Гостомысл заговорил с ним тогда совсем уже льстиво, стал обещать дорогие подарки, но тут Вадим прервал его на полуслове:
– Ты, старейшина, так скоро нас всех в заклад отдашь, только бы уберечь свое добро и свой торг. А потом он обратился к Атле:
– Уходи с миром, гость урманский. Тебе ли нас пугать да вергельд требовать? Глянь – ведь твоих людей и два десятка не наберётся, а за нами вся Ладога!
Лицо Атле все покрылось багровыми пятнами. Он стиснул зубы и прошипел:
– Напрасно ты, Вадем-ярл, моих людей считаешь и своей силой хвалишься. Ведь и сам ты ведаешь, что за двумя десятками у нас двадцать сотен встанут!
– Неужто?– Усмехнулся колодой князь.
– Постой, Вадим, – обратился к нему Гостомысл, – нехорошо ведь обижать посла.
Вадим молча склонил голову и отступил назад, но я видел, как глаза его запылали диким огнем. И подумал я тогда, что огонь, возгоревшийся в груди молодого вождя, если его не погасить, перекинется в один миг на всю вселенную, а вместе с нею поглотит и его самого.
– Зачем нам поить кровью земную твердь и морские волны? -примирительно заговорил Атле. – На лучше ли будет и вам, и нам жить в мирз друг с другом?
– О том же и я речь веду! – молвил Гостомысл.
– Да?– Вадим исподлобья глянул на старейшину.– Хочешь задля ненадёжного мира вот этим заморским приблудам отдать наше добро? – А как же иначе, Вадим?
– Что ж, по-твоему, на своей земле мы должны кормить всяких захожих морских разбойников?
– Мы не разбойники,– вмешался Атле,– мы вольные мореходы.
– Да воры вы! – В сердцах бросил Вадим.
Атле усмехнулся и сказал громко – так, чтобы слышали все:
– Да тебе ли, Вадем-ярл, попрекать меня разбоем, когда ты сам со своей дружиной не раз разорял поселения и продавал пленных за серебро?
Но Вадима мало смутили слова гостя.
– Я брал добычу,– сказал он,– по праву победителя. А по какому праву пришел ты к нам требовать серебра как победитель у побежденных, мне не ведомо. Не твоих ли сородичей прогнали с позором славянские люди?
Атле едва сдержал гнев, закипевший в его груди. Он не дал волю своей ярости, только проговорил тихо на своем языке:
– Не пришло еще время убитых считать. А как придет, так я тебя прежде всего достану, вендская собака.
– Что смолк?– Насмешливо возвысил голос Вадим. – Боязно стало?
Атле оглянулся на своих гирдманов и сказал Гостомыслу:
– Закрой ему рот, конунг, или я сам это сделаю. – А поворотясь к Вадиму, добавил:
– А нынче ваши люди победили наших не своею силой. Ведь позвали они одних викингов сражаться против других.
– Укоротил бы ты свой язык, гость!– Вскипел Вадим.
– Прости, конунг,– не обращая на него больше внимания, продолжал посол,– может быть, так заведено в твоей земле, но у нас не принято, чтобы слуга говорил вперед господина.
– Где увидал ты слугу, гость?! – Крикнул Видим.– Я князь и воевода этой земли!
– Пусть он замолчит! – Тяжело проговорил Атле, и его зеленые глаза блеснули гневом.
– Довольно! – Поднялся со своего места Станимир.– Мы не на торгу товар делим!
Тут какой-то отрок из вадимовой дружины – а подучил ли его сам Вадим, я того не ведаю,– выскочил вперед и звонко крикнул, с вызовом глядя на Атле:
– Ступай к себе за море, вражина! Беги, пока еще жив и здоров! А не то гляди, некому даже будет зарыть в землю твои смердящие кости!
Все затаили дыхание. Свеоны мало понимали язык славян, но и они поняли, что их вождю нанесена смертельная обида. И многие думали, что схватится Атле за меч и на месте зарубит наглеца.
Но Атле стоял неподвижно и молчал, хоть все видели ,как руки у него затряслись от гнева. Атле сказал так:
– Если бы ты был воином, я вызвал бы тебя померятся силами в хольмганге, и великий Один Отец Побед рассудил бы нас языком железа. Но ты не воин, и даже не вольный бонд, ты раб – и я не оскверню свое оружие измарав его твоей песьей кровью. Но если боги сведут нас вновь на поле брани, я своим мечем вобью твои слова обратно в твою зловонную глотку.
