294. Афина избавляет Геракла от яблок Геры
Выйдя за городские ворота, Геракл, помня напутственные слова Атланта, кинул яблоки в какую-то ямку, бросил на них сверху немного земли, чтоб ярко на солнце они не светились и заспешил прочь от них поскорее. Но не успел отпрыск Кронида отойти и на несколько десятков шагов от злополучных яблок, как вдруг явственно почувствовал тупую боль в голове. Чем дальше он отходил от зарытых яблок, тем сильнее болела голова. Когда каждый шаг стал отдаваться жуткой болью в голове, Геракл остановился и, поняв причину головной боли нехотя, повернул свои стопы назад. Когда он вырыл яблоки боль в голове исчезла.
Не зная, что делать с яблоками, Геракл направился в Тиринф, где у него был ветхий дом, все время думая, как избавиться от коварного золота яблок и в конце концов решил их скормить курам иль свиньям или другим животным, ведь все они очень любят плоды богини благой. Вскоре на лесной дороге он увидел под придорожным раскидистым дубом дикую свинью с кабанятами, которые с голодным хрюканьем желуди ели. Он кинул им яблоки и с удивлением увидел, как яблоки понюхали сначала поросята, а потом кабаниха, и вдруг все семейство кинулось наутек, словно они услышали лай своры злобных собак.
Геракл поднял яблоки, положил их обратно в колчан и пошел дальше. Вскоре он почувствовал, как на него накатывает усталость, как будто он в полном доспехе, с копьем и дубиной несколько стадиев пробежал. Герой понял, что силы у него отнимают яблоки Геры. Он опять их выбросил и что есть сил бегом он них побежал, телу быстро стало легче, но опять начала болеть голова все сильней и сильней, и ему пришлось опять за ужасными яблоками вернуться.
– Кажется проклятая мачеха своими яблоками меня в смертельную западню подловила коварно. Когда яблоки со мной – они силу потихоньку у меня отнимают, когда я их бросаю – они на голову нестерпимую боль насылают. Даже голодные кабаны их есть наотрез отказались… Что же мне делать – и с ними плохо, а без них еще хуже?
Не зная, что предпринять, герой крепкодушный, не привыкший сдаваться, решил соорудить ложе из сухих листьев и травы и как следует отоспаться.
– Может быть хоть живительный сон мне как-то поможет? Ведь часто Гипнос бывает целителем для больного. Сон, в тишине прилетая безмолвно, пробуждает силы ума человека, или сам посылает решенье и объявляет волю блаженных. Если же утром станет мне еще хуже, то я сам эти яблоки съем, на это силы, надеюсь, мне хватит, и тогда посмотрим, что мне соткала старая обликом Мойра Лахесис.
Гераклу привиделся дивный сон, будто с нарядного неба, сверкая доспехами и копьем, явилась любимая зевсова дочь и взяла у него золотые яблоки с такими словами:
– Эти яблоки следует отнести обратно в сад Гесперид, и я сама это сделаю.
Вдруг рядом с Афиной непонятно откуда возникла Гера и промолвила ей с неприкрытой издевкой:
– Кронида мудрая дочь! Ты зачем помогаешь герою Гераклу? Ведь подвиги свои предназначено ему и Могучей Судьбой, и нами, богами, исполнять обязательно без помощников…
Афина повернулась всем телом к царице Олимпа, окинула ее с головы до ног грозным взглядом своих совиных навыкате глаз и задиристо заявила:
– Лучше уйди царица, в праведный гнев меня не ввергай. Знаешь ты и сама, что несправедливо мешаешь зевсому сыну Гераклу. Подвиг 11-й без моей помощи он совершил, даже где находится сад Гесперид я ему не сказала. Ты же вместо того, чтобы после завершения этого беспримерного подвига свои яблоки взять и на яблоню в сад Гесперид отнести, приказала Эврисфею их Гераклу отдать, да еще без сумки плетеной, что ему для переноски золота яблок атлантова Мера дала. Сейчас я сама эти яблоки обратно в сад отнесу, где им предназначено на твоей яблоне место. А ты лучше скройся отсюда, иначе и сама ты можешь пострадать жестоко от моей мощной руки, ведь поле брани мой удел, дарованный мне при рождении самой Мойрой. Вспомни, как ты мне на поле брани преследовать Киприду сказала, и я ее могучей рукой в грудь поразила; и мгновенно у ней обомлело и сердце, и ноги, вместе с Ареем она пред мною пала на злачную землю.
