Три повести

Без паники, Соня!

– Вот так, – кратко и весомо произнёс мой новый знакомый, вскочил со своего места, вытащил заткнутую за пояс рубашку, палевую в весёлую оранжевую клеточку с высоко закатанными рукавами, быстро и ловко надел её, аккуратно застегнул на все, кроме последней пуговицы, церемонно придал своей шляпе строго горизонтальное положение и лишь после всех этих манипуляций, глядя в мои выжидательно задумчивые, слегка оторопелые глаза, он изысканно вежливо добавил: – Если вы только, не дай бог, не дальтоник, то можете легко согласиться, что было всё, как я обещал. Зелено. Что в переводе с языка семафоров означает: «путь свободен». Поэтому цепляйтесь за меня, и тронулись. – Он выразительно и галантно выставил вперёд согнутую в локте руку.

– А куда «тронулись», вы хоть знаете? – поинтересовалась я, поднимаясь и не очень уверенно хватая его под руку.

– Так вы мне сейчас расскажете, – спокойным, чуть хрипловатым голосом рассудил мой кавалер. – Надеюсь, что путь долгий, и времени у нас много, чтобы поговорить не только про наш с вами маршрут. Есть же и другие темы. Вот, например: солнце ушло, а мне кажется, что кусочек его всё же остался.

– Вы намекаете на мои огненно-рыжие волосы и думаете, что сделали мне комплимент, – усмехнулась я.

– По-моему, у вас замечательный гранатовый цвет, – ничуть не смутился он, – с янтарным отливом.

– А по-моему, у меня замечательная сигнально-оранжевая масть с пожарным оттенком. Если только зеркало не врёт.

– Что-то морковное сквозит, – тоном живописца произнёс он и быстро загасил тему: – Вы морковку любите?

– Обожаю, – обрадовалась я повороту беседы, – но только прямо с грядки.

– С чужой? – осторожно поинтересовался он.

– Да, с чужой – особенно вкусно.

– Тогда позвольте пригласить вас на тур морковки.

– Приглашайте, – заговорщически подбодрила я его.

– Мы так и не были представлены друг другу, – тоже заговорщически, понижая голос, произнёс он, – к сожалению.

– Не волнуйтесь, в милиции нас представят, – пошутила я почти уже шёпотом. – Имя, фамилию и даже адрес сообщат.

– Да, логично, – просто согласился мой знакомый. – Ну что ж, сейчас шагаем тихо с использованием цыпочек. Я знаю приличное место. Ш-ш-ш…

Мы осторожно подошли к хлипкого вида оградке и, затаив дыхание, остановились.

– Здесь, – твёрдым атаманским тоном прошептал он, – морковка – сахар. Соня, вы стойте на шухере, а я полез.

Он, по-кошачьи переминаясь с ноги на ногу, изготовился и затем ловко и бесшумно сиганул в прохладную, влажную темноту огорода. Но тут же до смерти напугал едва не вскрикнувшую меня; его оливкового в темноте цвета лицо вдруг показалось из-за оградки и прошептало:

– А вы не стойте просто так, как статуя Венеры. Смотрите на звёзды и мечтайте что-нибудь. Потом расскажете, – он сунул мне в руки свою смятую, немного колючую на краях шляпу и исчез опять.

Я отчуждённо посмотрела на звёзды и поёжилась. «Рождённый тырить мечтать не может», – рассудила резонно. Надела его шляпу, огляделась по сторонам и слегка загоревала…

Он появился неожиданно и почему-то со стороны улицы, на этот раз предупредительно цокнув языком, поэтому испугалась я не очень.

– Вот, испробуйте, – он словно букет гвоздик выставил передо мной изящно собранный пучок необычайно пахучих морковок с премило пушистыми хвостиками, – угощайтесь.

Я осторожно ухватила одну и изумилась:

– Да они уже мытые! Вы что же, ещё и мыли их там в темноте под краном, подвергая себя риску?! – ужаснулась я.

– Без паники, Соня, риск – это наша работа, – успокоил он и вдруг громко, совсем не конспиративно рассмеялся: – Да я живу там за оградкой, снимаю комнату! Хотел вас пригласить, но это ж неслыханно! Мы даже ещё не были представлены…

– Ох, замучили! – тоже рассмеялась я. – Ленка, очень приятно!

