрались, но и выпотрошить еще?

В желудке что-то провернулось и затошнило сильней прежнего.

То есть завтра все они вот так будут лежать кто где, и хирурги будут ходить между ними, как между рядами в супермаркете?.. А Кирилл? А детей сколько. Юрий сжал автомат. Голос его дребезжал, как монета на металлической поверхности, которая вот-вот упадет и покажет орла или решку:

– Щас выбираемся и сразу к командиру. Поднимаем всех!

Колян сурово кивнул. А Нофрин пробормотал:

– Сдохну, а порву нелюдей.

Юрий снова обратился к Ивану:

– Вань, где там наши?

Тот что-по покрутил. И вдруг из рации донеслось:

– Стрекоза, цель – окна десятого этажа здания. Как принял?

Иван виновато сказал:

– Извините, перескочила волна. Щас…

– Подожди-подожди, – остановил его Нофрин.

Тем временем второй голос в динамике ответил:

– Это Стрекоза, вас понял. Ракетный удар по десятому этажу здания. На боевом!

До Нофрина дошло первым:

– Эй, это про какой они десятый этаж?! На нас наводят? Вызывай, Юра!

Иван растерянно развернул ко всем планшет. Похоже, он нашел сигнал с камеры летчика вертолета. Картинка сверху разворачивалась, и прямо по курсу вставало здание больницы.

Юрий схватил рацию и заорал в микрофон:

– Стрекоза! Не стреляйте! На десятом этаже оперативная группа МВД! Как слышите? Немедленно отмените атаку! Прием!!!

Напряженная тишина повисла на бесконечную секунду. А потом донесся голос Ивана:

– Нас снова заглушили…

Здание на экране все приближалось, и за окном стал различим стрекот винтов.

– Все в коридор!!! – заорал Ковригин и схватил Марину.

Коля подскочил помочь.

…Иван собирал свое оборудование. Секунды замедлились, а собственный голос стал ниже, как на останавливаемой пленке:

– Ваня! Бегом!!! Брось все!!!

Вот хохолок друга качнулся на большой смешной голове, немного растерянное лицо обратилось к Юрию.

Не успеет…

Из-за окна донеслось слабое шипение, и по лицу Ивана, отворачивающегося от экрана на звук, Юрий понял, что ракеты уже пошли…

Юрий передал Марину Николаю, подтолкнув его, чтобы шел дальше в коридор, и прыгнул на Ивана, прикрывая своим телом. На секунду они оказались лицом к лицу.

Как-то странно получилось. Ну, хоть сын пусть…

Юрий начал было:

– Передай Кириллу, чтобы…

Но в следующую секунду сзади что-то тяжко вздрогнуло, и все погрузилось во тьму.

Часть 2

Иван очнулся от звона в ушах. Было непонятно, действительно что-то звенит или это его слуховая галлюцинация. Он медленно открыл глаза и какое-то время соображал, что перед ним. Что-то темно-красное.

Иван по ощущениям понял, что лежит на животе, лицом уткнувшись в локоть, и то, что он видит, должно быть куском пола.

Он вспомнил взрыв и мгновение до него. В глазах защипало.

…Юрий что-то он хотел передать сыну. Не договорил.

Иван попытался поднять голову, охнул от яркого цветка боли, расцветшего в затылке, и опять прилег. Но он все-таки успел разглядеть сквозь дым. Рядом лежал планшет, дальше – входной дверной проем, куда его, по всей видимости, отбросило взрывом, а чуть левей – Юра…

Это его кровь из развороченного осколками тела залила весь пол вокруг, в ней отражались языки пламени – горел томограф.

Сколько он так пролежал? Минуту? Десять? Все равно, судя по тому, что он видел с камер на планшете перед взрывом, так быстро это не могло закончиться.

Иван потянулся к планшету и начал различать сквозь писк в ушах отдаленные звуки. Взрывы и выстрелы. Пол под ним периодически вздрагивал. Слух возвращался.

