Раннее

Я долго шёл к метро, промокнув до нитки. Мужик в плащ-палатке посмотрел на меня удивлённо, принял двести рублей, дал сдачи и подал букет из трёх белых хризантем. Я, стараясь прикрыть их от дождя собственным телом и краешком прозрачной плёнки, побежал по шоссе обратно. Капли ползли по моему лицу, словно слёзы, и я думал только об одном – пусть Аня меня простит… Господи, пожалуйста…

Я взбежал по лестнице вверх и в нерешительности замер перед дверью. Я вновь, ещё сильнее, осознал чудовищность своего поступка. Ну, человек погорячился. Мало ли что. Бывает. Я ведь даже причины не знаю. Но я бросил её на несколько дней, полностью забыв, не испытывая угрызений совести. Она страдала без меня, кляла себя за грубые слова, и даже, может быть… О Господи…

Я сунул ключ в замок и стремительно отпёр дверь. Вошёл. В то же мгновение из комнаты выбежала Аня в халате – она почти никогда не надевала его, и я понял, что все эти дни она находилась в таком полном отчаянии, что даже не могла привести себя в порядок. Она буквально напрыгнула на меня, обнимая и бормоча:

– Вовка, миленький… бедненький… Прости… Где же ты был…

Я еле успел отодвинуть в сторону руку с букетом. Аня целовала меня в губы, в лоб, прислонялась щекой к моей груди и крепко обнимала руками за пояс, а по её лицу текли слезы… Слёзы радости.

– Это ты меня прости, Аня… – ответил я, поглаживая её по спине и целуя в шею. Я почувствовал, как по моей щеке тоже бежит капелька, и никак не мог понять, слеза это или дождинка…

Я закрыл свободной рукой дверь. Аня увидела в моей руке цветы, взяла их и понюхала.

– Спасибо. Слушай… Ты переоденься… Простудишься.

Она взяла вазу и понесла букет в ванную, а я тем временем начал переодеваться – надел сухие джинсы, рубашку и чистые носки, ощущая при этом непередаваемое блаженство.

Аня вернулась с вазой, поставила её на столик, и мы сели рядом…

– Ты пил, да? – пробормотала она. – Я понимаю… Я очень тебя обидела. Ни за что. Я обзвонила знакомых, морги, больницы. Ходила к Ляле. Она меня немного успокоила. Замечательная женщина.

– Да, – согласился я. – Знаешь, я встретил одного человека. Мы долго ходили с ним по улицам, пили пиво. Но я обещаю тебе – что бы ни случилось, я больше так не сделаю. Не сделаю тебе больно. Прости.

– Да нет, это я виновата… – Аня откинула назад свои густые тёмные волосы. – Набросилась на тебя. Наверно, кто угодно бы сбежал.

– Извини, что спрашиваю… – произнёс я. – Но что тогда случилось? Из-за чего ты завелась?

Она посмотрела мне прямо в глаза своими, синими-синими, как небо в ясную погоду.

– А ты не понял?

– Нет. Я думал, но никак не мог понять.

– Да… – она усмехнулась, но тут же посерьёзнела снова. – Понимаешь, я хочу завести детей. Уже давно. А ты как будто не замечаешь.

– Боже мой, Аня… – я обнял её за плечи. – Так я ведь тоже очень хочу… Я думал, что ты… Но ты никогда мне об этом не говорила!

– Да. Я не знаю… Боялась, что ли… Видимо, это дурацкая женская привычка – думать, что мужчина обо всём должен догадываться сам.

– Аня… – заговорил я. – Давай с этого дня стараться ничего не держать в себе. Если чего-то хочешь – говори вслух. Ладно?

– Хорошо. Конечно, так лучше.

– Мы обязательно заведём ребёнка, – сказал я. – И не одного. Правда, не сегодня – надо, чтобы из меня выветрился весь алкоголь. Да и грязный я.

– Так помойся.

Она улыбнулась, и мы хорошо, сладко поцеловались.

– Ты, наверно, есть хочешь, – вспомнила Аня. – Я пойду приготовлю ужин.

– Я помогу.

– Да нет. Ты же пьяный. Ещё разобьёшь что-нибудь.

Она направилась к выходу из комнаты, но вдруг остановилась, повернулась ко мне и рассмеялась:

– Я забыла тебе сказать…

– Что?

– Спасибо за полку.