– Что значит «Ленка»?! – возмутился он. – Елена, позвольте представиться, Георгий, Жорж, если пожелаете, студент политеха. Город Николаев знаете?

– Прекрашный город, – похвалила я, хрустя морковкой, хотя в Николаеве никогда не была. – Вот и пожнакомилишь…

Прервали меня опять! Наказание просто!

– Алло, слушаю.

– Петухова, здравствуй.

– Кто это? Савицкий, ты?

– Да. Разговор есть. Ты свободна?

– Абсолютно.

– Свободна? Точно? Я не хотел тебя беспокоить.

– Боже! Какие церемонии! Без паники, Жорж, беспокойство – это наша работа!

– Что?

– Это шутка такая, не обращай внимания…

Если гора не идёт к Магомету, то это ей только так кажется.

На что вы мне?

Кононова! Неприступная, неземная красота! Глаза небесно и безжалостно голубые. Прелестные, изумительные завитки волос на висках. Ямочки – по одной на каждой щеке… Правда, сутулится немного. Улыбка какая-то нежизнерадостная, беспредметная, что ли, словно улыбается не тебе лично, а всем твоим родственникам и знакомым, типа: «Передай мой сердечный, ласковый привет всему твоему колхозу». Ходит тоже странно, будто на цыпочках. За партой поворачивается к тебе не шеей, а всем телом, как бы укоряет: «Я, конечно, могу тебя сейчас выслушать, но ты меня страшно побеспокоил». Историю или шутку до конца обычно не дослушает, всегда перебьёт: «а-а-а, понятно». «Что, – интересуюсь временами, – понятно?» Окажется, что я ей про джунгли, а она мне про тайгу. Кофты носит невразумительных расцветок и стилей. Теплынь на дворе, неотразимая, зачем тебе кофта?.. Я ей как-то говорю: «Могу ль оставить вас без помощи одне?» А она в ответ: «Нужны вы мне!» Так и сказала. Я был Чацким, она Софьей Павловной. Неприязнь и раздражительность играет прекрасно. А вот чувства, страдания… Отличница, одним словом. Что с неё возьмёшь? Я сам круглый отличник, но не до такой же степени круглости. А она изучилась прямо вся! Нельзя же так себя убивать из-за какой-то там золотой, бриллиантовой пусть, медали! В общем, я понял: неземная красота – это, конечно же, приятно, глубоко, возвышенно, но хочется ощущать рядом душу внешкольную, какие-нибудь потаённые подземные ключи неакадемических восторгов, переливы праздных, лёгких мыслей. Откуда ж тут взять?

Но вот! Чу! Грянул свет земной, весенний! Явилась Савицкая. Вот это переливы! Вот это ключи! Водопад просто! Лавина! Десять различных взаимоисключающих эмоций за одну минуту, я тайно засекал! Представляю себе, какая бы из неё вышла Софья Павловна! Чацкий с ней ещё во втором действии в ужасе потребовал бы карету. Темперамент – страшная вещь. И какие выразительные, очаровательно земные черты! А вы говорите: «голубые глаза». На что они мне?

Чем я могу эти земные черты очаровать? Каким таким сияньем мысли могу я этот свет затмить? Нужно с кем-нибудь, чёрт возьми, ё-моё, посоветоваться!.. Нужна её подруга. Вот! И это, конечно же, – Петухова. Пожарище наше. Они вдвоём с какими-то сложноподчинёнными лицами вечно что-то обсуждают. Уж точно не алгебру и не колготки, я чувствую. Неужели там, в этом водовороте шушуканья, нет ни слова про меня? Неужели я такой неактуальный для их бесед экземпляр?

Звоню Петуховой, однозначно…

Она дома – прекрасно. Голос бодрый – чудесно. Свободна – замечательно… Шутит. Жорж какой-то…

– Кто такой Жорж? – спрашиваю из вежливости.

– Тебе это будет неинтересно… – отвечает загадочно. – Так чем ты, Савицкий, хотел меня побеспокоить? Тебя Савицкая интересует? Её душевные струны?

– Оп-па! – оторопело и судорожно размышляю. – Откуда такая осведомлённость? Послушай…

– Спокойно, дорогой друг, это всего лишь моя интуиция. Тебя устраивает такой ответ?.. – Мы некоторое время лишь сопим в трубки, затем она продолжает: – Можешь не волноваться, ни одна живая душа о нашем разговоре не узнает. Клянусь Жоржем!

