Манифест Маркиза

 
                                             * * *
 

Пора, пожалуй, несколько слов рассказать и о них, моих сожителях. Без этого мои воспоминания будут однобокими и неполноценными.

Итак. Это была не старая еще супружеская пара. На тот момент им обоим было около сорока лет. Как я уже упоминал ранее, детей у них не было, и всю свою неизрасходованную нежность и родительскую привязанность они обратили на меня, любимого. Я, конечно, не против детей, но жить с ними под одной крышей – это сущее наказание. Много позже я узнал, какие мучения выпадают на несчастных кошек и котиков, оставленных один на один с юными мучителями.

Отдельно упомяну, почему я называю их здесь сожителями. Ведь каждый человек имеет свое имя, и я мог бы здесь называть своих сожителей по именам. Что было бы не лишено смысла и придавало бы моим воспоминаниям некий оттенок благородства.

Признаюсь, я долго и мучительно думал на эту тему. Как сейчас перед глазами стоят картины моих раздумий и сомнений. Вот я в очередной раз вспрыгиваю на диван, совершаю кувырок, скатываюсь на край и балансирую на спине, на краю дивана, не зная, смогу ли удержаться здесь, на этой вершине, или же злая сила утянет меня в пучину, на паркетный пол. Вот в такие мгновения хрупкого равновесия между покоем и движением в мою голову приходили ответы на самые сложные вопросы бытия, своего рода озарения, ниспосланные мне свыше. Именно там, на гребне дивана, я и решил не упоминать в своих воспоминаниях имен моих сожителей, дабы не отвлекать аудиторию от сути вопроса, от описания моей драгоценной жизни.

Сожитель был высокий и жилистый мужчина, который на первый взгляд должен бы приводить меня в ужас. Так оно поначалу и было, тем более что и голос у него был громкий и хрипловатый, как у простуженного льва.

В первые дни нашей совместной жизни я слегка побаивался его и старался не попадаться ему на глаза лишний раз. У него были длинные конечности, и мне казалось, что он легко может достать меня из самого отдаленного укрытия. Поэтому частенько мне приходилось отсиживаться в укромных местах под диваном или на шкафу. Однако спустя какое-то время я убедился в том, что это совершеннейший добряк и что он абсолютно безопасен для меня, да и для окружающих тоже. Мы с ним быстренько подружились, и между нами установились теплые семейные отношения.

По вечерам мы с ним играли в разные игры. Сначала он привязывал к концу веревочки старую газету и тянул ее по полу. По правилам я должен был неожиданно атаковать ее и завладеть своей добычей. Позже он притащил откуда-то теннисный мячик и закатывал его в разные углы нашей комнаты, откуда я его доставал, стараясь сделать это грациозно и артистично. По окончании этих игр, когда я совершенно выбивался из сил, сожитель угощал меня чем-нибудь вкусненьким, чаще всего кусочком сыра или колбасы. Сами понимаете, какую любовь и нежность я со временем начал испытывать к этому большому и наивному существу.

Сожительница в те годы была в хорошей физической форме и часто притягивала взгляды посторонних мужчин. У нее были большие ладони и неожиданно мягкий голос. Это позже она раздобрела и огрубела. Она постоянно подкладывала еду в мою миску, меняла воду и содержимое моего лотка, за что я до сих пор испытываю к ней чувство благодарности. Но со временем я узнал, что характер у нее твердый, упрямый. Я стал понимать это, когда наши желания и устремления не совпадали. И даже мне приходилось прикладывать все свое упорство, чтобы добиться от нее исполнения моей воли. Сразу скажу, мне это не всегда удавалось.

В общем, если мы вступали с ней в единоборство, она превращалась в сильного и изощренного противника. С годами ее характер стал меняться в худшую сторону. Начались мелкие придирки с ее стороны. Видите ли, от меня слишком много шерсти по всей квартире.

