Поворачиваюсь к Алисе спиной… Опять разборки откладываются. Не портить же Светке завтрашний ужин. Так думает моё вчерашнее "я", но рогоносец, успевший за сегодняшний день крепко обосноваться во мне, ехидно ухмыляется, кончиками пальцев многозначительно ощупывая темечко… Ага.! Вот она самая короткая дорога, чтобы стать презренным слюнтяем, прощающим жене любые закидоны. Кто хочет – ищет возможности, кто не хочет – причины.

– Слышишь? – Носом трётся о мою спину Лиса.

Я делаю вид, что уснул. Стараюсь не дышать. Пусть "кроссовки жмут и нам не по пути" останется на утро. Уйду по-мужски, взяв только самое необходимое. Куда я сунул свою спортивную сумку?..

Но едва заглядывает в спальню рассветный луч, горячее тело "бывшей", снова манит меня. Говорят, измена убивает любовь. Наверное, это так, но перед контрольным выстрелом она обостряет её. Проверено на себе.

Я поддаюсь рукам Лисы и снова вязну в собственных страстях и противоречиях…

Гордость куда засунул, урод?

«Ладно, напоследок» – это не оправдание.

– На работу не опоздаем? – хитро улыбается Алиса.

Я уже завёлся, мне всё равно. Боссы, шефы, замы-помпы со своими премиями и дополнительной зарплатой в конвертах, а не пошли бы вы все ёжиков пасти.

Шепчу с придыханьем:

– Ну, разве, что самую малость… Плевать…

Взъерошенный, успеваю на работу в последнюю минуту.

Встреча в лифте, некстати, тет-а-тет.

– Не ночевал дома? – Длинноногая блондинка в деловом костюме поправляет мне сбитый на бок галстук. – Торопился?

– Дома, где же мне ещё ночевать, – оправдываюсь я.

– С чего бы такая страсть? – она ноготком пытается счистить свежее пятнышко помады на воротнике моей рубашки. – Неужели у старой любви второе дыхание открылось?

Смотрит со злой иронией. Лера из соседнего отдела, пропущенная буковка алфавита. Любовница, превратившаяся во вторую жену. Те же вопросы, те же претензии: "Ты меня любишь?.. О чём думаешь?.. Кто она?.."

Одна мама их всех родила?

Спасение входит в лифт в виде пожилого сотрудника компании. Под пыткой недосказанности Лера зло раздувает ноздри. Подозрительным взглядом искоса изучаю её… А не ты ли, "родная", организовала вчера звонок "доброжелателя"? Место расчищаешь? Нет уж, извини, одну клетку на другую менять не буду.

Перед тем как выйти Лера неприметно, но очень зло щипает меня за ягодицу. Выгибаюсь от неожиданности, ловлю в зеркале недоумённый взгляд сотрудника, натянуто улыбаюсь:

– Как футбол? Порадовала вчера наша сборная?

Целый день удивляю коллег по работе, отзываясь на оклики только со второго раза.

– Может вам в отпуск пора? – в голосе ехидные нотки. Начальник отдела, одинокая, далеко за тридцать. Злые складки в углах рта.

Пытаюсь взять себя в руки – тщетно. Кофе не помогает. Самое большое желание – запустить неугомонный телефон в стену. Часовые стрелки издеваются, астрономия врёт – самый длинный день не двадцать второго июня.

Кончится он когда-нибудь?

Ранние весенние сумерки. Под куполами неонового света автомобиль плетётся в вязком вечернем потоке. Неба почти не видно, слепые звёзды повержены неоном, овации трибун: гудение клаксонов, рычание двигателей, хлопанье дверей. Вскрытая вена проспекта гонит красные и белые кровяные тельца в разных направлениях, не смешивая. У города своя физиология.

Алиса радостно бросается на звук дверного звонка, повисает на моей шее.

– Я тебя люблю, – шепчет мне в ухо.

С чего бы это? Лиса заметает следы? Я ошарашен, стою, растопырив пальцы, боясь прикоснуться к жене. И вдруг расцепляю её руки: с моей шеи – долой. Гордость проснулась, шутки кончены.