Прямо над ним раздался голос:

– Бля, не успели, Юрец…

Иван сделал усилие и поднял голову. В проеме стояли Нофрин с Николаем, а дальше за ними – еще бойцы.

Нофрин присел рядом:

– Живой?

– Вроде.

Нофрин оглянулся и сказал кому-то громко:

– Айтишник трехсотый. И два двухсотых.

– Ну, берите и пошли, пока здесь все не рухнуло.

– Сергей, планшет, – слабо окликнул Нофрина Иван.

– Забрал.

Ивана подняли, все задвигалось; тела он почти не чувствовал. С усилием почти прошептал:

– Стойте… Главное!

– Чего еще? – остановился Нофрин и наклонился к нему.

Иван сделал еще усилие:

– Антидот в операционной. Возьмите доктора, если живой, он покажет.

Перед глазами Ивана проплывали лица, руки.

– А что Роевский?

– Ушел.

Такие всегда уходят.

А такие, как Юра, нет.

Хотя нет, просто в разные места.

У голосов вокруг появились хвостики эха.

– Нашли, кто вертушку на нас навел?

– Нет пока, но кто-то из своих. Что там Юрий хотел командиру доложить?

– Вон айтишник оклемается, все расскажет.

Ивана несли, потом везли, над ним склонялись лица, ему что-то делали, кажется, пару раз укололи.

Потом появилось скуластое лицо с плоской переносицей и тремя звездочками на погонах.

– Ты тот самый айтишник?

– Так точно, товарищ полковник.

Это и был командир. Иван попытался сесть. Но его мягко придержали:

– Отдыхай, успеешь.

– Времени нет. И я не знаю, хватит всем вашим антидота…

Полковник кивнул:

– Ничего. Выбрать свою смерть – это уже немало.

Перед глазами Ивана, громко шелестя, слетали какие-то афиши – глупые и бесполезные, разваливались пустые эстрады, сморщивались, как печеная картошка, громкоговорители.

А ведь и правда, это уже немало.

*****

Иван смог поговорить с командиром Юрия, и тот оказался настроен очень решительно.

Пока миллионы смотрели ролик айтишника на ютубе, полк МВД во главе с полковником вышел на улицы, и к нему стали присоединяться другие военные и полицейские. Не только в их городе. Везде. Волна докатилась до других стран. Они крушили фуры-морозильники, подрывали самосвалы с известью, и белый «снег» кружил над городами и селами, преломляя лучи прорвавшего тучи солнца.

Иван смотрел на серую башню, словно погруженную и парящую в жидкости со снежинками в новогоднем шаре, и сердце трепетало, грудь все расширялась, гулко резонируя счастливым смехом.

Когда ролик закончился, прозревший народ стал выходить на улицы, и все вместе они образовывали реку, которая текла в сторону Башни, словно неумолимо сжимающийся несокрушимый кулак возмездия. Ее надо разрушить, не оставить камня на камне. Довольно рабства! Конец обману!

Иван, стоя на крыше одной из раскуроченных фур, вокруг которой на асфальте растеклась лужа от тающего льда, приложил ладонь козырьком ко лбу. Как незаметно они проникли в сознание каждого. А ведь он еще помнит время, когда никто бы не позволил даже самой мысли о том, что людям не принадлежит ничего, включая собственное тело. Эту мысль внедрили исподволь, что у людей ни на что нет прав, что им ничего не принадлежит, что это они должны государству. Что их органы у них, по сути, в долг. Все принадлежит системе. Фабрика органов, как и все прочие фабрики и заводы.

Но этому пришел конец. Баста! Иван чувствовал, что сердце в груди стало таким большим, что вот-вот разорвет ее и полковым барабаном устремится выбивать темп идущим к трону тирана.