Через три года эта мегера купила пылесос фирмы «Электролюкс» и раз в неделю наводила порядок во всем доме с его помощью. Это были самые кошмарные часы в моей жизни. Куда там старому будильнику до того рева, который каждый раз наполнял мой дом и все мое существо. В панике я забивался в самый темный и влажный угол под ванной, закрывал глаза и уши лапками и с ужасом ждал приближения своего последнего часа.

Кроме этих еженедельных пыток сожительница решила меня воспитывать. Видимо, сказывалось отсутствие собственных детей. Она рассказывала мне про какие-то правила поведения в доме, что я не должен царапать мебель и обивку дивана и кресел, открывать без спросу дверцы шкафа и прочее. Я долго слушал эту лабуду, но потом мой организм возмутился, и я стал драть когтями обивку ее любимого кресла, глядя прямо в ее глаза.

Ах! Каким вожделенным огнем они сверкнули! Из них буквально вырывался фонтан сексуальной энергии. Как, оказывается, бывают красивы человеческие самки в момент гнева! Обычно люди прячут свои желания за правилами приличия. А зря! Человеческая жизнь стала бы намного ярче, если бы люди научились быть честными с окружающими и с собой.

Сожительница метнулась на кухню за веником и долго гоняла меня по всей квартире. Успокоилась она только тогда, когда я нырнул под ванную и просидел там несколько часов. Со временем мы научились с ней не слишком мешать друг другу и даже извлекать обоюдную пользу. Но об этом я расскажу позже.

Вечерами вся наша семья собиралась на кухне. Я сидел на подоконнике и любовался светом фар проезжающих за окном машин. Зимой здесь было прохладно, и поэтому после обзора улицы я перебирался ближе к батарее. Сожитель и сожительница пили чай, при этом они разговаривали о делах на работе и прочей ерунде. Как правило, говорили они мало, короткими репликами. Иногда даже создавалось впечатление, что они смертельно надоели друг другу. Я же согревался после подоконника и начинал медитировать, стараясь не упустить из виду ни малейшей детали в их поведении.

Изучение человеческой психологии стало для меня важнейшей наукой. Если хочешь добиться в этой жизни чего-то значимого, то без этих полезных знаний никак не обойтись. К сожалению, наше юношество повсеместно игнорирует этот метод и относится к постижению наук слишком легкомысленно.

Вскоре мне представилась возможность познакомиться с другими представителями человеческого рода, благодаря чему область моих познаний значительно расширилась. Через несколько дней наступил Новый 1992 год.

 
                                             * * *
 

В тот год были необычные новогодние каникулы. Вся страна ждала обещанных реформ и улучшения макроэкономических показателей. Что уж говорить о молодом котике, который встречал первый Новый год в своей жизни. С каким трепетом и волнением я готовился к праздничному столу. С каким вниманием наблюдал за шумной суетой своих сожителей. Ждали гостей и готовили, готовили, готовили много еды.

Началось все, впрочем, почти как обычно. Сожительница хлопотала на кухне, и мне пришлось устроиться там, чтобы в полной мере насладиться предпраздничным зрелищем. А посмотреть было на что. Неизвестно откуда взялись рыбные и мясные деликатесы. Сожительница ловко и с какой-то природной грациозностью нарезала салатики и всяческие копчености. Увидев меня, одиноко скучавшего на подоконнике, она дала мне кусок ветчины, и я долго терся об ее шерстяные колготки, выражая тем свою благодарность.

Как же, в сущности, немного надо философу в этой жизни. Каплю участия, чуточку тепла, немного еды и благодарный слушатель. В тот день эту роль исполнял мой сожитель, я долго вылизывался и урчал на диване, а он осторожно гладил мою шерстку, стараясь доставить мне максимальное удовольствие.

