Перед выносом тела в квартире было не протолкнуться. С улицы тянулся нескончаемый поток желающих попрощаться с отцом. Здесь были и директора банков, и близкие друзья семьи, и простые служащие, но очередь была одна, и никому не пришло бы в голову, воспользовавшись статусом, пролезть к гробу в обход других. Смерть тогда на несколько часов уровняла всех еще при жизни. В тот день вообще было много удивительного. К нему то и дело подходили совершенно незнакомые люди, и, выражая соболезнования, вручали конверты с деньгами. Знакомые отца наперебой диктовали телефоны, требуя, чтобы, когда возникнет необходимость, он им непременно позвонил и воспользовался их помощью. А еще первый раз на его памяти в доме собралось такое количество родни. Некоторые из дальних родственников только здесь впервые увидели друг друга. Выяснилось, что одни живут в соседних домах и иногда встречаются на улице, ничего не зная о родстве. У других обнаружились общие увлечения, и их знакомство впоследствии переросло в дружбу, скрепленную родственными связями. Самым же удивительным было то, что для этого праздника человеческой добродетели в жизнь должна была прийти смерть. Прийти для того, чтобы спеть гимн жизни. И эта песнь звучала в сердцах наполнивших дом людей, которые оставили за его порогом и лицемерие, и фальшь, присущие повседневности. Их никто не обязывал приходить сюда, приносить цветы, произносить слова. В этом не было ни финансовой выгоды, ни утехи самолюбию. Только искреннее желание проститься, помочь, быть причастным. Так смерть напоминала людям о том, зачем им дана жизнь.
Мог ли он, объятый горем, тогда понять, для чего человек был создан смертным? Конечно нет. Да и его голова не стала бы озадачиваться подобным вопросом. О смерти он знал одно: она лишила его родного человека, оставив на сердце незаживающую рану, и этого знания ему было вполне достаточно, чтобы ее ненавидеть. Однако с годами именно из тех юношеских воспоминаний в его сознании начнет прорастать ощущение непреложного значения недолговечности жизни. Ощущение того, что бессмертие лишило бы человечество сострадания и обесценило жизнь возможностью рано или поздно все исправить. Много раз ему предстоит встретиться с лицемерием и предательством охотников на мирские блага. В такие моменты он всегда будет вспоминать искренние глаза пришедших проститься с отцом людей, все больше убеждаясь, что смерть нужна жизни больше чем все вещи мира. Порой же, в окружении безумного хоровода мирской суеты, ему будет казаться, что Бог только для того и придумал смерть, чтобы его неразумные дети хоть изредка могли окунуться в атмосферу взаимоуважения и искренности, и вспомнить о том, как он завещал им жить.