Гераклея

266. Антей, убивающий чужестранцев

Ливийский владыка Антей был сыном Посейдона и всеобщей праматери Геи-Земли. Он унаследовал от отца огромнейший рост, а от матери – громадную телесную силу, возобновляемую от прикосновения к ней.

Согласно Филострату Старшему, Антей был похож на какого-то дикого зверя, как длиною тела, так и его шириной; шея у него вросла в плечи, мощные руки и плечи заведены назад, обозначая тем свою огромную силу. У него был очень крепкий живот, как бы выкованный из железа; его кривые, мощные ноги свидетельствуют лишь о силе Антея и показывают, как грубо сколочен он и что нет у него ни настоящей красоты, ни изящества тела. Кроме того, Антей был еще и черным, так как солнце своими особенно жаркими здесь лучами окрасило его в этот цвет.

Марк Анней Лукан пишет, что Антей жил в пещере, вход в которую под высокой гранитной скалою скрывался. Ложем для сна не служили ему звериные шкуры, спал не на мягкой листве, но силы свои подкреплял он, лежа на голой земле. Львов, говорят, голыми руками он убивал и ими питался. Поэтому много путешественников через равнины Ливийские в поединках с ним гибли, страдали и чужестранцы, которых на парусных кораблях ветра пригоняли. Долго, в геройстве своем Земли презирая подмогу, падать Антею не требовалось: он всех и так побеждал неизменно, хоть и стоял только лишь на ногах.

Жена Антея еще очень красивая Ифиноя родила ему не совсем чернокожую, а смуглую дочь чудную видом, и, как многие говорят, на цветущий колос златоувенчанной ее юности польстился бы каждый жнец. Как только дочь достигла брачного возраста и к ней посватался первый жених, Антей со зловещей улыбкой объявил громогласно, а тысячеустная молва разнесла его слова повсеместно:

– Всяк меня да услышит, хоть стар он будет, хоть молод! Тех, кто сватать желает мою миловидную дочерь, я на честную открытую борьбу вызываю. И да будет для нас уговором то, что я теперь возглашу, а Зевес Горкий (Хранитель клятв), пусть свидетелем тому будет! Коль жених сможет спасительной победы надо мною достичь, Зевс и Евклея наградят его доброй славой, и милую деву тогда уведет он в отчую землю, за нее ни круторогих коров, ни коней быстроногих в пышное вено из отчих не выдав чертогов. Если ж победа будет за мной, то жених пусть не обижается – с головой ему навсегда придется расстаться и в недра земные без нее навечно спуститься.

Невинную дочь, одетую в традиционный убор невесты, состоящий из белого пояса, сотканного из тончайшей овечьей шерсти и покрывала красного и желтого цвета на голове и лице Антей ставил у предельной черты, за которой начиналось его состязание с женихами.

Сладкоголосый Пиндар поет, что женихи прекраснокудрой дочери Антея состязались с ним не в борьбе иль в кулачном бою, а в споре ног. И тогда-то Алексидам, в быстром вырвавшись беге, милую деву взял за руку и повел сквозь конные толпы номадов. А они новобрачным сыпали листья и несли венки, ибо крылья многих побед бились у него за плечами.

Отдав дочь замуж Алексидаму, ливийский царь не прекратил своих поединков. Вошедший во вкус состязаний дикий духом Антей, обуреваемый чрезмерной гордыней, и знать не желающий правды, вскоре оглушительно возвестил:

– Отныне все путники-чужестранцы, оказавшиеся на моей земле, должны бороться со мной, и побежденный тут же будет лишаться головы путем ее отсечения изоострым мечом.

Чернокожий великан обладал огромной телесной силой и к тому же был искушен в борьбе и кулачном бое, которым занимался с раннего детства. Поэтому ливийский царь, рожденный олимпийским богом и древнейшей богиней, всех без труда побеждал. Ливия, считавшаяся до пожара, учиненного юным Фаэтоном, матерью диких животных, была для многих путников проходной страной. Поэтому нечестивое дело сбора отрубленных голов пошло намного быстрее, и Антей начал покрывать храм своего отца Посейдона появлявшимися в большом количестве черепами побежденных. Принося чужеземцев в жертву Посейдону, он считал, что отцу доставляет большее наслаждение человеческая плоть, чем мясо традиционно любимых им черных быков и лошадей.

