386. Геракл защищается от мести Астидамии
Когда Геракл убил ее отпрыска от Кавкона Лепрея, Астидамия люто возненавидела его. Она была очень красивая: черноволосая, высокая, с грудью упругой и стройными в меру пышными бедрами. У нее были западающие в душу выразительные глаза, большие чувственные губы и ровные зубы цвета свежего молока. Она всегда нравилась мужчинам и, придя к судьям, Астидамия, сверкая своими красивыми темными глазами, стала требовать справедливого наказания для Геракла:
– Когда Геракл к моему сыну в гости пришел, то был им принят приветливо и радушно. Боги Геракла одели силой неимоверной, чтобы он от чудовищ людей защищал, чтобы гражданам он благодетелем был. Он же гостеприимного хозяина, слабого телом, дубиной зверски убил. Я требую непредвзятого суда над нечестивым Гераклом, чтобы понес он справедливую кару!
Геракл правильно все рассчитал, и Астидамии, несмотря на ее редкостную красоту, восхищающую мужской глаз, все судьи отказали и единогласно слова такие сказали:
– Не обижайся Астидамия, но Геракла мы не будем судить, и не из-за его прежних заслуг пред людьми, они не дают ему никаких привилегий. Мы заранее считаем его не виновным потому, что он поступил справедливо, ведь Лепрей сам его вызвал на поединок, и герой-истребитель чудовищ убил его простой палкой, от меча защищаясь.
Большой рот Астидамии, слушавшей судей, исказился в неопределенной улыбке, хотя темные усики на верхней губе гневно дрожали. Вслух она ничего не сказала, но любящему сердцу материнскому своему потом обещала:
– Они мне говорят, что Геракл справедливо моего сына палкой убил потому, что тот на него мечом замахнулся. Но ведь он и 12 таких, как Кавкон, голыми руками убьет. Я добьюсь, чтоб истинная справедливость восторжествовала, я на все пойду ради Правды. Все средства хороши, когда они помогают достичь справедливости. Если я не могу наказать Геракла, как убийцу моего милого сына, то я накажу его, как насильника нечестивого. Я скажу, что он зверски меня изнасиловал и приведу доказательства, которым нельзя не поверить. Это будет святая ложь во имя справедливости!
И вот этой же ночью она явилась к Гераклу, якобы затем, чтобы помириться с ним, простить его за убийство Лепрея и, совершив возлияние подземным богам, выпить вина медосладкого за то, чтоб душа ее бедного сына обрела в Аиде покой. Опьяневший Геракл не помнил, как с Астидамией оказался в постели, которая беззвучно шептала:
– Делаю я то, на что не решилась бы ни одна женщина: руки, обагренные кровью моего несчастного сына, я к губам прижимаю и тело свое отдаю ему для сладострастных утех!
Когда Геракл уснул, Астидамия нанесла себе ногтями и различной посудой, оставшейся на пиршественном столе, множество ушибов и ран. На следующее утро она страшно избитая вышла из спальни Геракла и громко стонала от боли, чтобы люди обратили на это внимание.
На новом суде дрожащим от притворных рыданий голосом она утверждала, что пьяный Алкид прошедшей ночью затащил ее на свое ложе и зверски изнасиловал. В подтверждение своих слов она показала всем огромные синяки на точеной своей шее, сильные кровоподтеки, глубокие царапины и ссадины на руках и ногах. Не поверить таким явным доказательствам было невозможно, и все же судьи сомневались.
Тогда Астидамия, якобы для того, чтобы показать синяки, распахнула свое платье и открыла судейским взорам волшебную красоту своих дивных грудей, розовые сосцы которых в обе стороны призывно торчали, как наконечники эротовых стрел, и чувство прекрасного заставило судей поверить обладательнице таких прелестей, и они одобрительно закивали головами. Когда же она на несколько мгновений открыла еще более прекрасные части своего тела, которые не принято показывать никому, то они живо заговорили, чуть ли не хором:
– В народе Геракла всегда считали великим героем, увенчанным немеркнущей славой за то, что он многих чудовищ смел с лика земного и многим злодеям колени он сокрушил. Может и был он раньше таким, но теперь совсем не таков он. Надменность и наглость Геракла давно не знает пределов, а похоть безмерная его силе ужасной не уступает. Он думает, раз он великий герой, то все ему дозволено! Нет, не может быть никаких льгот ни за какие заслуги! Поэтому, благопристойности ради, надо изгнанием его к смирению принудить и к обузданью безудержной похоти и непомерной гордыни, чтобы уменьшить могущество его неимоверное. Сама Справедливость требует его на 10 лет из Тиринфа изгнать.
