След подковы

– Есть.

Как только вестовой вышел, к барону сразу же обратился Красильников, – он здесь???

– Три дня назад прибыл с предписанием из разведки генштаба. Подбирает кандидатуры для частей…. Не могу я поверить, что он все продал! Не могу! В голове не укладывается…

– 

Ковалев, прекрасно слышавший весь разговор, невозмутимо зашел в библиотеку.

– Вызывали, гражданин генерал?

Барона покоробило подобное к себе обращение с приставкой гражданин и он, глядя не на Ковалева, а в сторону, спросил того. – Ковалев, вы находились в Вене в апреле сего года.

Штабс-капитан с иронией ответил. – Вы прекрасно понимаете, что я вправе не отвечать на подобные вопросы без согласования со своим командованием.

Барон подошел к нему вплотную и, прямо глядя в глаза, спросил. – Которым? Российским или германским? Я думаю, Вы достаточно благоразумны и без эксцессов сдадите оружие.

Ковалев, ни чуть не смущаясь, усмехнулся. – На этот счет у меня иное мнение. Это вам с Красильниковым придется сдать оружие и, желательно без эксцессов.

– Что?

Ковалев, не оборачиваясь, открыл дверь ногой. В библиотеку зашли три курсанта с наганами в руках. Барон с возмущением обратился к ним. – Господа курсанты, что это значит?

Вместо них Ковалев с легкой усмешкой пояснил барону. – Решением солдатского комитета… А Вы и не знали, что здесь такой существует? Н-да, Федор Михайлович, вот, что значит быть оторванным от народа, от реальной жизни… Так вот, принято решение всем офицерам сдать личное оружие.

– А ваш солдатский комитет в курсе, что Вы являетесь агентом германской разведки?

– Они в курсе, что я, используя германскую разведку, организовал возвращение из эмиграции руководства РСДРП во главе с товарищем Лениным.

Барон на некоторое время задумался и затем кивнул головой Красильникову. Тот достал из кармана браунинг, но медлил отдавать. Федор Михайлович достал пистолет из ящика стола и передал его одному из курсантов. Следом за ним сдал оружие и Красильников.

Барон, стараясь не смотреть на Ковалева, сухо обратился к курсантам.

– Господа большевики, надеюсь, вы в курсе, что я содержу школу на свои средства. К сожалению, они иссякли, и я вынужден завершить ваше обучение. Посему вынужден просить покинуть мою усадьбу в двадцать четыре часа.

Ковалев ухмыльнулся. – Вы не до конца понимаете всю серьезность вашего положения. Мы вынуждены до суда подвергнуть вас аресту.

Красильников не выдержал и попытался одернуть Ковалева. – Какого суда? Ты, Ковалев что?

Но тот был невозмутим. – Революционного суда. Надеюсь, вы не будете отрицать, что являетесь организаторами покушения на товарища Ленина. Для полного комплекта не хватает только поручика Болшева. Я не ошибаюсь?

– Поддонок.

Ковалев в ответ лишь засмеялся и скомандовал курсантам. – На гауптвахту их.

Когда барона и Красильникова вывели из библиотеки, Ковалев по-хозяйски расположился за столом, начал доставать из ящиков документы и бегло их просматривать. Среди множества документов его внимание привлекло темное от времени письмо Курбского. Ковалев его внимательно изучил и подумал, – а ножичек действительно может дорогого стоить…

В небольшом помещении у стены стояли два топчана. Свет сюда попадал через единственное маленькое окошко, закрытое кованой решеткой. Красильников нервно прохаживался по помещению и разговаривал с бароном, который безмятежно сидел на одном из топчанов, откинувшись спиной на стену.

– Не надо было отдавать оружие. С ним бы они нас просто так не взяли.

Федор Михайлович возразил на этот упрек. – Уже есть случаи, когда за отказ сдать оружие, расстреляны офицеры.

– Нужно что-то делать… Они нас будут судить… Бред… Боже мой, какой же бред!

Не обращая внимания на взвинченное состояние Красильникова, барон вслух восторгался действиями Ковалева. – Какой уровень, Ковалев работает потрясающе! Просчитывает ситуацию на –ять. Выстраивает блестящие многоходовые комбинации.

– Федор Михайлович, Вы меня извините, но я не понимаю Вашего спокойствия. У меня сложилось впечатление, что нас не ждет ничего хорошего.