Так продолжалось до тех пор, пока в поисках сада Гесперид в Ливии не оказался Геракл. Хотя, согласно Марку Аннею Лукану, в пределы ливийские прибыл мощный духом Алкид потому, что прослышал о кровавой беде, ждавшей путников в царстве Антея, и решил восстановить справедливость.

267. Встреча Геракла с Антеем

Герой по привычке, появившейся после битвы с лигурами, не стал испрашивать разрешения на проход, в котором надо было объяснять причины похода и договариваться об оплате, он только попросил у подданных Антея, встретивших его на самой границе страны, узнать у правителя ответ на один лишь вопрос:

– Будет ли царь Ливии Антей дружествен или враждебен к Гераклу во время прохода по его стране?

Геракл очень хотел взять на поиски сада Гесперид возлюбленного племянника, и тот пылал стремлением отправиться с ним, но герой побоялся, что Гера с Эврисфеем и этот подвиг могут не засчитать и не взял с собой Иолая. Однако без юного спутника – друга Геракл долго обходиться не мог, ведь требуется и героям общенье.

На острове 100 городов к отпрыску Зевса пристал любящий путешествия длинноволосый юноша по имени Алкон, который, несмотря на молодость, был уже знаменит, как лучший лучник на Крите. Он был высокого роста, широкоскулый, юношеский золотистый пушок у него только-только превратился в красивые светлые усы и бородку.

Алкон говорит, что после поединка с Антеем, Геракл, вторгаясь в чужую страну, стал спрашивать:

– Как бы, правители, вы хотели, чтобы я прошел через вашу страну, как друг или как недоброжелатель?

О встрече Геракла с Антеем Алкон, гордящийся тем, что в поисках сада Гесперид много месяцев сопровождал величайшего героя Эллады, так любит рассказывать:

– Мы с моим новым другом – мужем прекрасным и величайшим героем всей обитаемой суши, устав от палящего зноя, как-то спали в прохладной пещере, находящейся в нескольких парасангах от города Танжер, основанного, как говорят, самим Антеем. И тут нас разбудил громкий голос вестника, объявивший, что к нам пожаловал сам ливийский владыка со свитой и, чтоб мы из пещеры скорей выбирались.

Выйдя на свет, мы увидели небольшую толпу людей, среди которой выделялся очень высокий могучий чернокожий атлет в одной набедренной повязке пурпурного цвета, под гладкой кожей которого, словно у молодой пантеры, перекатывались мощные мышцы. Удивительным был светлый почти пепельный цвет коротких курчавых волос на голове Антея, который необычно выделялся над его черным лицом.

Когда мы вышли из пещеры на свет еще не вполне отошедший от сладкого сна Геракл мне тихо сказал с легкой улыбкой:

– Алкон, мой новый любимый соратник! Посмотри хорошенько зоркими своими глазами лучшего критского лучника, тебе не кажется, что там над всеми возвышается сам Антей, и его светло-серая голова лишь чуть-чуть ниже пальм? Как ты думаешь – он явился, чтобы меня встретить гостеприимно и лично на небывалый пир пригласить?

Еще не зная характер Геракла, по его спокойной улыбке, я догадался, что он встречей доволен и совсем не жаждет крови противника, который сам для встречи явился к нему. Мне показалось сначала, будто он забыл, что мы слышали об Антее, заставлявшем чужестранцев бороться с ним и убивавшем их на поединках, однако из его речи я понял, что это не так.