Ближе к вечеру они вместе стали накрывать на стол и готовиться к ужину в большой комнате, что было необычно для нашей небольшой семьи. Я устроился на шкафу и с любопытством наблюдал за этими приготовлениями. Сожительница ковырялась на кухне, а сожитель бегал туда-сюда и расставлял на столе тарелки, рюмки, вилки-ножи и прочие атрибуты праздника. Так на столе появились блюда с салатами, огурчики, помидорчики, грибочки. Но овощи меня мало интересовали. Потом сожитель принес тарелку с мясной нарезкой, Боже, какой аромат исходил от нее. Сочные куски свиного окорока притягивали мой взгляд, кружочки колбасы туманили сознание. Кажется, я насыщался от одного созерцания этого блюда. Я прикрыл глаза, предвкушая празднество и, кажется, даже немного задремал.

Наконец, на столе появилось блюдо с красной рыбой, кажется, семгой. Она была восхитительна и на цвет и, как я думал, на вкус. Дремота, чуть было не одолевшая меня минутами ранее, была забыта. Еды было столько, что моим сожителям хватило бы на неделю. Они же не могут съесть все это за один присест, значит, и мне предстоит сегодня насладиться не только видом и запахом этих кушаний. От волнения у меня зачесались лапы, и мне опять пришлось вылизываться. Каково же было мое разочарование, когда я закончил свою привычную процедуру.

Когда все уже было готово, раздался звонок в дверь. Какой-то неприятный ветерок пробежал по моей шерстке. Оказывается, это был званый ужин. Сожители принимали гостей. Они приходили один за другим, наполняя мою комнату шумом и суетой.

Сначала пришел какой-то седой дядька, и сожитель долго разговаривал с ним, сидя на диване. Потом пришли две пары и еще две женщины помоложе. Одна из них – с короткой стрижкой – была довольно привлекательная и притягивала мужское внимание. Тут я вообще перестал что-либо понимать. Вся эта компания расселась за столом и стала с шумом и показной бесцеремонностью уничтожать разложенные там блюда. Как будто в этом и состояла цель их прихода в гости.

Моему возмущению не было предела, сожители угощали своей, а значит, и моей едой пришедших гостей. Более глупого поступка невозможно вообразить. Нет. Вы только представьте, что ко мне во время трапезы заглянет, к примеру, соседский кот Трифон, с которым мы, кстати, приятельствуем. Он живет в квартире справа от моей. Там есть балкон, и Трифон часто отдыхает на нем в теплую погоду. И что из того? Я должен отдать ему часть своей еды? Да никогда! Более того, тому же Трифону в голову не придет посещать меня в такое время. Ему лучше пойти и самому раздобыть себе съестное, чем смотреть голодными глазами на чужое пиршество.

К тому же поедание пищи – процесс деликатный, интимный. Я, например, теряю всякую привлекательность, когда ем. Во мне пробуждаются какие-то древние животные инстинкты, широко раскрывается пасть, слюна капает с губ. Фу. Крайне неприятное зрелище. Впрочем, как и у людей. В тот вечер я имел возможность рассмотреть это во всех подробностях. Особенно раздражал меня седой, тот, что пришел первым. Он больше всех налегал на семгу и ел ее с какой-то особенной жадностью и вожделением. Так и хотелось ему чего-нибудь расцарапать.

И вообще, чем дольше они сидели за столом, тем более тревожно становилось у меня на душе. Какая-то злая агрессивная энергия витала в воздухе. Играла громкая музыка. Они пили вино, шампанское, коньяк и даже водку. И вместо того чтобы веселиться, они начали громко спорить, шуметь и даже ругаться. Один раз только все развеселились, когда заговорил вдруг один из молодых людей, до этого молчавший.

– Шепелины хороши! – вступил он в разговор, перебивая женщину с короткой стрижкой. – Вше эти Шоштаковищи и Шнитки фолжны им ношки штирать.

На мгновенье все стихло. Присутствующие с любопытством и непонятным мне весельем рассматривали этого гостя.

– Ванечка! – прервала молчание женщина с короткой стрижкой. – Почему у тебя все слова начинаются на «Ш»?

– Шубы делаю, – сказал Ванечка, сильно покраснев при этом.