– Опять Жорж!.. – удивляюсь.

– Ой! Извини, – спохватывается. – Это литературный персонаж, клоун с красным носом, забудь.

– Понимаешь… – пытаюсь начать.

– Мне кажется, – перебивает она, – я уже давно про тебя всё поняла, только никому ничего ещё не сказала, заметь.

Заторможенно молчу и постукиваю себя трубкой по уху. Она, кажется, скучает в ожидании моего связного ответа, и вот, в конце концов, её нетерпение вырывается наружу:

– Савицкий, ты же такой интересный мужчина, извини за мою искренность. А с ней – дурак дураком, прости за откровенность ещё раз… Вот что я тебе хочу посоветовать. Даже не посоветовать, а предложить.

– Предложить? Уже? Ну ты даёшь!

– А чего тянуть? И вообще, завтра контрольная по геометрии, о чём ты думаешь?

– Да фигня твоя контрольная! Могу тебе тайно пособить, если попросишь. В знак благодарности…

– Я взяток не беру! Впрочем, посмотрим… Так вот, ты знаешь, что наша Ирина готовит новую постановку? Она тебя ещё не тревожила по этому поводу?

– Не-ет.

– Не волнуйся, потревожит. Ты у нас в качестве героя-любовника незаменим. Куда она без тебя?

– А что ставим?

– «Экзамен на зрелость». Помнишь, фильм был когда-то?

– Ой, это такое старьё! Такая муть! С чего она вдруг решила?!

– Какая тебе разница? Отдохнём, побалдеем, посмеёмся. Ты же любишь эту кухню, я знаю. Кроме того, Ирина обещала там всё переделать, у неё новое видение сюжета. Хочет обновить диалоги, убрать ненужный пафос. Будет очень мило и в пределах школьных рамок.

– В принципе, я, конечно, не против.

– Не против он… Но не в этом дело. На роль влюблённой «дэвушки» существуют, конечно же, проверенные варианты. Однако Ирина в Кононовой разочаровалась, я это точно знаю. Есть ещё Вершинина, но та слегка зажатая – дверью на большой перемене. Лучше Савицкой, скорее всего, сейчас больше никого не найдётся. У неё, конечно, тоже свои перегибы, неиссякаемый фонтан мыслей, вулканический темперамент, повышенная эмоциональность, но всё поправимо. И если её утвердят, а я об этом позабочусь, тогда, мой друг, она – твоя, общайся, постигай, или какие там у тебя ещё цели? Понял?

– Петухова, я даже не знаю, как мне выразить тебе свою…

– Всё-всё! Исключительно из уважения к тебе как личности… Так, говоришь, ты можешь завтра меня, э-э-э, проконсультировать по геометрии?

– Запросто.

– Хорошо, ладно. Мне просто неудобно тебя обижать сейчас отказом. Ты же такой ранимый… Закончили?

– Да! Спасибо!

У Петуховой просто офигенное чувство ситуации и железная логика. Почему она у нас не отличница – ума не приложу.

II

Племянник моря

Низменный степной полуостров, словно хищная меч-рыба, уходил в море, вытягивался, устремляясь к северо-западу. На самой его оконечности, будто заострённый рыбий нос, сверкала песчаными дюнами покрытая редкой растительностью, пустынная, выжженная солнцем коса. Дом тётечки Полины стоял предпоследним, если считать до мелкого солёного озерка с лечебной грязью, за которым, собственно, коса и начиналась, и на несколько километров до самого её острия простирались пески безлюдных пляжей, морского и лиманского, разделённых лишь неумолимо сужающейся полосой истрёпанных горячим солоноватым ветром трав и кустарников.

Тётечка в честь моего долгожданного приезда сразу установила для меня три строгих правила: во-первых, есть всё, что подадут и с хлебом; во-вторых, в Григорьевку на танцы не ходить; и в третьих, в самых противных, ежедневно вечером, когда спадёт жара, поливать огород, особенно огурцы и помидоры, и не брызгать «от так от» по вершкам, «лишь бы как», а лить как следует, пока вода не начнёт застаиваться.

Я, конечно, расстроилась по поводу первого правила, естественно же, возмутилась по поводу второго, но от третьего, самого нудного и выматывающего душу, просто ужаснулась:

– Полина! – взывала я. – Так ведь нельзя! Это же произвол! Эксплуатируешь меня как неродную!