Вадим хотел было вмешаться, но гость метнул на него гневный взгляд и произнес:
– Не моя вина, что ты, Вадем-ярл, не захотел мира. Пусть же твоя кровь падет на твою совесть.
– Я готов убить тебя хоть сейчас! – Прошипел Вадим.
– Постой, гость,– вмешался вновь Гостомысл,– не откажи нам в примирении и прими от меня богатые дары для тебя и твоего князя.
– Благодарствуй, конунг, – скривил губы Атле,– мы уходим на свой корабль и не надо нам никаких даров.
Он махнул рукой, и северяне пошли вслед за ним, и ни один из них не обернулся и не замедлил шаг.
Вот так прогнал славный князь Вадим северных послов, и невдомек ему было, какую беду он накликал на свою голову.
Едва гости удалились, один из воевод по имени Злотолюб подскочил к Вадиму к визгливо закричал:
– Пошто ты, князь, оскорбил послов? Неужто войны для нас хочешь?
Вадим ему не ответил. Отвернулся и отошел в сторону.
– Напрасно ты так, Вадим,– Проговорил Гостомысл, поглаживая свою седую бороду.
– Ты-то уж лаской их не обделил! – Проговорил молодой князь.
– Мало ты понимаешь. Тебе бы только мечем махать, а нам ведь нынче никак нельзя затевать ссору с северянами. Лучше бросить собаке кость – пусть подавится.
– Оружием их усмирять надо – не подачками!
– Побереги свой пыл,– Сказал Станимир, низко наклонив тяжелую голову, – Ты сперва у людей спроси захотят ли они кинуть свои дома и пойти на рать.
Вадим огляделся. Ладожане угрюмо молчали, переминаясь с ноги на ногу.
– Мечи моих воинов еще не заржавели.– Сказал он.– А здесь в Ладоге есть немало людей, которые готовы за мною пойти.
– Много ли?– Усмехнулся Станимир. – Много ли тех людей?
– Я уже собрал рать.– Сказал Вадим,– со мною пойдут дружины
шестерых вождей, что стоят сейчас в Ладоге.
– Много ли толку от них?!– Выкрикнул кто-то из толпы.
– И то!– Подхватил другой, – Подумал бы, прежде чем на рожон лезть!
Вадим зло оглядел вече, и все притихли под его колючим взглядом.
– Слепцы вы!– Крикнул он.– Думаете задобрить свеонов дарами? Глупцы! Ведь только мечем их угомонить удастся!
– Мало проку в мече, коль голова пуста. -Сказал Станимир. -На моей памяти мы пятерых вождей от Ладоги отбили, а что толку. Убьем одного, а за ним другой идет следом.
– Вот-вот!– Подхватил Злотолюб.– Нынче-то у северян ссоры да раздоры, а как устанут они друг друга железом потчевать? Тогда что?
– Тогда я и мои люди за себя слово скажут. -Огрызнулся Вадим.
– Купцы да горожане воевать не пойдут.– Твердо сказал еще один воевода, Святомысл.
– Не в обиду тебе скажу, Вадим, не обессудь, – молвил Гостомысл, – да только ты со своей дружиной ты горазд лишь купеческие корабли добывать да чужие села грабить. На большую рать сил у тебя маловато. Вспомни: в минувшее лето дважды раздрался ты со свеонами и дважды они тебя побили. А последний раз что с тобою сделал Рюрик-князь?
Рюрик – вот как называли они Хрёрека-конунга!
– Не моя в том вина! -Бросил Вадим. А потом спросил уже спокойнее: – что же делать тогда?
Гостомысл понурил голову и долго молчал, а потом распрямился и сказал твердо:
– Рюрика звать надо!
И глянул на Вадима – что тот ответит?
– Рюрика?!– едва не задохнулся тот.– Вора и разбойника?! Злодея заморского?! Да он первый нас свеям-то продаст!
– Наши братья свеев с его помощью побили!
– Мне-то что? Мне с ворами не знаться!
– Вот что, други, позовем Рюрика и его вождей на совет, а там вместе и порешим, как быть.
– Верно!– Подхватили воеводы.– Звать Рюрика!
– Да вы что!? – Вскричал Вадим.– Звать урманина, чтоб он нас от урман оборонил? Кликать волка, чтоб он берег овец от других волков?