Аня ушла на кухню, а я откинулся на спинку дивана и расслабил все мышцы. Взял в руку пульт от нового телевизора. Включил. Шли новости. Говорилось об укреплении сотрудничества, неуклонном росте внутреннего валового продукта и грядущем процветании. Я подумал, что, может быть, это всё правда, и они на этот раз не врут… Переключил на другой канал и увидел Винни-Пуха. Толстенький, симпатичный медвежонок, ужасно похожий на Виктора Сергеевича, шёл по нарисованной дорожке и пел:

В голове моей опилки,

Но сопелки и вопилки

Сочиняю я неплохо и-ног-да!

Он так здорово махал при этом своими ручками-пятнышками, был так бодр и весел, что я вдруг со всей ясностью и неотвратимостью осознал – всё теперь будет хорошо. И значит, надо жить. И значит… Короче, надо пойти помыться.

июль 2000

Лапидус

Эта поездка была заранее обречена на провал. Не думаю, что возможен отдых в компании пятерых абсолютно разных людей, которые к тому же неоднозначно друг к другу относятся. Наверно, мне надо было отказаться, но язык не повернулся вовремя в нужную сторону, и я поехал.

Константин Егошин, день рождения которого мы собирались праздновать, был человеком неординарным. Все дельные мысли в конторе высказывал он. Все дурацкие идеи, впрочем, тоже. Он мог часами рыться в книгах или в сети, чтобы отыскать какой-то факт, всем, кроме него, давным-давно известный, и потом сообщить: вот, мол, нашёл. Поскольку изыскание фактов вошло у него в привычку, мало-помалу он наполнялся знаниями, но они по большей части носили характер абстрактный, и эти знания зачастую совершенно некуда было применить. Реальность же его мало занимала. Стригся он раз в полгода, а очки протирал и того реже, поэтому казалось, что они у него постоянно облиты не то вареньем, не то молоком. А может, так оно и было.

Вместе со своей подругой, Люсей Дьяконовой, они составляли весьма необычную парочку. Люся была высокой, светловолосой, не лишённой некоторого обаяния, но чересчур простой, прямолинейной и даже несколько наивной. Несмотря на это, а может, и благодаря этому, Константин в ней души не чаял, когда она находилась в зоне его прямой видимости. Он оказывал ей разнообразные, порой неуклюжие, но настойчивые знаки внимания, она хихикала и говорила ему приятные глупости, а когда уходила, он преспокойно садился за компьютер и погружался в сеть.

Не подумайте чего плохого. Константин любил Люсю. Любил страстно, и его нежность по отношению к ней была искренней, неподдельной. Просто такой он был человек – он любил Люсю, которая жила здесь, а сам он жил там – в мире исчезнувших цивилизаций и индексов Доу Джонса. Впрочем, иногда он вылезал наружу. В один из таких моментов Константин подошёл ко мне и сказал:

– Ты не хочешь поехать с нами на шашлык? У меня день рождения.

– Когда?

– В пятницу выедем, в воскресенье вернёмся. Обещаю хорошую погоду и огонь.

Мне почему-то захотелось засмеяться, но я сдержался:

– А кто ещё едет?

– Пока не знаю. Тебя первого зову. Поедешь?

– Э… Ну ладно.

Это самое "пока не знаю" сбило меня с толку. Совершенно не представлял себе, кого именно Константин может пригласить на свой день рождения. А это таило для меня один небольшой сюрприз.

Я пришёл на платформу, ещё ни о чем не подозревая. Солнце припекало. У меня было мало вещей – небольшая сумка на плече, поскольку я предполагал, что надо будет что-то нести. Пришёл я рано, поэтому слонялся по платформе взад-вперёд, раздумывая, не купить ли чего-нибудь прохладительного. Мой взгляд блуждал из стороны в сторону, и вдруг ухватился за что-то, что показалось знакомым.

По узкой петляющей тропинке к станции приближались два человека. Я сразу понял, кто это, и первым моим порывом было уйти.

Анна шла быстро, почти летела. Развевающиеся темно-каштановые волосы и непрозрачные солнечные очки придавали её облику нечто демоническое. Она улыбалась и тащила за собой высокого черноволосого Владислава.

Через минуту они были рядом со мной. Я поздоровался.

– Привет, – сказала Анна. – Ты тоже едешь?

– Ем, – сказал я. – В смысле, еду.

– Подарок какой-нибудь купил?

– Да.

– Жалко. А то мы с Владом купили магнитолку и думаем, не слишком ли это круто. Хотели с кем-то объединиться.