Проявив вежливость, на какую он только был способен, Геракл, расправив могучие плечи и приподняв прекрасную грудь, стал приближаться к Антею, очень похожий на мощного льва, которого страстно хотят селяне убить всей деревней. Сначала идет он величественно, как ему подобает, он, как бы всех презирает. Когда же лучник в него пустит стрелу или копьем его попытается ранить охотник, он приседает, разинув рычащую пасть, бедра себе и бока бичует хвостом, так возбуждая себя на сраженье с врагом. Потом прыгает, ярости полный, вперед, сверкнув грозно глазами, любого, чтоб растерзать. Так же, пока спокойно Геракл подошел к Антею и с достоинством ему молвил:

– Знойной Ливии царь, великий Антей! Много слухов различных Молва о тебе по свету до любопытных ушей доставляет. Те неверной той болтовней спешат поделиться с другими, так разрастаются границы неправды, ведь каждый еще от себя вдобавок что-нибудь измышляет. Я не знаю какая неизбежность привела тебя сюда для встречи со мною. Но раз сам ты явился, я, сын великого Зевса и царицы Алкмены, удобным пользуясь, случаем, прошу у тебя разрешения страну твою пересечь и согласен за проход заплатить разумную плату.

Антей, сдвинув светлые редкие брови на черном лице с носом мясистым, как у кентавра, демонстративно преградил нам путь и возгласил хриплым голосом, раскатам небесного грома подобным:

– Слушай, смертный сын Громовержца, что надлежит тебе знать! Мной здесь уж давно установлено так, что никто из мужей чужеземных, если в мою Ливию прибыл, через нее не пройдет и назад не вернется, прежде чем руки свои в борьбе не скрестит с руками моими. Обычай этот старинный угоден богам, и сейчас поединок смертельный тебе предстоит, и он станет в твоей жизни последним. У тебя маленькая голова по сравнению с телом, но и такая сгодится для украшения отцовского храма.

Я видел, как от таких нагло-самоуверенных слов Геракл весь задрожал, грудь его стала часто вздыматься, локти немного согнулись, а пальцы сжались в кулаки. И было от чего ему волноваться и гневаться. Вместо добродушия и гостеприимства, которого сам охраняющий чужеземцев Зевс Ксений требовал от всех хозяев, встречающих чужеземцев, мы столкнулись с вызовом на смертельный поединок и угрозами. И все же мой новый друг, величайший герой всей Эллады, нашел в себе силы пылающий гнев обуздать, и он спокойно ответил Антею с холодным презреньем:

– Не хвались раньше времени, властитель ливийский. Еще не известно для кого из нас поединок будет последним. Путь мне больше не преграждай. Я теперь сам никуда не уйду, даже, если попросишь, не в породе моей, чтоб уклоняться от поединка.

Геракл скинул львиную шкуру, оставшись в одной короткой повязке, чуть прикрывавшей большие прекрасные бедра. На широкой груди двумя мощными пластами лежали выпуклые грудные мышцы, под которыми виднелись рельефные мышцы его бесподобно красивого живота. Шея у него, как у быка, с коротким затылком, могучие плечи и руки – все дышало необыкновенной силой и мощью, и, конечно, особенной красотой, от которой у меня тогда просто дух захватывало.

Мой друг, как я много раз слышал, был самый знаменитый в Элладе борец. Он, желая соблюсти олимпийской палестры обычай, перед борьбой натер свое прекрасное тело благоуханным елеем, делающим его скользким и потому менее доступным для захватов противника. Справедливости ради, он предложил свой небольшой котиле с маслом Антею. Спесивый ливийский владыка, презрительно посмотрел на Геракла и неожиданным быстрым ударом ладони выбил сосуд из его рук на землю, затем небрежно посыпал свои кривые темно коричневые колени и икры сухим горячим ливийским песком.

Потом, уже после поединка я понял зачем он на ноги сыпал песок. – Антей, боясь одной лишь стопой материнского лона касаться, посыпал ноги песком на тот случай, если его прикосновение к земле через ступни ног, имевшие малую площадь, окажется недостаточным. Геракл до поединка тоже не знал тайны Антея и был удивлен таким необычным приготовлением противника к борьбе, но еще больше он был разозлен дерзким высокомерием противника и наглым ударом по его котиле с маслом. В потемневших глазах моего великого друга грозно зажглась благородная ярость всепобеждающего огня.