– Миша, почему ты считаешь, что я не в состоянии просчитывать ситуации, как тот же Ковалев?

– Не понял.

– Ты же профессионал. При проведении операции, что нужно предусмотреть?

– Ну-у,…Пути отхода.

– После отречения государя вся Россия стала местом проведения операции. В усадьбе, в наиболее перспективных местах есть замаскированные лазы.

Красильников начал внимательно осматривать помещение. Барон ему подсказал.

– Под топчаном. Уйдем ночью. Попробую ка я найти этого Кошелькова. Уж очень интересно тот нож поизучать. Да и ему не мешало бы за все ответить. Ты со мной?

– Да, только сначала я хочу смотаться на тот полустанок, узнать про Митю.

Послышался скрежет засова и в помещение зашел Митрич, крепкий старик с мисками в руках. Он служил в усадьбе с момента ее приобретения бароном Кортом непонятно в каком качестве. Митрич был и кучером, и садовником, и завхозом. У двери остался стоять курсант, молодой конопатый парень с винтовкой в руках и с алым бантом на груди. Митрич держал в руках две миски с пшенной кашей, которые поставил на топчан.

– Пожал-те, барин, покушать. Ой, господи, пресвятая богородица, что творится.

Барон тихо, чтобы не слышал часовой, велел старику. – Митрич, заседлай двух коней, да в полночь подгони их к развилке.

Красильников тоже попросил Митрича. – Мне бы еще форму солдатскую.

Курсант, зевнув, лениво одернул их от двери. – Хватит шептаться! Отдал похлебку и выходи.

Беглецы, кравшиеся вдоль стены дома, остановились. Красильников жестом показал направление движения, но его остановил барон, который на ухо прошептал.

– Нужно пробраться в кабинет. Вроде бы все тихо, уснули революционеры.

– Зачем?

– У меня там есть оружие. И хоть часть документов забрать, да и письмо Курбского я здесь не оставлю.

– Вроде бы все тихо.

– Если что, встречаемся в Москве, Пречистенка, 8. Там квартира брата.

– Он не будет возражать?

– Он сразу после отречения государя уехал в Венецию.

Подкравшись к окну, Красильников достал перочинный нож и осторожно начал отжимать створку. Стоявший сзади Барон грустно произнес.

– Боже мой! В свой же дом, как вор…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

ПЕРВОПРЕСТОЛЬНАЯ.

Кошельков, по-барски раскинувшись, ехал в пролетке по узкой московской улице. Поверх армейской гимнастерки на нем был надет темный пиджак. На углу, облокотившись о заборчик, стояли и лузгали семечки три мужичка криминальной наружности. Они проводили взглядом проехавшую мимо них пролетку и, не сговариваясь, вразвалку направились следом за ней. Чем ближе пролетка приближалась к Хитровке, тем больше оживала кривая улочка. Стали слышны звуки расстроенной гармони. Из-за угла доносились крики.

– Шалава подзаборная! Прибью!

– А-а-а! Не тронь!Я не брала! А-а-а…

– Удавлю суку!

– А-а-а! Помогите…

У мрачного доходного дома Свиньина с темными провалами окон извозчик остановил пролетку и обернулся к Яшке. – Дальше я, барин, не поеду.

– Что так? Плачу.

– Я на хитровку не ездок. Голова дороже.

Кошельков, понимающе ухмыльнулся и достал из внутреннего кармана пиджака пачку денег. Не считая, он отделил несколько купюр и барским жестом отдал их извозчику. Расплата не укрылась от внимания следовавших за пролеткой мужичков, они многозначительно переглянулись. На Хитровке очень любили лохов с купеческими замашками. Главное успеть и оказаться первым рядом с таким шоколадным франтом. Извозчик жестом фокусника убрал купюры под складки бесформенного балахона.

– Благодарствуем, Ваше сиятельство. Он лихо развернулся и по-молодецки прикрикнул на старого мерина, – но-о, Бешеный!

Трое мужичков, стараясь не упустить из вида Яшку, шли следом, все больше и больше приближаясь. Один из них достал гирьку с ремешком, и, заучено захлестнув ремешок на запястье, убрал руку в карман пиджака.

Кошельков, пройдя несколько метров, обернулся к любителям легкой наживы.