– Извини! – Решительно прохожу в комнату. Снимаю с антресолей спортивную сумку, обмахиваю её ладонью. Сумка неохотно расстаётся с пылью, не хочет, чтобы я уходил.

– Зачем тебе сумка? Ты не забыл, что мы Свету ждём?

В просвет приоткрытой двери виден накрытый в гостиной стол.

– Без меня. Ухожу.

– Куда?

Мне не даёт ответить кукование дверного звонка. Щелчок замка, Света мимоходом целует Алису, по-родственному обнимает меня, а я стою как истукан, не в силах отвести глаз от дверного проёма. Светка ловит мой взгляд.

– Знакомьтесь – Гена, – представляет она застрявшего в дверях спутника.

У меня сжимаются кулаки… С балкона пятнадцатого этажа тебе не покажется высоко, приятель? Ноздри дрожат, вздох безнадёжно застрял где-то в глубине груди. В дверях моей квартиры – блондинчик.

С трудом расцепляю кулак, ответно протягиваю "сладенькому" руку. Светка что-то говорит, но я полный тормоз. Только некоторое время спустя, доходят отдельные фразы:

– Извини, что сразу не зашла. Я у Гены остановилась, это в другом конце города, на Набережной.

– Хороший район, – отвечаю. – А дом какой?

– По-моему, семнадцать, а ты чего с сумкой?

– Сумка?.. А! Извини, сейчас.

Бочком протискиваюсь в ванную. Торопливо – будто боюсь, что не хватит воды – обливаю лицо. Ещё, ещё…

Брызги на кафеле. Прикосновение полотенца. Зеркало.

Привет, дебилоид!

Отдышавшись, иду в гостиную. Народ уже за столом:

– Сколько ждать можно?

– Алиса, на секунду. – Выманиваю жену из-за стола, за руку тяну её на кухню. – Извините, ребята.

Спиной закрываю дверь, притягиваю Алиску к себе.

– Ты чего? – удивляется она.

– Ничего. – Хватаю её ладонями за щёки.

– Э-э-э… – Алиса смешливо уклоняется от жадных поцелуев, пытается успокоить меня. – Тихо-тихо… Ты чего разошёлся?

Пальчиками легко скользит по моим брюкам чуть ниже ремня.

– О-о-о!.. Тебе валерианочки налить?

Алиса на секунду поддаётся моим рукам, страстно отвечает на поцелуй, но тут же упирается руками в мою грудь, шепчет, пытаясь освободиться:

– Потерпи до вечера.

Задом отходит к кухонной плите, выманивая меня от двери, проскальзывает под рукой, убегает из кухни. Всё ещё пытаясь сладить с учащённым дыханием, вхожу вслед за Алисой в гостиную. Уныло смотрю на накрытый стол – да тут не на один час еды и питья. Никогда ещё не мечтал о том, чтобы застолье поскорее закончилось.

Весь вечер обмениваемся с Алисой многозначительными взглядами, это похоже на игру молодых влюблённых. Света и Гена прячут ухмылки, поглядывая на нас. Самый длинный день в году не торопиться уходить.

Наконец, мы наедине, но Лиска гибко уклоняется от моих рук, дразнит:

– Не торопись, мне надо убрать.

– Потом, – шепчу я.

Алиса ускользает из объятий, со смехом собирает со стола посуду. Она играет мной, распаляет и бросает. Разгорячённый, тащу на кухню стопку грязной посуды, закатываю рукава. Быстрее справиться с делами. Ничто не должно стоять между мной и Алисой.

Кухонный кран, стойка кобры, шипение воды.

Года два не помогал жене мыть посуду. Сволочь!

Лиска трётся о моё плечо щекой, что-то мурлычет, мимоходом целует меня и снова исчезает. Такого тугого завода я ещё не помню. Ой, берегись, лиса!

Полночи ахнули в небытие как мгновение, а мы всё никак не можем угомониться. Кончиками пальцев глажу Алису от лодыжек до кончиков волос, не могу налюбоваться.

– Что? Ревизия? – усмехается она. – Не беспокойся, всё на месте, хотя тебя давно здесь не было.

Не было, потому что наступила привычка. Хотя, разве можно привыкнуть к такой красоте?.. Ну, если каждый день одно и то же, тогда можно. Как в классике важнейшего из искусств: "Опять эта икра, хлеба бы купила!"

