Страницы прочитанной жизни

Противник мирской мишуры

«Весна с обновкою зелёной…»

 
Весна с обновкою зелёной
Проникла в обнажённый лес,
Где над рекой с водой студёной
Голубизна лилась с небес.
 
 
Черёмухи оделись пышно,
Представ невестами всерьёз.
В нарядах трепетали слышно
Налитые тела берёз.
 

Исповедь бывшего кумира

 
Слова утешенья найди для любви,
Придумай балладу о призрачном счастье,
Покинутый мною очаг обживи,
Прими в незавидном финале участье.
 
 
Я многого быстро достигнуть желал,
Карабкался в гору, забыв о страховке.
Закончен масштабных побед сериал —
Порой появляюсь в дешёвой массовке.
 
 
Померк освещавший маршрут псевдоним,
В рулонах за шкафом пылятся афиши.
Забыты попойки, любовный экстрим.
В фаворе у плебса теперь нувориши.
 
 
Другие любимцы с экранов глядят,
Жизнь так суматошна и так беспардонна.
Повсюду о прибыли громко галдят,
Мораль разговоров кухонных зловонна.
 
 
Мои достижения очень скромны,
Регалии убраны в ящик комода.
Кряхчу с ощущением горькой вины.
Большая блудница – капризная мода.
 
 
Сданы идеалы былые в утиль,
Для них в современности нет примененья.
Желаньями правит подавленный штиль.
В силках безысходности птица везенья.
 
 
Не стоит скорбеть о прошедшей любви,
Забытый кумир не дождётся участья.
Давай мимикрировать, мой визави, —
Сыграем толпе на прощание счастье.
 

«Деревья смущают толпой обнажённой…»

 
Деревья смущают толпой обнажённой,
Но скоро укроется их нагота —
На смену нарядам зимы полусонной
Ворвётся весенней листвы красота.
 
 
Суставы ветвей посвежеют от счастья,
Пасхально оденется страждущий лес.
Обильно украсят соцветья запястья,
Набухнут стволы в ожиданье чудес.
 

В ферзи!

 
Отыщем, мой друг, запылённые латы,
Вернём из ломбарда сатиры копьё,
Романтике помощь нужна. Мы – солдаты
Её оптимизма. Нам чуждо нытьё.
 
 
Пусть лошади нет и осла, на харлеях
Отправимся в путь. Ждут за счастье бои.
Со шпагами чести, в былых портупеях,
Мы храбро заслужим награды свои.
 
 
Заботу и верность поддержим отважно,
Любовь от тельца золотого спасём.
Не всё в этом мире настолько продажно,
Что крепкая дружба сдаётся внаём.
 
 
Пускай мы комичны, порой эпатажны,
Реликтовы наших воззрений миры.
Красивые рифмы нам немаловажны.
Обходимся без новостной мишуры.
 
 
Щит юмора нас оградит от насмешек,
Укроет сердечность просторным плащом.
Возможно, похожи на двух старых пешек,
Но каждый из нас ещё станет ферзём!
 

Розги души

 
Слова секут, как ивовые прутья,
Следов не оставляя на спине.
В душе вина мерцает мерно ртутью,
Себя пороть болезненней вдвойне.
 
 
Не выказал родителям почтенья,
Вниманье понапрасну приберёг.
Не получить отцовского прощенья,
Лишь с фотографий горестный упрёк.
 
 
Не отдал детям должного вниманья,
Впустую тратил солнечные дни.
Свелось общенье к фразам назиданья —
Без искренности, доброй болтовни.
 
 
Не претворил возвышенные планы,
В загулах захирел былой талант.
Желанья вялы, словно стариканы,
Не помогает антидепрессант.
 
 
Не оценил её, постыдно струсил,
Сбежал от романтической любви,
Не разрубил страстей гордиев узел.
Теперь со мною совесть-визави.
 
 
Слова жестоки – связанные прутья.
Боль медленно струится по спине.
Душа горит, слеза, катаясь ртутью,
Мерцает в разыгравшемся огне.
 