– Фартовые, я дорогу знаю.

Мужички, словно не слыша, начали, не торопясь, окружать его. Кошельков глазами обратил их внимание на свою руку, находившуюся в кармане. Карман пиджака недвусмысленно был оттопырен стволом нагана.

Налетчики все поняли без слов. Обидно было, что потенциальный клиент оказался не таким шоколадным, как хотелось. Всем свом видом мужички, как бы говорили – ну и не надо, не очень то и хотелось. Они обошли Кошелькова, насвистывая незамысловатую мелодию, и практически сразу же испарились в первой подворотне.

В трактире «Каторга» среди клубов табачного дыма за столиками гуляла разношерстная публика. За одним столиком можно было увидеть грязного бродягу в обнимку с франтоватым разухабистым барином в смокинге. Размалеванные барышни неопределенного возраста таскали друг друга за волосы, чему несказанно радовался кряжистый налетчик, сидевший с ними за одним столиком. Кошельков по выщербленным ступенькам спустился в этот вертеп. Он остановился и оглядел зал, надеясь встретить здесь старых знакомых. Но век шулеров, налетчиков и прочей воровской публики недолог, а Кошельков здесь не был больше двух лет. К нему услужливо подбежал половой, расторопный малый неопределенного возраста с ровным пробором засаленных волос и заучено затараторил. – Проходите Ваше Сиятельство. Столик не желаете? Можно с барышней, если развлечься желаете. Есть очень даже приличные, из благородных.

Кошельков небрежно заметил. – Да уж вижу. Княжна Урусова-Валуа развлечься здесь пожелала.

– Шутить изволите.

Кошельков закурил папиросу. – Как начала развлекаться, так остановиться не может. Если не ошибаюсь, она с двенадцатого года княжит здесь. Правда тогда она была Мотькой Вареной и не такой потрепанной.

Показав половому свое знание кабацкой публики, Яшка снисходительно разрешил, – ну, давай, проводи к столику.

Половой услужливо проводил Кошелькова к столику, за которым спал пьяный мужик в разодранной рубахе. Халдей, схватив его под мышки, оттащил в сторону и крикнул кому- то вглубь зала. – Федька! Вынеси барина… А то он засиделся, пора бы и честь знать.

Кошельков вальяжно уселся за столик, к которому тут же возвратился половой. Он ловко начал убирать со стола грязную посуду, обратив внимание на массивный золотой перстень с крупным изумрудом на руке клиента. Одновременно с уборкой, чтобы не тратить время, половой стал принимать заказ. – Что будем заказывать?

– Для начала студень с хреном, селедочку с картошкой. Ну и беленькой графинчик.

– Водочку не держим-с. Война, сухой закон. Но тут же добавил доверительно. – Могу чаю предложить… смирновского.

– А чай твой не слишком паленый?

– Не извольте беспокоиться, высший сорт, из довоенных запасов.

– Ну, давай, только пошустрей.

– Не извольте беспокоиться, один секунд.

Половой, сделав небольшой крюк, пробежал мимо столика, за которым сидели Матвейчик и его дружок, носивший незамысловатую кличку Цыган, которая полностью соответствовала его внешности.

Половой, задержавшись на несколько секунд, чтобы забрать со стола грязные тарелки и пустой заварочный чайник, практически не шевеля губами, скороговоркой сообщил им.

– Залетный, при рыжье и сармаке.

Матвейчик, не глядя в сторону полового, словно разговаривал сам с собой, буркнул.

– Заряжай, как всегда, и за Настеной Шкета пошли.

Половой убежал дальше. Цыган уточнил у Матвейчика, – А если он на нее не клюнет, на выходе работаем?

Матвейчик его успокоил. – Клюнет, Настена не таких разводила.

Через два часа уже изрядно захмелевший Кошельков, облокотившись об стол, заставленный грязными тарелками, напевал себе под нос любимую песенку. – Хива укроет ночкой темною, заглушит шкаликом тоску мою…

В трактир зашла Настена. Чисто и скромно одетая, очаровательная девушка разительно отличалась от кабацкой публики. Настена, кого-то выглядывая, робко прошла в зал и остановилась рядом со столиком, за которым сидел Кошельков. Он не мог не обратить на нее внимания.

– Сладенькая, не меня выглядываешь?