Привычка самый совершенный киллер: подкрадывается бесшумно, стреляет без промаха, и – контрольный в голову, или куда там полагается чувствам? Страсть, трепет пальцев, электрический ток между телами – всё наповал! Вот и бежишь за "хлебной корочкой".

– Я в ванную. – Перелезает через меня Алиса и спрыгивает с кровати.

– Я с тобой.

– Спинку потереть?

– Ага. И всё остальное.

– Догоняй.

Она призывно виляет в дверях голой попой, но я не тороплюсь. Когда из ванной доносится шипение воды, подношу к уху мобильник.

– Да… – едва дышит в трубку сонная Лера.

– Слушай, я тут подумал… Помнишь, ты говорила, что тебе надоело всё это?

– Ты знаешь, который час? – бормочет голосок в трубке.

– Знаю. Мне тоже надоело. Давай заканчивать с этим.

Секунда на раздумье и голос на том конце удивительно быстро просыпается, переходя в противоположную часть звукового диапазона.

– Козёл!

Кто бы сомневался, козёл и есть. Дальнейший поток слов выслушивать глупо. Кидаю смартфон на подушку.

Усталость наливает тело тяжестью, но едва слышное шипение воды выманивает меня из спальни. В прихожей ударяюсь о край подзеркальника. Сумочка Алисы падает на пол. Собираю рассыпавшиеся дамские мелочи и вдруг замираю, разглядывая в ладони крохотный прямоугольник – телефонную сим-карту. Доли секунды достаточно, чтобы изгнанный рогоносец уже по-хозяйски сидел во мне. Недоумённо смотрю на лежащий на подзеркальнике смартфон Алисы…

Что за игры с двумя "симками"? Не нравится мне это.

Алиса выглядывает в приоткрытую дверь ванной. Капли стекают с её смуглого тела, образуя лужицу на полу.

– Что за грохот? Решил соседей разбудить, или… – увидев в моих руках сим-карту, Лиска замолкает на полуслове. Меняется в лице, закрывает дверь и спустя секунду выходит, кутаясь в махровое полотенце.

– Только не заводись. – Она снимает скрепку с лежащей на подзеркальнике пачки квитанций за коммунальные услуги, «по горячему» вынимает из слота симку, ловко меняет её на ту, которая выпала из сумочки, нетерпеливо вздыхая ждёт, когда загрузится смартфон. – Можешь проверить, с этого номера сделан только один звонок – тебе.

Она скользит пальчиком по экрану, в спальне просыпается мой телефон. Плохо соображая, иду на вызов. На дисплее номерок, с которого звонил "доброжелатель".

– Зачем? – ошалело смотрю на Алису.

– А как я могла разорвать этот замкнутый круг? И эту серую жизнь и эту твою длинноногую…

– Всё молчи!.. – Сбросив звонок, швыряю замолкшую трубку на кровать. – Надоели твои фантазии.

Она бросает свой телефон к моему, и они лежат рядом в постели как влюблённая парочка. Сердито ухожу к раскрытому окну. В конце концов, кто знает, куда закатилась бы наша совместная жизнь, если бы не этот театр, но мужской эгоизм ещё никто не отменял, и меня душит обида, которая сильнее меня.

Развела меня как лоха. Как шахматную фигурку переставила с одного конца доски в другой. Знала, что слежу за ней. Понимала все мои слабости, когда я вместо разборок падал к ней в постель.

Кровь пульсирует в виске… Знала! Знала! Знала!

Алиса трётся носом о мою спину.

– Извини, я хотела как лучше…

Обида медленно начинает отпускать. В конце концов, у Алисы в тысячу раз больше поводов обижаться на меня. Приподнимаю руку, пуская Лиску под мышку. Обнявшись, стоим в волнах обеспокоенной сквозняком занавески. Ночи давно пора перевернуть страницу, но я не тороплю её, пытаясь уловить изменчивый ускользающий смысл жизни. Вроде, только что крутился рядом, но просочился сквозь сжатый кулак.