– А я тебе и есть не родная, – резонно замечала Полина, – двоюродная всего лишь. Поэтому нечего тут разводить плюрализм: шланг в сарайчике, и в огороде его на ночь не бросать…

Стоял один из многочисленных тихих вечеров, таких, когда все запахи лета причудливо перемешиваются и не дают сосредоточиться на каком-нибудь важном деле. Особенно тревожили ароматы моря и груш. Груши, празднично розовея, висели на дереве неподалёку, словно игрушки на новогодней ёлке. Издалека ветер щедро приносил волнующий запах пенистых морских волн и горячего песка. Я стояла в огороде у огурцовых зарослей, расстроенно покусывала и жевала сушёную тюльку, покачивалась всем телом, размеренно и грациозно поводила удерживающей кончик шланга рукой, исполняя медленный фокстрот собственного сочинения. Шланг в такт моим движениям музыкально змеился по грядкам; влажная, искрящаяся пыль немыслимой фиоритурой висела в воздухе; вода бурлила светлым лучистым мажором, однако всей этой музыке никак не удавалось обильно насытить собой уныло-бесстрастную песчаную почву огорода.

Вдруг мягко хлопнула калитка, и из плотной, широкой тени ореха явился Жорж. В руке он держал огромный цветок подсолнуха с яркими жёлтыми лепестками и крупными семечками. Обратившись в мою сторону, он снял известную шляпу, галантно полупоклонился и подошёл:

– Цветок специально для вас, – сообщил он. – Не помешал?

– Нет-нет-нет! – обрадовалась я, принимая подарок. – Вы очень кстати!

– Приятно слышать, – поддержал мою радость Жорж. – А то я вас довёл в прошлый раз до дому, обещал ещё зайти попроведать, и вот сутки уже почти к вам носа не кажу. Прошу меня, ей-богу, простить… Вы были такая светло-печальная, когда я вас увидел из-за калитки, что меня это взволновало.

– Ничего! – успокоила я. – Пустяки! Пройдёт.

– Сейчас пройдёт обязательно, – заверил Жорж, перехватывая шланг. – Давайте я помогу, а то вы ломаетесь тут на огороде, как крепостная рабыня Изаура, честное слово…

– Это кто ж такой умный у нас?! – неожиданно материализовалась Полина. – Попросишь, значит, родного человека огород побрызгать для физзарядки, удовольствие получить, так тут уже куча сочувствующих набежала.

– Полина, не волнуйся, это Георгий, мой приятель, – просветила я тётку, – студент политеха.

– Вижу, что студент, – сыронизировала та. – Образованный слишком.

– Жорж, – представился мой кавалер. – Оч-чень рад.

– Что ты! – удивилась тётка. – Уже радый? А я вот не решила ещё: смеяться мне или плакать от такого знакомства… – голос её на время смягчился, и она протянула гостю свою суховатую, загорелую до черноты руку: – Полина Григорьевна, будем знакомы, только я думаю, что ненадолго…

– Почему ж ненадолго? – с истинным любопытством поинтересовался Жорж. – Я вполне мирный, интеллигентный мужчина.

– То, что мирный, я заметила, – вновь ожесточилась моя неродная двоюродная. – А вот…

– Всё-всё-всё! Закончили дискуссию, – вмешалась я. – Полина, ты что? Я уже взрослая. Может же у меня быть личная жизнь…

– В пятнадцать лет личная жизнь противопоказана! – тётку явно утомлял спор с двумя высокообразованными умниками.

– Я так скажу, Полина Григорьевна, – голос Жоржа зазвучал очень внушительно. – Вам страшно со мной повезло, хотя вы этого ещё не заметили. На худой конец, если вам интересно взглянуть на мой паспорт, так я его завтра же принесу. Вы можете доверять мне как родному сыну. Я буду Елене очень чутким и заботливым кавалером, – он значительно взглянул на меня. – Если, конечно, она согласится взять меня в свои кавалеры.

– Я согласна, – венчальным голосом произнесла я, торжественно положив руку на шланг, рядом со сжатой в кулак рукой Жоржа.

– Что ты несёшь? Что ты городишь? – вздохнула Полина и махнула рукой. – Измучили меня… В Григорьевку на танцы не ходить.

– Дались нам те танцы, – заверил её Жорж. – Однако, скажу вам по секрету, у меня в Григорьевке всё схвачено. Мой троюродный брат там в рыбсовхозе «Сыны моря» работает бригадиром. Уважаемый человек.

