Маньяк

Глава 3

С деньгами не так хорошо, как без них плохо.

Еврейская пословица

Полутора годами ранее, Ростов-на-Дону

Звонок в квартире Абрама Сауловича Нудельмана, директора самого большого и уважаемого в городе комиссионного магазина, раздался ровно в двадцать три часа тридцать две минуты. Только что закончился повтор программы «Время» по второму местному каналу. Абрам Саулович следил за политическими новостями и обычно в девять вечера, когда «Время» шло по первому каналу, садился к телевизору. Молодая жена Ади знала, что от «политинформации» мужа отвлекать нельзя, и уходила в свою комнату. Между отчетами об успехах посевной компании и обличительными репортажами о происках израильской военщины Нудельману удавалось увидеть то, о чем не писали в передовицах газеты «Правда». Как говорят: «Умный поймет, дурак не обидится». Абрам Саулович не без основания считал себя человеком умным.

Сегодня обычный распорядок был нарушен – Абрам Саулович задержался на работе. Надо было подмазать проверяющих из горторга, чтобы не написали в акте чего не следует. В «диванной», как сотрудники называли комнату, смежную с начальственным кабинетом, накрыли стол. Старинный друг, директор центрального гастронома, не подвел. Прислал и то, что на прилавках появлялось исключительно в конце квартала, когда план горел, и то, что на прилавках не появлялось никогда. Ревизоры ушли довольные, унося в желудках деликатесы, а в портфелях пухлые конверты.

Домой Нудельман успел вернуться только к повтору «Времени». Ади уже спала, и Абрам Саулович, сев поближе к экрану, уменьшил громкость, насколько позволил севший в последнее время слух. Когда, завершая передачу, заиграла сюита Свиридова, Нудельман выключил телевизор и пошел к буфету, чтобы выпить на ночь рюмку коньяка. День выдался хлопотный, а коньяк действовал лучше любого снотворного. И вдруг этот звонок в дверь. Абрам Саулович рефлекторно посмотрел на стоявшие в углу комнаты старинные часы, только что отбившие половину двенадцатого, и решил не открывать. Может, квартирой ошиблись или мальчишки хулиганят. Они с Ади никого не ждут, и приличные люди по гостям в такое время не ходят. Однако неизвестный за дверью не унимался, давил на кнопку, звонок заливался, разрывая ночную тишину. У Ади, конечно, сон молодой, крепкий, но такой шум кого угодно поднимет. Запахнув плотнее японский шелковый халат с драконами, Нудельман, недовольно ворча, направился в прихожую. Всегда ярко освещенная лестничная площадка была погружена в темноту, и в дверной глазок Абрам Саулович ничего разглядеть не сумел. Раздражение сменилось тревогой, если не сказать страхом. Весь город знал, что Нудельман – человек не бедный и в квартире есть чем поживиться. «Не позвонить ли в милицию?» – подумал Абрам Саулович, глядя на стоявшей на тумбочке телефон.

«А может, за дверью как раз милиция?» – обожгла внезапная мысль. Прокатившаяся в прошлом месяце по городу волна арестов Нудельмана не коснулась, хотя он ждал визита людей в погонах и даже подготовил «допровский чемоданчик»^[13] со всем необходимым. Через его комиссионный магазин активно сбывалась левая меховая продукция из Казахстана^[14]. Кроме того, были другие точки сбыта, которые Абрам Саулович лично контролировал за неплохие комиссионные. Но Бог миловал, за ним так и не явились. Не обошлось, конечно, без материальных потерь. Последнюю крупную партию шуб пришлось буквально похоронить, без малого сто тысяч рублей ночью закопали за городом. А могло быть гораздо хуже, взять того же Феликса Гофмана, директора универмага, так его удар во время ареста хватил, хоть и молодой совсем и на здоровье никогда не жаловался. Три дня в реанимации полежал, и на погост увезли. Так что жаловаться грех. Как говорится, «спасибо тебе, Господи, что взял деньгами!».