Гера прекрасно понимала, что могучая Афина сильнее ее. Надув скорбно губы, она, не роняя достоинства, неспешно поправила бриллиантовую диадему на своих пышных светлых волосах и только потом на горний Олимп вознеслась, а следом за ней и Афина вместе с яблоками исчезла.
Проснувшись, Геракл с облегчением увидел, что злосчастных яблок рядом с ним нет, а в теле опять чувствовалась привычная свежая сила, готовая к самому тяжкому подвигу и к любому труду.
Некоторые, как Аполлодор, говорят, что Афина унесла золотые яблоки обратно в сад Гесперид потому, что было бы нечестием, если бы эти дивные яблоки находились в другом месте.
295. Гера решает ввергнуть Геракла, как Вакха, в безумие
Часто, сидя на веселом пиру, Гера себе многострадальное сердце терзала такими раздумьями:
– 12-й подвиг Геракла будет уж точно последним, который он совершит на службе у послушного мне Эврисфея. Я должна сейчас же придумать нечто такое, что наверняка погубит моего гнусного пасынка. Но что?! Видно, напрасно меня называют злокозненной – ничего умного в голову не идет.
Однажды, сидя рядом с возлежавшим Дионисом, недавно вознесенным на мощные выси Олимпа и занявшим там место целомудренной Гестии, она окинула рассеянным взглядом, как всегда, много выпившего неразбавленного вина, но не пьяного бога виноградарства и винопития. Царица начала вспоминать, как некогда боролась и с этим пасынком нечестивым, и вскоре по воле Мойры Лахесис к ней в голову пришла мысль, которая ей показалась очень удачной, и она стала тихо и неспешно ее себе повторять:
– Очень успешно однажды расправилась я с сыном простодушной Семелы, наслав на него безумие с помощью мстительниц беспощадных Эриний. Персефона дала мне в спутницы всех трех ужасных сестер, рожденных из крови оскопленного Кроном Неба – Урана. Жуткие девы подземного Ада, их облик изменчив, они невидимки туманные, быстрые в беге, как мысли. Они не подчиняются никаким олимпийским богам, кроме Зевса, и Вакх тогда еще и не занял место в нашем узком олимпийском кругу. Я тогда девам ужасным сказала, что недоносок Семелы спаивает своим вином людей, доводит их до беспутства, которое часто оканчивается драками между своими и убийствами родственников. Зевс его не карает, хоть дурманящее разум вино уже нектар вытесняет из кубков блаженных богов. Тихо скользнули Эринии к высям кавказским, спрятались в глубокой пещере, и, притаившись, ждали там Диониса. Лишь только он появился, сразу бичи засвистали в ладонях ужасных богинь пред оком Лиэя, громко шипели змеи, обвившие рукоятки. Я с белого облака наблюдала, как Мегера обрушила на Диониса ливень ядовитого зелья, лишающего ума. Высунув длинный язык, с которого капала кровь, она неистово стегала Вакха отравленным бичом, который глубоко впивался в его белое тело. Полосатую вырвав змею из волос, Алекто метнула гада Вакху на грудь и под хитоном скрыла у сердца, чтобы, извиваясь и злобно беснуясь, его возмутил он безумьем. В буйное сердце вместе с гадом, проникла первая порча, влажный яд, разгораясь в крови, мутил его чувства и разум. Тисифона руки длинные развела, узлами гадюк обвитые, и сразу нескольких змей, шипящих метнула. У Диониса по груди заползали они, ядовитыми зубами в тело впиваясь, безумные помыслы в нем возбуждая. Приступом злого безумья охваченного Диониса Артемида узрела и безумие от брата прогнать возжелала, но я с высоты поднебесной, гневом своим ее устрашая, взгремела громами подобно Зевесу, который в это время спал по моей просьбе Гипносом усыпленный. Агротера в страхе бежала тогда, сумев лишь свору собак усмирить и охотничьих псов взять на короткую створку, чтобы порвать не сумели зубами они безумного Вакха! У Диониса совсем помрачился рассудок, и Эринии, скрытые мраком, в коем тонула округа, воротились в свое подземелье. До сих пор в вечно саднящем сердце моем появляется радость, когда вспоминаю, как Дионис, изнуренный безумием по чащам, по отрогам и скалам неверной стопой устремился, страданьем ужасным гонимый… словно тур разъяренный, скакал, бессмысленный мык испуская в безумье, белые хлопья пены разбрасывая с трясущихся губ. Если бы тогда не вмешалась Киприда со своим недомерком Эротом, то Дионису пришлось бы очень долго и жестоко страдать… Но Зевса разбудили, и Гипноса с глаз он мягкие сбросил покровы. Гнев свой, с трудом обуздавши, он тогда мне сказал:
– Разве ты не довольно жестока была с Семелою, Гера? Теперь и с сыном, ею зачатым, воюешь. Ничто не может ревность твою смирить и утешить. Доколе ты будешь ввергнутого в безумие Бромия гнать? Или ноги твои позабыли тяжкие наковальни? Помни, они всегда наготове! Будешь ты над землею, позорно повиснув, телесные муки терпеть и сердцем страдать!.. Но ты можешь исправить, что натворила, если сама изгонишь безумье, измучившее Диониса!