– Почему круто? – спросил я. – Человеку двадцать пять стукнуло. Почти юбилей.

– А. Тогда да, – Анна сняла очки, сунула в карман и стала, щурясь, смотреть на солнце.

Она была в чёрных джинсах и лёгкой белой кофточке на молнии. За плечами висел небольшой кожаный рюкзак.

Владислав стоял и смотрел на меня.

– А куда мы, собственно, едем? – спросил он.

– На какие-то острова, – ответил я. – Наверно, на водохранилище.

– И чего там хорошего, на этих островах?

Я пожал плечами.

– Егошину лучше знать.

– Скорее всего, ничего там хорошего. Ну да ладно. Главное, чтобы Люська гитару не взяла.

Владислава я не любил. И дело было не только в Анне. Я не любил его ещё до того, как с ней познакомился, хотя, возможно, и не так отчётливо это осознавал.

– Ты что, Ёжик, такой хмурый? – спросил он. – Не хочешь ехать?

– Не знаю. Шашлык хочу. Выпить хочу. А ехать, наверно, нет.

– Ну, Ёжик, тут уж выбирай, – и он сделал весёлое лицо.

Ёжиком, кстати, меня больше никто не называл. Дело в том, что у меня вообще нет волос – ни на голове, ни на теле. Нигде. С рождения не растут. В школе меня дразнили Лысым, а потом кто-то придумал кличку Ёжик. Я, конечно, ценю остроумие, но повторять одну шутку десять раз в день, кажется, глупо. Кроме того, это было в детстве. Владислав же – взрослый человек, должен соображать, что людям нравится, а что нет. А вообще, я привык, и комплексов у меня нет, и на Владислава плевать. Тем более что я не считаю отсутствие волос таким уж недостатком – шампунь не нужен, мыться проще, бриться и вовсе не надо, и не так обидно, как, скажем, недостаток мозгов.

Однако то ли присутствие Анны меня подтолкнуло, то ли Владислав начал раздражать, но я вдруг сказал:

– Между прочим, чем меньше волос, тем меньше похоже на обезьяну.

– Не поняла, – сказала Анна удивлённо. – Это на меня наезд? У меня здесь вроде больше всего волос.

– Ну, с этим можно поспорить, – Владислав приподнял штанину, продемонстрировав жирную волосатую ногу.

В этот момент подошли Константин и Люся с кучей всяческого багажа и гитарой.

– Привет, – сказал Константин. – Я вижу, все в сборе.

– Все? – переспросил я.

– Ну да. Я больше никого не приглашал. А вы почему на этой платформе стоите? Электричка же на второй путь подходит.

– Ну, ты простой, – сказал Владислав. – Мы ж ещё не знаем, куда едем.

– Как куда? – удивился Константин. – На водохранилище. Остров Белый. Там дом моего деда. Кстати… Пошли на мост. Электричка сейчас подойдёт. Помогите кто-нибудь нести.

Я взял ведро – похоже, с шашлыком – и мы по мосту перешли на соседнюю платформу. Я окидывал взглядом эту странную компанию и понимал, что я тут совершенно лишний. Две парочки и я – ни к селу, ни к городу. Кроме того, не люблю я такие мероприятия, и вести себя на них не могу. Не в том смысле, что я алкоголик и дебошир – совсем нет, просто веселиться я не умею…

– Вот она, – сказал Константин.

Я машинально взглянул на Люсю. Она стояла спокойно, держа на плече гитару, и смотрела куда-то вдаль. На ней было жёлтое короткое платье в мелкий белый цветочек. Я про себя подумал, что она, должно быть, смотрит на горизонт просто так, от скуки. И вдруг до меня дошло, что она смотрит на подходящую электричку.

Действительно, вот она. Ползёт, скрежеща колёсами по рельсам, причудливая груда уставшего от времени металла. Ползёт до тех пор, пока не издохнет на какой-нибудь тупиковой ветке или не развалится, врезавшись в самосвал, застрявший на переезде. Глупости какие-то. Сам придумываешь всякую чушь и сам содрогаешься. Фу.

Мы вошли в вагон и заняли две лавочки.

– Сколько ехать-то? – спросил Владислав.

– Три часа, – ответил Егошин.

– Ни фига себе. Это хоть того стоит?

– Ты же не отдыхать едешь, – сказала Анна, – а человека поздравлять.