Впрочем, было и вполне логичное объяснение тому, что на допросах бывшие партнеры имя директора комиссионного магазина не упомянули. Абрам Саулович держал общую кассу, куда все регулярно отчисляли процент от дохода, что называется, на «черный день». И теперь, когда этот самый день наступил, люди предусмотрительно «забыли» о том, что есть на свете некий Нудельман. Срок отсидки, каким бы большим ни был, рано или поздно закончится. Имущество конфискуют. И что же, возвращаться к разбитому корыту?

– Кто там? – крикнул Абрам Саулович, оставив бесполезные попытки хоть что-то рассмотреть в глазок.

– Открывайте, Нудельман! – раздался из-за двери знакомый голос. Голос человека, появление которого для Абрама Сауловича было полной неожиданностью. И нельзя сказать, что приятной.

– Вы один?

– Не задавайте лишних вопросов. Открывайте!

Незваный гость, вальяжно развалившись на диване, потягивал из бокала коллекционный коньяк, а Нудельман прикидывал в уме ущерб, нанесенный персидскому ковру ручной работы и обивке кожаного дивана грязной одеждой и обувью ночного посетителя. Ади все-таки проснулась и вышла в гостиную, вопросительно глядя на мужа. Но ее тут же отправили к себе.

– А говорили, что вас в ОГПУ^[15] забрали, – с плохо скрытым сожалением продолжил разговор Абрам Саулович.

Гость, бывший подполковник милиции Калиев, бывший куратор мехового бизнеса, раньше посещавший Ростов для проверки сбыта продукции, усмехнулся.

– Давно уже нет такой организации, Нудельман, теперь она называется КГБ. Как видите, не забрали.

– Очень рад за вас, – сказал Абрам Саулович и пригубил из своего бокала.

– Знаю я, как вы радуетесь, – снова усмехнулся гость. – Думаете: принесла нелегкая черта на мою старую еврейскую голову.

– Что вы, что вы, – замахал руками Нудельман, – я искренне рад!

– Ладно. – Голос гостя стал жестким, и вся его фигура мгновенно подобралась. – Давайте к делу, мне нужны деньги.

Нудельман горестно вздохнул.

– Скажите, пожалуйста, кому они не нужны? Только откуда деньги, дорогой вы мой? Дела встали, в магазине ревизоры из торга, работаю себе в убыток, еле концы… – начал он.

Гость опять улыбнулся, но теперь от его улыбки у Нудельмана нехорошо сдавило в груди и на лбу выступили капли пота.

– Абрам Саулович, у меня мало времени. Не заставляйте меня делать вам и вашей прелестной супруге больно.

– Я вас умоляю, не надо больно! Но, драгоценный вы мой, кто же держит дома крупные суммы, приходите завтра часиков в шесть…

– Завтра, – перебил Калиев, – меня уже в городе не будет. Крупных сумм, знаю, не держите, но заначка есть. Сами принесете или мне тайничок поискать?

– Сам, – пробормотал Нудельман, поставил бокал на журнальный столик, поднялся и, сгорбившись, разом постарев на несколько лет, пошаркал в спальню.

– Не нужно так убиваться, Абрам Саулович, – донесся насмешливый голос с дивана, – вам за это не заплатят.

Когда гость уходил, Нудельман на радостях, что избавляется от опасного посетителя, предупредил:

– Уже поздно, вы осторожнее с такими деньгами. У нас тут маньяк объявился!

И тут же мысленно отругал себя за болтливость: а ну как гость на ночлег попросится? Но Калиев только скривился нехорошо и, похлопав Нудельмана по плечу, сказал:

– Знаю я про вашего маньяка. Это пусть он меня боится.

И растворился в ночи…

Погожим и на удивление теплым ноябрьским вечером на скамейке в сквере перед центральной больницей города Вильнюса читал газету хорошо одетый солидный мужчина, похожий на ответственного совслужащего или партийного работника. В мужчине трудно было узнать оборванца, недавно посетившего директора комиссионного магазина в Ростове-на-Дону. Рядом с мужчиной стоял модный портфель – дипломат^[16] натуральной кожи, закрывающийся на блестящие металлические замки с ключиком.