268. Геракл душит Антея в поединке

Вначале борьбы мой друг, великий Геракл и бессмертный по рождению сын Посейдона и Геи, казалось, были равны по силе. Они, мощными обхватив друг друга руками, начали кружиться по знойной пустыне, поднимая тучи песка, затмевавшего ливийское палящее солнце. Долго, но тщетно они друг другу то бока, то шеи сжимали, крепко руками они подмышки обхватывали друг друга слева и справа и застывали, напоминая стропила из толстого бруса в кровле двускатной высокого крепкого дома; равенство их сил всех нас, наблюдавших за поединком, очень дивило.

Антей был телом крупнее моего прекрасного друга, и несколько раз ему удавалось схватить и поднять его над песчаной землей, но тот, благодаря елейному маслу на теле и борцовской ловкости, всякий раз ускользал из могучих объятий противника.

Однако вскоре стало ясно, что сила Геракла мощнее. Он несколько раз поднимал над собой противника и было видно, как, поднятый над землею, тот быстро слабеет. Потом многомощный мой друг, что есть силы, бросал Антея на землю так, что было слышно, как у того ребра и позвоночник трещат, словно сухие сучья в бурно пылавшем костре. Однако песчаная земля всякий раз живо пот поглощала, Антей быстро восстанавливал силы, его жилы тотчас наливались кровью горячей, мышцы становились упругими вновь, крепли и руки, и ноги. Так было несколько раз, вместо того чтобы испустить дух и покрыться черным облаком смерти, Антей, необычайно быстро сумев отдохнуть, вскакивал с земли, на удивление всем, становясь еще сильнее.

Мой друг, как и я, милым чувствовал сердцем, что здесь что-то не так… Не может борец так быстро отдыхать от тяжелейшей борьбы и вскакивать с земли, словно и не боролся и, будто его не кидали на землю так, что все кости трещали.

Потом Геракл откровенно мне рассказал, что подумал, будто и без того могучему ливийскому царю помогают бессмертные боги и ужаснулся от мысли такой. Однако во время того поединка страха, охватившего его, я не заметил, но видел в его глазах лишь безрассудную ярость. Я увидел, как он вновь собрал все свои силы так, что вены, как голубые веревки вздулись на его лбу, на шее, на руках, на всем его теле прекрасном и, подняв чернокожего великана, он бросил его на землю так мощно, что у того затрещал позвоночник, и страшно захрустели сломанные кости, так трещит большое дерево, когда его буря совсем ломает и крону бросает на землю.

Я твердо уверен, что не может быть такого борца, который после такого удара о землю сам бы смог – нет, не встать – хоть чуть-чуть над землей приподняться! И Антей, ясно я видел, вначале не мог даже пошевелиться, но потом пальцами здоровой руки начал он нежно гладить хлебодарную землю. Он гладил и гладил землю пальцами обеих ладоней, потом перевернулся на живот и стал ласково целовать ливийский песок и еще через несколько мимолетных мгновений вдруг легко вскочил и, как ураган набросился на Геракла. Я просто оторопел от того, что дикий ливийский силач, как будто и не лежал только, что, словно мертвый, со сломанными костями и позвоночником и вдруг вскочил и со свежими силами опять стал бороться.

Геракл, увидев, как почти убитый им противник, немного полежав на земле, вдруг опять вскочил и со свежими силами накинулся на него то ли от бессилия, то ли от непонимания, как такое возможно, глухо завыл, а потом зарычал, словно раненый лев.

Великан схватил изнуренного поединком Геракла за шею и принялся что есть силы душить. По могучему телу моего друга струились остатки елея, смешанного с потом обильным, но и они не давали ему выскользнуть из железного захвата умелого и мощного противника. Я видел, что глаза голубые моего друга плотной пеленой покрылись и очень за него испугался и хотел даже схватить лук и пустить в Антея стрелу, но сдержался потому, что увидел, как прекрасное лицо Геракла хищная обезобразила улыбка, даже не улыбка, а настоящий звериный оскал.