Город повержен, распят далеко внизу на косом перекрестии железных дорог. Гвозди кирпичных труб, красные капли сигнальных огней. Верёвки улиц, сети кварталов, цепи фонарей.

Полное торжество звёзд, но оваций не слышно: только смутное ощущение уходящего сквозь пальцы песка, крылья занавеси за спиной и зов далёкой галактики.

Эх, научиться бы читать между строк.

Мисюсь

Я ждал эту работу полгода. Фирма солидная: свои производственные цеха, нешуточный размах импортно-экспортных операций, филиалы в Украине и Казахстане. В центральном офисе нереальный разгул хай-тека: четыре этажа холодных зеркал, хромированного железа и вездесущего стекла. Ничего лишнего – минимализм и лаконичность. Зато света! – будто в пику скупому интерьеру: направленный, рассеянный, скрытый. Подсветка вмонтирована в стеклянные полы и многоуровневые потолки, в прозрачные перегородки и в мебель, – не офис, а световое шоу.

Сомневаюсь, что мой новый босс запомнил, в какой отдел я устраиваюсь. Дежурные фразы о чести кампании он привычно отчеканил в коротком промежутке между наставлениями секретарю и вызовом машины. Прикинут с иголочки, подтянут, отутюжен, – как манекен в яркой ночной витрине шикарного магазина. Говорят, совсем повёрнут на хай-тековском минимализме, порядке и стильности. Поэтому строгий дресс-код на фирме дело первой важности.

Ненавижу классический костюм и галстук, но кому это интересно?! Терплю! В двадцать пять лет пора отвыкать от пацанских замашек и искать своё место в жизни, а новая работа сулит карьерный рост, финансовую стабильность, и что там ещё?

Главное не повторять прежних ошибок.

Я и не повторяю, – отвожу глаза от начальника отдела кадров, будто всецело поглощён изучением интерьера. Ей нет ещё тридцати, глаза не начальственные, доброжелательные, всё остальное тоже при ней. Но мне по барабану: в этом царстве света и стекла женщин для меня не существует.

Досадливо сую указательный палец за ворот рубашки, расслабляю галстук… Щемелев Геннадий Андреевич, пол мужской, образование высшее. Паспорт, диплом, заявление.

Знакомство с отделом, в котором предстояло работать, ввергло в уныние: восемь из двенадцати работников отдела, – молодые женщины. Будто по гламурным шаблонам их подбирали. Для человека, который всерьёз решил избавиться от ярлыка бабника, – та ещё обстановочка!

На прежней работе я погорел как раз из-за женщин. Тогда было странно даже думать о том, что чувство собственницы у них может распространяться не только на законного мужа, но и на случайного любовника. С женщинами за тридцать я старался дел не иметь, но в тот раз нарвался, – начальник отдела, тридцать пять. Десять из них замужем.

Она, что не знала, что на мне ярлыки лепить негде? Да все мои романы на её глазах раскручивались! Или думала, что в два дня перевоспитает меня? Легко пальчиком в enter ткнёт и Гена станет пай-мальчиком, верным и любящим до самозабвения. Нет, я знаю, что такое наивность, но как эта наивность сочетается с двумя высшими и кандидатской? Растолкуйте кто-нибудь.

Короче, в трудовой книжке как причину увольнения с прежнего места работы можно было смело писать: «Ревность бессмысленная и беспощадная как русский бунт». Теперь в сухом остатке, – богатый жизненный опыт, неприязненное отношение к офисным интрижкам и твёрдое намерение всерьёз строить карьеру.

Впрочем, я всё ещё ловлю себя на том, что мыслю вчерашними категориями, раздевая своих новых сотрудниц взглядом, прикидывая, к кому из них подкатить в первую очередь и выискиваю среди мужчин «вероятного противника». Но это всего лишь эхо вчерашнего дня. Аукнется и смолкнет.

Начальник отдела, которого за глаза кличут Ляксыч, в нагрузку к своему полтиннику нажил лысину, запах изо рта и воз болячек, которые он глушит таблетками из верхнего ящика стола. Этот не противник, – справедливо решило «эхо», и у меня сразу появилось почти дружеское расположение к Ляксычу, несмотря на то, что мы из разных измерений.