– Сдались нам те танцы, – подхватила я. – Мы лучше будем вечерами на пляж ходить, смотреть на звёзды, и я теперь ни за что не утону. Жорж меня спасёт. Слыхала? Он у нас племянник моря.

– За огород можете тоже не беспокоиться, – добавил мой кавалер, – овощи беру под свой контроль. Я по зодиаку – Водолей.

– Ужинать будете, племянники? – устало улыбнулась Полина. – Заканчивайте и к столу…

Здесь пока остановлюсь. Только что приходила расстроенная Савицкая. Шум стоял необычайный. Её ужасно раздражают сценические костюмы главной героини: руки, говорит, опускаются, вдохновение пропадает. Хорошо, дескать, было Софье Павловне: в её времена царил высокий стиль… При чём тут Софья Павловна? Нашла соперницу. Голова у девушки забита совершенно не тем. Во-первых, не учёбой, во-вторых, не реальными, а надуманными заботами. Прекрасный юноша, зачарованный её красотой, плывёт к ней на поднятых парусах, а она, завидев его, лишь интересуется: «А почему это у вас, дорогой, паруса бежевые? Других расцветок разве не нашлось?»

О чём думает и из-за чего страдает нынешняя молодёжь? Не пойму я.

Либо пан, либо тюльпан

Можно долго объясняться в любви женщине. Минуту, другую, третью. Петь соловьём, расцветать тюльпаном. Разъяснять детали, доказывать. Но если в финале объяснения её не поцеловать, не приложиться как следует, то получится неубедительно, ария без аплодисментов. Выйдет бесподобно приготовленный, изысканный суп и вдруг без соли: пресно, необходимо подсолить; то есть, иначе: подсластить, потому что горько… Запутался я здесь немного в определениях. Но факт остаётся фактом: без поцелуя нельзя никак!

Поцеловать ведь не то же самое, что ущипнуть, ибо нельзя совершить это с хитринкой в глазах и исподтишка. Нельзя вместо поцелуя просто похлопать по плечу, так как истинный поцелуй не есть лишь немое восклицание: «ну ты, вообще, молодец, да и я, признаться – не промах». Совсем не то! Поцелуй это вам не объятье, пусть даже очень искреннее, по той простой причине, что эта вещь вообще ни на что не похожа и бесполезно искать ей замену!

Как же быть? Допустим, сказав ей главные слова, проделать следующее: задержать взгляд на её глазах, уставиться на неё просто, задержать дыхание, затуманиться и начинать потихоньку приближать своё лицо к… Нет, тьфу – это игра в гляделки, а вовсе не первый поцелуй. Сеанс гипноза. Глупость. А если она в этот момент рассмеётся, отпрянет и… и убежит? Вот конфуз-то!

Ещё такой вариант: томно поглядев ей в глаза, перевести взгляд на её губы. Потом движение глаз повторить: туда, сюда. Словно объясняя ей: «я тебя сейчас ага? да? понимаешь, к чему я веду?» А она должна сверкнуть в ответ глазами, сообщая телепатически: «ещё бы! давай же уже, ага!» Должна… А если не сверкнёт?! Ой, какая фигня!.. Нет, нужна импровизация. Сердце само подскажет. Подскажет! Я уверен… На репетицию пора. Пойду я. Главное сообщить ей о свершившемся факте, а там – посмотрим: либо пан, либо…

Странно

Савицкий в последние дни – рассеянный какой-то. Словно у него ко мне есть дело, но он не решается сказать. Важное дело, вижу же. Может, его подбодрить как-нибудь? Потому как жутко просто интересно. А вдруг он ни с того ни с сего в меня «ага»? А?.. Нет, глупости! Глупости… Ох, некогда! Побежала репетировать. Потом…

В таком вот ключе

Ой-ёй-ёй!! Только что вернулся с репетиции. Голова гудит от поцелуев! Сердце у меня какое-то странное очень: подсказывает совершенно авантюрные, до невероятного удивительные вещи.