Геракл лишь посмеялся в ответ на обвинения Астидамии и сказал:
– Этой ночью она сама себя избила и расцарапала. Память подсказывает мне, что когда-то точно так же она ложно обвиняла в изнасиловании отвергнувшего ее чувство Пелея. Но ведь, не зря говорят, что тот, кто в своих показаньях с корыстным умыслом лжет, тот, справедливость попирая, прежде всего сам себя уязвляет жестоко, и это так просто с рук ей не сойдет.
Слово Геракла было против слова Астидамии, свидетелей самого изнасилования не было, и суд, несмотря на прекрасные груди Астидамии, решил соблюсти справедливость и не вынес никакого решения.
Геракл же, чтобы наказать за коварную клевету Астидамию, решил это сделать чужими руками. Он пообещал Пелею помощь в борьбе с Акастом за престол, шатающийся в славном городе Иолк. Пелей захватил Иолк, убил Акаста и, разрубив пополам Астидамию, провел своих воинов между половинками ее тела.
Геракл, узнав о страшной смерти бывшей супруги Акаста, напомнил лепрейцам:
– Ведь я вам говорил, что намеренная ложь в показаньях Астидамии, справедливость разя, ее же и погубит. Так все и случилось.
И все же Лепрейцы долго не могли ему простить подложного изнасилования Астидамии.
387. Разгром Молионидами войска заболевшего Геракла
Расправившись с обманщиком Лаомедонтом и злобным Лепреем, Геракл сам для себя так решил:
– Сейчас самое время отомстить и элидскому царю, который некогда тоже подло меня обманул, как и царь Трои. Авгий не только не отдал обещанную плату после того, как я за один всего день очистил от скопившегося за 30 лет навоза его скотный двор, он позорно изгнал меня из Элиды, и этим меня обесславил. Мне пришлось, стиснув зубы, бесчестье стерпеть, но я обещал отомстить и свое слово сдержу. Настало подходящее время для сладостной мести.
Алкид собрал небольшое войско, в основном из тиринфцев и аркадцев и, поддержанный добровольцами из лучших пеласгийских семей, пошел в трудный поход против Авгия. Ведь Элидский властитель, как только узнал, что Геракл взял Трою и убил Лаомедонта, понял, что следующим будет он и стал основательно готовиться к кровопролитной войне. Он собрал большое войско, командовать которым назначил Эврита и Ктеата, сыновей своего брата Актора и Молионы, дочери Мола и внучки воинственного Ареса. Кроме того, Авгий заключил союз с Питием и его храбрым сыном Амаринкеем, которому пообещал власть над немалой частью Элиды.
Приемных сыновей Актора звали Молионидами, по имени их матери. Так необычно решили их называть, чтобы отличать их от сыновей других Акторов.
Некоторые говорят, что Молиониды были близнецами, родившимися из серебряного яйца, и имели божественного отца – могучего Колебателя земли Посейдона. Они превосходили большинство своих современников в силе и были от рождения сросшимися от пояса книзу. Молиониды женились на дочерях – близняшках кентавра Дексамена Феронике и Ферефоне, и поколение спустя их сыновья правили в Элиде совместно с внуком Авгия и сыном Амаринкея.
Когда могучие Молиониды вывели свою рать на битву с небольшим Геракловым войском, как назло, тот сильно занемог. У него вдруг нестерпимо начали болеть старые раны. Загноился укус Рака Каркина на левой ноге, а отсутствовавший большой палец правой руки, откушенный Немейском львом, вдруг, как имевшийся, начал дергаться и жутко болеть. Ребра, сдавленные телом Сангарийского змея, так сильно болели, что было трудно дышать.