Сисадмин Валера тоже не конкурент. Парень вполне себе смазлив, но комплекцией не вышел, – так, заморыш компьютерный. Заместитель начальника отдела, – типичный женатый подкаблучник, для которого за пределами семьи женщин не существует. Ну… почти не существует. Так что я с первого дня был обласкан женским вниманием и героически сопротивлялся соблазнам с простыми русскими именами.

Наташа и Лена, – длинноногие блондинки, гламур местного значения. Как говорит о них Ляксыч: «Забудь анекдоты про блондинку, – это не про моих девочек. Они у меня незаменимые работники». По мне, так обычные девчонки, не представляющие загадки. «С этими легко можно включить «крутого пацана», – подсказывало «эхо» и примеряло на девчонок проверенные шаблоны.

Но самый высокий IQ у брюнетки Ларисы, – поговаривают, даже Ляксыч на тестировании не дотянул до её уровня. За словом в карман не лезет: нарвёшься, – обломает так тонко и грамотно, что сразу не вкуришь, то ли тебе комплимент сделали, то ли опустили до уровня плинтуса. Но и у неё свои слабые места: пять лет замужества – как раз тот срок, когда брак неумолимо входит в фазу поиска праздника на стороне. Чем я не кандидатура? Немного пошлой псевдоромантики со свечами и лепестками роз на атласных простынях, немного обычного мужского внимания, которым её по глупости обделяет муж, и – всё путём. Короче, хороший левак укрепляет брак. Ну, сами знаете.

К остальным сотрудницам я не приглядывался: моё второе я, – тот тип, который пытался строить карьеру, – тормозил, да и девчонки на первый взгляд выглядели «бледнее» первых трёх красавиц.

Невысокая шатенка Юля, – особая статья. С Юлькой у нас сразу завязались доверительные дружеские отношения. Только не смешите детским лепетом про то, что дружбы между мужчиной и женщиной не существует. Всё это придумали мужчины, которым катастрофически не хватает женского внимания. У кого его переизбыток думают как раз наоборот. Главное сразу расставить точки над "i".

Не прошло и нескольких дней, как я стал в коллективе своим человеком. В мои обязанности входило таможенное оформление экспорта, и большую часть дня мне приходилось мотаться между таможней и товарной конторой железнодорожной станции. Когда я появлялся в отделе, однообразная офисная обстановка оживлялась. Уместная шутка или анекдот в тему всегда были у меня наготове.

Мне были рады все за исключением сисадмина Валеры. "Компьютерный гений", как и все тщедушные молодые люди, чувствовал себя неловко в присутствии крепких парней и потому сразу невзлюбил меня. Не было сомнений, что от него можно ждать каких-нибудь мелких кибер-пакостей, но на что-то большее он был не способен, так, по крайней мере, казалось мне.

Всё устроилось как нельзя лучше: «казанова» во мне понятливо и терпеливо ждал конца рабочего дня; «карьерист» удивлял начальство проворностью и сообразительностью.

Босс со своим сдвигом на стильности, готов был установить по два-три компьютера на стол, лишь бы горы бумаг не нарушали стилистику офиса. И с личными вещами был строг, – по одному предмету на стол. У кого-то стояла колыбель Ньютона, у кого-то золочёная модель роллс-ройса с часами. У Юльки – в малахитовой рамке, – фотография пятилетней дочери.

Но самым необычным из этих настольных предметов была книга. Не какое-нибудь подарочное дорогущее издание и не муляж, под «обложкой» которого может оказаться шкатулка для сигар, а старая потёртая книга, – по виду какой-нибудь совковый «Учгиз» или «Педгиз». У деда дома стена от пола до потолка этим добром уставлена.

Книга производила впечатление инородного тела, не вписываясь в «холодную» пустоту офисного хай-тека, и на голой стеклянной столешнице смотрелась как оброненная перчатка на Большой ледовой арене. Ладно, будь это старый зачитанный детектив, можно было бы понять, но на столе лежала книга, строгая обложка которой была приговором из школьного детства: "А.П. Чехов".

Всё равно, что: «Щемелев! К доске!»

Хозяйку книги звали Алина. На вид года двадцать три, не больше. Тёмные волосы гладко убраны в узел на затылке; нежная смуглая кожа позволяет заподозрить наличие южных кровей.