Очень я тогда испугалась, ведь много сильнее меня Олимпиец. Я не знала, что делать, но тут Гермес-благодавец представил нам дочь Асклепия Панакею, которая, глядя на мою грудь со страхом, сказала:
– Сосцы свои дай Вакху, царица, как матерь дает. Оросив млеком уста его, и помазав им тело Лиэя, гнусную язву выжжешь безумья, сразившего божественный разум!
Мне, стиснув зубы, с притворной улыбкой пришлось подчиниться: распахнув одежды, я перед Вакха устами, упругие, как у девушки, груди свои обнажила, и полилось ручейками божественное мое молоко, к жизни разумной Бромия возвращая… Хоть тогда мне не удалось добиться всего, что хотелось, но все равно я довольна, что проучила недоноска развратной Семелы, и он, помня свое безумие, с тех пор побаивается меня, как царицу и почитает, как богиню богинь.
А что, если разделаться с сыном Алкмены так же, как я тогда поступила с сыном Семелы? На первый взгляд, эта мысль кажется очень удачной! Чтобы не вызывать дев змеекудрых из юдоли мрачной Аида, где они постоянное жилище имеют, надо туда самого отправить Геракла, и они в безумие его ввергнут, и никто ему там не поможет.
296. Гера сообщает Эврисфею о 12 подвиге
Проведя бессонную ночь, уже под самое утро, Гера сказала своему милому сердцу:
– Да, пусть этот подвиг будет последним, но он будет и самым трудным. Через верного мне Эврисфея я пошлю Геракла для совершения 12-го подвига в подземное царство, вечно угрюмого владыки, который и сам ужасен, как ужасно и все его царство. Оказаться в царстве мертвых живому – это не по силам и многим великим героям. Очень страшен и силен в Аиде его грозный сторож – трехглавый Кербер, ведь его породила исполинская дева Ехидна от незаконного своей силой Тифона, некогда победившего самого Зевса, перерезав ему все сухожилия… Да! Именно так! В качестве последнего подвига надо Гераклу приказать привести из Аида страшного видом, медноголосого адова пса, которого, уж наверно, не зря называют и кровожадным, и нагло-бесстыдным, и свирепейшим зверем.
Гера прянула бурной стопой и по нисходящим холодным воздушным потокам быстро спустилась на землю. Явившись к Эврисфею, которого бессонница уж не одну ночь изнуряла и мучила, царица Олимпа так ему провещала:
– Что ты сегодня так рано проснулся, человечишка, маленький ростом? Бодрствуешь, терзаемый думами, что пасынку напоследок моему поручить? – Если так – молодец, но можешь больше не мучиться. Сама я придумала как погубить нечестивца, все же не зря меня называют злокозненной и коварной. Прикажешь Гераклу привести живого Стигийского привратника Кербера из Преисподней на землю. Пусть пасынок его людям покажет, чтоб устрашились и, конечно, Копрею, чтоб тот убедился, что пес – охранник Аидов и только после этого невредимым его отпустит назад в безмолвие царства немых. Это и будем считать двенадцатым подвигом Геракла на твоей службе.