Я давно уже слышал, что такой оскал – верный признак умножавшего силу Геракла неистового бешенства, из-за которого он погубил своих сыновей от Мегары. Сейчас же приступ ярого бешенства был ему необходим, как живительный воздух для тонущего пловца. Он потом мне рассказал, что в этот миг почувствовал одновременно и силы бурный прилив, и яркое, словно бесшумная молния, озарение в окружающей сплошной темноте – он понял, что от прикосновенья к земле черпал силу его противник и решил больше матери Гее его не доверять. Он не стал освобождать свою голову из захвата и, схватив за бедра Антея, приподнял их немного вверх, чуть оторвав от земли великана.

Противник явно не ожидал этого и даже ослабил захват. Тогда Геракл из последних сил взметнул вверх Антея и стал держать его высоко над собой на руках. Великан сразу же стал бешено вырываться, но мой друг уже знал, что ему делать и продолжал держать Антея высоко над землей, и через некоторое время прекрасные глаза его счастливо заискрились потому, что противник дергался все слабей и слабей.

Прошло немного времени и вконец утомленный Антей, которого Геракл продолжал держать в воздухе, не давая ничем касаться земли, напоминал не того грозного владыку, что надменно нам путь преградил, а безжизненный обрубок черного толстого дерева, не имеющего ни духа, ни сил дальше сопротивляться. Земля-великанша не могла уже больше неисчерпаемую силу из своих недр необъятных перелить в умиравшего милого сына. Уловив нерешительный взгляд Геракла, я понял, что он не хочет Антея жизни лишать, но и отпустить на землю боится, и действительно, тут противнику он тихо сказал:

– Я подарю тебе жизнь Антей, и предлагаю вечную дружбу, но ты должен пообещать прекратить убивать чужестранцев.

Великан, утративший громогласность, слабым голосом отказался:

– Увы, доблестный сын Громовержца. Щедрый твой дар и бескорыстная дружба не для меня. Я не могу нарушить волю бессмертных богов, приказавших мне через свои владения никого не пропускать еще в те времена, когда боги с титанами бились. А вчера тот приказ подтвердила сама златотронная Гера. Если отпустишь на землю меня, то мы поединок продолжим опять, пока ты не умрешь иль меня не убьешь!

И вот Геракл, оказавшийся в безвыходном положении, держа над собой обессилевшего великана по-прежнему в воздухе, стал сжимать ему горло своими жесткими четырьмя пальцами правой руки, пятый самый маленький палец он потерял в другом поединке – с каменнокожим львом из Немеи. Вскоре я увидел, что дух Антея тело оставил, и в очах его непроглядная тьма разлилась и сказал об этом Гераклу.

Поединок окончился, в исходе которого я нисколько не сомневался, ведь сила Геракла несокрушима, и могучестью он всех превзошел. Так лев побеждает своею мощною силой вепря огромного, сойдясь с ним на узкой тропинке в схватке смертельной за ключ маловодный, когда хочется пить им обоим, и щетинистый вепрь, грозно лязгающий клыками, все ж побеждается львом многомощным. Так и убившего многих Антея, Посейдона и Геи храброго сына, радостной жизни лишил друг мой Геракл силой и духом могучий безмерно.

269. Геракл сходится с Ифиноей и преобразовывает Ливию

Говорят, когда рассмотрели тело Антея сразу после поединка, то увидели, что оно так истощилось, что стало костлявым и совершенно сухим, как египетская мумия. Антей, как сын олимпийского бога и древней богини был бессмертным, и после поражения от Геракла из него выделилась пенистая вода, похожая на морскую пену, покрывавшую поверхность влажных владений его отца Посейдона.

С тех пор, как Геракл победил Антея, Ливия, большая часть которой была безжизненной пустыней после огромного пожарища, устроенного неразумным сыном Гелиоса Фаэтоном, стала более благоприятной для человека. Это случилось благодаря появлению на жгучих песках Ливии Антея в виде морской пены, а в том месте, где сын Посейдона превратился в пенистую воду, образовался огромный оазис.