Мечтающий дом

 
Дом с крышею остроугольной
Считает – похож на ракету,
С судьбою своей подневольной
Не может согласно сюжету
 
 
Подняться в бескрайнее небо,
Резвиться там змеем воздушным.
Смотрелся бы очень нелепо
Он в аквамарине радушном.
 
 
В ночных сновиденьях – летает,
Уносится вдаль с облаками,
Над лугом душистым порхает,
Скрипит на ветру этажами.
 
 
На деле же странник свободный
Увяз в повседневной рутине:
Крыльцо его – трап старомодный,
Чердак – фюзеляж в паутине.
 
 
Громоздкая мебель теснится,
Повсюду пакеты, коробки.
В подвале, где утварь хранится,
Пора бы устроить раскопки.
 
 
Ненужные старые вещи,
В углах притаившись, пылятся,
Чернеют на полках зловеще,
С годами обильно плодятся.
 
 
Так мы бережём бесполезно
Свинцовые слитки обиды.
Исходят от нас повсеместно
Напрасной досады флюиды.
 
 
Забыть стоит горечь пощёчин,
Мечтать, словно дом, о высоком.
Достаточно злых червоточин
В загаженном мире жестоком.
 

Бой за любовь

 
Любови сбивают нас с толку
И пульс отправляют в галоп,
Подобны шальному осколку,
Бросают то в жар, то в озноб.
 
 
Воюем за чувство усердно,
Боимся его потерять,
Хоть знаем, что жизнь эфемерна,
Стараемся бой продолжать
 
 
За яркие взлёты волненья,
Хмельные свиданья в ночи,
За запахи и наслажденья,
К взаимности тёплой ключи,
 
 
За трепетность от ожиданья,
Касания ласковых рук,
Интимных признаний журчанье
И даже за горечь разлук.
 
 
Конца этой битве не видно —
Сплелись унижения, честь.
То радостно нам, то обидно —
Но в этом вкус счастья и есть!
 

Лоскут синего неба

 
Происходит что-то непонятное в памяти,
Петляет событий седых вереница.
Я желаю в этой ностальгической замети
Сквозь порошу дней разглядеть чьи-то лица.
 
 
Чёрно-белые мутные снимки и сепии —
Трудно различить во тьме тусклые фото.
А впрочем, что может быть глупей и нелепее —
Решетом осушать сухое болото.
 
 
Годы сделали меня скупой черепахою —
Коплю скаредно непотребные вещи,
А ведь был для друзей раньше парнем-рубахою.
Теперь каждый звонок трезвонит зловеще,
 
 
Разрывает в клочья тишину заточения,
Нарушая покой уютного склепа.
Я заглушил турбины, устав от общения.
Мне хватает лоскута синего неба.
 

Генератор глупых мыслей

 
Глупых мыслей генератор
В голове моей гудит,
Хулиганит, провокатор,
Всё о женщинах твердит:
 
 
Говорит, что можно смело
Трогать барышень за грудь,
Если чувство ослабело —
К адюльтеру верный путь.
 
 
Шепчет на ухо призывно,
Мол, я – знатный ловелас.
Предлагает мне интимно
Провести с соседкой час.
 
 
Наставляет, не стесняясь,
Штурмом брать любой форпост,
В спальне ласкам предаваясь,
Позабыть Великий пост.
 
 
Именует донжуаном,
Поднимает рейтинг мой,
Злится: «Не торчи болваном,
Пригласи её домой!»
 
 
Он заставил на работе
К сослуживице пристать,
В размышленьях о субботе
Со среды уикенд встречать.
 
 
Генератор мыслей глупых
Без устатку тарахтит.
От пощёчин хлёстких, грубых
До сих пор лицо горит.
 

Сломанный баланс

 
Во мне баланс белого и чёрного поломался:
Не до конца понимаю, что хорошо, что плохо.
Жизни студень в холодильнике годов залежался,
Давно не случалось достойного переполоха.
 