– Все я понял, что ты объявила, богиня богинь, но позволь напомнить тебе, что это последний подвиг Геракла, и больше я не смогу продлить его службу. Кербер, конечно, пес страшный, у него три головы, но его брата – двухголового Орфа, Геракл с легкостью погубил одним ударом своей палки. Хорошо бы, чтобы справедливость наконец восторжествовала, дело последнее сделать таким непосильным, чтобы даже могучестью бешеной всех превзошедший Геракл на нем свои крепкие зубы сломал. Может быть, приказать ему вместе с Кербером на землю зимой привести Персефону? Ведь возвратить Деметре любимую дочь навсегда не под силу было даже хитроумному богу Гермесу по приказу Кронида, и Зевсу пришлось распорядиться, чтобы шесть месяцев царица Аида проводила с матерью на земле, а шесть – под землею с супругом.
– Ты стал большим умницей, Эврисфей. В правильном направлении мыслишь. Однако Персефону трогать нам с тобой никто не позволит, ни Зевс, ни сама Мойра Лахесис, да и Аид настоящее восстанье поднимет, если зимой на землю вытащить все еще любимую им супругу. Геракл сильнее Аида, и он может на землю увести Персефону. Этого ему не простил бы ни Зевс, ни Ткачиха Лахесис, если б он по собственной воле все это сделал. Когда же Зевс все узнает, то тебе не сносить головы, и меня царь накажет, хоть я ему и супруга. Ты зашел так далеко в своих помыслах дерзких, что меня даже удивил несказанно. А ты не так прост, царь, ты только с виду ничтожный, а в мыслях даже героический, смелый… Думаю, что и одного Кербера привести на землю будет, ох как не просто Гераклу. Слушай же, но никому об этом ни слова. Может быть, благодаря своей силе громадной, Геракл и сможет связать адского пса, но тогда ему придется иметь дело с ужасным Незримым. Все знают, как любит Владыка Преисподней Кербера, которого он, взяв подслеповатым щенком, выходил, собственноручно выкормил и воспитал. Если же отродье Алкмены и это сумеет, то тогда ему не уйти от страшных Эриний, которые должны жестоко покарать его, ну, хотя бы, за тройное убийство своих сыновей. Наказывать безумием за кровные преступления против родичей – это священная обязанность древних мстительниц, возложенная на них самими непреложными Мойрами, пред которыми и боги трепещут. Если за Геракла возьмутся ужасные девы Аида, то и сам Зевс не спасет своего наглодерзкого смертного сына. Конечно, за убийство детей от Мегары Геракл уже 11 лет совершает подвиги у тебя на службе, но ведь у Эриний свой суд, и счет наказаньям особый…
Эврисфей, лежащий, как всегда, свернувшись клубочком, слушая Геру, даже распрямился на ложе, расправив как натянутая струна все члены, казалось, что застыл он в немом восхищении. Гера, довольная произведенным впечатлением на Эврисфея, снизошла до того, что потрепала его за ухом, как щенка, и на прощанье сказала:
– Мы победим и избавим землю от Геракла – нечисти мерзкой, одетой Мойрой и Зевсом в неодолимую силу.
297. Посвящение в мистерии
Когда глашатай Эврисфея лупоглазый Копрей, как всегда, наглой спеси исполненный, заложив руки за спину и приподняв левое плечо, объявил Гераклу о том, что он должен привести из Аида пса Кербера, Геракл надолго был озадачен. Он, все время пытая милое сердце, думал и так сам себе говорил:
– С трехглавой собакой, которая, наверняка, ненамного страшнее своего брата двуглавого Орфа, я справлюсь, но выпустят ли меня могучие подземные боги из призрачной мглы беспросветной Эреба обратно на залитую солнцем земную поверхность? Никогда не думал, что в гостеприимное жилище Аида мне придется спуститься раньше, чем день роковой мой наступит. Но ведь есть во мне еще необорная сила! И величайшие дела нужно перекрывать новыми еще более великими подвигами, чтобы не поблекла ярко сияющая по всей обитаемой земле моя слава.
Один знающий человек посоветовал славному отпрыску Зевса:
– Чтобы в Аиде было поменьше различных преград, и чтобы легче было назад оттуда вернуться на ярко освещенную Гелием поверхность земли, тебе надо стать мистом, пройдя посвящение в мистерии властительным божествам, под землею живущим. Для этого прежде всего, тебе надо стать избранным и совершить очищение – признаться во всех своих прегрешениях особому жрецу – коесу. Затем ты должен долго молиться и петь священные тексты хранящихся в памяти Полигимнии гимнов и, пройдя все степени посвящения, стать эпоптом (созерцатель), достигнув полного посвящения – созерцания божества.