Измученный тяжелой борьбой, Геракл позволил себе краткий отдых, чтоб всласть отоспаться и вдоволь наестся. Весь день, следующий после поединка с Антеем, он пировал со своим новым спутником, сразу ставшим ему возлюбленным другом Алконом и предавался самой возвышенной с ним любви. Герой был уже не очень молод, и былые шрамы давали о себе знать, особенно сильно ныл несуществующий палец, откушенный львом из Немеи, а потом у него разболелась нога, укушенная Раком Каркиным, когда он сражался с Гидрой на Лернейском болоте.

Когда Геракл отдохнул и уже собрался продолжить свой путь, от царских слуг он узнал о Ифиное, бывшей жене, а ныне вдове Антея и очень ею заинтересовался, как только услышал, что она удивительно хорошо женскую красоту сохранила.

Красавица вдова бежала из дворца и, страшась обращения в рабство, спряталась, узнав от слуг о нежданной смерти любимого мужа, и Геракл целый день искал ее всюду. Однако он был во всяком деле настойчивый, и потому нашел Ифиною, спрятавшуюся в густых непроходимых кустах по голосу, когда она горестно там восклицала:

– Сегодня есть ли на земле женщина, несчастней меня? Супруга моего милого нечестивый Геракл убил. Я ж, дочь родителей, не знавших невольничьего ига, увы, теперь стану презренной рабыней. Нет больше сильного мужа, который льющую горькие слезы, меня, защитил бы от позорного рабства.

С Гераклом Ифиноя разговаривать отказалась, и тогда он послал к ней Алкона. Черноглазый юноша, украшенный первой бородкой, с открытой, доброй улыбкой долго ее уговаривал выйти, заверяя искренним голосом, что Геракл совсем не злодей, и рабство ей не грозит, наоборот, он позаботится о ней, как о своей жене и не причинит никакой обиды, и она вышла, чтоб через 9 месяцев родить от доблестного героя сына.

Ферекид говорит, что после убийства Антея Геракл сошелся с его женой Ифиноей и породил Палемона, названного в честь Алкида, имевшего прозвище Палемон до того, как его стали звать Гераклом.

Другие же, как Плутарх, говорят, что Геракл предавался забавам любви с вдовой Антея, по имени Тингис, которой поклонялись туземцы берберы, и та родила ему сына Софакса, который стал царем этой страны и дал основанному им городу имя своей матери Тингис (Танжер). Сын Софакса Диодор покорил много африканских племен с помощью греческого войска, набранного из числа микенских колонистов – ольвийцев и микенцев, которых поселил здесь Геракл. От этого Диодора произошли все цари берберов.

Диодор Сицилийский говорит, что, одержав победу в поединке с Антеем, Геракл, Ливию сделал более благоприятной для жизни, истребив многих хищных животных, вследствие чего здесь стало возможно заниматься земледелием, выращивать плодовые деревья и разводить виноград и маслины. Равным образом осчастливил он и ливийские города, убив попиравших законы людей и исполненных непомерной гордыни властелинов.

Филострат Старший говорит, что сразу после победы над Антеем, на Геракла напало полчище пигмеев. Они утверждали, что являются родными братьями царя Ливии, ибо, как и он, землей рождены. Они решили напасть на Геракла и убить его, когда он заснул утомленный борьбой с Антеем. И вот огромное войско пигмеев окружило спящего Геракла. Одни напали на левую его руку, другие – на правую, обе ноги отпрыска Зевса тоже были осаждены. Особенно тщательно пигмеи атаковали голову героя, пытались зажечь волосы, выколоть глаза своими крошечными вилами, рот хотели закрыть крепкими воротами, а нос – двумя плотными дверями, чтобы Алкид задохнулся. Тут Геракл проснулся, сначала расхохотался над возникшей мнимой опасностью, а потом, собрав голыми руками большинство маленьких злопыхателей, положил их в львиную шкуру и, унес, но потом выкинул, как надоедливых насекомых.