Бывший подполковник милиции Калиев ждал известного в городе пластического хирурга Йонаса Янкаускаса. Калиев приехал в Вильнюс не для осмотра достопримечательностей столицы Литовской ССР. Он намеревался сделать пластическую операцию, поскольку хорошо знал, что, если попадешь в сети всесоюзного розыска и твой портрет украсит «доску почета» в каждом отделении милиции, рано или поздно обязательно окажешься за решеткой. Вильнюс Калиев выбрал не случайно. Здесь меняли внешность многие уголовные авторитеты. Не всем, правда, это помогало. Взять, к примеру, вора в законе, известного в криминальных кругах под псевдонимом Сухой, державшего рынки Караганды и проигравшего в карты общак. Его нашли с финкой в груди в тамбуре поезда, на котором авторитет возвращался после операции домой. Но тут уж кому как повезет.

В половине восьмого на крыльце больницы появился важного вида седовласый гражданин лет за пятьдесят в светлом плаще. Калиев отбросил газету, подхватил дипломат и быстро пошел навстречу.

Глава 4

– Есть! Нашел! – восторженно воскликнул он и направился к нам, потрясая пробиркой с мутно-багровым содержимым. – Я нашел наконец реактив, который осаждается только гемоглобином и ничем иным!

Артур Конан Дойл, «Этюд в багровых тонах» (перевод автора)

Андрей никогда не видел Оксану такой испуганной. По опыту зная, что лучше выдержать паузу, он не торопился с расспросами, усадил жену в кресло, налил чай, пододвинул тарелку с оставшимися после дневного пиршества пряниками и только потом сказал:

– Рассказывай.

Домой из института в малосемейное общежитие работников скорой помощи, где у них с Андреем была маленькая, но уютная комната с удобствами, Оксана вернулась около шести. На проходной спросила у вахтерши тети Дуси, дома ли Андрей.

– Не проходил еще, – ответила та.

Лифт, как обычно, не работал. Оксана поднялась по лестнице. На пятом этаже встретила знакомую фельдшерицу из кардиологических бригад, немного поболтали. На своем шестом открыла дверь блока из двух комнат. Во второй комнате проживал сосед, фельдшер психиатрического отделения. Общая дверь была не заперта, ее никогда днем не запирали. Оксана зашла в тамбур, стала искать в сумочке ключ, подняла глаза и замерла. Дверь в их комнату оказалась приоткрытой. Оксана прекрасно помнила, как вчера утром, уходя на дежурство, они с Андреем заперли дверь на ключ. После смены она сразу поехала в институт, муж остался на работе. Может, он уже вернулся? Но всему общежитию известно, что мимо тети Дуси незамеченной мышь не проскочит.

– Андрюша, ты дома? – позвала Оксана.

Ответа не было. Оксана в растерянности оглянулась. Что делать? Зайти в комнату? А если там воры? Воровать у них, конечно, нечего, разве только новый холодильник «Минск», за который они еще должны в кассу взаимопомощи^[17]. Но заходить одной страшно.

Она постучала в дверь соседа. По счастью, Анатолий Игоревич, обходительный мужчина в возрасте за сорок, серьезный, доброжелательный, оказался дома и все понял с полуслова. Отодвинул девушку в сторону, решительно потянул на себя приоткрытую дверь их комнаты, вошел. Потом позвал Оксану.

– Заходи, здесь никого. Проверь на всякий случай, все ли на месте.

Оксана осмотрелась, заглянула в тумбочку, шкаф. Вроде бы ничего не пропало, все вещи на своих местах.

– Наверное, вы не закрыли дверь, когда уходили, бывает, – сказал Анатолий Игоревич и вернулся к себе, а Оксана только после его ухода подняла лежащий на кровати лоскут ткани. Делать это в присутствии соседа она не стала, сама не понимая почему.