– Лучше один волк, чем целая стая! -Крикнул Злотолюб.
– Зерно,– Сказал Гостомысл. – Молчи, Вадим! Велика наша беда а ты еще хуже сделать хочешь. Ладожане! Хотите ли послать к Рюрику помощи просить?!
– Хотим!– Загудело вече.
– Да уж,– процедил сквозь зубы Вадим,– вам бы только чужими руками воевать!
– Будем посылать к Рюрику,– Молвил Святомысл,– Пусть идет в Ладогу.
– Пусть идет в Ладогу!– Передразнил его Вадим. – А не много ли будет двух князей в одном городе?
– Не о двух князьях речь,– Возразил Гостомысл.– Мало нам в городе одной дружины, вот и хотим призвать еще одну.
– Опомнитесь, люди! Под ярмо пойдете!– В последний раз попытался перетянуть вече на свой бок Вадим. Да только его уже никто не слушал.
– Уходи, Вадим! – Зашипел Злотолюб.– Не тебе нам дорогу заступать! Ты нас всех на погибель завести хочешь, оттого, что властью своей поступиться боишься.
И напрасно пытался спорить молодой князь – голос его потонул в людском шуме, затопившем площадь.
Вот так случилось, что были посланы послы за Хрёреком-конунгом, и что Вадим разругался со всеми ладожанами.
А когда шел я с вечевой площади, довелось мне вновь увидеть того слепого певца, что пел на праздничном пиру у Вадима. Старик сидел на бревне около забора, а вокруг него собрались отроки из княжьего терема, праздные прохожие и много еще всякого народа. А пел он теперь не веселую застольную песню, а что-то грустно-печальное, и люди слушали его, в молчании склонив голову.
Узловатые пальцы старика пробегали по струнам, заставляя дрожать их звенящей дрожью; и я услышал его хриплый глухой голос:
… Где стояли дома, там чернеет прах,
где цвели луга, там клубится дым,
там, где плуг ходил, ходит смерти меч…
Я подошел поближе и остановился, слушая. Когда же старик кончил петь, и те, кто стоял рядом, и другие, идущие мимо, стали бросать ему кто серебряную застежку, кто резаную восточную монету, а иные подносили кусок пирога или еще какую снедь. Мальчишка-поводырь, седевший у ног певца, проворно собирал щедрые подаяния и складывал их в большой дорожный мешок.
Какая-то девушка, небогато и просто одетая, выбежала из соседнего двора и подала старику ковш холодного кваса. Покуда гусляр пил, я слышал, как она спросила:
– Хорошо ли тебе живется, дедушка ?
Старик поднял на нее незрячие глаза, ответил слабым голосом:
– Мы все хорошо жили в нашем краю, покуда не пришли к нам рыжеволосые люди на длинных кораблях.
– Откуда же ты идешь, старик? – Спросил кто-то из только что подошедших гридней?
– Иду я издалека, брожу по свету с того самого дня, как злые северяне сожгли мой дом и увезли за море всех моих родичей.
И многие тогда вздрогнули от этих слов, потому что там, на реке все еще стоял на якоре черный дракон заморских гостей.
– Давно ли это было?
– Давно… Двадцать, а может и тридцать лет назад… Повесне, когда таял лед… Тогда-то и явился к нам под Изборск-град северный гость Трувар-конунг…
Старик снова тронул струны к пропел тихо дрожащим голосом:
Выплывает змей из морских пучин,
из морских пучин, из далеких стран.
То урманский змей, страшный зверь морской.
Выползает он на озерный брег,
на озерный брег, на сырой песок,
он несет беду на своих крылах…
И словно вдруг зашумели в моих ушах весла кораблей-драконов и закачались перед моими глазами их оскаленные змеиные пасти… А старик все говорил, и говорил он о том, как Трувар-конунг пожег их край и долго сидел в нем, собирая дань.
– Не захотели наши старейшины откупиться от гостей заморских,– нараспев говорил он,– вот и поплатились за неразумность свою
– Отчего же так получается? – Молвил один отрок.– Каждую весну поселянин выходит в поле, пашет, сеет, после собирает урожай -все сам. Так зачем же должен он. отдавать часть своего зерна на прокорм разбойнику-чужестранцу?
– Потому что, если он не отдаст часть, то придут урмане и заберут все.
– Так перебить их! Перебить всех, до единого!