– Дяденька, Вы случаем здесь не видали папеньку моего? Усы у него большие и еще он заикается сильно.

Яшка галантно пододвинул ей стул. – Садись, вместе ждать будем. Придет, никуда не денется. Мимо трактира не проскочит.

Настена робко присела на краешек стула. Кошельков налил себе в рюмку из заварного чайника водки, осмотрел стол и крикнул в глубину зала. – Человек!

Почти сразу же у столика появился услужливый половой. – Что изволите?

– Еще аршин для барышни и…– Яшка поинтересовался у Настены, – Шамать хочешь?

Девушка скромно потупила глаза. – Ой, да ну что Вы, не надо…

Кошельков по-барски скомандовал половому. – И пошамать,… ну,… сам сообрази…

Настена, застенчиво, чуть слышно, попыталась возразить. – Мне неудобно даже…

– Гуляем! Прибыл в первопрестольную, думал дружков старых повидать… А нет ни-ко-го. Одни уроды. Даже поговорить не с кем… Два года не был и… ни-ко-го…

Настена стала объяснять причину своего прихода сюда. – Папенька у Севастьяновой подрядился новые ворота построить. Он у меня по плотницкой части.

– Деньжат огреб, да и загулял. Дело житейское.

– Так-то он непьющий, а как губы помажет…

– Ты и не дергайся, нагульбанится, вернется.

– Второй день уже… Боязно то ночью одной…

К столику вернулся половой и расторопно начал выставлять тарелки с закуской. Кошельков пододвинул девушке принесенную рюмку и начал наливать водку. Настена заметив это, стала решительно отказываться. – Ой, нет, нет! Я не пью! Я не такая…

– Ну, тогда хоть пошамай, голодная, небось.

– Если только самую малость. – Она начала есть.

Кошельков одним глотком выпил рюмку. – Боязно говоришь? А ты возьми меня в постояльцы. И мне крыша над головой, и тебе… не боязно.

– А как папенька вернется, браниться станет.

– Я его похмелю, да и за постой заплачу. Он тебе за меня еще пряников купит. Любишь тульские?

Настена оторвалась от еды и строго предупредила Яшку. – Только тогда, чтобы без глупостей.

Кошельков ухарски распахнул пиджак, показал георгиевский крест и блудливо произнес.

– Слово георгиевского кавалера,… сладенькая.

– Я не сладенькая, меня Настеной зовут.

Девушка поправила волосы. Этот условный сигнал сразу же заметили Матвейчик и Цыган, которые все время внимательно наблюдали за сладкой парочкой. Они, выпив по рюмке водки, встали и направились к выходу.

Темная ночная улочка. Тишину нарушал лишь далекий лай собак. Кошельков и Настена шли вдоль домов. У Яшки, благодушно настроенного, язык уже слегка заплетался.

– …Хива укроет ночкой темною, заглушит шкаликом тоску мою… Он, дурачась, нагнулся и заглянул Настене в глаза. – Далеко еще? Ты случаем не на Рогожку меня ведешь? А то я не дотяну… Давай лихача найдем?

– Тут недалеко, чуть за Яузой.

Когда Кошельков и Настена миновали темный провал арки, оттуда сразу же появились два мужских силуэта. Получив удар обрезком трубы по голове, Яшка не издав ни звука, по стене сполз на землю. Над ним сразу же склонились налетчики и начали раздевать. Настена, отойдя чуть в сторону, озиралась по сторонам, ожидая окончания.

До нее доносились приглушенные голоса Матвейчика и Цыгана.

– Крепкий солдатик, даже пойло его не берет.

– Пойло не взяло, труба осилила. Теперь ему кранты.

Старец и Митя вязали небольшие пучки для сушки из кучи трав, лежавшей перед ними на столе и разговаривали.

– Вера должна быть в душе человека.

– Значит, по-вашему, и в церковь ходить необязательно?

– Иной и в церковь ходит, и пост блюдет, а по жизни репей овражный… Знавал я таких. Вслед им люди плюют. Злоба и жадность главные враги человечества.

Беседу прервали зашедшие в лачугу мельник, угрюмый хромой бородач и два его сына, крепкие 30-летние мужики в солдатском обмундировании, Егор и Митяй.

Мельник, откашлявшись, с напускной заботой поинтересовался у Болшева.