Сейчас ткань разглядывал Андрей. Искусственный шелк со сложным цветным рисунком, лоскут размером с носовой платок, неровно отрезан, видимо, от женского платья или халата, заляпан подсохшими темно-бурыми пятнами, похожими на кровь.

– Это лежало на кровати?

– Да, поверх покрывала.

Андрей недоуменно пожал плечами.

– Наверное, чья-то дурная шутка.

– Андрюша, это не шутка. Вчера на вызове. На ТОМ вызове…

– Оксана, ну причем здесь тот вызов?

– Платье.

– Что платье?

– На стуле висело платье. Той, убитой женщины.

– И что?

– А то, что ткань, – Оксана показала на лоскут в руках Андрея, – отрезана от того платья.

– Ты уверена?

– Рисунок необычный, я запомнила.

– Я не обратил внимания, – неуверенно произнес Андрей и повторил вопрос: – Ты точно уверена?

– Андрюша, у меня всего два платья. Ты можешь сказать, какой на них рисунок?

Сергеев почесал затылок.

– Ну… – неуверенно начал он.

– Вот именно что ну, – перебила мужа Оксана. – Вы, мужчины, не обращаете внимание на такие мелочи, как рисунок на женском платье. А мы обращаем. К тому же на этой ткани кровь.

– Ну, это еще надо проверить. Может, томатный сок…

В седьмом часу больница затихает, большинство служб и кабинетов закрываются до утра, в ординаторских остаются лишь дежурные врачи, на постах – дежурные медсестры. Жизнь продолжает бурлить только в приемном покое и в реанимации. Андрей шел по гулким длинным коридорам, надеясь застать кого-нибудь в лаборатории биохимии. Он не был уверен, но предполагал, что в этой лаборатории должен быть дежурный персонал. Экспресс-анализы могут понадобиться в любое время суток.

Предположение оказалось верным, более того, дежурил знакомый врач, клинический ординатор второго года обучения^[18].

– Можешь определить, что это? – спросил Андрей, разворачивая кусок ткани. – Кровь или томатный сок?

– Легко, – ответил ординатор, рассматривая лоскут. – Но я тебе и так скажу, что это кровь.

– Нет, так не пойдет. Мне нужен анализ. К утру сделаешь?

Ординатор снисходительно посмотрел на Андрея.

– Это вы, невропатологи, по старинке с молоточками ходите. А у нас, – он обвел широким жестом свое хозяйство, – научно-технический прогресс. Я тебе через десять минут скажу, что это кровь, определю ее видовую принадлежность, группу и резус-фактор.

В десять минут он, конечно, не уложился, но через полчаса Андрей держал в руках заключение, из которого следовало, что на предъявленном для анализа куске ткани засохшая человеческая кровь первой группы, резус-фактор отрицательный.

Глава 5

– «Зенит» вызывает семнадцатого.

– Семнадцатый.

– Где находитесь?

– В Старом городе.

– Проспект Ленина, тридцать восемь, квартира двенадцать. Подозрение на убийство.

– Принято, едем.

Из переговоров милицейского патруля с диспетчерской

Полутора годами ранее, Вильнюс

На Ленинский проспект Инга пришла, как обычно, в начале седьмого. От окраины, где она жила с сыном-подростком в серой панельной пятиэтажке в однокомнатной «хрущевке»^[19], добираться до центра нужно было на двух автобусах с пересадкой, еще пешком идти минут пятнадцать. В огромной квартире доктора Янкаускаса (собственно, это были две квартиры в старом доме с высоченными потолками, одна под другой, соединенные внутренней лестницей) она каждое утро делала уборку. Начинала с нижней «больничной» квартиры со смотровой, операционной, перевязочной и двух отдельных комнат – палат для пациентов, каждая с туалетом и ванной. Потом поднималась наверх, в жилую квартиру доктора. Уборку нужно было закончить до девяти, когда у Янкаускаса начинался прием. Работы много, и вставать приходилось ни свет ни заря, но Инга держалась за место. Доктор платил хорошо. Инга одна воспитывала сына, и расходы на него росли с каждым годом. Приличную одежду купить, чтобы не хуже, чем у одноклассников, летом на море свозить на две недели, русичке в школе доплатить за индивидуальные занятия, а то грозится «неуд» за полгода выставить, денег на кино, мороженое дать, теперь вот еще девочки появились… Крутилась Инга как могла, в трех местах прибиралась, чтобы не чувствовал ребенок, что без отца растет.