Вдруг то там, то здесь, как грибы после дождя в мультфильме, стали появляться пункты выдачи продпайков. Они набухали карикатурными каплями и лопались, оставляя после себя реальные столы с тучными тетками, кричащими перед собой и вокруг, и по всему городу, и сосредоточенными счетоводами с блокнотами в руках, со звонящими кассовыми аппаратами, отмечающими очередной выданный паек. На людей хлынул поток каш, бутилированной воды, замороженных пельменей, молока…

И уже никто не движется к башне, а собирает рассыпавшиеся пакеты с яблоками, мандаринами и печеньями.

В воздухе вспыхивают слова: «Главное – стабильность!», «Любые перемены – это опасность!», «Неизвестность – это холод и голод! Это болезни и неопределенность!», «Зачем рисковать тем, что имеешь? Близкими, собой?».

И вот колбаса и мясо с рыбой в вакуумных упаковках уже сыплются с неба вперемешку с бутылками вин, виски, водки… Они плавно слетают к ногам толпы, задорно позвякивают при посадке и поблескивают – призывно, доступно.

Военные тоже остановились.

Иван рядом с полковником. Потянул его за рукав:

– Не слушайте! Не слушайте это! Вы же уже это проходили!

Но его самого никто не слушал.

Полковник деловито расставлял бойцов в оцепление, и они помогали всем организованно уносить пайки к себе домой. Улицы пустели.

– Это же только корм! Вы же люди! Нельзя менять еду на свободу!

Иван бежал среди редеющей толпы и заглядывал в довольные и раздраженно отворачивающиеся от него лица.

Набат!

Нужно бить в набат, чтобы они снова очнулись!

Иван поднялся на колокольню и схватился за веревки колоколов, чтобы удержаться от порыва колючего морозного ветра.

Он достучится.

Иван уперся и дернул языки бронзовых сфер.

Вы же не скот, вы же люди!

Колокола нестройно звякнули. Тихо, сухо. Звук словно умирал, только отлетая от звонницы, и сыпался вниз высохшими трупиками птиц…

Люди!

Звук становился все тише.

Иван напряг все силы, тянул на себя, перебегал и тащил в противоположную сторону.

Наконец звук вернулся громогласными взрывами, и он понял, что стучит в двери. Огромные трехметровые черные дубовые двери с бронзовыми ручками и кольцом, на котором красовался символ треугольника с глазом внутри, от которого исходили лучи. Иван брезгливо отдернул руку и отошел на шаг.

Это была дверь в Башню. Справа и слева, скучая, стояли в карауле затянутые в парадную форму и не обращающие на него внимания солдаты.

– Зачем стучишь? – раздался голос в пустоте. – Мешаешь. А там тебя все равно никто не слышит.

Иван обернулся на пустые улицы, замусоренные пакетами и упаковками от проднаборов. Люди разошлись по домам, и из окон все чаще слышались радостные нетрезвые крики и песни.

Иван снова повернулся к двери и попятился, сжимая кулаки и задирая голову на уходящие в небо бесконечные стены.

– Я вас ненавижу!

Это негромко сказанное упало к основанию, впиталось в фундамент, вызвало едва заметную волну дрожи по стенам, снизу к невидимому в облаках пику.

– Думаете, что, поднявшись и запершись в этой Башне, вы сравнились с богами? Но вы просто воздвигли стену от тех, кто мог бы вам напомнить, что вы такие же смертные!

Башня снова задрожала, и откуда-то сверху посыпалась штукатурка и ухнула рядом часть облицовочной плиты.

В пустоте снова материализовался голос:

– Эту башню построили сами люди. В этой башне лежат кирпичи, принесенные каждым из вас. Эта башня нужна вам самим.

Иван затрясся:

– Вся ваша Башня стоит на лжи! На разъединении народов! Вы добились того, что никто больше не понимает друг друга!

Башня чуть просела в грунт, подняв облако пыли и оглушив запаздывающим грохотом.

Голос продолжал негромко, но с задором:

– Не мы вас разъединили. Вы сами отказываетесь слушать. Это надо вам! Это надо вам!.. – Голос стал походить на шелест.

Иван протер глаза и торжествующе выплюнул слова:

– Я уничтожу тебя!

