И, наконец, у Провушки была Аннушка – молоденькая швейка, пошедшая по этому пути просто по легкомыслию.
Жила вся эта компания очень дружно, встречаясь почти каждый день, по вечерам, на Тверском бульваре. Если у кого из мужчин были деньги – шли в ближайший трактир, пили там скверное вино и водку, ели яичницу и сосиски с капустой, а затем – девицы шли на заработок, студенты расходились по домам… И не было в этом знакомстве с девицами ни малейшего намека на сутенерство… Правда, пользовалась иногда молодежь даровыми ласками этих женщин, но было это только по бедности и молодости, и, при первой же деньге, женщинам накупали посильные подарки…
Иногда, а это бывало только в скверную погоду, когда у женщин заработка не предвиделось – вся компания шла на квартиру к Юзьке, и сидели там до рассвета, за полдюжиной пива, распевая студенческие песни под гитару. Играл обыкновенно Анатолий – он и на рояле играл великолепно, а остальные пели безголосо, но с настроением.
После «вечеринки» гости укладывались «по способности», кто на диване, кто на полу…
И так летело время… Чередовались дни. Катилось колесо утренних и вечерних часов. Сменялись времена года.
II
Наступила весна. Сошел снег с московских бульваров; пробилась из грязи травка; набухли почки деревьев.
Однажды, компания собралась рано. На следующий день был праздник, и не хотелось молодежи сидеть в душных каморках. Излюбленным местом друзей были скамейки против кофейни, – их обыкновенно они и занимали.
Раньше всех пришел Мастиф, в полинявшей фуражке и тужурке с заплатанными локтями. Он, по обыкновению, мало смущался своим костюмом и наоборот: когда видел проходящего мимо, элегантно одетого студента – выставлял свой заплатанный локоть, и говорил громко, на весь бульвар, соседу:
– Бедность, брат, – не порок!.. А вот богатство, это, брат, большое свинство!
Пришли Студницкий и Анатолий. Пришли женщины: Нюрка, Юзька, Розалия Францевна и Аннушка. И только Провушки недоставало.
Телеграфист спросил Аннушку:
– А где же Провушка?.. Я что-то его третий день не вижу!..
– Да и я его два дня не видела!.. Где его черти носят – ума не приложу! Получил он какую-то телеграмму в четверг… это я знаю!..
– Готовится верно к экзаменам! – сказал Мастиф. – Ведь, у них, у путейцев, экзамены рано начинаются!
Но Студницкий не согласился:
– Нет, все это не то!.. Вероятно, что-нибудь над ним стряслось!
– А что может с ним случиться? – спросил Анатолий. – Заболел?..
– Нет, нет! – воскликнула Аннушка – все, что хотите, но только не это!.. Ах, да: я и забыла вам сказать: ведь я же вчера к нему вечером забегала!
– Ну?!. – воскликнули все, в один голос.
– И вот квартирная хозяйка сказала, что он уехал… дня на три… в какой-то город… какой – теперь не припомню!..
Мастиф улыбнулся…
– Ну, вот ларчик открывается просто!.. А говорите: не знаю, куда делся!.. – обратился он к Аннушке. – Эх, вы… дамы!..
Помолчали, рассматривая публику, которая заполняла уже бульвар, вливаясь и по нескольку человек, и отдельно. Погода была хорошая, теплая. Против, за столиками кофейни, пестрели весенние шляпки женщин; слышался смех; звенела посуда…
– Недурно бы пивка!.. – задумчиво протянул Мастиф и обратился к товарищам: – У вас как сегодня… насчет денег?..
– У меня… двадцать две копейки!.. – спокойно ответил Казимир.