 
Вчера засмотрелся на спешащую мимо даму,
Понравилось синих глаз яростное выраженье.
Подумалось – содержать мне её не по карману,
Патриархам не пристало дерзкое поведенье.
 
 
Мне пока не уступают в душном транспорте место,
Но не корят – мол, сижу, когда стоят пожилые.
Начинаю сбор вещей за месяцы до отъезда,
Выделяются серой грудой носки шерстяные.
 
 
Читаю много популярных статей и романов,
Пытаюсь беседовать с незнакомцами культурно.
При этом, заглушая трезвон налитых стаканов,
Выражаюсь в кругу друзей и родни нецензурно.
 
 
Я ощущаю себя спортивным и моложавым,
Чтоб не индевели седины – сбриваю бороду,
Потому что любовный бес с выраженьем лукавым
Стучит мне в ребро по каждому женскому поводу.
 

Замерший город

 
По пустой Москве неслись трамваи,
В тишине восторженно звеня, —
Боевые, словно самураи.
Вдаль вела железная лыжня,
 
 
Прямо, а потом куда-то вправо,
Где закат с брусчаткою играл,
Вспыхивал тревожно и кроваво,
Предвещая тучами скандал.
 
 
Город принимал всё равнодушно,
Фонарями глядя в синеву.
Сумерки кудрявились воздушно,
К вечеру спеша на рандеву.
 

Мой зоопарк

 
Не люблю зоопарки, вольеры и сетки,
Потому что во мне живёт масса зверей.
Им противны тюремные крепкие клетки.
Мир не создан для прихотей наглых людей.
 
 
Часть меня – гордый кот. Он гуляет ночами,
Позволяя порою себя приласкать,
По весне, когда шерсть с него лезет клоками,
Не даёт, возбуждённый, спокойно поспать.
 
 
У собаки осознанный взгляд человека.
Пёс во мне обожает свою конуру.
Он привязан к вещам, у него ипотека.
Можно в парке увидеть его поутру.
 
 
Вислоухий слонище трубит на работе, —
Всех безумных свершений, идей волонтёр.
Переносит лишения в местном болоте.
Утром, хобот задрав, тушит пьянки костёр.
 
 
Есть упрямый осёл, погружённый в раздумья.
Пока мысль не созреет – не сделает шаг.
Он доводит порою меня до безумья,
Восседая над ворохом мятых бумаг.
 
 
Невозможно представить себя без макаки —
Строю рожи, кривляюсь, знакомых дразню.
Доходило порою до дружеской драки.
Едких фраз и сарказма обширно меню.
 
 
Уживаются твари, соседствуют мирно.
Лев-начальник вальяжно приходит домой.
Я брыкаться способен и выглядеть смирным,
На диване ленивцем лежать в выходной.
 

Струпья страданья

 
Искал я любовь дни и годы,
За тенью её шёл века.
Менялись течения моды,
Удавкой душила тоска.
 
 
Под сенью тяжёлых раздумий
Сгущался сомнений туман.
Мечты в виде высохших мумий
Зарыл я во множестве стран.
 
 
Обрёл наконец увлеченье,
Настали блаженства часы.
В душе расцвело упоенье
От чар ненаглядной красы.
 
 
Парил в облаках эйфории,
Стеснялся игривых проказ.
Цунами интимной стихии
Дарили безумный экстаз.
 
 
Роман обернулся проблемой —
Претензий сносил меня шквал.
Я встал перед жёсткой дилеммой:
Покой – или секс и скандал.
 
 
Осталась в архиве победа.
Разрыв я с трудом пережил —
Неделями после побега
В вине добродетель топил.
 
 
Закончились дни прозябанья,
Я выполз на божеский свет.
«Избавься от струпьев страданья» —
От ангела счастья совет.
 