Дверь в нижнюю квартиру Инга открыла, как всегда, своим ключом, переоделась и приступила к работе. Кабинеты и операционную помыла быстро, а в комнате-палате задержалась. Янкаускас предупредил, что пациент уезжает и надо сделать генеральную уборку, подготовить для следующего. Вторая комната временно пустовала, там делали ремонт.

Около восьми Инга поднялась в жилую квартиру и сразу почувствовала неладное. Доктор всегда вставал рано и к приходу Инги обычно работал в своем кабинете, читал толстые медицинские журналы или писал что-то. Но сегодня в квартире было тихо, и в кабинете свет не горел. Иногда, если у доктора оставалась ночевать медсестра Вилте, они вставали позже. Но все равно в восемь Янкаускас уже должен быть в кабинете, а Вилте на кухне – готовить завтрак. Инга подошла к спальне – там было тихо и темно. Она осторожно потянула на себя дверь и сначала ничего не разглядела – шторы на окнах оказались плотно задернуты. Инга осторожно вошла внутрь. На широкой кровати вроде кто-то лежал. Включить свет? А вдруг доктор просто спит, проснется, рассердится. Инга подошла к окну, раздвинула шторы. На улице еще не рассвело, но горели фонари. В их свете женщина увидела, что на кровати лежат двое. Ну так и есть, Вилте осталась ночевать, и они с доктором проспали. Инга замерла в нерешительности. Что делать? Разбудить или пойти заняться своими делами? Глаза привыкли к сумраку, и Инге показалось странным, как лежит доктор. Она подошла поближе… Квартиру доктора Янкаускаса огласил истошный крик.

Старший оперуполномоченный майор Урбонас находился в самом скверном расположении духа. Убиты известный в городе хирург Йонас Янкаускас пятидесяти четырех лет и его любовница – медсестра Вилте Гринювине тридцати двух лет. Начальство уже приезжало, выдало ценные указания и отбыло, велев «землю носом рыть и в лепешку расшибиться», но злодея или злодеев установить и задержать не позднее чем через сутки. А реальных зацепок пока никаких. В кабинете обчищен сейф. Со слов ассистента хирурга, которого доставили из дома, в сейфе была крупная сумма денег и ценные ювелирные изделия. Так половине Вильнюса известно, что у Янкаускаса денег как у дурака фантиков. Да еще полстраны – пациенты доктора, которые могли побывать в этой переоборудованной под частную клинику квартире и знать, где доктор держит деньги и ценности. Сейф открыт ключами, которые убитый хранил в прикроватной тумбочке. Входная дверь также не взломана. По заключению эксперта, она открыта без использования отмычки. Янкаускас известен не только своим операционным мастерством, но и рассеянностью. Со слов того же ассистента, сумку с ключами и документами не раз оставлял в транспорте, магазинах, ресторанах. Сумку всегда возвращали, и ничего из нее не пропадало, но дубликаты ключей мог кто угодно сделать. На внутренний засов доктор дверь на ночь не закрывал, чтобы домработница могла утром зайти.