– Коли перебить всех – придут другие, еще более жадные. Это как трава сорная – ее нельзя вырвать с корнем, все равно прорастет заново с еще большей силой.
Я дальше слушать не стал – не мог слушать. Повернулся и пошел к своим на подворье. И неспокойно было у меня на душе, словно широкие крылья беды накрыли меня своей черной тенью.
А тут еще сбежали два ирландских раба, которых Тригвальд выменял в Лимерике на вино и дорогие шкуры. К счастью, с собой они никакого добра не прихватили.
Рассерженный Тригвальд прицепил к поясу меч и, взяв с собой Колгрима, отправился к Гостомыслу требовать сыска беглецов, а солнце в то время уже стало клониться в сторону заката, и я думал снова пойти в старое капище. Да не сложилось.
Тригвальд воротился в неописуемом бешенстве, и даже его ближайшие помощники – Гудмунд и Колгрим – боялись к нему приблизиться. Орвар сказал мне, что пропавших рабов видели у Атле-ярла, а уж сами ли они пришли туда или привели их силой – того никто не ведал. Может, была на то воля всесильных богов, а, может, сам Атле решил заведомо напакостить – с него станется. Вот только беда эта обернулась еще большей бедой. И для меня, и для всех фризов.
Мы, четверо: я, Тригвальд и еще двое купцов пошли на берег – говорить с Атле. Остальные дожидались нас на подворье.
Корабль свеонов стоял в стороне от пристани, наполовину вытащенный на песок, а сами гости жгли на берегу костер, и сидели кружком, протягивая ладони к жаркому пламени, и переговаривались о чем-то. Собирались они уходить на рассвете, не дождавшись от Гостомысла ни серебра, ни кровавой дани.
Звезды одна за другой зажигались на небе, и высокая ладожская крепость чернела в темноте над горою, когда мы спускались к реке . Было тихо – только ворочалось, тяжело вздыхая, на своем каменном ложе великое Нево-море.
Увидав нас, Атле поднялся и пошел навстречу. Его гирдманы тоже повставали с мест, а когда мы подошли, обступили нас со всех сторон.
– Какая беда привела тебя в этот час сюда, славный Тригвальд-купец?– Спросил Атле, щуря свои зеленые глаза.
– Ты сам то знаешь.– спокойно ответил фриз.
Свеон усмехнулся и покачал головой. Тогда наш вождь заговорил с ним громко и резко.
– Ты, Атле-Змея,– сказал он,– увел моих рабов. И не отпирайся -люди их видели.
Гость и не думал отпираться. Ответил насмешливо:
– Ты напрасно пришел сюда, Тригвальд-купец. Но ты сделаешь хорошо, если сейчас же уйдешь обратно.
Тут я огляделая и увидел, что свеоны встали вокруг. А было их впятеро больше, и руки у всех лежали на топорах,
Но Тригвальда нелегко было напугать.
– Отдай моих рабов,– сказал он,– и разойдемся миром. Атле рассмеялся и похлопал его по плечу.
– О каких рабах речь, Тригвальд-купец? Лучше присядь к нашему костру, отведай жареной баранины и доброго пива…
Наш вождь приглашения не принял, да только свеона это ничуть не смутило. Он еще раз засмеялся – глухо, сквозь зубы – и сказал, покачав головой:
– Напрасно же ты брезгуешь нашим хлебосольством, купец!
– А мне оно ни к чему, – ответил Тригвальд, и я увидел, как от гнева у него свело скулы .
– Так ступай же прочь! – Прошипел свеон. – Мои люди не любят, когда их понапрасну отрывают от вечерней трапезы.
– Мне-то что? Я пришел по делу и не уйду просто так.
– Мы с тобой враги, Тригвальд-купец,– молвил Атле,– а потому не о чем нам с тобой разговаривать. Ты Вадему-ярлу обещал служить и с ним заодно воевать.
– Так вот в чем дело!– Усмехнулся Тригвальд.
– Ступай прочь, купец! – Зло проговорил свеон.– Уходи, или мои воины проводят тебя силой.
Ждал Атле – уберется наш вождь восвояси, а он со всеми своими еще и посмеется ему вслед. Вышло не так. Тригвальд встал против него все равно, что дуб-великан – куда там тягаться с ним заморскому гостю! Ведь если ударит фриз, так три дня искать будут – костей не найдут!