– Одно другому не мешает, – сказал Егошин. – И вообще, это того стоит. Не пожалеешь. Места классные.

Электричка тронулась. Платформа поползла назад. Вам, может быть, кажется странным, что я называю Владислава Владиславом. Действительно, звучит по-дурацки. Дело в том, что сам он любит отзываться на кличку Влад, а мне из принципа не нравится всё то, что нравится ему. Кроме Анны, конечно. Вот она сидит с ним, по диагонали от меня. Я могу её видеть, сказать ей что-нибудь, даже слегка дотронуться ногой до её ноги, но это совершенно не имеет смысла. Я ей не нужен.

Владислав – мой начальник. Даже официально он получает в два раза больше меня. Он высок, мускулист. Он всегда шутит или, по крайней мере, пытается. У него волосы есть. Много волос. У, обезьяна. Так бы и дал по башке гантелей.

Но гантели остались дома, и я начинаю смотреть в окно. Все писатели в один голос пишут, как красивы российские просторы. Красивы? Да, пожалуй. Но они пусты, дики и безжалостны.

Представьте себя среди огромного моря шепчущей травы. Что там, в траве? Что вас ждёт, притаившись, и бормочет заклинания, насылая на вас тёмные силы? Дикая и вольная страна. Человек здесь – ничто, он беззащитен перед волчьим оскалом природы и судьбы… Раньше здесь монотонно звучал колокольчик, а теперь стучат колеса – ещё монотоннее.

– Может, сыграем во что-нибудь? – предложила Люся. – Можно в города.

– Астрахань, – сказал Егошин.

– Нальчик, – сказала Люся.

– Караганда, – сказал я.

– Ашхабад, – сказала Анна.

– Да пошли вы, – сказал Владислав, прислонившись к косяку окна и закрыв глаза. – Я спать буду. Три часа ехать – это ж с ума можно сойти.

А за окном все так же молчаливо бегут поля и отдельные случайные деревья. Теперь, когда Владислав спит, я имею некоторое право свободно рассматривать Анну.

Её талия – такая тонкая, что, кажется, её можно обхватить пальцами двух рук. Рюкзак лежит на коленях, которые я угадываю внутри черных жёстких джинсов. Глаза… Глаза смотрят на меня.

– Брось на полку, если нетрудно, – сказала Анна.

– Нетрудно, – отозвался я и, схватив рюкзак с её колен, поднялся и положил на полку над Владиславом.

– Спасибо.

У неё серые глаза. Я это давно заметил. А за окном деревья стали встречаться всё чаще. Если их количество на единицу времени будет расти дальше в том же темпе, то через двадцать минут мы окажемся в тёмном лесу.

– Что-то мы скучно едем, – сказал Константин где-то справа от меня, за Люсей.

– М-да, – сказал я.

И мы скучно едем дальше.

Вообще-то я удивляюсь людям. Рядом с Егошиным – Люся, которую он обнимает левой рукой, а её голова покоится на его плече. И ему, видите ли, скучно. Владислав – тот и вовсе дрыхнет рядом с Анной, не понимая, какое счастье сидит на скамейке возле него.

Кстати, сегодня праздник – день независимости. Именно этот факт предоставил нам замечательную возможность выехать в пятницу. Нерабочий день. Завтра, 13-го июня, день рождения Егошина. Лишний повод думать, что эта поездка добром не кончится. Я поёжился. Стал считать, не является ли 13-е июня 1973 года, когда родился Константин, пятницей или понедельником. После долгих путаных подсчётов понял – нет, это среда.

Мои мысли вернулись к Анне. А вместе с ними и взгляд. У неё очень изящные, хрупкие руки, и тонкие белые пальцы. Руки расслабленно лежат на коленях. На шее болтается какой-то кулончик с красным камушком. Анна покосилась на меня, и я почувствовал в теле животный трепет. Наверно, я всё-таки тоже обезьяна. Только лысая совсем.

Поезд всё идёт и идёт. В вагоне жарко. Я чувствую запах пота сидящей рядом Люси. В ухе у Анны – золотая серёжка, тоже с красным камнем. У Анны есть губы. А за губами – зубы. Белые. От этого свихнуться можно.

И тут Анна привстала, наклонилась к моему уху и сказала шёпотом:

– Пойдём, покурим, – а потом вышла в проход и направилась к тамбуру.

Я, несколько озадаченный, последовал за ней. Мы вошли в тамбур. Анна встала спиной к стене и посмотрела на меня.