– Шубы?! И дальше все громко и долго смеялись над незадачливым Ванечкой.

В тот вечер я прислушивался к их разговорам, затаив дыхание, стараясь не спугнуть интересную мысль, которая, по моему мнению, вот-вот должна была родиться в их беседе. Каково же было мое разочарование, когда после многочасовых рассуждений, мне не удалось уловить ни одного мало-мальски здравого суждения. Одна пустая болтовня о ценах, о тяжелой ситуации в стране и о нехватке еды в магазинах. Особенно громко выступал тот седой, который налегал на семгу. А как же истинные ценности, вечные проблемы бытия? Как-будто их и не существует вовсе. Мне было ужасно обидно и стыдно за бесцельно потраченное время.

Потом они смотрели телевизор, танцевали и даже пели. Несколько раз сожители звали меня вниз к гостям. Еще чего! Только пьяной компании мне не хватало. В общем, я сумел проявить твердость и отмести все их ухаживания. Весь вечер я был напряжен; отчасти из-за опасности, исходящей от этих людей, отчасти из-за того, что я тем самым давал им понять, что они находятся здесь до тех пор, пока я их терплю, но не более.

Так продолжалось почти всю ночь, и только под утро, когда все уже хорошо напились и устали, они потихоньку угомонились и стали укладываться спать. Причем некоторые прямо здесь же на диване и на полу. Только когда все уснули, я потихоньку спустился на стол и осмотрел остатки пиршества. От семги осталось одно воспоминание и легкий дурманящий аромат, этот седой дядька-скотина постарался. Зато осталось много салата оливье. Я не очень люблю смешение вкусов. Но тогда был рад и этому. Правда, если бы я делал оливье, я бы убрал из него картошку и добавил больше мяса. Тогда же я понял: ничто так не успокаивает нервную систему, как хорошо приготовленный майонез. Он сразу облепил мой язык, зубы и наполнил сытостью все мое существо. Жуя остатки окорока, я начал радоваться жизни и даже немного опьянел от переполнявшей меня радости. И лишь потом я разглядел в конце стола небольшую тарелочку со шпротами. Маленькие, восхитительно-копченые рыбки быстро оказались в моем желудке, и я, удовлетворенный, спрыгнул со стола и укрылся под диваном.

Здесь в тихой полудреме в предрассветной тишине мне, наконец, удалось насладиться своим положением в жизни. Праздник удался, и приятное урчание моего живота постоянно напоминало мне об этом. В ту ночь я опять медитировал. Для того чтобы погрузиться в это блаженное состояние, недостаточно только хорошей еды. Нужно особое расположение духа, концентрация внутренней энергии и определенная расслабленная позиция, в которой важнейшее значение имеет положение хвоста. Нужно сложить его колечком вокруг передних лап, а голову положить на мягкую подушечку. Тогда поток космической энергии буквально накрывает мое сознание. Я ощущаю невероятный поток, которым наполняется мой мозг. Информации так много, что я не успеваю ее запомнить и после пробуждения с трудом пытаюсь вспомнить и воссоздать картину мира, открывшуюся во время медитации. Многое, к сожалению, теряется, но кое-что мне удается сохранить в своей голове надолго.

Например, в ту ночь я начал формулировать свои жизненные принципы. Первыми из них были рациональность и целесообразность. Я понял это совершенно отчетливо. Если я хочу прожить долгую и благополучную жизнь, я должен вести себя именно так. Не мозолить глаза своим сожителям, а тихой сапой, терпением добиваться от них признания своего привилегированного положения.

И еще, именно тогда, в первую новогоднюю ночь, я начал обдумывать свой Манифест.

Да что там!

Сидя на шкафу, в самый разгар веселья я нацарапал на случайно оказавшихся там обойных листах основные положения своего Манифеста.

Как всякое мыслящее существо, я посчитал своим долгом заранее озаботиться о сохранении своих размышлений, чтобы в дальнейшем сделать их доступными широкой общественности.