Атле сразу смекнул, что дело добром не кончится. Но не отступил, не попросил мира.
Не стану рассказывать, как спорили они и бранились, а мы все молча ожидали конца. Никто не уследил, как рука Тригвальда вдруг схватилась за меч – лишь услыхали зловещий лязг выходящей из ножен стали. И тут же один из свеонов ударил Тригвальда в спину копьем. Фриз еще силился достать Атле – видно, так и не понял, что нанесли ему смертельный удар. Не достал. Не успел. Атле только отступил в сторону, давая ему упасть.
А потом мы еще успели показать свеонам, как блестят в бою наши мечи. Я уже не видел, что творилось вокруг – рванулся прочь от корабля и от берега, раздавая налево и на право слепые удары. Помню еще – кого-то рубил, куда-то бежал, не чувствуя ни усталости ни боли от ран. И когда взметнулась надо мной белым полумесяцем смертоносная сталь секиры, я даже не успел подумать о смерти.
И небо с землей поменялись местами.
В тот миг мне показалось, что не единожды, а сотню, тысячу раз обрушился на меня этот удар, и тысячу раз падал я на холодный песок, захлебываясь густой темнотой и собственной кровью. Звезды хороводом закружились в моих глазах, а потом погасли все разом, и голоса боя стихли в один миг – весь мир пропал, и я провалился в кровавую пасть темноты.
***
Рурик, Трувор и Синав клялись
Не вести дружины за собой;
Но с зарей блеснуло множество
Острых копий, белых парусов
Сквозь синеющий туман морской!
«Песня Ингелота»
…Заунывалая, мелодия свирели родилась где-то за гранью сознания и, разростаясь, заполнила все мое естество. Казалось, каждая частичка моего истерзанного тела вторит этому звуку. Из кроваво-красного тумана, застилавшего мне глаза, стали возникать смутные очертания каких-то предметов. Потом – словно заколыхалось вокруг меня необъятное пшеничное пола, издавая глухой равномерный шум. А я лежал посреди него, и тяжелые золотые колосья почти касались моего лица.
Свирель зазвучала пронзительней. Откуда-то, словно из-под земли, возникли прекрасные стройные девушки с венками из полевых цветов на волосах, таких же золотых, как колосья пшеницы. Под пение свирели они закружились вокруг меня в хороводе, и ветер развевал их легкие платья.
Заунывные монотонные звуки заполнили собой всю вселенную. И вот уже не девушки… нет, это хоровод всадников кружится в бешенной пляске! Звериные шкуры за их плечами раззеваются на ветру, рогатые шлемы склоняются в такт движениям. Всадники мчатся быстрее, копыта коней уже не касаются земли… Кони поднимаются все выше, выше – и уносятся в небо. Только теперь я вижу, что небо сложено из больших необтесанных бревен и на нем нарисовано человеческое лицо с белыми, как у рыбы глазами…
Свирель стихает, и странные видения меркнут. И только пшеница продолжает шелестеть.
Нет, то была не пшеница.
Я открыл глаза, и иллюзия исчезла. Закопченные дубовые стропила покачивались надо мной в дымном мареве, и потолок все время уплывал куда-то в сторону, словно он был продолжением моего тяжелого сна. Но это был не сон.
Мне казалось, что рядом все еще что-то продолжало шуметь. Так перекатываются через крупные камни бурные волны прибоя, когда морской великан Эгир с размаху швыряет их на высокие береговые утесы, Но откуда оно, море?
Я попробовал пошевелиться – и не смог. Тело мгновенно отозвалось острой болью. Голова гудела, и сотни маленьких молоточков стучали в моем мозгу. Мысли кружились, словно стая испуганных птиц и жужжали в ушах, как растревоженный пчелиный рой.
Где я? что со мной?
Как огневая вспышка, мелькнуло в голове имя – Атле! А потом я будто вновь услышал скрежет сталкивающегося железа и треск ломающихся костей…
По мере того, как сознание возвращалось ко мне, я стал понимать, что лежу в незнакомом доме и раны мои туго перевязаны.
Надо мной вдруг в розовом тумане всплыло откуда-то женское лицо, и я готов был поклясться, что это было лицо Ингрид. Я хотел окликнуть ее, но не смог – вокруг меня снова сомкнулся мрак беспамятства.