– Одолжи сигаретку. Что там у тебя?

– "Ява".

– Сойдёт.

Я дал ей прикурить и закурил сам. Она курила изящно, но не наиграно, как это часто бывает.

– Знаешь, – сказал я. – У меня такое впечатление, что ты пытаешься меня соблазнить.

Она улыбнулась с выражением лица, недвусмысленно говорящим "ну уж нет".

– С чего это ты взял? Стою, курю, никого не трогаю, а ты какие-то выводы делаешь. Лучше мне таких вещей не говори, а то подумаю, что ты сексуально озабочен.

– Это правда, – сказал я. – Очень озабочен.

Она развела руками:

– Ничем не могу помочь. Я не психиатр. Если честно, я пытаюсь понять, чего ты хочешь.

– В каком смысле?

– Сидишь, пялишься на меня. Извини, иначе не скажешь.

– Это тебе мешает?

– В принципе, нет. Я не против. Только это смысла не имеет. А впрочем, как хочешь. Твои проблемы. Я тебе повода не давала и не дам.

– Знаешь, – сказал я. – Ничего я не хочу. И не нужны мне эти… откровенные разговоры. Как-то всё это пошло выходит.

– Ты прав.

Она посмотрела в мутное стекло в двери тамбура:

– Ты когда-нибудь был там, куда мы едем?

– Не совсем там. На берегу водохранилища был, но с другой стороны.

– И что там?

Я пожал плечами. Анна бросила бычок в щель у двери.

– Я всё смотрю в окно, и даже страшно становится, – сказала она. – Дикие места. Лес и лес без конца. И лес-то какой-то необычный. Берендеев лес.

– Какой?

– Берендеев. Картина такая есть, не помню чья – "Берендеев лес".

– А кто такой Берендей?

– Точно не знаю. Что-то вроде лешего. Ладно, пошли.

Мы вернулись на свои места. Я взглянул на часы. Почти час уже прошёл. Люся, Егошин и Влад спали.

– У меня шахматы есть, – сказал я. – Не хочешь сыграть?

– Давай, – согласилась Анна.

Я достал из сумки маленькие магнитные шахматы, и мы начали играть. Я вообще играю не очень хорошо – внимания не хватает, а сейчас мысли у меня и вовсе путались, так что Анна обыграла меня три раза подряд. Представляю себе её удовлетворение. Я хотел было расставить фигуры снова, но Анна сказала:

– Не надо. Скоро подъедем.

– Мне же нужно тебя хоть раз обыграть.

– Всё равно ты не в ударе. Зеваешь на ровном месте. У тебя ещё будет возможность.

– Обещаешь?

– Обещаю. Скорее всего, делать там больше будет нечего.

Она помолчала немного, а потом предложила:

– Может, Костика разбудить?

– Зачем?

– А вдруг нам не до конца?

Я протянул руку к Егошину и подёргал его за ухо. Он открыл глаза:

– Что, подъезжаем?

– Не знаю. Три часа прошло.

Егошин взглянул в окно:

– Да, похоже, подъезжаем.

– Как ты определил? – удивился я. – Сплошной лес кругом.

– Видишь, вдоль дороги заборчик бетонный? Он только здесь начинается.

Анна растолкала Владислава, Егошин – Люсю. Все то время, пока я доставал с полки Аннин рюкзак, мы пробирались к выходу и ждали остановку, я думал о том, что я почти счастлив. Ведь я почти два часа провёл с Анной. Она играла со мной в шахматы и даже, возможно, получала удовольствие от игры. Мог ли я об этом мечтать ещё пару дней назад? Я даже исполнился какой-то странной благодарности Владиславу за то, что он всю дорогу спал. И вообще, эта поездка уже чего-то стоит. Что бы ни случилось дальше, я не буду жалеть о том, что поехал к Егошину на день рождения.

И тут я поймал себя на ощущении, что я чего-то боюсь. Что-то должно было случиться. Я почувствовал и понял это с такой ясностью, что на несколько минут мой мозг оказался просто парализован этой догадкой. Всё это неспроста.

Я пришёл в себя от того, что перед моими глазами кто-то водил рукой. Конечно, Владислав.

– Ёжик! – сказал он. – Ты чего такой стеклянный? Смотришь на столб, как осёл.

– Да так, – ответил я. – Отключился малость.

Я огляделся. Мы стояли на остановке автобуса.

– Нам ещё куда-то ехать? – удивился я.