Встреча с совестью

 
Когда я случайно встречусь с моей больной совестью,
Она с укором посмотрит мне в пропитые глаза.
Не выйдет откупиться полушутливой повестью,
Придётся, выжав сцепленье, не отпускать тормоза.
 
 
Оглядеться, как я ваяю произведения
Современного искусства для накопленья рублей,
Что имеет сейчас, кроме валюты, значение,
Можно ли по уши в бизнесе стать с годами светлей.
 
 
Кто они, скромные мимолётные любовницы,
Мотыльками летящие на свет моего огня.
Поблекшие тени той златокудрой виновницы,
Из-за которой вся от меня отвернулась родня.
 
 
Чего я достиг, выпекая стихотворения,
Раздавая их страждущим душам, заменяя хлеб.
Произошли необратимые изменения —
Мой старый дом оккупировал грошовый ширпотреб.
 
 
Станет ужом извиваться взгляд набедокуривший.
Спрячу трусливого в угол, с совестью спорить – каюк.
Путь к дешёвой пивной, радостно окна прищурившей,
Надёжно протоптан мной в компании местных пьянчуг.
 

В плевательнице жизни

 
В замену Дон Кихоту – маргинал,
А Санчо Панса – шустрый гастарбайтер.
Любой работник ныне – нелегал
Или диплом порвавший копирайтер.
 
 
Культурный слой сведён рублём к нулю,
В театрах разместились мегамоллы.
Индюк долдонит истины орлу,
В меню на месте хлеба – суши, роллы.
 
 
Духовность проиграла все бои —
Обыденность главенствует свободно.
Промотаны доверия паи,
Под слоем дёгтя слово «благородно».
 
 
В пустых мечтах царит самообман,
Мир катится к циничной дешевизне.
Похожи на разрушенный вулкан
Бычки надежд в плевательнице жизни.
 

Бесцветные эпизоды

 
Плоских, бесцветных, пустых эпизодов
В памяти всё прибывает с годами.
Мало по прошлому экскурсоводов —
И не спешат они встретиться с нами.
 
 
Воспоминаний потоки нескупы,
Но очевидцев раз-два и обчёлся.
Для молодых мы – ходячие трупы,
Жизненный путь к поликлинике свёлся.
 
 
Трудимся в мире душевных раскопок,
Перебираем ночами архивы.
Пыль отираем с любовных коробок
Нежно – адепты былой перспективы.
 

Старенье и боль

 
В слове «старенье» звуки унылы.
В тренде здоровые, крепкие руки.
Если сединами припорошило —
Должен терпеть одиночества муки.
 
 
Племя младое, оно же стадо,
Требует праздности и развлеченья.
Время потратить с дедами – засада,
К дьяволу всякие нравоученья!
 
 
Время спиралью вычурной вьётся
На дискотеках, в нарядных кортежах.
Эхом далёкой войны отзовётся
Боль стариков во внучатах-невеждах.
 

Промокашки

 
Не кладут в тетради промокашки.
Не добились в школе нужных льгот
Мягкие «исподние рубашки»,
Кляксы поглощавшие, как пот.
 
 
Отцвела пора чернильных ручек,
Архаизмы отданы в музей.
На столах у наших милых внучек
Основное – сенсорный дисплей.
 
 
Мы, боёв житейских генералы,
Всем нововведениям чужды:
Помним деревянные пеналы
И с пером засохшим нелады.
 
 
Пятнами пестрела униформа,
Синее на пальцах и щеках.
Не писать – печатать ныне норма,
Мир переменился на глазах.
 
 
Были мы в чернилах, замарашки,
Вечно перепачканы смешно.
Вымерли в тетрадях промокашки.
Так и нам судьбой предрешено.
 

Беззвучье

 
Ручьи речей спокойней, мельче
Становятся день ото дня.
Рождественских историй меньше.
Под пледом дремлет беготня.
 
 
Моря безмолвия безбрежны
И полноводны тишиной.
Приятны утра, безмятежны,
Покрыты радостной росой.
 