Но вместо того, чтобы рухнуть миллиардами частиц и быть развеянной по миру ветром и забытой, покосившаяся Башня вдруг словно стала четче, резче, реальнее.

Голос заговорил громко, спокойно, буднично:

– Возможно, когда-нибудь. Ненадолго. Ну а сейчас – время. Нам нужны запчасти. Видишь, Башня болеет? Ей нужны новые сердца и новые почки…

Из серых стен выдвинулись ослепительные граммофонные трубы и заговорили сварливым голосом поварихи на раздаче в столовой:

– Все на обязательную вакцинацию! Проходим, граждане, не толпимся.

Иван услышал топот ног и оглянулся: к нему, а точнее к Башне, лился поток людей. Миллионный рой мотыльков, летящий на свет…

Иван не мог поверить.

Откуда это всепоглощающее желание вверить свою судьбу доброму владыке и не отвечать ни за что самому?

Почему никто не понимает, что если уйти от ответственности думать за самого себя, за тебя будет думать другой? Но только в своих интересах.

Это же добровольный отказ от осознания! От того, в конце концов, чтобы быть человеком!

Откуда это непонятное стремление сунуть голову в песок, найти уютную иллюзию? Отказаться от формирования единой картины…

Ведь донорство – это изъятие не только отдельных органов. Но и отдельных элементов мозаики картины мира. И когда это просто несвязная куча, никто не замечает, что стало один кусочком меньше.

Рядом забирают соседа, но мы не понимаем, что забирают часть нас самих, потому что считаем, что нас это не касается. Потому что мы не ощущаем себя единым целым и позволяем брать соседние кусочки, которые ничего для нас не значат. Тогда как это часть наших собственных тел.

Раздался громкий гонг – и двери стали раскрываться внутрь.

Толпа сама, довольно хрюкая и блея, двинулась в проход, сжимая и неся с собой Ивана.

Чуть в темной влажной глубине помещения, границ которого было никак не понять, проявилась конвейерная лента. Она дернулась и с нудным гудением и шорохом начала свой бег еще дальше – к лесу механических, отражающих металлом рук со скальпелями и пилами. По бокам от конвейера стояли столы и те тучные женщины, что раздавали продуктовые наборы. Теми же деловитыми голосами они кричали:

– Проходим, не задерживаем! Проходим!

Кто-то в передних рядах переставал блеять и с дико раскрытыми глазами начинал кричать:

– У меня страховка от донорства! Не имеет права! У меня страховка!

Толпа занесла Ивана на движущуюся ленту вместе с другими, лес скальпелей приближался.

Иван попытался растолкать людей и соскочить с ленты, но плечи вокруг превратились в бетонный монолит, а он – в застывшего в опалубке мотылька. Стало влажно и холодно, будто из могил потянуло сквозняком. Иван набрал в легкие воздуха, чтобы закричать, но тут прямо перед ним появился Юрий. Он легко раздвинул толпу, ему помогал Нофрин.

Капитан громогласно кричал, как грузчик на рынке:

– Дорожку! Дорожку!

Нофрин протянул руку, выдернул Ивана с конвейера и не дал упасть внизу. Его взяли под руки и отвели за столы с кричащими женщинами.

Иван наконец спросил Юрия:

– А я уж думал, нет никого, кроме этих… – Он кивнул назад.

Юрий замотал головой:

– Не, не все такие. И я слишком поздно понял, что это касается всех. И мы о-го-го сколько можем. Скажи, Серега?

Нофрин закивал:

– Ага, когда все вместе. Мы просто опоздали.

– Мы просто опоздали, – повторил Иван.

– Но это ничего, щас наверстаем. – Юрий огляделся, задирая голову. – Ты говорил, надо сравнять эту Вавилонскую башню с землей? – Он заглянул Ивану в глаза. – Одна вещь… Передай Кириллу… – Он чуть задумался, стальными глазами глядя куда-то в темноту. – Чтоб не боялся.