Всё сегодня не ладилось, всё! Просто разваливалось в прах. Гоним второе действие. Моя сценическая училка говорит мне по тексту: «Ведёте вы себя позорно для комсомольца!» А я ей по тексту же восклицаю: «Если собираетесь прочесть мне нотацию, советую воздержаться! Я уже вышел!..» И ухожу со сцены. Ирина хлопает в ладоши и зовёт меня обратно: «Рано, – кричит, – рано вышел!» – «Как же рано? – удивляюсь, возвращаясь на исходную позицию. – Сказал и вышел». Ирина смеётся: «Там написано: вышел… из пионерского возраста!» – «Ах, да-а!» – смущаюсь. Теперь уже смеются все незанятые, сидят в зале и просто умирают, особенно хохочет Савицкая, сценическая моя любовь. Были и другие ляпсусы вроде того, что находимся мы как бы в классе с братом главной героини и беседуем на повышенных тонах. Брата Горецкий играет. Я развыступался, будто завёлся: упражняюсь в красноречии, самозабвенно, гневно, сверкаю и повожу глазами. Вдруг, слышу, смешки вокруг, и Горецкий смотрит на меня не по роли очень. Дождался он, наконец, пока я умолкну, усмехнулся, повернулся в зал и говорит Ирине: «…По-моему, я вам уже не нужен, Савицкий за меня все мои реплики сам будет говорить…» Опять оживление и хохот в зале…

Всё не ладилось… Всё. Кроме одной сцены… Отбарабанили мы наш с Савицкой эпизод в парке как по нотам, розовея от Ирининых похвал, ушли вдвоём за кулисы, присели отдышаться. Тут я и начал…

– Савицкая, тебе не кажется, что я в последние дни странный какой-то?

– Заметила. И этим ты меня уже уморил… У тебя какое-нибудь дело ко мне?

– Да, важное.

– Вот! Я так и подумала. Выкладывай детали.

– Что, прямо так, сразу?

– Да-да! Так и сразу. Давай. Гаси моё любопытство, а то оно у меня обычно хуже чумы. Изводит просто. Через край переливается… Я на тебя сейчас уставлюсь, но ты особо не нервничай. Я так всегда делаю, чтоб ничего важного не пропустить. Начинай.

– У нас с тобой прекрасно получается.

– Что?

– Роль. И ты знаешь почему?

– Понятия не имею. Талант у нас, наверное.

– Ой, конечно! Что ты! Этого у нас не отнять. Талант так и хлещет! Дело – вот ещё в чём… И я говорю исключительно за себя, ты понимаешь?

– Понимаю. Глаза устали глядеть. Обобщай скорей.

– Я в реальной жизни чувствую то же самое, что главный герой испытывает к героине.

– Поконкретней. К кому ты испытываешь то же самое? Не запутывай. Не смешивай реальность с вымыслом, а то я теряю нить.

– Какую нить?

– Шёлковую. Шёлковую нить нашего разговора!

– Я, кажется, тоже уже теряю нить…

– Ну вот, приехали…

– Савицкая, я очень тебя люблю.

– Как?

– А вот так, умопомрачительно просто люблю!

– …У м-меня слёзы на глазах…

– Это от того, что ты на меня, не моргая, уставилась.

– Нет, не поэтому.

– Почему же? Так положено?

– Откуда я знаю, глупый!..

– У меня ещё есть такая идея.

– Ещё идея? Дай от этой отойти. Потом я обязательно выслушаю твою другую идею.

– Нужно отрепетировать поцелуй.

– Какой поцелуй? Там в роли нет никакого поцелуя.

– Поэтому и получается дребедень. Ненатурально. Вот взгляни, в самом конце, после твоих слов «ах, как жаль», я прижимаю тебя к своей груди. А нужен поцелуй, иначе деревянно будет… Что ты так на меня смотришь?

– А если поцеловаться, то выйдет бриллиантово?

– Бриллиантово или нет, но гораздо натуральней.

– Какой ты, прямо, народный артист.

– Ну зачем так. Заслуженный, предположим. Мы никому не скажем, исполним лишь на премьере.

– Скандал будет ужасный, учти.

– Возможно, но искусство нам дороже, верно?

– Сюрприз им сделаем? М-да… Где будем репетировать?

– А вот здесь прямо, пока они там третью сцену гоняют.

– Успеем… Савицкий, я хочу заметить только, пока не забыла, что, кажется, тоже тебя люблю.

– Ты уверена?

– Ага… «ах, как жаль» …

Мы репетируем. Беспорядочный шум и возгласы, доносящиеся со сцены, нам совсем не мешают. Нисколечки! Заглядываем друг другу в глаза и улыбаемся. И репетируем, репетируем…