А как иначе? Должен же кто-то сытый и мудрый раскрыть юношеству глаза на этот мир, порой жестокий и ужасный, но неизменно прекрасный и полезный. Я делал это для того, чтобы каждый живущий на земле котик смог найти свой теплый угол и применение своим талантам.

Вот как-то так, в муках и озарениях, рождался мой манифест.

 
                                             * * *
 

Каким же тяжким было мое пробуждение! За окном было темно. Тьфу. Аж противно стало. А ведь и действительно, я едва успел проснуться, как меня вырвало. Потом еще раз. И еще.

Черт. И зачем я ел это оливье?! Если бы я делал этот салат, я бы заменил в нем картошку рыбой. Да и майонез там не нужен. В итоге от него у меня страшно разболелась голова и наступила депрессия. Покончив с болезненной процедурой очищения, я тихо пробрался в свой безопасный уголок под ванной и тихо проспал там до наступления вечера.

Часть 2

Ах, какой долгий рассвет сегодня. Никак не просветлеет за окном. Или я проснулся слишком рано, и мысли-воспоминания так и прыгают в моей голове, как двухмесячные котята. Кажется, сожитель оставил мне с вечера немного творогу. Пойду, подкреплюсь немного, а потом подремлю еще часок для полного восстановления жизненного восприятия. Да и вспоминать молодые годы лучше в тепле и на сытый желудок.

Но все же почему я так подробно вспоминаю тот Новый год? Да потому что в ту ночь я начал лучше понимать людей, их устремления и мотивацию. Хочу я этого или нет, я со всех сторон окружен людьми, и мне приходится дружить с ними, дабы не погибнуть.

Кого я успел узнать в первые месяцы своей жизни? Старая бабушка и ее сердобольная внучка, у которых я провел первые самые безоблачные дни, да двое сожителей. Вот и весь круг моего человеческого общения.

Теперь-то я знаю, что к моменту моего появления на свет люди расплодились и заселили всю планету. Я мог наблюдать их ежедневно из своего окна. Как важно и с показным достоинством они расхаживают по тротуару. Тьфу! Столько пафоса, напыщенности в их поведении. Ни один половозрелый кот не позволит себе так «гордо» прогуливаться в окружении себе подобных. Это по крайней мере неприлично – выпячивать наружу свои сомнительные достоинства. Гораздо удобнее и безопаснее наблюдать за происходящим из надежного укрытия.

Но что же скрывается за всей их респектабельностью? Почему именно они считают себя хозяевами жизни? Конечно, ни один уважающий себя кот не согласится с тем, что хозяевами жизни являются люди. Но попробуйте объяснить это двуногим субъектам, снующим без конца перед вашими окнами. В лучшем случае они послушают ваше мяуканье и погладят по головке, в худшем – пнут ногой, так что в дальнейшем не захочется даже приближаться к местам их обитания.

Вообще эти двуногие – очень странные существа.

На мой взгляд, жизнь – на удивление простая штука. Есть основные инстинкты: самосохранения и продолжения рода. Это определяет всю жизнедеятельность кошачьих. Для спокойной жизни нам нужен источник воды, еда и теплый угол. Конечно, хорошо обзавестись собственным домом с лояльными сожителями, которые будут заботиться о тебе всю оставшуюся жизнь. Но если бы мне не удалось в свое время очаровать их, я бы не пропал и на старом чердаке на Мясницкой улице, где мне было уготовано появиться на свет. К тому же в том доме был еще и подвал с теплыми трубами.

Теперь попробуем разобраться в человеческой жизни, точнее в том, что определяет их поведение, их устремления. И первое, что приходит мне на ум, – это гордыня. Да. Да. Именно гордыня является первейшим свойством всякого человека. И об этом же написано в Библии. Я как высокоразвитое существо в свое время ознакомился с основными человеческими доктринами, и в первую очередь с христианством, исламом, иудаизмом, буддизмом и другими вероучениями.