Я никак не мог понять, почему книга постоянно лежит на столе у девушки, и что она для неё значит? Если это попытка пустить пыль в глаза и выступить в другой "весовой категории", тут всё понятно. А если она действительно читает эту книгу?..

Я тёр пальцами лоб, пытаясь вспомнить всё, что знал о Чехове. "Каштанка" – это святое, со школы. А ещё благодаря старшей сестре помню "Дом с мезонином". Сам-то я книгу давно в руки не брал: ни детективов, ни фантастику, про Чехова вообще молчу, но высказывания сестры о "Доме с мезонином" помню. "Какой финал! – восторгалась она. – "Мисюсь, где ты?"

До замужества моя старшая сестрёнка была совсем отъехавшая, – ну, прям тургеневская девушка двадцать первого века. Бери и в музее её выставляй как редчайший экспонат. Впрочем, насчёт музея я ошибался: охотников до современных тургеневских девушек нашлось, – хоть отбавляй.

Из-за моей сестрёнки чуть война между двумя олигархами не разгорелась. Они, конечно, не были олигархами в истинном понимании этого слова, – так, бизнесмены средней руки, но так уж в народе принято – всех, кто богаче соседа с верхнего этажа называть олигархами. Один из тех «олигархов» теперь муж моей сестрёнки. Правда живут они всё больше за бугром, и вижусь я с ними редко.

Чем больше вопросов задавал я себе, тем внимательнее приглядывался к Алине. Странно, как я мог с первого дня не заметить её? Наверное оттого, что одевается она неброско, а макияжем пользуется редко и осторожно, надеясь не на "диоров" и "макс факторов", а на то, что досталось ей от природы.

Чем больше узнавал я Алину, тем загадочнее становилась она для меня. К ней не подкатишь, подогнув пальцы и расстегнув на загорелой груди пару верхних пуговиц. Тут сразу лоб подставляй под клеймо тупого самовлюблённого самца.

Не вмещалась Алина в мои шаблоны-трафареты.

Однажды я подкинул ей работёнку, – несколько раз правленые от руки заявки, по которым она должна была набрать инвойсы на отправку. Положив на стол Алине бумаги, я указательным пальцем прижал книгу.

– Готов поспорить, закладка лежит на "Доме с мезонином".

Девушка подняла на меня удивлённый взгляд.

– Как догадался?

Я скромно потупил глаза.

– Интуиция. Мне этот рассказ тоже нравится. Финал потрясающий, – я выдержал паузу и, понизив голос, попытался процитировать свою сестрёнку: – Грусть, безвыходность и вместе с тем, какая-то изумительная чистота остаётся от прочитанного.

С моей стороны это был козырный ход. В яблочко!

Я ушёл, победно чувствуя спиной взгляд Алины. Едва уселся за рабочий стол, Юля бочком подкатила ко мне на роликовом кресле.

– Не трать энергию, – негромко посоветовала она, указав глазами на Алину. – Для тебя это проигрышный вариант.

В форме моих иронично изогнувшихся бровей Юльке привиделся вопрос и, не дожидаясь лишних слов, она поспешила добавить:

– Ничего не спрашивай, – просто поверь на слово и забудь об этом как о глупой и вредной затее.

Я пожал плечами… Пожалуйста, мне какое дело. Всё равно зарёкся.

Но взгляд мой невольно – то искоса, то исподлобья, то рикошетом от зеркал и стеклянных перегородок, – продолжал ловить каждый жест Алины. С каждым взглядом мне открывалось в девушке что-то новое, ранее не замеченное, и первые три красавицы нашего отдела начали стремительно блекнуть. Под их строгими, но изящными прикидами, под грамотным макияжем катастрофически вскрывались ранее незамеченные недостатки, а за обыденным обликом Алины всё чётче проступало совершенство. Проступало неспешно, малыми дозами, как лекарство, которое нельзя принимать всё сразу, иначе панацея превратится в яд.

Я не раздевал Алину взглядом, не пытался угадать её темперамент и предпочтения в постели, – просто наблюдал за ней, а перед сном, едва я закрывал глаза, начинались «хороводы»: мне мерещились её глаза, гибкая походка, завораживающие своим изяществом жесты.