Геракл, не мешкая, отправился в Элевсин, чтобы там испросить разрешения пройти посвящение и принять участие в мистериях и надеть миртовый венок. Элевсинские мистерии воспроизводили возвращение любимой дочери Деметры Персефоны из мрачного холодного подземного мира, похожего на студеную осень иль зиму, подобно тому, как ежегодно весной на земле вся оживает природа, как бы воскресая из безжизненного зимнего сна. В единственном числе мистерия означала сокровенную тайну, а во множественном – это обряды и празднования, доступные только для посвященных – мистов. Посвящение в Элевсине принимали многие греческие цари и римские императоры. Жрецы Део, ревностно охраняли свои тайны, и вступавшие на путь посвящения, давали священные клятвы молчания. Тот из мистов, кто разглашал секреты Элевсина, считался нечестивым святотатцем.
Привилегией участвовать в элевсинских мистериях пользовались в течение долгого времени только афинские граждане. Сын чернокудрого царя влажных глубин и любвеобильной девы Хионы, основатель элевсинских таинств Эвмолп повелел, чтобы не допускали к таинствам чужеземцев, а допускали только афинян.
Тогда могучий Тесей, который участвовал в походе Геракла на амазонок, предложил, чтобы Геракла усыновил какой-нибудь афинянин, и такой, разумеется, очень быстро нашелся, его называли Пилий. Поручителем же Геракла выступил сам герой, победивший чудовищного Минотавра, знаменитый афинский царь Тесей, объединивший Аттику и учредивший новые законы и органы власти.
Элевсинцы, не решаясь отказать Гераклу, все же сомневались в том, стал ли он настоящим афинянином после усыновления его Пилием, и потому решили организовать для него (и для прославленных Отроков Зевса – братьев Диоскуров) особые таинства, которые назвали «Малые мистерии».
Многие говорят, что сама Великая мать, Деметра Потния (Владычица), обильная злаками и плодами, порождавшая все живое, оказала Гераклу особую честь, основав Малые мистерии. Теперь каждый год стали проводить Большие – в честь вершительницы справедливости Праксидики и ее дочери юной Коры и Малые элевсинские мистерии – в честь одной только Коры, как называли до замужества Персефону – в кудрях прелестных любимую дочь благой олимпийской богини.
Некоторые, как Софокл, называют трижды блаженными, тех смертных, которые сойдут в Аид, побывав на священных церемониях, потому что для них одних возможно счастливое пребывание в подземном мире, других же ожидают там только нескончаемые мучения и безысходные страдания. Многие люди, имевшие смутное представление о загробном существовании душ, ожидали в Аиде радостей не в качестве заслуженного вознаграждения за высоконравственную жизнь на земле, а за посвящения и участия в мистериях, при этом непосвященные, по их мнению, были осуждены на вечные крайне мучительные пытки. Поэтому, бывало, уже на смертном одре преступники и нечестивцы, занимавшие высокое положение или очень богатые, срочно посвящались в эти тайны мистерий.
Рассказывают, что мистагог, руководящий неофитами (вновь посвящаемые), уверял Геракла, что те, кого он посвятил в мистерии, после смерти будут счастливы, и тогда отпрыск Зевса, пряча злую улыбку, спросил:
– Что же ты не предпринимаешь ничего, чтоб умереть, как можно скорей, дабы разом покончить и с бедностью, и с постоянными бедами и зажить блаженно, как бог?
Жрец ничего не ответил, лишь глазами свирепо сверкнул, а потом строго спросил Геракла, какие из его проступков самые нечестивые, и тот по-лаконски кратко ответил:
– Это могут оценить только боги.
Когда же мистагог стал настаивать и потребовал, чтобы он непременно рассказал обо всех своих нечестивых проступках, Геракл ответил вопросом:
– Кому я должен все это рассказать: тебе или богу?
– Богу.
– Но ведь боги лучше меня это знают. Впрочем, ладно, им расскажу, но ты отойди и не подслушивай.
Поэтому никто из людей так и не узнал, какие проступки считает самыми нечестивыми сам величайший и любимейший герой обожающей справедливость Эллады.
Некоторые говорят, что именно Мойры, непререкаемые дщери жутколикой Ананке, предначертали Гераклу совершить очищение в мистериях, чтобы тяжкий груз гремевшей по всей Элладе славы не оказался для него губительным, чтобы он не пресытился этой славой, ибо в сердце многих людей под влиянием буйного Короса рождается непомерная наглость и нечестивая спесь, которой нет гнуснее порока.