– Тут недалеко, – ответил Егошин. – Минут двадцать.

– Ты мне про это ничего не говорил, – заметила Люся.

– Может быть, – сказал Егошин. – Сначала на автобусе, потом немного пешком, а потом совсем чуть-чуть на лодке.

– Слушай, – сказал Владислав, почесав себя за ухом. – А в городе отпраздновать нельзя было?

– В городе не так красиво, – возразил Егошин.

– Когда хорошо выпьешь, – сказал Владислав, – это уже всё равно.

– Мы же не напиваться едем, – сказала Анна.

– Это кто как, – сказал Владислав.

Что-то с ним было не в порядке. А может быть, мне показалось. Во всяком случае, как следует провести мысленный психоанализ мне помешал подошедший автобус.

Мы впихнулись внутрь вместе с кучей другого народа, по пути отдав водителю деньги за проезд, и разместили свои тела в промежутках между другими телами.

– Выходим через четыре остановки, – объявил Егошин.

Остановки оказались длинными. Из автобуса мы выползли вялыми, как варёные сосиски, липкими и вонючими от пота.

– Садист, – буркнул Владислав Егошину.

– Нам сюда, – Егошин словно бы не услышал последнюю реплику, направившись к деревянному мосту через канаву. За мостом начиналась просёлочная дорога, заросшая травой.

– Тут-то нас комары и сожрут, – проворчал Владислав.

– Здесь нет комаров, – сказал Егошин.

– Почему? – спросил я.

– Дохнут, – ответил Егошин.

– От чего?

– Место такое.

Ответ меня не удовлетворил, но язык от жары с трудом шевелился, поэтому я решил больше ничего не спрашивать, и просто побрёл по дороге вслед за остальными. Передо мной шли почему-то Люся с Анной, перед ними Владислав, а Егошин – самым первым, с некоторым отрывом. Владислав был единственным, кто ничего не нёс. Егошин тащил здоровый рюкзак, Люся – пакет, Анна – второй, не считая своего рюкзака, я – ведро и сумку на плече.

Мне было отчего-то не по себе, и я начал говорить сам с собой.

– Это плохо, что нет комаров, – говорил я. – Комары должны быть. Они пот любят, и кровь. И лес как раз для комаров. Ёлки вот – у них тоже иголки острые.

Ёлки вокруг сгущались все больше, и я постепенно перешёл на полную чушь:

– Не люблю я ёлки, – говорил я. – В сосняке веселиться, в березняке жениться, в ельнике – повеситься. Не могли хоть одну берёзку воткнуть.

– Володя, – бросила Анна спереди. – Прекрати бормотать. Тоску навеваешь.

Я замолчал. Долго потом шли молча, и это тоже было странно. И совсем не похоже на канун дня рождения.

Потом вдруг заговорил Егошин.

– Там, на острове, мой дед жил. Долго жил. Пока не помер. Раньше и острова-то не было. Была Белая гора, а потом водохранилище всё вокруг затопило.

– Лучше бы оно и этот лес затопило, – мрачно заметил Владислав.

– Дольше бы пришлось плыть, – спокойно ответил Егошин.

– А долго ещё идти? – спросила Люся.

– Километров семь, – ответил Егошин.

– Ты об этом не говорил, – вздохнула Люся, потерев насквозь пропотевшую подмышку.

– Не всё же говорить, – как-то странно ответил Егошин.

Ещё минут пять тишины, не считая периодического звяканья крышки на моем ведре.

– А мне нравится тут, – неуверенно сказала наконец Люся. – Темно и сыро. Только воздух какой-то затхлый. Отчего это, Кость?

– От ёлок, наверно, – сказал Егошин. – Больше здесь, кажется, ничего нет. Даже людей нет.

– И что твой дед делал в таком месте? – спросил Владислав.

– Жил. А до него жили помещики. Потом усадьба сгорела, много лет никто не восстанавливал. Деду за его заслуги дали землю, и он дом заново отстроил.

– За какие заслуги? – уточнила Анна.

– Он историк был. Опровергал варяжскую теорию. В Африку ездил, доказывал на примере негров, что человеку не свойственна частная собственность. Были заслуги, в общем.

– И что, большой дом? – спросил я.

– Приличный. Он усадьбу по старым чертежам пытался восстановить. Считал, что у зданий есть душа. Хотел, чтобы она вернулась.

– Ну и как?