У Алины привычка: во время телефонного разговора, если приходится долго слушать того, кто на другом конце провода, она закидывает голову к потолку, упираясь затылком в верхний край спинки лёгкого офисного кресла и слегка покачивается слева на право, как флюгер на не сильном, но переменчивом ветру. Почему-то именно эта сценка чаще всего мерещилась мне по вечерам.

«Карьерист» во мне начинал злиться из-за этих видений; «казанова» твердил, что ещё один офисный роман не повредит делу.

В последний раз! Пусть это будет большой жирной точкой!

«Карьерист» вопил в ответ: мир на ней заклинило?! Вечером на любую тусню поезжай, – плиз: блондинки, брюнетки, пышки и худышки, умные и не очень. Выбирай! Только не пытайся «наследить» на рабочем месте.

Если бы Алина хоть на секунду проявила ко мне интерес, хоть сотую часть того интереса, который проявляли остальные девчонки, «карьерист» во мне никогда бы не сдался. Но Алина скользила по мне взглядом как по пустому месту и «казанова» в конце концов, взял верх. Я не мог не принять вызов, и чувствовал, что вступаю в борьбу за одну из лучших своих побед.

Однажды вечером нам с Алиной пришлось задержаться после работы. Вышла ошибка в инвойсах, и нужно было срочно переоформить их. Передав Алине пакет документов, я рассеяно взял со стола книгу, открыл обложку и тихонько присвистнул от удивления.

– Пятьдесят пятый год! Она же на пять лет старше моего отца.

Алина разбирала документы, прикидывая объём работы; пожала плечами, будто выражая недоумение, почему другим не понятны прописные истины:

– Чем старше книга, тем больше от неё удовольствия.

– Но, судя по закладке, чтение стоит на месте. Всё тот же «Дом с мезонином».

– Скорее, идёт по кругу, – ответила девушка. – Я постоянно перечитываю этот рассказ.

– Тогда ты должна знать его наизусть. Какой смысл перечитывать?

Алина посмотрела так, будто пыталась понять, откуда в моей голове столько глупых вопросов.

– Хорошая книга та, которую хочется перечитывать. Можно же каждый день любоваться рассветом или закатом, не уставая от этого.

Я пожал плечами, небрежно поставил книгу на стол.

– А не лучше ли читать с экрана? Сказать по правде, букридер или планшет на этом столе смотрелся бы лучше.

Не спуская с меня взгляда, Алина раскрыла книгу, поднесла её к лицу, будто призывая меня проделать то же самое. Взяв между большим и указательным пальцами страницы книги, она согнула их и чередой выпустила из-под большого пальца. Страницы замелькали как купюры в счётчике банкнот.

– Букридер никогда не сможет пахнуть как книга.

Больше всего мне хотелось бы продолжить этот разговор, смотреть как вздрагивают ноздри девушки, как, поднятый страницами ветер, ворошит выбившиеся из-за ушей прядки волос, но у меня в кармане проснулся смартфон. Из-за этой ошибки в инвойсе я задержал на рабочем месте таможенного инспектора, – за определённую плату, разумеется, – и теперь он торопил меня, а я оправдывался как мог:

– Всё-всё! Уже лечу! – Я сунул трубку в карман, развёл руками, оправдываясь перед Алиной за прерванный разговор. – Таможня нервничает.

Пока Алина исправляла ошибки, я сбегал на угол квартала и вернулся в офис с огромной розой. Девушка протянула мне готовые документы, я ей – цветок. Она небрежно воткнула розу в общую офисную вазу, даже не понюхав её, не полюбовавшись, будто вызов мне бросала, будто хотела выставить напоказ своё равнодушие. Типа: расслабься дружок, я не собираюсь пополнять собой длинный список твоих побед.

– Еду на таможню, – сказал я. – Могу подвезти.

– Спасибо, мне в другую сторону.

В другую, так в другую. Хотя дом её находился как раз по пути.

– Приятного вечера, – обезоруживающе улыбнулся я и, взяв документы, вышел.

Я ощущал почти восторг: наконец-то попался настоящий соперник. Долой лёгкие победы! Кровь жаждет адреналина. Йес! Йес! Йес!