– Ну, что, шаромыжник, оклемался?

Старец попытался образумить явившуюся семейку. – Не трогайте мальца, почитай только с того света вернулся.

Егор отодвинул в сторону старца, который попытался встать у него на пути.

– Ты дед не встревай, он ответ держать должен за дела свои воровские.

Митяй, обойдя стол с другой стороны, подошел к Болшеву и, ухватив его за шиворот, стал вытаскивать из-за стола. Никто даже не заметил нанесенного удара, только вдруг Митяй начал, хватая ртом воздух, сползать на пол. Митя встал и сдвинул стол так, что бы он служил прикрытием. Егор достал из-под полы обрез и передернул затвор. – Ах, ты паскуда! Мы то по доброте своей хотели, что бы ты отработал свой грех, а ты вон как…

Мельник, не спуская глаз с Болшева, стал приближаться к нему. – Иди-ка сюда, голубь.

Старик продолжал уговаривать нападавших.– Что же вы делаете? Нельзя ставить на весы лодку и жизнь человеческую!

– Дед, мы тебя не трогаем. Ворожи дурам деревенским, а этого прощелыгу мы прибьем, что бы другим неповадно было.

В это время Митяй, держась за горло, с трудом поднялся с пола.

– Ах ты, сука! Зря ты паря трепыхаться начал, теперь расклад другой. Кровушкой умоешься.

Мельник с силой отпихнул старца, который все время пытался загородить собой Митю, и тот отлетел к печке. Троица окружила Болшева, который под прицелом обреза вынужден был замереть, прижавшись к стене.

В напряженной тишине неожиданно раздался стук в дверь и в лачугу зашел Красильников, который сразу же правильно оценил сложившуюся обстановку, – я, кажется не вовремя.

Мельник, оглянувшись, зловеще поинтересовался. – Тебе что надо, господин хороший?

– Мне-то? Забрать племяша домой.

Митяй сразу же высказал свое мнение.– Так он твой родственничек? Просто так ты его не заберешь…

– Это почему же?

Мельник пояснил Красильникову.

– Прибить мы его хотели, но раз такой расклад,… можно и деньгами откупиться.

Егор добавил.– Только не бумажками Керенскими.

Красильников, широко улыбаясь, поинтересовался. – Червонцы николаевские пойдут?

Егор довольный таким раскладом подошел к нему. – Это разговор. Десяток червонцев и квиты.

Красильников, по-прежнему широко улыбаясь, без замаха ударил Егора в горло и тот с хрипом опустился на пол. Тут же Болшев двумя ударами привел в бессознательное состояние Митяя. Их отец замер. – Что же вы творите?

Не обращая на него внимания, Красильников скомандовал Мите. – Уходим.

Болшев подошел вплотную к мельнику. – Я вернусь, если узнаю, что старца хоть пальцем тронули, спалю твою мельницу.

Мельник упрямо произносил одну и ту же фразу, словно его заело. – Что же вы творите?

Болшев, схватив мельника за грудки, прижал его к стене.

– Ты понял?

– Понял, понял…

Митя, немного подумав, спросил у Красильникова.

– Есть с собой деньги?

Тот молча вынул несколько купюр. Митя забрал их и сунул мельнику.

– Покроешь здесь крышу. А то она, как дождь, течет вся. Я проверю. Не дай бог!…

Мельник, сжимая в руке деньги, проводил ненавидящим взглядом вышедших из лачуги Митю и Красильникова.

Вышедший из арки Мартын Губанов, пьяница и бездельник обратил внимание на лежавшего чуть в стороне у облезлой стены Кошелькова, на котором остались лишь кальсоны. Надеясь хоть чем-то поживиться и посмотрев по сторонам, он перевернул бездыханное тело. В это время из арки вышел Сережа Емельянов, которого за его импозантную внешность и страсть к изысканным костюмам звали Барином. Он небрежно тронул Мартына своей тростью.

– Губан, сдурел совсем, шабашишь прямо здесь. По шмону ляговскому соскучился?

Мартын обиделся на подобный упрек в свой адрес. – Да это не я. Он, сердешный тут видно с ночи томится. Это, скорее всего Матвейчика с Цыганом жмур. Они последнее время привадились сюда своих терпил заманивать.

Барин поинтересовался.