По предварительному заключению доктор и медсестра убиты выстрелами из девятимиллиметрового пистолета, более точно эксперты скажут, когда извлекут пули. Смерть наступила между одиннадцатью вечера и двумя часами ночи. Опять же предварительно, более точно – после вскрытия. Убийца явно умеет обращаться с оружием: два выстрела – два трупа. Стрелял через подушку, чтобы заглушить звук. Соседи ничего не слышали. Приходил ли кто-то к доктору вчера вечером – не видели. Отпечатков пальцев и других следов убийца не оставил, эксперты обе квартиры чуть ли не языками вылизали, ничего не нашли. Был еще пациент, который ушел непонятно когда. Его отпечатков тоже не осталось, комнату, где он провел несколько дней после операции, домработница на совесть вымыла. В лицо она этого пациента не видела, поскольку лицо его после операции было забинтовано. Ассистент тоже пациента не видел, неделю не работал, дома с температурой провалялся. Историй болезни, других записей о пациентах при обыске не нашли, ассистент подтвердил, что доктор их не вел. Большинство оперируемых настаивали на полной анонимности. Обнаружили только альбом с эскизами – планами оперативного вмешательства. Урбонас повертел рисунки так и эдак, даже на просвет посмотрел, потом с раздражением альбом отбросил. Воспроизвести по этим эскизам лица для фоторобота нереально. То есть никаких примет последнего пациента, кроме того, что мужчина от тридцати до пятидесяти, среднего роста, широкоплечий, волосы темные, у майора не было.

Доктор – старый холостяк, ни жены, ни детей, ни близких родственников. Значит, версию убийства из-за наследства можно отбросить. Любовница – медсестра, не замужем, месть ревнивого мужа тоже отпадает. Получается убийство с целью ограбления, совершенное неизвестным или неизвестными. В общем, «глухарь».

Урбонас задержал ассистента и домработницу как возможных соучастников, составил ориентировку на пациента, мужчину ростом около ста восьмидесяти, брюнета крепкого телосложения со следами шрамов после пластической операции на лице, и поехал в управление к начальству на ковер.

Глава 6

Весьма распространено заблуждение, что серийные убийцы обладают низким уровнем интеллекта. Это совершенно не соответствует действительности. Интеллектуальный уровень некоторых представителей этого типа может достигать ста сорока пунктов по шкале умственного развития, что признается порогом гениальности.

Из лекции «Психологический портрет серийного убийцы» в Академии МВД СССР

Следователь по особо важным делам Главного управления уголовного розыска подполковник Знамин закончил чтение оперативной сводки за прошедшие сутки и посмотрел в окно. Утро было серым, моросил мелкий дождик, временами переходящий в снег. Знамин ходил на работу пешком и сегодня пожалел, что надел модный болгарский плащ, а не теплую болоньевую куртку с капюшоном от «Большевички» и не взял зонтик. Хотя при таком порывистом ветре зонтик бы без конца выворачивало. Интересно, какая сейчас погода в С.? Наверное, еще зима. Не забыть взять свитер, подаренный Наташей на день рождения, и теплые зимние ботинки.

В том, что в ближайшие дни он поедет в С., Знамин не сомневался. В городе второе подряд жестокое убийство молодых женщин, изуродованные трупы. Объявился ростовский Потрошитель или кто-то копирует его почерк?

Подал голос телефон прямой связи с приемной начальника Второго управления^[20] полковника Стасова. Приятный голос Анны Евгеньевны, личной секретарши полковника, отвлек Знамина от метеорологических размышлений.

– Павел Павлович, зайдите к Игорю Семеновичу, пожалуйста.

Анна Евгеньевна одна из немногих не превращала имя и отчество Знамина в краткое Пал Палыч и четко и раздельно проговаривала: Павел Павлович.

– Уже иду, – сказал Знамин, положил трубку и посмотрел на стол. Не прихватить ли с собой оперативную сводку? Решил не брать, наверняка такая же у начальника на столе лежит.

Полковник Стасов не так давно занял кресло руководителя, до этого делил кабинет со Знаминым. Их связывала давняя дружба, еще со школы милиции, потом долгие годы совместной службы в уголовном розыске. В последнее время у Стасова начало пошаливать сердце, медики отстранили его от оперативной работы, а тут как раз освободилась должность начальника управления с перспективой на генеральское звание. Знамин за друга откровенно радовался и нисколько не завидовал. Сам он боялся кабинетной работы как черт ладана и для себя решил, что опером был, опером и останется, сколько позволят начальство и здоровье.