С трудом сдерживавший стоны, ни на миг не сомкнувший ночью глаз, Геракл не пошел со своим войском на поле битвы и все время мучился думой, о которой так говорил Иолаю перед тем, как отправить его на сражение:
– Кажется, боги все же наказали меня за поединок с Лепреем и за то, что к смерти Астидамии я тоже причастен. Но я не жалею о том, что сделал, ведь сделал я все справедливо. Все же, Иолай, милый мой мальчик, если болезнь меня не оставит, поищи кого-нибудь, кто бы мог очистить меня от скверны убийства Лепрея. И сам, сломя голову в отчаянный бой не бросайся, помни, что мне ты нужен живой, ведь знаешь ты, что я люблю тебя больше всех юношей и, тем более – женщин, ведь любовь к ним чисто телесная и нужна для продолжения рода.
Своих же воинов Геракл пламенной речью напутствовал в решающий бой, а закончил речь суровыми такими словами:
– Пусть вовек из Элиды домой не вернется, пусть снедью для здешних собак и хищных птиц окажется тот из вас, кто спину покажет врагу и самовольно посмеет сегодня покинуть сраженье!
Пылко так говоря, возбудил он доблесть и мужество в каждом. Как злобных псов крепкозубых охотник какой-нибудь натравливает на мощного горного льва, спрятавшегося в пещере иль на свирепого вепря лесного, притаившегося в чащобе, так своих воинов на элидцев натравливал отпрыск Кронида, силою лишь немного отцу уступавший.
Сходились два войска с оглушительным криком. С меньшим плещутся шумом о берег волны седого прибоя, необоримым дыханьем Борея гонимые с моря, тише бушует ревущее пламя в горах, поднимаясь по склонам лесистым, не так и ветер шумит в кронах могучих дубов и ветвистых платанов; все они меньше шумят, чем звучали над полем сраженья крики неистовые «Алала» непримиримых противников, восставших друг против друга.
Один из тиринфцев, участник сражения об этом бое так рассказал:
– Когда тирренская труба призывно к бою зазвучала, так оба войска сразу диким буйством запылали. Со страшным скрипом луки гнулись, с зловещим свистом носились стрелы, копья, доспехи лязгали неистово и гулко, когда в них попадали дроты, отскакивали и ломались, и с грохотом медные сталкивались щиты. Отовсюду неслись военные крики дочки Полемоса Алалы. Исступленная Энио с окровавленными губами вместе с грозной Эридой свирепствовали, убивая всех, кто под руку попадался и круша вокруг себя все. Кровь непрерывно на землю лилась раненых и погибших. Керы, свирепые Адовы псы, всегда пожиравшие души, с окровавленными мордами и лязгающими челюстями рыскали в воздухе, где громыхало оружие медное. Среди схватки смертельной, в быстролетном полете Керы не только убитых, но и еще живых раненых за собой в непроглядный Эреб увлекали насильно. Много с той и с другой стороны в землю навечно воинов полегло, навсегда в прах повергшись буйными головами.
Напор элидских гоплитов в конце концов прорвал ряды в малочисленном войске Геракла, и это стало началом его краха. Молиониды и в поле, и в теснинах разбили наголову войско отсутствовавшего в битве лучшего смертного сына Зевеса.
Тут вмешались коринфцы и быстро провозгласили так называемый Истмийский мир.
388. Геракл клянется страшно отомстить Молионидам
Взбешенный постыдным поражением отпрыск незаконный Зевеса, еще не вполне оправившись от болезни, как безумный, вопил перед вернувшимися из сражения воинами:
– Жалкие презренные трусы, как могли вы ненавистному врагу, спины свои показав, поле боя самовольно оставить?! Где была ваша хваленая доблесть? Ужель вам не стыдно? Не знаете вы, что воинов, знающих стыд, всегда спасается больше, чем гибнет, а те, кто бежит с поля боя, не находят ни славы себе, ни спасенья! Вы меня обесчестили! Горе безмерное мне и позор!
Все, кто остался в живых, тяжело переживали поражение, и потому никто не спорил с Гераклом, и он, покачав кудрявой своей головой, смягчился:
– Что теперь растерялись и молча с опущенными головами стоите здесь, предо мной, как пугливые кролики или лани? Олени с рогами ветвистыми, когда утомятся, много пробежав по широкой равнине, устанут и стаей друг к другу теснятся, и нет никакой у них смелости в сердце. Так, растерявшись, и вы здесь стоите, войну позорно без меня проиграв!
Так сразу после проигранного сражения, когда погибли под яростной медью лучшие воины, говорила Геракла возмущенная поражением сила тем мужам из его войска, что живыми остались.