– Готов?

– Да, нет… вроде, как дышит. Мартын внимательно вгляделся в лицо. – А я его вчерась видел, на лихаче подкатил. Хромачи на нем знатные были. Вот ведь, Матвейчик ничем не погнушался, вчистую обобрал.

Барин тоже вгляделся в лицо Кошелькова и с удивлением воскликнул.

– Яшка! Кошелек!

– Знакомец что ли?

– Мы раньше с ним здесь пару-жару давали… Давай, подмогни мне…

Сережа и Мартын подняли Кошелькова, который к их удивлению начал храпеть. Мартын поинтересовался.

– Куда ты его хошь?

– Давай ко мне.

По захламленности комнаты средних размеров, чувствовалось, что здесь живет холостяк. Стол был заставлен стаканами, бутылками. Здесь же были раскиданы несколько колод карт. Кошельков очнулся на диване с валиками. Застонав, он приподнялся и начал озираться, стараясь понять, где находится. В комнату зашел Сережа Барин, которого Яшка не сразу узнал. Барин весело поинтересовался, – очухался?

Яшка наконец узнал старого приятеля, – Серега? Ты? Как я здесь оказался?

– Я тебя притащил.

– А где моя одежда?

– Разошлась по барыгам. Хива не палата лордов.

– Н-н-н,… голова раскалывается…

– Скажи спасибо, жив остался. Лечиться будешь?

– Буду. Есть во что одеться?

Барин подошел к шкафу, покопавшись там, вынул галифе с френчем и кинул все это Кошелькову, пояснив происхождение вещей. – Интендант один в национале сыграл в ноль.

Когда стала заканчиваться вторая бутылка смирновской, головная боль и сонливость стихла. Вместо нее у Кошелькова появилось нестерпимое желание вернуть свои вещи и отомстить. Барин пытался остудить воинственный пыл Кошелькова. – Выкинь из головы. С ними даже Сабан не связывается. Обходи их, целее будешь.

Но Кошельков уже не на шутку завелся. – Я? Обходить? Помнишь тогда, нас все обходили… Я на Хиву вернулся! Она, может, мне по ночам снилась.

– Яшка, не заводись.

– Они у меня перстень подрезали… Ты знаешь, какая ему цена? Ты знаешь, как он мне достался? А финарь? Древний, княжеский!

– Сколько тебе повторять, Хива уже не та! Керенский всю каторгу сдуру распустил. По деревням никто не разбежался. Все, кто в Питер, кто сюда. Теперь без стволов и шоблы лучше не дергаться.

– Перстень скину, будут стволы.

– Опять ты за свое…

– Где мне их найти?

– Найти помогу, но дальше сам. Я тебе не помощник.

Яшка зловеще усмехнулся. – Куда ты денешься.

Кошельков и Сережа Барин подкрались к светящемуся окну в одноэтажном деревянном бараке. Они заглянули в щель между занавесками. Яшка сразу узнал налетчиков, на которых обратил внимание, когда еще сидел в трактире.

– Они. Оба на месте.

Он оглядел вокруг себя землю, поднял камень и дал его Барину.

– Через пару минут саданешь им в окно и можешь быть свободен.

– Остановись.

Кошельков, не обращая внимания на совет приятеля, решительно скрылся в темноте. До Барина донесся голос Яшки.

– Через две минуты.

Кошельков, пройдя по коридору барака, остановился у нужной двери и с ножом в руке стал ждать звона разбитого стекла. Подняв глаза, он увидел подкову, висевшую над дверью. Кошельков сунул нож за голенище сапога и рывком вырвал подкову. Практически сразу за этим раздался грохот влетевшего в окно камня. Выждав несколько секунд, Яшка ворвался в комнату.

В это время Матвейчик и Цыган с наганами в руках выглядывали в разбитое окно.

Кошельков, словно вихрь с ходу подскочил сзади к налетчикам. Он ударил Матвейчика по голове подковой и завалил обмякшее тело на Цыгана, который успел обернуться и выстрелить. Пуля прошла чуть правее и разнесла бутылку на столе. Яшка, резко приняв влево, заломил руку у Цыгана и ловко на лету подхватил выпавший наган.

Он затем, вдавив ствол в щеку Цыгана, прижавшегося к стене, начал с ним разговаривать.