В кабинете Стасова на журнальном столике уже стояли два стакана чая с лимоном и вазочка с печеньем. Знамин понял, что в своих предположениях о скорой командировке не ошибся. Стасов всегда, отправляя подполковника в поездку, угощал друга чаем. И смотрел на него грустными и чуть виноватыми глазами, как бы прося прощения, что не может сам поехать.

Разговор, как обычно, начали с личных тем.

– Как дети, Наташа? – спросил Стасов.

У Знамина было двое детей: дочь оканчивала школу, сын учился на третьем курсе юридического, жена Наташа преподавала в школе русский язык и литературу.

– Спасибо, Игорь. – Подполковник отхлебнул чай, взял из вазочки печенье. Без посторонних они были на «ты». – Все здоровы, учатся, работают. Иринка на серебряную медаль идет. Игорька собираются к ленинской стипендии^[21] представить.

Стасов довольно крякнул. Успехам крестника (Знамин назвал сына Игорем в честь друга) он радовался как собственным.

– Он у тебя третий курс оканчивает, на четвертом у них будет практика, я похлопочу, чтобы в МУР взяли. Хорошая школа.

– Спасибо, – благодарно улыбнулся Знамин. Спросил в свою очередь: – Как Алла? Роль получила?

Жена Стасова служила актрисой в театре, иногда снималась в кино. Недавно проходила пробы на «Мосфильме» на серьезную роль.

– Вчера режиссер позвонил, просил подойти.

– Ну, значит, получила, – кивнул Знамин.

– Кто их, этих киношников поймет, – неуверенно пробормотал Стасов. – Надеюсь, что получила.

Перешли к делу.

– Ты сводки читал? – спросил полковник.

– Читал.

– И что думаешь?

– Ты про убийства в С.?

– Про них, про что еще.

– Думаю, это не Потрошитель.

– Почему? Сам же мне говорил, что в Ростове не тех взяли.

– Говорил и говорю. Во-первых, серийные убийцы – одиночки. А здесь целая группа, причем группа особенная. Пациенты дома-интерната для умственно отсталых. Дураки, короче говоря. Могли дураки несколько лет за нос милицию целой области водить?

– Риторический вопрос ответа не предполагает, – усмехнулся Стасов.

– Потом я перечитал показания задержанных. Все время путаются в деталях – место убийства, внешность и одежда жертв и так далее. А первый задержанный, Шабуров, кажется, вообще признался в убийствах, которые произошли уже позже его ареста. Короче, как обычно, на коллег надавили, дело надо было закрывать, вот и взяли первых попавшихся.

– Ладно, здесь все понятно. А почему думаешь, что в С. не Потрошитель?

– Есть у меня сомнения, но надо проверить.

– Вот и съезди, проверь. Командировку я тебе уже подписал.

– Есть съездить проверить, товарищ полковник, – сказал Знамин, вставая.

Стасов устало махнул рукой.

– Ладно тебе, знаешь ведь, что сам бы полетел, да должность не позволяет.

– Знаю, Игорь, знаю, не переживай, мне не в тягость.

– Наташе привет передавай. Как она, кстати? Ты говорил, завучем назначили?

– Назначили, теперь в школе до ночи пропадает. Хорошо дети большие уже, самостоятельные.

– Да, летит время, – вздохнул Стасов, – вроде недавно Иринку твою на коленях качал, а уже школу оканчивает… Ну иди, я позвоню в С., там начальник управления мой должник. Встретят тебя по высшему разряду.

– Спасибо, Игорь.

Знамин вышел из кабинета.

– Опять в дорогу, Павел Павлович, – сказала Анна Евгеньевна, протягивая подполковнику приказ и командировочное удостоверение. – Как супруга-то ваша, не возмущается частыми отъездами?

– Да привыкла уже.

– Ну, удачной поездки. Вы там не задерживайтесь, Игорь Семенович без вас долго не может.

– Постараюсь, – вздохнул Знамин.