Среди раненых мощными сыновьями Актора был брат Геракла Ификл, отец его возлюбленного Иолая. Его товарищи принесли, страдающего от полученной в бою тяжкой раны в живот, в аркадский город Феней, где, будучи отроком, вместе с братом Гераклом он провел одно лето у бабки Лаономы. Здесь сочувственно встретили его местный житель Буфаг вместе с женой Промной. Когда же он умер от раны, они скромно похоронили его, положив в рот обол, омыв и увенчав свежими еловыми ветками с только, что сорванным сельдереем. Ификла даже не облекли в белые одежды и не положили в гроб ни одной медовой лепешки, чтобы задобрить трехглавого аидова стража – привратника. Фенеаты с тех пор стали приносить жертвы Ификлу, как герою, проявившему в битве беспримерное мужество.
Иолай упросил своего дядю и возлюбленный друга умолять Зевса вернуть на землю отца своего Ификла еще не старого и к продолжению жизни способного. И не был Геракл глух к просьбе племянника милого:
– Отец мой, великий Кронид! Избавь нас с Иолаем от мук и страданий? Окажи милость, воскреси умершего еще не старым в бою моего единственного брата Ификла, отца любимца моего Иолая! Конечно, мы с Ификлом не такие возлюбленные братья, как твой сын от Леды Полидевк и Кастор, но все равно: кто родителей и братьев теряет, верных пособников в наших тяжких трудах, тому очень трудно в этом мире живется.
Отец всех бессмертных и смертных знал, что Ткачиха Лахесис решительно против любых нарушений необратимости смерти, но не захотел показать сыну собственное бессилие и с высоких небес обратил к нему такое ответное слово:
– Ты – мой сын, но после меня возлег с матерью твоей и Амфитрион, ее муж, излив в нее свое смертное семя. День наступит и ты, чуждый смерти и старости мерзкой, будешь вечно обитать на Олимпе нетленном, но Ификла и на землю я не хочу возвращать, ведь много на земле чужих мне каждый день погибает героев. Если же ты хочешь побороться за своего кровного по матери брата, то попробуй сам договориться со старой Ткачихой.
С Мойрой Лахесис договориться было не возможно, ибо все три никогда недремлющие сестры, ткущие судьбоносную пряжу, были бесстрастно неумолимы, к ним бессмысленно обращаться с молитвами.
Иолай тоже был ранен, но легко и потому быстро поправился и через много лет так детям Геракла рассказывал:
– Дядя любимый мой, ваш великий отец, вскоре узнал, что павшие триста шестьдесят воинов из небольшого городка Клеоны, храбро, бесславную смерть презирая, сражались на его стороне. Самой Мойре Лахесис их смерть угодна была, ведь не случайно число погибших клеонцев было равно числу дней в году. Когда он понял, что в войске его не было трусов, то передал клеонцам все почести, которыми наградили его немейцы за то, что он убил Немейского льва, а их было немало. Ваш славный родитель – герой самый справедливый из всех, кого я знаю. Он считал, что Молиониды подло выиграли битву, ведь из-за болезни он не мог принять участие в сражении, и потому братья должны были перенести сражение хотя бы на день или два, подождав, когда он поправится. Поэтому сам я слышал и видел, как он, необорные руки к небу воздев, голосом от горестной скорби дрожащим, поклялся:
– Пусть Зевс мне будет свидетель. Заявляю, чтоб слышали все: битву Молиониды выиграли нечестно! Поэтому за всех павших воинов, пришедших ко мне из Клеон и Тиринфа, я клянусь страшно отомстить братьям Молионидам, чего бы это мне не стоило. Плачем за Ификла насыщать свою душу не буду, но никакая еда и никакое питье в глотку мою с удовольствием не полезут, пока за милого брата не заставлю Молионидов перед смертью грызть землю зубами. И сам Посейдон Земледержец сыновьям не поможет!
Так за родителя моего отомстить Геракл поклялся, и это была вторая в его жизни настоящая клятва. А теперь я поведаю о смерти сыновей Авгия и расскажу о говорящем коне Арионе.
389. Геракл убивает сыновей Авгия
(Рассказ Иолая)
Дядя мой как-то попросил у аркадского царя Онка черногривого говорящего коня Ариона, рожденного Деметрой от Посейдона. О, это был особенный конь и о нем стоит сейчас рассказать.