Сколько раз я приходил в себя, я не помню. Только когда очнулся снова, что-то мокрое и холодное коснулось моего пылающего лба. А потом я увидел девушку, склонившуюся надо мной. В одной руке она держала миску с водой, а в другой – мокрую тряпку, которой обтирала моё лицо.
– Ингрид!..– Не то выдохнул, не то прохрипел я.
Нет, это была не Ингрид. Шелковистые волосы цвета спелой соломы откинулись назад и из этих волос возникло лицо – бледное, усталое с огромными голубыми глазами цвета весенней небесной синевы. И мне показалось, что видел я это лицо прежде, только вместо миски с водой в тот раз девушка держала клубок ниток… или это было во сне?
Я с трудом разлепил спекшиеся губы:
– Где я?
И сам удивился, что мог еще говорить.
– В доме Рагнара Рангвальдовича,– Сказала девушка, глядя на меня своими синими, как, небо, глазами.
Какие-то неясные образы стали рождаться в моем воспаленном мозгу… Атле… Тригвальд… Рагнар… Где я слышал это имя? Шум моря за стеной… Где я? Неужели мне все приснилось? Я был ранен в бою с данами, я видел как погиб Тормунд… Тормунд?.. Да, он убит, а я лежу раненный… Наверное, я в плену…
– Далеко ли до Альдейгюборга?– Спросил я на всякий случай.
– Я не знаю, какую местность ты называешь этим словом. -Пожала плечами девушка, и я совсем убедился в своей правоте.
– Как я попал сюда?
– Принесли.
– Кто? Давно?
– Восемь ночей назад.
Тут я вдруг понял, что девушка очень плохо говорит на языке свеев, часто путая датские и свейские слова. И я еще больше запутался в своих мыслях.
– Кто ты?– Спросил я.– Я видел тебя прежде.
– Не спрашивай, викинг. Что за дело тебе до того, кто приставлен за тобой ходить?
– Это твой дом? Как я попал сюда?
– Не знаю. Спроси Рагнара-хозяина. Мне не ведомо и половины того, что было на самом деле.
И, поднявшись, девушка побежала к двери. Я рванулся было удержать ее, но боль снова вцепилась в меня своими острыми когтями так, словно хотела отодрать мясо от моих костей.
Девушка пришла позже и принесла полный ковш какого-то зелья.
– Испей, викинг.– Сказала она.– Станет легче.
В нос мне ударил настоявшийся аромат трав, ягод и дубовой коры. Я выпил большими глотками и вправду почувствовал большое облегчение. Потом я вновь стал выспрашивать, но девушка все отмалчивалась или отвечала коротко: "не ведаю". Я только и смог узнать, что носила она славянское имя Сбыслава. А потом, уходя, она вдруг остановилась на пороге и сказала словно бы нехотя:
– Хрёрек-конунг спас тебя, скальд!
Сказала – и убежала прочь, оставив меня, ошеломленного, самого разгадывать эту загадку.
Все объяснилось только когда пришел Орвар.
– Боги не спешат взять тебя на небо, -сказал он, -но раны твои опасны и я не знаю, заживут ли они.
И фриз с сомнением покачал головой.
А потом он рассказал, что случилось в ту ночь на берегу.
Там, в кровавом бою полегли все – лишь я, получив три страшных удара ножем, мечем и секирой, остался вживых. Да живым-то меня тогда мало кто решился бы назвать!
Убили бы меня свеоны до конца, но не вышло. Потому что явился на реке грозный Хрёрек!
Хрёрек пришел на трех кораблях с мирным белым щитом на мачте, чтобы поднести богатые дары старому Гостомыслу. И случилось так, что напал он на свеонов и спас меня от великой беды.
Атле, Снио к все, кто были у них на корабле, без боя сложили оружие и сдались в плен грозному морскому конунгу, а меня нашел на берегу славянский отрок Борислав, что служил на ладье у Хрёрека. Без него изойти бы мне кровью там, на холодном речном песку.
– Скольких врагов мы отправили в Вальхаллу?– Спросил я.
– Хрёрек велел похоронить мертвых, но я видел много крови. Я порадовался, что недаром отдали мы врагу три жизни, а Орвар сказал:
– Думаю, ты храбро сражался. Меч твой пощербился от многих
ударов – вот я его тебе принес.
Я кивнул. Фриз же подумал и сказал еще:
– Я хочу, чтобы ты взял вот это.
Он вытащил из-за пояса свой кинжал – длинный и узкий, словно тело змеи.