– Ну, что портяночники драные? Не ожидали меня в гости? Снимай перстенек, мне он больше к лицу.

Цыган снял с пальца перстень, передал его Кошелькову и со зловещими нотками в голосе попытался образумить того. – Зря, ты, паря это затеял. Матвейчик тебя из-под земли достанет.

Яшка его успокоил. – Не достанет. Я его подковал так, что темечко аж хрустнуло. Где нож с орлом, который у меня был?

– Не знаю.

Кошельков сильнее вдавил дуло нагана. – Я сейчас отправлю тебя следом за ним с архангелами трепаться! Ну!

– Я правда не знаю. Матвейчик днем на Сухаревку мотался и там скинул какому то барыге.

– А подсадная где? Которая Настенной называлась?

– Она не деловая. Просто отцов долг отрабатывает. Зачем она тебе?

– Зачем? Пряник я ей обещал… медовый. Ну!

– У Андроньева монастыря Никола-плотник живет, его там всякий знает. Настена его дочь.

Во время этого разговора Цыган медленно стал тянуть руку к кочерге, которая стояла у печки-буржуйки. Когда рука уже приблизилась к ней, Кошельков демонстративно посмотрел в сторону руки. Цыган замер, но было уже поздно. Кошельков ласково у него поинтересовался, – Решил еще раз мне по головушке, по буйной? Зря.

После выстрела Цыган сполз по стене на пол.

Николу-плотника разбудил непрекращающийся стук в дверь. С горящей керосиновой лампой в руках недовольный хозяин в одних кальсонах подошел к двери.

– Кто там?

– От Матвейчика я.

Никола открыл дверь.

– Что вам не спится? До утра никак не стерпится…

Кошельков зашел в дом.

– Слышал я, ты на постой принимаешь.

– На какой еще постой? Говори, что надо, да иди с богом.

Кошельков стал подталкивать Николу вглубь дома.

– Так и будем у двери лялякать?

В световом пятне керосиновой лампы появилась рука Николы с наганом. Увидев направленный на него ствол, Яшка ухмыльнулся. – А ты, дядя, и жучара.

– Людишки разные ходят… Говори, что надо, да ступай с богом.

– Имею мыслишку вот этот перстенек сменять кое на что.

В свете лампы изумруд перстня сверкнул загадочным блеском. Никола алчно облизал пересохшие губы. – Что взамен хочешь?

– Семь стволов, пару сотен маслин к ним и с десяток бомб.

Кошельков прошел вслед за Николой в комнату. Тот прошел к столу и сел, поставив рядом лампу.

– Дай-ка рассмотрю, как следует, а то один шустряк на Хитровке изумруды горстями продавал. Как потом оказалось все из бутылочного стекла.

– Смотри.

Никола, не снимая перстень с левой руки Кошелькова, начал его рассматривать с помощью лупы. Он был настолько увлечен изучением перстня, что не заметил, как Яшка, заведя правую руку за его затылок, резко ударил Николу головой об стол. Тот, потеряв сознание, на некоторое время так и замер. Кошельков, неторопливо забрав наган, вылил ему на голову воду из чайника.

Скупщик с трудом поднял голову. Все лицо у него было в крови. Покачиваясь, он встал.

– Не пожалеешь?

– Если ты надеешься на Матвейчика с Цыганом, они тебе плохие защитники…. Очень плохие.

Никола, все поняв по интонации сказанного, перекрестился.

– Господи, упокой их души грешные. Он, не ожидая от незваного гостя ничего хорошего для себя, больше для порядка, спросил, – что тебе надо?

– С ними гужевалась девица одна, Настенной называлась.

– Не знаю я никакой девицы. Я к делам Матвейчика никаким боком.

Кошельков без замаха ударил Николу снизу в подбородок, тот, словно подкошенный рухнул на буфет. Яшка рывком поднял его и с напускной лаской спросил.

– Где сладенькая? Она обещала приютить меня и приголубить. Он приставил наган к голове Николы. Я до трех считать не буду. Ну!

Сзади Яшка услышал голос сладенькой. – Не трогай его.

Кошельков оглянулся, у двери, ведущей в соседнюю комнату, стояла Настена в длиной ночной рубашке. Она зябко куталась в большую цветастую шаль, накинутую на плечи.