Человеческая гордыня – громаднейшее чувство. Она управляет их сознанием, их миром. Она толкает их на разные поступки, на предательство и всякие подлости в их стремлении быть первыми. Да. Ведь победитель получает все, славу, почет, уважение, много денег и вкусной еды.

Впрочем, это естественное состояние для стайных животных. А люди в отличие от нас, кошек, не могут выжить в одиночестве. Им постоянно нужна компания, ну, или какое-нибудь общество. Их тела слишком изнежены и мало приспособлены к обитанию в естественной среде. Поэтому они и понастроили себе города, дома, магазины и теплостанции, чтобы им было где скрыться от капризов природы.

А там, где стая, пардон, общество, всегда найдутся вожаки, которые будут продираться наверх, преодолевая сопротивление соплеменников. Отсюда происходят множественные конфликты и сопровождающие их лицемерие, подлость, предательство. И как итог – еще одна погрязшая в суете и пустых хлопотах человеческая жизнь. Да, гордыня быстрее всего делает человека мелочным и смешным.

Что же касается человеческого высокомерия, это очень удобное для окружающих качество. Мы, кошки, давно вписаны в их жизнь. И чем выше человек себя ставит, чем больше в нем самоуверенности, тем легче найти путь к его сердцу и обустроиться рядом с ним. Не скрою, нам, кошкам, нравится комфорт и уют человеческого жилища. Все эти придуманные людьми предметы и механизмы делают нашу жизнь приятной и беззаботной. Благодаря тому, что мне не надо беспокоиться о завтрашнем дне, я посвящаю свой досуг философским изысканиям. А что может быть лучше для изучения природы вещей? К тому же мы слишком избалованы вниманием и, да-да, тем же самым – человеческим тщеславием. Ведь наличие кошки в доме автоматически поднимает ее сожителей выше в человеческой иерархии.

Вот ведь если вдуматься, что может быть глупее этого странного желания – быть первым. В свое время я долго смеялся над дискуссией о том, кто первым открыл Америку, Колумб или Эрик рыжий. Мои симпатии были на стороне Эрика. Согласитесь, это имя отлично подошло бы не человеку, а коту-первооткрывателю, с указанием его масти. Но шутки в сторону. Кто бы из них не считался первым, когда они ступили на берег открытой ими Америки, они обнаружили живших там испокон века кошек.

Правда, придется признать, что многие кошки заразились этой странной болезнью – высокомерием. Коты, которые стремятся к первенству, обычно проживают яркую, но короткую жизнь. А как же иначе? Жизнь коварна и весьма опасна. Постоянно надо быть бдительным и осторожным, чтобы не встретить свою погибель в расцвете лет. Но у гордецов притупляется инстинкт самосохранения, и они, сломя голову, несутся куда-то за призрачной удачей, забывая об истинном своем предназначении – вдумчиво и неспешно наблюдать за жизнью земли и ее обитателей.

 
                                             * * *
 

Наступил март 1992 года. За эти месяцы я вырос и окончательно сформировался в молодого симпатичного котика. Мои лапы налились силой, а шерстка красиво переливалась на солнце. Я привык к своим сожителям и с каждым днем все больше осознавал себя подлинным хозяином своего жилища. Я мог часами нежиться на диване или греться на теплой батарее. При этом они продолжали меня исправно кормить и всячески ублажать.

Световой день заметно прибавился. Теперь солнечные лучи подолгу освещали комнату и нагревали пушистый ковер под моими лапами. Через несколько дней сожители сняли клейкую бумагу с окон и начали открывать форточку. В такие моменты я запрыгивал на нее и с интересом наблюдал за происходящим на улице. Они призывали меня быть осторожным, ведь я мог, по их мнению, выпасть из окна и оказаться один на один с уличными опасностями. Наивные. Я давно определился со средой своего обитания и не собирался вываливаться из нее. Ко всему прочему, я был прекрасно координирован, умел просчитывать свои прыжки и не допускать никаких случайностей.