 
Пришло с годами пониманье —
В беззвучье бездна красоты.
Мы трепетно храним молчанье,
Сплетая искренно мечты.
 

Не потакайте сатане

 
Мы все сейчас на карантине.
Планета – наш стационар.
Забыть о дикой чертовщине
Диктует время-санитар.
 
 
Должны отбросить мы обиды,
Слепой гордыне дать отпор,
Распространить добра флюиды,
Остановить в душе раздор.
 
 
Тлетворной зависти гниенье,
Собравшись с силой, истребить.
Пресечь коварные решенья,
Способные друзей сгубить.
 
 
Раскрасить радугой веселья
Унынья серый небосвод,
Вручить любимым ожерелья
Из милых шуток и острот.
 
 
Зажечь нам надо свет смиренья,
Чтоб растопить холодный гнев,
Раздать букеты всепрощенья,
Обиженных теплом согрев.
 
 
Понять, радушие – бесценно,
Любые деньги – просто медь,
Мечтать и мыслить дерзновенно,
Не над накопленным корпеть.
 
 
Пока кишит грехов трясина,
Пороки будут на коне.
Цените время карантина.
Не потакайте сатане.
 

Тихая свобода одиночества

Квартирная тишина

 
В доме два телефонных аппарата —
Стационарный на кухне, мобильный.
Она на людях пуглива, зажата.
Её годовой доход нестабильный.
 
 
Одноклассницы – по семьям с делами:
Хлопоты, разводы, проблемы в школе.
Былые связи укрыты снегами —
Каждая корпит в своём ореоле.
 
 
Кавалеры, как последние трусы,
Исчезли бесследно, без сожалений.
Итог романов – дешёвые бусы
И неприятье пивных заведений.
 
 
Оба телефона – звонок при входе —
Молчат, словно отключили рубильник.
Ей страшно увязнуть в тихой свободе.
Порою трезвонит старый будильник.
 

Карцер шаблона

 
Наши дети совсем не похожи на нас,
Они мыслят, планируют быт по-иному.
Абсолютно другой у них иконостас.
Жизнь летит без романтики, по-деловому.
 
 
В задушевных беседах потребности нет,
Поцелуев не ждут и не просят советов…
Изменился со временем менталитет,
Ныне век домоседов, пора интровертов.
 
 
Стал компьютер окном в окружающий мир,
Можно век провести в окруженье бетона.
Круглосуточный сервис – крутой конвоир,
Загоняет он отпрысков в карцер шаблона.
 

Бессмысленное нравоученье

 
Не выходит донести до детей свои мысли,
Они гибнут по дороге коммуникации.
Хоть мои брови густыми кустами нависли,
Я в пылу пререканий подвержен прострации.
 
 
Не получается найти важнейшего слова.
Смотрят прямо в лицо недоверчиво отпрыски.
Моя речь витиевата, однако толкова,
Но не рождает в их глазах должного отблеска.
 
 
Увязаем в общении, как в песках зыбучих,
А вернуться к прежней лёгкой жизни немыслимо.
Благо не доходим до оскорблений колючих.
Понимаю, что нравоученье бессмысленно.
 

Выстрел в упор

 
Возраст – выстрел нежданный в упор,
Прям из зеркала, точно меж глаз.
Дата в паспорте, как приговор.
В уменьшении срока – отказ.
 
 
Возраст – невероятный фантом,
Жизнь использует, словно макет:
То плетётся, то рвёт напролом,
То застынет на несколько лет.
 
 
Возраст – это коварство реки:
Обмельчав, она катит быстрей.
А желанья, годам вопреки,
Бьют фонтаном бенгальских огней.
 

Седобородая птица

 
В жизни счастливых событий немало.
Я вспоминаю их попеременно,
Грусти плаксивой забыто забрало,
Радость гуляет в крови внутривенно.
 
 
Годы – не пыльные пухлые папки,
Знаком вопроса согнувшие спину.
Скинув обиды затёртые тапки,
Жгу фейерверком общенья рутину.
 