– Возьми. Отныне ты мой побратим.
А потом еще рассказал Орвар, что старый Гостомысл крепко обозлился на Атле и его людей за то, что осмелились они в его городе разбой творить. Вадим же – скор на расправу – хотел их всех смерти предать. Но Хрёрек не дозволил. Взял он с Атле выкуп серебром и отдал то серебро фризам, а свеонов отпустил на их корабле на все четыре стороны. Вадим же осерчал еще больше и втихомолку сел на свой корабль, взяв сорок человек дружины, и отправился в погоню. Да только не настиг. Ушли свеоны. Вадим и дальше плыть хотел, но гридни его отговорили – знали ведь, что стоит где-то на Нево-море рать самого Эйрика-конунга. А тот, что и говорить, нравом был свиреп и вмиг бы разметал в щепки и Вадимов корабль и всю его дружину. С тем Вадим и вернулся. А люди ладожские еще пуще на него осерчали за то, что Гостомысла ослушался. На том дело и кончилось.
– Не знаю, будет ли война, -сказал Орвар, -но обычай викингов велит смертью платить за смерть, а потому Атле отныне мой враг до самой могилы.
Я с ним согласился и только одного не мог взять в толк: как могло случиться, что явился Хрёрек в Ладогу в тот самый день, когда к нему были посланы послы от старого Гостомысла!
– Захочешь,– молвил между тем Орвар,– возвращайся к нам в дружину. Примем тебя как своего.
Я покачал головок.
– Не думаю, что я смогу вернуться.
А сказал я так, потому что чувствовал рядом с собой смерть. Орвар это понял, попрощался и ушел восвояси.
Меня было сморил сон, но уснуть я не успел. Услышал шаги -будто вошел еще кто-то. Думал – Сбыслава. Ошибся.
Сперва я решил, что видения снова стали тревожить меня, а потом едва не вскрикнул от изумления, увидав Ингрид. Неведомо откуда взялась она здесь, такая же, как и тогда, в капище, и волосы ее так же золотились, волнами сбегая по плечам.
– Ингрид? – Проговорил я не слишком уверенно, все еще боясь, что она исчезнет, как исчезли те смутные образы и видения, что тревожили меня днем и но чьи в горячем бреду.
Она подошла и улыбнулась. А глаза ее искрились так же лукаво, как и прежде.
– Молчи, Эрлинг-скальд. Твои раны велят тебе молчать.
– Откуда ты здесь?
– Это мой дом.– Сказала она, усаживаясь на край моего ложа.
– Твой?!– и хотел было подняться, но Ингрид меня удержала, не дала даже пошевелиться.
– Это дом моего отца,– Усмехнулась она.– Мое имя Ингрид дочь Рагнара сына Рангвальда из Рёнборга.
– Почему же ты не сказала раньше?
Девушка закрыла мне рот ладонью и произнесла:
– Тише, молчи! Тебе вредно говорить. А потом добавила:
– Зачем тебе было знать кто я? Ты ведь все равно никогда не видел моего отца.
Я пожал плечами.
– Вот что,– продолжала Ингрид,– ты будешь жить здесь, пока раны твои не заживут. Так велел Хрёрек-конунг. А я буду за тобой ухаживать.
– Послушай,– сказал я,– а с чего это вдруг Хрёрек-конунг так печется о моем здоровье? Я ведь даже ни разу не видел его в лицо!
– Не знаю… Мой отец, наверное, знает, потому что я слышала, как он говорил, будто тебя по ошибке ранили люди Хрёрека.
– Люди Хрёрека?! – Изумился я,– Что ты говоришь, женщина? Я наверняка знаю, что бился с воинами Атле-ярла,
Ингрид пожала пленами – видно, сама мало что понимала.
Тут за дверью вдруг послышались шаги и голоса. Ингрид тут же насторожилась – все равно, что лисица, зачуяв приближение охотника.
– Меня ищут,– сказала она и собралась уходить. И шепнула напоследок:
– я приду еще. Жди.
И она потом еще не раз приходила. Не скажу, что очень уж радовали меня ее приходы. Какая-то другая Ингрид, не та, что была там, в старом капище, сидела сейчас рядом со мной. Чужая она была, далекая. Я только теперь разглядел.
Кроме нее были у Рагнара-хозяина еще сыновья – Торвар, 0лаф, Ингвар и Свен. Старшему уже минуло тридцать зим, младшему – пятнадцать. Больше про них Ингрид ничего не говорила.