Яшка подошел к ней вплотную. Он был в раздумье, что с ней сделать. Убить бы, как и собирался сделать,… но уж больно она свежа и прекрасна. Кошельков провел стволом нагана по щеке, затем, уменьшив нажим, медленно проскользил им вниз по шее до выреза ночной рубашки. Настена безучастно ждала, прекрасно понимая, что сейчас может произойти. Никола тоже, замерев, наблюдал, чем все закончится. Кошельков с напускной лаской поинтересовался. – Ну так, что, насчет постоя?

Настена кивнула головой на дверь. – Койка там.

Кошельков, облизав отчего-то пересохшие губы, подошел к комнате Настены. Уже на пороге он оглянулся и охрипшим голосом предупредил Николу.

– Не вздумай крутить. Плохо кончится. Я тот человек, который тебе нужен. Время сейчас смутное.

Когда Яшка скрылся, Никола достал из буфета бутылку водки, прямо из горлышка сделал несколько больших глотков и остервенело зашипел на дочь. – Что встала, шалава? Иди! Прибил бы…

Настена вскинулась, – я шалава? А кто заставил меня с Матвейчиком шлендрать? Они ту шубу сами же и увели, а на тебя долг повесили. Вот только крайней не ты, а я оказалась!

– Ну! Прибью, сучка!

После того, как дочь вышла, он сделал еще несколько глотков из бутылки, прошел к столу и обреченно опустился на стул.

В комнате Настены было по-домашнему уютно. Кошельков, сидя на большой разобранной кровати с никелированными шарами, поднял ногу и ждуще смотрел на вошедшую Настену. Она прислонилась спиной к шкафу и стала вызывающе смотреть на незваного гостя. Тот, выждав немного, встал и подошел к ней. Кошельков ударил ее наотмашь по лицу ладонью и вновь уселся на кровати.

Настена, вытерев кровь с разбитой губы, покорно подошла к Яшке и, опустившись на колени, начала стаскивать с него сапоги.

Уютный московский дворик, двухэтажный дом, окруженный хозпостройками. Рудников Федот Иванович, в недалеком прошлом городовой, чьим участком была бесшабашная Хитровка, зашел в амбар. Он посторонился, что бы Малышев Сашка, 18-летний паренек смог вывезти тачку с землей. Рудников вслед ему рыкнул.

– Сашка, зови своего приятеля, самовар поспел, перекусите.

Федот Иванович вернулся к входу в дом, сбоку от которого стоял стол с дымящимся самоваром, сушками и пирогами. Следом за ним подошли Малышев и Андрей Чернышев, перемазанные землей. Рудников одернул их.

– Руки помойте, нехристи. Вон рукомойник.

За столом, прихлебывая с блюдца чай, Малышев, стараясь выглядеть, как можно солиднее, заверил Рудникова. – Мы, Федот Иваныч, думаю, за два дня управимся.

– Горячку пороть не надо. Нужно так сделать, чтобы ледник не обвалился по весне. Обвалится, из-под земли достану и шкуру спущу…

Чернышев поддержал приятеля. – Уже почитай, на сажени три углубились. Лед до троицы лежать будет, не меньше.

Рудников недоверчиво оглядел мастеров, – ну, ну…

В калитку раздался стук, на который молниеносно среагировал мохнатый кабель и начал с лаем рваться с цепи. Рудников нехотя встал и направился к калитке. Во двор зашел барон Корт и обратился к хозяину.

– Рудников Федот Иванович?

– Он самый. Чем могу?

– Мне Вас рекомендовали, как отменного знатока хитровки. Вы ведь до недавнего прошлого там были городовым?

Федот Иванович совсем был не рад упоминанию о былом.

– Все проходит…. Я теперь простой обыватель. Всего хорошего.

Он взялся за калитку, что бы закрыть ее за незваным гостем, но барон, как будто не замечая этого, продолжил разговор. – Мне Вас рекомендовал Гиляровский Владимир Алексеевич.

У Рудникова от произнесенного имени известного журналиста и знатока Москвы отношение к гостю разительно преобразилось. – Проходите. Извините великодушно. Времена такие, всякие ходят.

Рудников провел барона к столу, где сидели ребята. Федор Михайлович достал фото и протянул его хозяину. – Я хотел бы от Вас узнать, где можно найти этого фигуранта?