 
Стоит объятья раскрыть впечатленью
И наслаждаться хмельною свободой,
Чтобы не стать для болезней мишенью —
Взмыть в небо птицею седобородой.
 

Тополя

 
Не режьте столичные зря тополя
Безжалостно и безмятежно.
Они поднимают метели, шаля.
В июле Москва белоснежна.
 
 
Неслышно, легко разлетается пух
В жару – прототип снегопада.
Он в тихих дворах заметает старух,
Палить его – детям отрада.
 
 
Пух землю укрыл – значит, лета зенит,
Свободы часы отпускные,
Безоблачных дней позабыт дефицит,
В комоде носки шерстяные.
 
 
Деревья без веток – миряне без рук,
Ущербные, словно калеки.
Побегом воскреснуть надеется сук.
Так вера живёт в человеке.
 

Августовский вечер

 
Солнце, уставшее за день, садится,
Протуберанцев игру усмирив.
В синие сумерки тихо рядится,
Ловко свернув освещенья штатив.
 
 
Кошкой крадётся из леса прохлада,
В недрах оврага царит полутьма.
Близится бурная ночь звездопада,
Метеоритов шальных кутерьма.
 

Назад в детство

 
Я в детстве мечтал стать большим,
Уроки забыть и «домашки»,
Проникнуться духом мужским,
Отбросить пенал, промокашки,
 
 
Не делать отчёты родне
О том, с кем провёл своё время,
С подругою наедине
Излить непокорное семя.
 
 
Года пролетели стрелой,
Оставив серьёзные шрамы.
Познал я, сколь мерзок запой,
Нещадно секут мелодрамы,
 
 
Проблем бесконечен поток,
Ответственность давит на плечи,
Скудеет былой кровоток,
Бьют больно обиды картечи.
 
 
Вернуть бы мне юности пыл,
Задорного отрока взгляды.
Удачлив я был, шестикрыл,
Летели в цель точно снаряды.
 
 
Готов теперь спать в тихий час,
Есть утром овсяную кашу,
Сменить на фальцет гулкий бас,
Поддаться проказ ералашу.
 
 
Мечтаю я стать небольшим,
Спалить впечатлений архивы,
Забыть про интим и экстрим.
Пусть будут родители живы.
 

Отрезвленье

 
Страсть прекрасна, безрассудна,
Мимолётна и беспечна,
В лунных бликах изумрудна,
Но, увы, не безупречна.
 
 
Наступает отрезвленье
После бурного веселья,
Исчезает вдохновенье,
Налицо следы похмелья.
 
 
Миловаться нет желанья,
Мыслей караван плутает,
Неприятны прикасанья,
Напряжённый взгляд пугает.
 
 
Он вчера горел, искрился,
А сегодня канул в воду,
В грустных думах утопился
Раздражению в угоду.
 
 
Пеленой висит молчанье,
Свежих, нежных слов олива
В предвкушенье расставанья
Стала грудой чернослива.
 
 
Знаю, надо бы взбодриться —
Вновь припасть к губам умело…
Страсть из пепла не родится —
Птица счастья улетела.
 

Муравей и стрекоза

 
Отец порой скрежещет, как трамвай,
Злясь на свою махровую отсталость.
Он в жизни не выращивал бонсай,
На даче поселилась обветшалость.
 
 
Редиска в огороде, огурцы.
Он возится в покоцанной теплице.
Ему поют скворцы, а не певцы.
Под вечер часто тянет в пояснице.
 
 
Порхает рядом дочка-стрекоза.
Она юна, вольна и беззаботна,
Окончила учёбу егоза,
Пока, как и подруга, безработна.
 
 
Её круг интересов – интернет.
Она в нём путешествует ночами,
Наводит ежедневно марафет
И размещает фото вечерами.
 
 
Отец – трудолюбивый муравей —
Таскает в дом огрызки арматуры,
Становится со временем седей,
Хранит былой рельеф мускулатуры.
 