Впрочем, через несколько дней азарт мой поугас. Я не продвинулся ни на шаг. Алина на корню рушила все мои привычные тактики, а придумать что-то новое не получалось. Мозг был странно заторможён. Во всём, что касается работы, я соображал лихо, но едва переключался на Алину, мысль вязла, теряла чёткие формы, подменяясь привычными видениями: жестами, взмахами ресниц, бликами света в чёрных зрачках.

Самое страшное было в том, что я пытался планировать, как подкатить к Алине. Вся моя прежняя тактика в вопросе с женщинами основывалась на экспромте и кураже, а когда начинаешь планировать, это признак сомнения. Это пахнет провалом.

Я тогда уже третий день жил у Лизы, – случайной знакомой, родители которой проводили бабье лето где-то на южных морях. Короче, картина такая: лежу в постели, Лиза шепчет мне на ухо какой-то свой девчоночий бред, а я смотрю в потолок, и мне мерещится Алина. У неё, – у Алины – странная манера улыбаться одним уголком рта, будто она боится улыбнуться в полную силу. В этой однобокой улыбке сквозит непонятная грусть, а возле уголка рта прорезается тонкая вертикальная складочка, будто открытая скобка, – вписывай туда, что хочешь, раз не закрыта вторая.

Лиза томно мурлычет и пальчиками крадётся к низу моего живота, сбивает с мыслей.

– Погоди! – Я пытаюсь восстановить исчезнувший образ Алины.

– Чего? – Лиза становится настойчивей.

– Да погоди ты.

В душе – неожиданное раздражение. Тот редкий случай, когда хочется одиночества.

– Чё ждать? – непонятливо морщит лоб Лиза. – Я же вижу, ты хочешь.

Ну, блин! Нормально? Да?.. Сердито вскакиваю с постели, отбрыкиваюсь от путающейся в ногах простыни, прыгаю, попадая ногой в трусы…

Видит она! Ты сначала подрасти, малолетка невменяемая, будешь знать, что у мужчины не все системы функционируют синхронно.

Лиза вслед за мной ползёт на четвереньках к краю кровати.

– Ну, ты чего, а?

– Я тебя вчера учил, что ноги при переключении передач должны работать синхронно? Сцепление – акселератор. Правая – левая. Передачу тоже не забываем включать. Не забыла?

Помню. А причём машина?

Машина не причём, я совсем про другое. Учись мыслить образно.

Лиза обессилено опускается голыми ягодицами на розовые пятки, ладошками упирается в ноги чуть повыше изящных коленок, смотрит из-под упавшей на глаза светло-русой чёлки.

– Тебе не понравилось? Да? – На лице отчаяние. – Я что-то не то делаю? Ты скажи.

– Тьфу ты. Да я про себя говорю. У мужчин всего этого нет. Левая нога с правой не дружит, а обе две, вместе взятые, не дружат с головой.

На лице Лизы ещё больше отчаяния, и я уже без всякой надежды спрашиваю:

– Понятно излагаю?

– Совсем непонятно. Почему тогда мужчины водят машину лучше женщин?

Надуваю как хомяк щёки, медленно выпускаю вместе с воздухом неожиданное раздражение. Тычу указательным пальцем в висок.

– Ты перед тем, как делать выводы хочу я или нет, спроси, что у меня в голове делается.

Она вскидывает голову, пальчиком смахивает с бровей чёлку, собираясь задать вопрос, и я понимаю: язык мой – враг мой.

– Нет, лучше не спрашивай, – категорично вскинув ладонь, иду на кухню.

Лиза так и делает – ничего не спрашивая, подходит сзади, трётся об меня животом. Я отвинчиваю крышку с банки кофе, ищу чистую чашку, стараясь не обращать внимания на настойчивые прикосновения горячего живота, на осторожное скольжение твёрдых сосков по спине, на пальцы, ерошащие ёжик волос на моём затылке.

Пусть тренируется. В конце концов, в нашем идиотском мире умение соблазнять мужчин для женщины значит очень много, если не всё. А я настроен на другую волну, мне надо решить, как лучше вести себя с Алиной: поскромнее, или проявить настойчивость?