Сидя у открытой форточки, сполна наслаждался начавшейся весной. Днем теплые лучи мартовского солнышка нагревали асфальт и деревья. Большие сугробы заметно уменьшались в размерах, освобождая землю от снега и льда. Откуда-то снизу наружу пробивались запахи прелой листвы и пробуждающейся от зимней спячки природы. Эти запахи проникали в комнату и вызывали в моей душе неведомые мне, тогда еще созревающему котику, чувства любовного томления и неистребимое желание продолжения рода.

По утрам над моим окном нагло кружились птицы, очевидно, в поисках еды. Мне приходилось неоднократно принимать боевую стойку, чтобы отпугнуть этих наглых тварей от моего дома. В итоге все остались при своих интересах. Но позже я замечал, как эти пернатые хищники злобно сверкали в мою сторону своими черными глазами-бусинками.

По вечерам во влажном воздухе контуры домов, фонарей размывались, будто прятались в тумане. Казалось, что я оказался в незнакомом месте, и в каждом глухом углу поджидает опасность. Я подолгу вглядывался в эту пугающую темноту, не в силах отвести взгляда, будто загипнотизированный. Что-то таится там, куда я пока не могу добраться. Что скрывается в наступающей тьме? Что ждет меня за чередой этих сырых весенних дней. Повышенная чувствительность и смутные образы все чаще увлекали меня и заставляли совершать необдуманные поступки. То я метался по ковру, стараясь зацепиться за краешек, то вспрыгивал на шкаф в поисках теннисного мячика – своей любимой игрушки, или мгновенно стремглав бросался под ванную, прислушиваюсь к клокочущему в груди сердцу.

В комнате стало теплее, чем зимой, и я все реже и реже оставался на ночь у своей любимой батареи. Теперь я почти каждую ночь приходил в спальню к своим сожителям и устраивался на ночлег в их постели в ногах. Надо сказать, что до сих пор они спали вместе, что бывает не так уж и часто после пятнадцати лет безупречной совместной жизни. Для этого они раскладывали большой диван, превращая его в широкое ложе. Любовью они занимались редко, обычно по утрам в субботу или в воскресенье. Меня при этом прогоняли, но несколько раз я пробирался в их спальню незамеченным и с присущей мне любознательностью наблюдал за происходящим соитием. Нелепые угловатые движения моих сожителей, тихие стоны и кряхтение ничего, кроме смеха, у меня не вызывали. Позже я перестал интересоваться этим аспектом их жизни, сосредотачиваясь на собственных изысканиях.

Но спать ночью в постели с сожителями мне понравилось. И с той, первой своей весны я стал приходить к ним. Понятное дело, я устраивался в ногах у сожительницы. Ночевать с сожителем мне было не слишком интересно. Я раздвигал ее ноги своими лапами и укладывался в образовавшуюся ложбинку, а голову клал на один из ее холмиков, так, чтобы можно было спрыгнуть в случае малейшей опасности. Сожительница, как правило, не ворочалась по ночам, и я мог долго пребывать в такой расслабленной позе. Во сне она источала приятнейшие запахи зрелой самки, которые притягивали меня к ее телу и возбуждали в моей голове сладчайшее чувство похоти, которое до поры до времени не могло вырваться наружу.

Той весной сожители кормили меня регулярно, как я и привык, но довольно скудно и однообразно. Чаще всего давали рисовую кашу, реже курицу, изредка мясо или яичко. Рыночное изобилие, обещанное по телевизору, все еще не наступило, и поэтому мне приходилось ограничиваться этим нехитрым набором еды. Я частенько вспоминал новогоднее пиршество и с горьким упреком смотрел на своих сожителей. Разве не понимали они тогда, когда скормили мою лучшую еду своим гостям, что обрекают Маркиза на полуголодное существование, недостойное моего имени и предназначения. От каши у меня всегда разбухал живот, и я подолгу лежал в кресле, не в силах изменить положения тела. В голову лезли самые мрачные мысли. Это усугублялось еще и тем, что весной солнечных дней немного. От тепла влага испаряется, и все пространство за окном заволакивается тучами и туманом.