 
Он сам стирает, варит щи, супы,
Сроднился с ежедневною уборкой.
Сор не выносит даром из избы.
Бывает, говорит скороговоркой.
 
 
На дочку с умилением глядит,
Когда она в наушниках воркует.
В надеждах за кукушкою следит,
Ждёт, что вещунья счастье накукует.
 

Огнедышащий страх

 
Общаюсь я редко и мало,
Забыл про доступных подруг,
Гляжу между строчек устало.
К бездействию свёлся досуг.
 
 
Нет больше весёлых попоек,
Я пиво на книги сменил,
Стал мнителен, как параноик,
Угрюмый седой русофил.
 
 
Друзьям не звоню месяцами —
Нет общих связующих тем.
Утихли гулянок цунами,
Растаял похмельный ярем.
 
 
На пенсии нет коллектива,
Былые коллеги не в счёт.
Хирею в клубах негатива
И слышу обратный отсчёт:
 
 
Четыре, три, два, единица.
За ними – безвременья ноль.
Грущу, беспробудный тупица,
Презрев отведённую роль.
 
 
Прожил без наследников дерзких,
Преемника не воспитал,
Витал в размышленьях имперских,
Теперь ожидаю финал.
 
 
Трудов неподъёмные груды
Пылятся на полках, в шкафах.
Меня, воплощенье зануды,
Жуёт огнедышащий страх.
 

Последний бычок

 
Устроена жизнь очень странно —
На старте немерено сил,
Чреда изменений желанна,
Любой недостаток премил,
 
 
Бьют мысли игривым вулканом,
А сутки включают миры,
Знакомства идут караваном,
Приятны познанья дары.
 
 
Потом раздражают огрехи,
Претит суетою среда,
Редеют важнейшие вехи,
Повсюду пестрит лабуда.
 
 
Противны знакомых советы,
Довлеет рабочий аврал,
В свершеньях мешают наветы,
Страшит отраженье зеркал.
 
 
Не радуют крепкие вина,
Милее пирушек диван,
Не хочется адреналина,
В архиве последний роман.
 
 
Всё медленней скорость в машине,
Привычна бессонницы тень,
Стремления вязнут в трясине,
Поскольку господствует лень.
 
 
Забыты заморские страны,
Незримо молчанье царит,
Тревожат давнишние раны,
Утерян былой аппетит.
 
 
Друзья – где-то в старых альбомах,
Раз в год – поздравленья родни.
На даче, не в пышных хоромах
Текут одинокие дни.
 
 
Советники – пухлые книги —
Теснятся по полкам, шкафам.
Прискорбно сменили интриги
Хождения по докторам.
 
 
Быт тонет в скупой дешевизне,
Скудеет в мозгу кровоток.
От пачки раскуренной жизни
Дымится последний бычок.
 

Капризная память

 
Капризная память – престранная штука:
Зачем-то хранит непотребные вещи.
Подчас дальнозорка, а то близорука,
Способна о прошлом напомнить зловеще.
 
 
Подводною лодкой всплывают порою
События милого дальнего детства.
Я вижу мальчишкой себя за игрою —
Застенчивым, добрым, без капли кокетства:
 
 
«Секретики» делаем мы из стекляшек,
Отчётлив ухоженный двор и ребята,
Ругают родители нас – замарашек,
А мы веселимся в кустах, как щенята,
 
 
В песочнице пыльной машинки и трассы,
Солдатики рядом, готовые к бою…
Вчера ковырялся с кредиткой у кассы,
Сегодня потерян бумажник с казною.
 
 
Детсадовских помню товарищей, школьных,
Все их адреса, номера телефонов,
А ФИО сотрудников самодовольных
Записаны в чреве двух новых айфонов.
 
 
По-прежнему явственна первая встреча,
Недавние связи совсем потускнели.
Я памяти странной давно не перечу,
Сама она в прошлое строит туннели.