Егошин пожал плечами:

– Место вообще-то легендарное. Чего тут только не было. И крестьянский бунт, и пожары, и явление какой-то иконы. Говорят, в конце прошлого века там жила молодая помещица – стерва стервой, измывалась над крестьянами как хотела. К ней постоянно заезжали богатые мужчины. Она считалась красивой и.… ну, в общем, лёгкого поведения. Якобы один граф чи князь плыл по водохранилищу на лодке, вёз ей в подарок огромный алмаз, и уронил в воду.

– Так ведь тогда водохранилища не было, – сказал я.

– Знаю, – ответил Егошин. – Выдумки всё это. Только были случаи – люди пытались найти на дне алмаз и тонули. Темнота, короче.

– А помещица куда делась? – спросил я.

– Кажется, повесилась перед революцией.

– Фу, – сказала Люся. – Что вы заладили – утопились, повесились. Ещё и в таком месте.

Лес и вправду стал совсем тёмным и отчего-то душным. Хотелось подняться к верхушкам деревьев и подышать чем-нибудь. А над верхушками небо постепенно серело – похоже, надвигалась туча.

Анна попросила у меня сигарету и закурила. Я с удовлетворением подумал, что взял с собой несколько пачек.

– Кто это воздух портит? – спросил Владислав, обернувшись. – А, ты…

– Нервничаю, – сказала Анна.

– От чего?

– Не знаю. Скоро мы дойдём? Уже ноги гудят.

– Что-то вы непривычные к пешему ходу, – сокрушённо произнёс Егошин.

– Ну и что? – парировала Анна. – Я, слава Богу, головой работаю.

Все опять замолчали. Дорога постепенно становилась похожа на что-то вроде канавы – видимо, здесь бывало сыро, и машины тонули в грязи. Хотя, судя по всему, здесь давно никто не ездил.

Я смотрел на Анну и мне отчего-то было её жалко. Она такая маленькая, хрупкая, тащит рюкзак и тяжёлый пакет. Много курит. Скоро лёгкие станут ни к чёрту, потом пожелтеет кожа, потом, может быть, рак. И замуж выйдет за Владислава. Кошмар.

За деревьями – ещё деревья. За ними – ещё. Только деревья и чернота. Ёлки, палки. За ёлками скользит тень. Она движется параллельно нам, то касаясь земли, то поднимаясь чуть выше. У неё нет глаз, она движется наугад. Чутьё не подводит её – она всё ближе и ближе к нам.

– Стойте! – крикнула Анна. – Володя упал.

Я приподнялся с земли. Голова кружилась.

– Что с тобой? – спросил подошедший Константин.

– Не знаю, – ответил я. – Может, от жары.

– Да вроде уже и не жарко, – сказал Владислав. – Даже дождь собирается.

– Да, – кивнул я. – Сейчас пойдёт и будет идти несколько дней.

– Пророк нашёлся, – сказала Анна. – Пошли. Держись за меня.

Владислав бросил на неё слегка удивлённый взгляд.

– Не надо, – сказал я. – У меня всё в порядке.

И тут с неба рухнула стена воды.

– Давайте в лес зайдём, – сказал Егошин.

Мы свернули за ёлки, двигаясь вдоль дороги, но это мало помогло – вода лилась с неба сплошным потоком.

– Ты это серьёзно, Володь? – спросил Егошин.

– Насчёт чего?

– Насчёт дождя.

– Я ошибся. По крайней мере, сегодня ещё прояснится.

– Может, вернуться, пока не поздно? – спросила Люся.

– Поздно, – сказал Егошин. – Автобус ходит два раза в неделю. Лучше пошли быстрей.

Я был рад дождю. Голова понемногу прояснялась, и пот с тела смывало освежающими ручьями воды. Мы шли быстро, хотя и спотыкались о корни, и месили ногами размокающую грязь.

Я думал о том, что со мной произошло. В общем-то, обмороки у меня бывали – давление скачет. А тут ещё жара. Но что-то в моей голове не так. Встают перед глазами какие-то неясные образы.

Я вдруг понял, что меня подхватили. Анна.

– Ёжик, – грозно сказала она. – Что ты на ногах не стоишь?

Она впервые назвала меня Ёжиком. Странно – это прозвище всегда казалось мне обидным, но в устах Анны оно превратилось в забавное и даже нежное.

– Спасибо, – сказал я. – Нет, нет… Я сам пойду. Спасибо.