Любвеобильный Колебатель земли всюду преследовал свою сестру Деметру Анфею, которая в то время разыскивала похищенную дочь Кору, она очень горевала и потому совсем не была расположена к любовным утехам. Благая богиня превратилась в кобылу и попыталась укрыться в табуне, принадлежащем аркадскому владыке Онку. Однако прозорливый брат, одно из прозвищ которого Гиппий, догадавшись легко об обмане, уподобился жеребцу и покрыл ее. Так у двух великих олимпийских богов, принявших конские обличья во время соития, родился дивный говорящий конь масти вороненой стали.
Некоторые говорят, что Онк первым объездил славного сына Деметры и Посейдона, но я-то знаю, что это не так. Царь счастливой Аркадии так боялся говорящего человеческим голосом коня, что близко к нему не приближался и с радостью отдал его моему любимому дяде. Именно он-то и объездил Ариона и подружился с ним, находя многие его советы мудрыми.
Я не слышал, что конь говорящий Гераклу советовал, но он, выехав на битву на этом бессмертном коне с длинной гривой, с криком «Алала» мощно на врага устремился. Следом за ним дружно устремились рядовые бойцы. Так овцы с блеяньем громким дружно бегут за бараном, с луга в жару спеша к водопою. Дух у Геракла в груди веселился и пел, когда он, оглянувшись, увидел сколько народу на бой за ним бросилось следом. Свирепствовал буйный Геракл, словно огонь-истребитель, яро бушующий в чаще сухого летнего леса. Пена у дяди была на губах, под бровями, нависшими грозно, ярко сверкали его голубые глаза. Геракл наголову разгромил армию Авгия и предал разграблению его элидские земли.
Дядя мой сам убил всех сыновей Авгия, кроме справедливого Филея, которого он не просто пощадил, а с почестями возвел на элидский престол. Дело было, конечно, не только в том, что тот некогда сказал правду на суде о договоре отца и Геракла на очистку конюшен за плату, но и в том, что Фелей этот был молод и довольно красив, и дядя в него влюбился, но я, конечно, не ревновал, ведь мой возлюбленный дядя муж совершенно необычный, не такой, как другие, он во всем величайший в Ойкумене герой.
Некоторые рассказывают, что, когда Геракл пожелал сделать Элиду вновь многолюдной, он распорядился, чтобы все вдовы павших элейцев разделили ложе с его доблестными не только на воинском поприще воинами. Тогда благочестивые женщины стали все вместе молиться Афине, чтобы та помогла им зачать при любовных объятиях в первую же ночь. Их мольбу услышала мудрая дева Паллада. Могучая зевсова дочь хоть сама никогда не знала брачного ложа мужчины, но покровительствует не только девушкам, но и замужним женщинам. Молитва элейских вдов и других женщин была Палладой исполнена, и они воздвигли храм в честь Афины, дав ей наименование Матери. И мужчины, и женщины были так восхищены своими любовными связями, что место, где они чаще всего сходились, чтобы зачать, они назвали на своем наречии Бади (сладкое), и реку, которая там течет, и ее воду они назвали также Бади…
После блестящей победы над Авгием говорящего коня Ариона дядя отдал мне, заявив:
– О, Иолай, славный воитель, Зевса чудный питомец! Теперь Арионом, говорящим конем черногривым, правь ты, направляя его, куда тебе надо. Божественного коня уступаю тебе, мой любимец, а сам я буду сражаться, как мне больше привычно, в пешем строю.
И с радостью принял я дядин подарок и слово ему ответное молвил:
– Все, что, мой дядя любимый, говоришь ты и делаешь, все это прекрасно и мило, и вполне справедливо.
Некоторые говорят, что Геракл отдал дивного коня аргосскому владыке Адрасту, и тот, благодаря Ариону единственный из семи славных героев спасся от смерти во время знаменитого похода Семерых на обнесенные высокими стенами Фивы. Арион несся тогда наравне с дыханием ветра Зефира, Анема, быстрее которого нет.
Однако, Адраст получил божественного коня не от дяди, а от меня, и я этого коня не отдал, а продал – очень нужны были деньги, Мегара тратила много на всякие украшенья и снадобья, чтобы поддерживать увядающую красоту.