Зато эти мучительные переживания научили меня относиться к происходящему с иронией и скептицизмом. Что еще остается разумному существу, когда он не в силах противостоять силам природы и внешних обстоятельств.

Сожители в разговорах все чаще произносили слово «рынок». Он-де скоро все отрегулирует, и мы заживем лучше прежнего. Видимо, так они пытались оправдаться за свою глупую расточительность. Впрочем, вскорости мне представилась возможность познакомиться поближе с товарно-денежными отношениями. Да и на рынке я побывал неоднократно и сумел досконально его изучить.

 
                                             * * *
 

Сожители решили гулять со мной по выходным. Для этого мне купили ошейник-шлейку из мягкой кожи красного цвета и такой же красный поводок, который пристегивался к шлейке карабином. Цвет мне понравился, но носить его я не собирался. С какого перепуга? Когда сожитель попытался надеть шлейку на меня, я быстро показал ему, кто здесь принимает решения. Он потом неделю смазывал царапины на руках и щеке йодом. К тому же эти предосторожности были явно лишними. Я не собирался никуда убегать во время прогулок. На земле вокруг нашего дома была разбросана куча мусора и бытовых отходов. Неужели они вообразили, что я буду ступать своими благородными лапами по всем этим нечистотам. К тому же в подворотнях было полно бездомных собак люмпенской внешности и прочих неведомых опасностей. В итоге было решено, что я буду гулять на свежем воздухе, сидя на загривке у сожителя. У его куртки был мягкий воротник, где я устраивался во время прогулок. Я ловко взбирался на его шею, принимал там удобную позу, и мы торжественно спускались к выходу из парадного.

Во время прогулки я всеми лапами держался за воротник, опасаясь упасть в апрельскую грязь, и смотрел по сторонам. Мы гуляли в небольшом скверике, где вокруг росли деревья и кустарники, обнаженные в это время года. Вдоль парковых дорожек стояло несколько деревянных скамеек, как правило, пустых. Детишки возились в песочнице в глубине сквера, и несколько мамаш с любовью и озабоченностью наблюдали за их неуклюжими игрищами.

Хорошо помню свое первое посещение рынка в апреле. Был теплый солнечный день, где-то щебетали птички, и я с сожителями чинно прошествовал на Преображенский рынок, благо, он располагался недалеко от моего дома. Изобилие продуктов меня приятно удивило. Здесь были ряды, заваленные всевозможной снедью. Фрукты, овощи, зелень и еще много всякой всячины. Но больше всего меня привлек закрытый павильон. Там продавали мясо и молочные продукты. Как же восхитительно смотрелись огромные окорока, подвешенные на крюки, и молочные поросята, выложенные на прилавок! А в другом конце зала продавали сметану и творог. Я даже заерзал в нетерпении на плечах сожителя, предвкушая сытный ужин сегодня вечером. И действительно, после долгих колебаний и торговли, сожительница купила полкило творога и банку сметаны, понятное дело, для меня любимого.

Ах, этот творог! Какой вкус, какой восторг! Запах молока и закваски. Куда там рисовой каше? Нежная масса облепляет мои вкусовые рецепторы, заставляя забыть обо всем на свете в момент вкушения этого чудесного яства. Несомненно, творог – одно из моих любимейших блюд. Вызывает чувство сытого удовлетворения и законной гордости. К тому же после творога очень полезно медитировать. Он нежно бурлит в моем животе, не давая уснуть, и вызывает в голове полезные воспоминания и размышления. Еще после творога полезно заниматься физическими упражнениями. С каким азартом я гонялся за теннисным мячиком после такого легкого перекуса! Сожитель часто играл со мной. Он подкидывал мячик и смотрел, как я ловко перехватываю его в полете. Что и говорить, молодость – счастливейшее время в жизни.