Это место странно на меня действовало. Слава Богу, что рядом Анна. Так хочется взять её за талию и идти дальше вместе. Если бы не она, я бы остался валяться здесь в грязи, а остальные даже не заметили бы…

– Дай лучше ведро, – сказала она. – Жалко будет, если опрокинешь.

– Ты и так много несёшь, – возразил я.

– Ты хотя бы себя неси.

И всё же ведро я не отдал.

– Похоже, пришли, – сказал Егошин.

Где-то впереди маячил просвет между деревьями. Дождь тоже немного поредел.

Нам навстречу двигалась фигура в плащ-палатке. Первым с ней поравнялся Егошин.

– Здравствуй, дед Василий, – сказал он, пожимая старику руку.

Вторая рука деда сжимала старое ружье.

– Здравствуй, Костя, – ответил он. – Зря вы без оружия.

– А что случилось?

– Здесь всё время что-то да не так, – лицо старика было небритым и высохшим. – Здесь медведь бешеный бродит. Двоих уже задрал. Мою собаку убил, когда я её выпустил побегать. Он, больше некому. Ну да ладно, вам повезло, прошли.

– Перевезёшь?

– Чего же не перевезти? Пойдёмте.

Дед Василий повёл нас по дороге к просвету, который всё расширялся, постепенно открывая покрытую рябью поверхность воды.

– Ну как у тебя дела, дед?

– Плохо. Никто ни на какие острова не ездит. Денег нет.

Лесопилку в конце прошлого года закрыли – ну да, ты же знаешь уже. Так что я теперь не сторож. Только лодкой и зарабатываю.

Мы спускались к берегу. Водохранилище казалось огромным. Где-то вдали, на самом горизонте, виднелся остров, сливающийся в пелене дождя с противоположным берегом.

– Знала бы – куртку взяла, – неожиданно сказала Люся. – И зажарилась бы.

У берега покачивалась большая лодка, привязанная верёвкой к корням дерева.

– Слава Богу, дождик вроде кончается, – сказал дед Василий. – Прыгайте, ребята.

Егошин протянул деду деньги:

– В воскресенье, часа в два, обратно нас привезёшь. Ещё заплатим.

– Спасибо, Костя, – сказал дед Василий. – Сейчас почти никого нет. Слава Богу, вас послал. Садитесь, – дед отвязал лодку.

Он с Егошиным сели на весла, я – на нос, Анна, Владислав и Люся – ближе к корме. Лодка плавно двинулась от берега. Дождь, похоже, действительно кончался. Я смотрел в рябую поверхность воды и чувствовал себя неуютно. Я очень плохо плаваю. Мне казалось, что подо мной – огромная пропасть, дно которой – всё дальше и дальше.

– Я, может, немного позже подплыву, – сказал дед Василий. – Мне в воскресенье в село надо.

– Ладно, дед, – ответил Егошин. – Нам главное – на автобус успеть.

– Успеете. Автобус почти в пять.

– Раньше вроде полчетвёртого проходил.

– Перенесли.

Мерный плеск весел немного успокаивал меня. Я перестал смотреть в воду и поднял глаза на удаляющийся берег.

– А я во-он там живу, – кивнул дед в сторону едва заметного домика вдалеке, окружённого забором. – Как медведь объявился, совсем жутко стало одному. Всё дома сижу, ловушек вокруг понаделал. Только сегодня решил выйти с ружьём. В село плавал, на другой берег, потом, сам не знаю зачем, в лес пошёл. А тут вы. Слава Богу.

Выглянуло солнце. Оно было неярким, тусклым, но всё же стало чуть легче на душе. Я обернулся и посмотрел вперёд. Остров приближался медленно, но неуклонно.

– Что-то не вижу дома, – сказал я.

– Отсюда не видно, – отозвался Егошин. – Он с левой стороны. Туда и подплывём.

В воздухе над нами пролетела птица. Она парила, не махая крыльями, неслышно, чёрная, как ворон, но больше и изящнее.

– А что это за птица, дед Василий? – спросил я.

– Где?

– А вон… А, нет. Уже улетела.

– Нет никакой птицы, – сказал дед. – Не вижу.

– Показалось, наверно, – пробормотал я.

– Когда кажется, креститься надо, – не преминул прокомментировать Владислав.

Я на всякий случай перекрестился.

– А вы зачем на остров едете? – спросил дед Василий.

– Отдохнуть, – ответил Егошин. – Шашлык сделать. День рождения у меня завтра.