Зато от нее я узнал, что фризы ударили в щиты и назвали Орвара своим ярлом. Они могли избрать Гудмунда или Колгрима – эти ведь были в помощниках у Тригвальда. Не захотели. Колгрим, сказали они, хороший воин, но он мало опытен, чтобы водить дружину. Гудмунд тоже был бы хорошим вождем, но мы хотим воевать и мстить за наших, а он больше купец, чем воин. На том и порешили.
Тригвальда и двух других фризы похоронили. И корабль вместе
с ними сожгли – не простого ведь гирдмана провожали в последний путь! Тризну по ним справили богатую и могилу насыпали – издалека видать! А после собрались строить новый корабль. Не купеческий снекк, а настоящий боевой дракон на двадцать пар весел! Уходя, Ингрид, как всегда, говорила:
– Я приду, жди.
– Приходи.– Как-то не очень весело отозвался я.
– Что ж ты не рад? Или не хочешь меня видеть? Ингрид наклонилась ко мне так низко, что ее волосы коснулись моего лица.
– Жди меня завтра, Эрлинг-скальд.– Сказала она прерывистым шепотом, и слова ее прошелестели в воздухе, как ветер от крыльев мотылька. А потом девушка выскользнула из комнаты, и я даже слова не успел сказать ей вослед.
Я еще не успел опомниться, когда вошла Сбыслава. Я взглянул на нее, и мне показалось, что она чем-то сильно опечалена и нарочно избегает смотреть мне в глаза.
– Что с тобой?– Спросил я.
– Ничего,– Ответила Сбыслава и отвернулась.
В тот вечер она не стала больше со мной говорить.
Я потом еще долго валялся в постели, и время тянулось так медленно, что, казалось, вот-вот остановится. Сбыслава все так же ходила за мной, приносила еду и перевязывала мои раны. Иной раз, когда со мной никого не было, приходила Ингрид.
А как-то раз зашел сам Рагнар.
Я вспомнил этого человека. Я видел его на пиру у Вадима, он сидел там в числе других воевод.
А вместе с Рагнаром пришел еще один человек, которого я сразу узнал – Харвард-ярл!
После я спросил у Сбыславы, что это за человек и отчего пришел он в дом Рагнара.
– Харвард Харальдович, -сказала мне девушка,– со своими людьми на службе в городе Ладоге. Его Гостомысл позвал. А живет он в доме Рагнара Рангвальдовича, и жить будет до самой зимы, до свадьбы, когда наш хозяин отдаст ему жену. Тогда повесне он уйдет в море и вернется к себе домой в Конунгахеллу.
– Рагнар отдаст ему жену?– Поразился я.
– Я неверно сказала. Этот Харвард сватается к дочери Рагнара-хозяина и давно уже у них все между собой уговорено. К зиме быть свадьбе. К Ингрид ведь и Вадим сватался, да только ему Рагнар дочь отдать не захотел.
– К свадьба, говоришь, скоро? – Все еще не веря, спросил я.
– Скоро,– Кивнула девушка,– Харальд ведь уже и выступ свадебный отдал.
– За Ингрид?
– За нее.
И, помолчав, Сбыслава спросила, глядя мимо меня:
– Ты думаешь, она красивая?
– Кто?– Не понял я.
– Она… Ингрид.
– Зачем ты спрашиваешь?
– Не знаю… Так просто.
Я хотел это-то сказать, но никак не мог вобрать рассыпавшиеся вдруг мысли в единый пучок.
Сбыслава больше ничего не спрашивала и только отвернулась и глядела молча в сторону. Я спросил что с ней, но она только всхлипнула и выбежала вон, даже не затворив за собой дверь.
Ингрид заходила ко мне еще много раз, но я не захотел говорить с ней ни о Сбыславе, ни о Харварде-ярле. А что толку – ведь все равно не скажет правды. И еще – не знаю отчего – мне вообще не хотелось с ней говорить.
А когда я уже мог стать на ноги, собрал в своем тереме старый Гостомысл великий пир и зван был на тот пир сам могучий Хрёрек, что и доныне все еще гостил в Ладоге. Мне на том пиру быть не пришлось, слышал только, что люди говорили.
Собрались у Гостомысла многие мужи из разных мест, и встал перед ними Хрёрек с такими словами: