– Куда же? – удивился Филби.
– За Окраину, куда ж ещё!
– Никуда они не денутся, граница непроницаема, и ты об этом прекрасно знаешь, Жень.
– Знаю, – грустно кивнул Вязин. – Но всё-таки, если помечтать, вдруг эти люди знают что-то такое, чего не знаем мы. Ведь они не дураки и понимают: бой с Республикой им не выиграть.
– Не выиграть это точно. Надеются себя подороже продать.
– А может быть, просто знают нечто такое, чего не знаем мы, на что-то надеются. Эх, Тодд! Знать бы, что же там дальше?!
– Этого никто не знает, Жень, ты же в курсе. Магелланы дальнего космоса ещё не родились. Флоты Исследователей10 много раз пытались. Ты ведь читал их отчеты – там огромная тёмная непроходимая пустыня, Великое Ничто11.
– Но вот, давай рассуждать логически, – Евгения потянуло на научный спор, а это могло затянуться надолго.
– Давай, – согласился Филби, которого очень волновал вопрос происхождения пойманного спутника и он надеялся в этом рассуждении почерпнуть для себя новые идеи.
– Мы знаем, что прыжки на десять, тридцать, и даже на сто световых лет ничего не дают. Мы и сами прыгали, помнишь, третью экспедицию?
– Помню.
– По аналогии со стратосферной границей планет12, многие поначалу думали, что дело в скорости. Чудовищная гравитация всей Вселенной, тянет его назад. Следовательно, нужно лишь посильнее разогнаться, поэтому и строили специальные супербыстрые корабли. Четвёртая, Пятая экспедиции – им удавалось немного оторваться, но недалеко.
– И хорошо, что нас там не было. Они там попали в ловушку.
– Ну да, там же, за Окраиной встречаются участки, – словно дырки в сыре, с низкой плотностью пространства. В этих участках корабль, обычно, и застревает. Потом висит, как муха в паутине. Помнишь, как мы их вытаскивали: не помогали ни двигатели, ни буксиры, ни гравитационные волны, ни подрывы бомб, ничего! Четвёртую еле вытащили, а Пятую так и не смогли.
Пилоты помолчали, вспоминая погибших товарищей. Память нахлынула потоком и застала их врасплох. Наконец, Филби с усилием стряхнул воспоминания:
– Что-то не пойму, Женя твою мысль. Ты говорил о возможности прохода за Окраину.
– Ну да, – оживился Евгений, – были же единичные случаи, когда некоторым пилотам, любимчикам богов, удавалось прорваться! И довольно далеко! Признаю: путём многочисленных проб и ошибок, избегая ловушек, может быть, даже по счастливому стечению обстоятельств. Но это только подтверждает, что возможность передвижения там существует!
– Ты про теорию приливов?
– И про неё тоже! Исследователи, изучавшие эти случаи, решили, что на Окраине существует нечто вроде морского прилива. В древности морские корабли частенько использовали силу таких приливов и отливов, чтобы облегчить выход в море или вход в бухту. Вот так и прорвавшимся кораблям повезло: помогла гигантская «приливная» волна гравитации.
– Ну да. Потом была Седьмая экспедиция, которая установила периодичность таких Вселенских «приливов» и «отливов» и составила кой-какой, относительно правильный график. В некоторых случаях даже удавалось им воспользоваться. Но дальше же – опять тупик! Ну, допустим, ты оторвался от Окраины. Это только полдела: корабли не в силах пересечь пустыню, лежащую по ту сторону границы. Пространство там ведёт себя странно. Приборы не работают или работают не так, как нужно. Время вытворяет странные вещи. То вдруг окажется, что вы вернулись через пять дней, когда по Вселенскому времени прошло уже десять, а то наоборот, команда успевает состариться, а по вселенским часам их видели только вчера. Это всё общеизвестно, Евгений.
– Возражу: бывали ведь и редкие исключения. Помнишь того безумного путешественника?
– Это того, который в одиночку забрался почти на тысячу световых лет за Окраину? Н-да, абсолютный рекорд! Однако он ведь всё равно вынужден был вернуться назад, – упала мощность нейтринного генератора13. А всё дело в том, что за Окраиной действуют другие физические законы, при которых привычные материалы меняют свои свойства. А элементарные физические частицы ведут себя не совсем предсказуемо. Так корабль и остался без горючего. Но этому счастливчику ещё повезло: его выбросило обратно. Он вышел совсем в другой точке, за миллион световых лет от того места, где погружался в Мерцающий Океан14. Благо мы оказались рядом, чтобы его подобрать. До сих пор помню его глаза.
– Да-да! Он ещё всё повторял: я это видел! Я это видел! Что он там видел, как думаешь, Тодд?
– Не знаю, что угодно могло померещиться.
– Он утверждал, что видел иные миры!
– Бред! Желающих повторять его подвиг больше не находится. Дураков нет: идти вперёд, зная, что на дорогу домой не хватит запасов. Так что проверить твою теорию, извини, дорогой, некому.
– Но разве ты не видишь: течения, приливы, скорость, отдельные везунчики, – всё складывается в единую картину: прорваться в Океан можно, только мы пока не знаем как. Возможно, крэглинги знают, они же столько лет здесь…
– Знаешь, Евгений, если честно, то я бы и не хотел знать! Должны же в этом Мире оставаться хоть какие-то тайны. Мы и так уже открыли и изгадили всё, что можно. Господу Богу с нами трудно: всё сложнее и сложнее сохранять места, которым можно доверить Тайну. А как же ещё до нас тогда достучаться!?
– Почему, трудно? Как раз после этого случая с путешественником–одиночкой и поползли слухи о всяких чудесах, что мол, там за Окраиной и пространства-то нет. Мол, Вселенная там сворачивается «в трубочку» – и конец!
– Да, но что-то к всплеску веры это не привело. Ты путаешь тайну с суевериями. Наоборот, этот случай привёл к тому, что после вековых попыток, люди потеряли к Окраине всякий интерес. Помнишь, как закрыли Девятую экспедицию? Люди стали воспринимать Окраину просто как данность: естественную и непреодолимую природную границу нашей Вселенной и нашего Мира. Как стену: что толку в неё ломиться?
– Я думаю, это было сделано специально для отвода глаз.
– Сделано кем?
– Правительством!
– Евгений, я тебя умоляю!
– А ты подумай: именно после этого случая патрулирование становится регулярным.
– Ну, правильно, регулярным и предельно меркантильным: Окраина, словно пляж гигантского океана, постоянно выбрасывает из себя всякий мусор: куски материи, потоки пыли, всякого рода космические лучи, потоки газа и света. Её вспучивает всякими радиационными и гравитационными полями. Иногда (и это самое важное) Окраина извергает из себя предметы деятельности Разумных: мусор, обломки звездолётов, спасательные капсулы (пустые или с погибшими пассажирами). Иногда эти пассажиры представляют ценность для правительства. Вот и весь интерес.
– Ты прав, конечно. Иногда из бездны вываливаются даже целые корабли. Случается, что и с экипажам на борту. Да, ты прав, – пыл Евгения несколько угас, и он искал аргументы. Вместо аргументов в пользу тайного изучения правительством Запределья15, в голову как назло лез свежий пример с торговым кораблём тусалонцев. Они попали в гравитационный шторм, и их засосало в Мерцающий Океан, а потом «выплюнуло» за несколько сотен световых лет от места катастрофы. Без горючего, без ориентиров, с разрушенной системой навигации, со сломанными синтезаторами16 пищи. Они попали прямо в заботливые руки «военных спасателей» – патрульные корабли Серединной Республики подобрали торговцев. Правда, почему-то отпустили не сразу. Лечили, наверное. Евгений злорадно ухмыльнулся.
– Знаешь, Евгений, я думаю, твоя версия не лишена здравого смысла, – не понимая истинной причины улыбки Вязина, сказал Филби. – Думаю, есть как военный, так и научный интерес. Военные надеются, что рано или поздно, Окраина откроется и покажет своё нутро: будет ли это корабль пришельцев из другой Вселенной, или новое, доселе невиданное физическое явление, которое даст материал для изобретения новых, доселе неведомых двигателей, а лучше, для изобретения нового оружия! Поэтому и гражданских от неё отгоняют, провоцируют потерю интереса, мол, трудно, тяжело, вредно для здоровья, то да сё… Чтобы случайно чего лишнее не просочилось. Поэтому, конечно, Евгений, ты прав. Если в мире есть загадка, то какой-нибудь мудрый человек её уже успешно решил до нас. Наверняка, кто-нибудь точно летает через Окраину.
Пилоты опять замолчали. Разговор пошёл в другую колею. Сидели и вспоминали молодость, прокручивали в голове картины прошедшей жизни. Мозговые чипы-импланты позволяли им видеть одновременно то, что видит другой, и таким образом общаться без слов. Перед взором вставали прошедшие научные экспедиции. Сколько их было? Больше десяти. Счастливые и прекрасные годы простого, благородного труда, настоящей дружбы и всего того, что так украшает молодость, когда эта молодость оказывается в условиях, может быть и далёких от комфортных, но зато весьма близких к мечте. Девяносто пять лет совместной работы! В этом созерцании прошло много приятных минут, но река памяти незаметно снова вынесла их в настоящие времена. Год назад, когда стало известно о предстоящей войне, Родине понадобились опытные, хорошо знающие особенности Окраины, пилоты. В одиннадцатую научную экспедицию пришёл приказ о срочной мобилизации. Все действующие офицеры передавались в распоряжение военной разведки.
Специалистов стягивали со всего космоса, со всей огромной сферы, радиусом в двадцать миллиардов световых лет, – Вселенной, ограниченной Окраиной. Президент хотел устроить непроницаемую блокаду, прижав крэглингов к Мерцающему Океану, как охотники прижимают зверя во время облавы. Задача, однако, была не так проста. Крэглинги, хоть и имели звериный с точки зрения людей вид, но разум их был вполне человеческий. Да и территория этого народа была явно больше Президентских охотничьих угодий на Орисе17. Требовалось оцепить несколько крэглингских звездных систем на десятки световых лет протяжённостью. Сделать эту блокаду полностью непроницаемой было невозможно, но вполне по силам было организовать мобильные патрули, и группы оперативного реагирования, что заметно усложнило бы крэглингам жизнь. Ко всему прочему, правительство очень опасалось, что крэглинги имеют неизвестные Республике технологии и могут через Окраину проскакивать. Это позволило бы им обходить полукольцо (а вернее, полусферу) блокады и доставлять оружие, боеприпасы, переправлять людей. Чтобы не дать крэглингам подобную возможность даже гипотетически, необходимы были корабли-перехватчики, способные приникать в Мерцающий Океан на максимальную глубину.
Одним словом, возникла потребность в людях, знающих Окраину. Пилотировать здесь – дело совсем нелегкое. Опыта пилота как такового недостаточно. Надо обязательно пожить в этом месте, хотя бы некоторое время. Ибо законы физики здесь нестабильны, приборы и виртуаторы врут, оборудование часто отказывает. Пилот должен уметь пользоваться допотопными устройствами, типа солнечных парусов и гироскопов, которые, хоть и древние, но в условиях гравитационной или магнитной бури, гораздо надёжнее виртуатора, привыкшего полагаться на «неизменные» физические константы. Словом, Окраину необходимо не просто знать, её необходимо чувствовать нутром. Это всё равно, что идти по незнакомому болоту – обязательно нужен местный житель, проводник.
– Знаешь, наверное, зря мы остались, – после долгого совместного раздумья сказал Вязин. – Вообще-то, можно было написать рапорт о переводе в другие войска.
– Ага. И потерять одно из самых удачных карьерных предложений: послабление в налогах на гражданке, прощение долгов, обеспечение семей «добровольцев» государственным жильём и пенсиями… – возразил Филби.
– Что ты, какие «налоги», друг? Ты когда последний раз был на гражданке?
– Ну не был, так буду! Рано или поздно заведу семью.
– Ой, не заливай ты! Так и скажи, что просто любишь Окраину.
Филби не стал возражать. Окраину он действительно любил какой-то особенной любовью.
– Да ведь и ты бы на гражданке просто издох, – подмигнул он Вязину.
– А я и не сопротивляюсь этому назначению. Просто раздумываю. Мне с учеными было неплохо. Хотя, и с войной я уживусь, уж поверь мне. Кстати, ты помнишь охоту на Локригрле18, вот уж где жарко-то было!
– Да, вот только вместо пайпанов, нас ждёт охота на гораздо более крупных, хитрых и опасных хищников, – людей, – прокомментировал Филби.
– Или на всякий космический мусор, – вставил шпильку Евгений.
Филби, в общем-то, было трудно спорить с напарником. За пять дней мотаний по Окраине – никаких стычек с врагом, – и только одна находка. Когда сенсоры патрульного катера засекли этот корабль, он не дрейфовал. Он явно шел целенаправленным курсом, да, притом, откуда (!) – из глубин Великого Ничто! Это мог быть зонд-посланник из параллельной (или соседней?) Вселенной, в сношениях с которой подозревали крэглингов. Это мог быть контейнер с контрабандой, которую втайне от правительства переправляли тусалонцы по окраинным мирам. Это могла быть секретная капсула от народа Бхима, посланная в обход блокады. Помощь крэглингам от друзей-контрабандистов. Да мало ли чем ещё мог оказаться этот кораблик!
На поверку, жестокая Окраина в который раз сыграла с ними злую шутку: это всего лишь маленький старый спутник, созданный неизвестно кем и неизвестно когда, выброшенный в разгар шторма случайными космическими волнами.
– Ты не переживай, не то, что б мне нравилось убивать, – продолжал размышлять Вязин, – Просто хочется, чтобы всё скорее началось, и скорей закончилось. Глядишь, и не с кем будет больше воевать. Не останется больше внешних врагов для Республики, и наконец-то Разумные займутся пристойным для разумных существ занятием – наукой!
– На это ты даже не надейся! – возразил Филби, – Если кончатся внешние враги, люди начнут тогда воевать друг с другом! Так уже много раз случалось в истории. Вспомни хотя бы империю Александра Македонского.
– А что с ней? – изобразил удивление Вязин.
– С ней? Э-э-э… Ничего. После смерти императора она распалась. – Филби старался отвечать осторожно. Известно было, что Вязин мало читает, а вернее, читает только то, что ему нравится, а это в основном любовные романы, да анекдоты; так что, он мог и на самом деле не знать ответа. А мог и прикидываться: залезть в хранилище знаний, достать информацию и выжидать, когда собеседник ошибётся в деталях. После этого Вязин наносил убийственный удар, размазывая по стенке своей эрудицией. Обращение к первоисточникам при этом, он всячески отрицал.
– Распалась? У-у-у, какая жалость! – протянул Вязин. Подозрение Филби об осведомлённости Вязина окрепли.
– Что-то мы с тобой разболтались! Надо нам заканчивать с этой находкой.
– А что с ней заканчивать?! – Вязин понял, что его раскусили, приколоться над Филби не получится, и расстроился. – Пусть Корабль заканчивает, военного интереса она не представляет. Научного тоже. Понакидают тут, а мы подбирай!.. Нет, ну разве это разведка? Это экспедиция по сбору мусора! – лейтенант махнул рукой и направился в спальный отсек.
– Ты куда? – спросил Тодд, уже догадываясь об ответе.
– Да пойду, вздремну. Это преследование меня сегодня доконало.
– А я, значит, занимайся исследованиями в одиночестве?
– Ой, ну брось, что там исследовать-то? Ты уж всё изучил. Рухлядь какая-то. Да пусть Корабль исследует, зачем время тратить, – физиономия Вязина просияла на миг в шлюзовой камере и растворилась. И уже из спального отсека донеслось, – Кстати, Тодд, посмотри в базе данных, не выбрасывали ли тусалонцы устройства для мытья унитазов, клизмы или вёдра с мусором? Нам не нужно чужое имущество, надо вернуть!
Филби не стал отвечать. Если уж Вязин решил приколоться, то он это сделает на любом материале. К тому же, Вязин был не так уж далёк от истины. Рухлядь? Ну, так что с того! Филби, откровенно говоря, любил поковыряться в рухляди, а уж если удавалось починить какую-нибудь древнюю игрушку, то счастью его вообще не было предела. Он с каким-то глубоким внутренним уважением относился к древностям, именуя их гордым именем «Ра-ри-тет».
II
Восходящее солнце осветило белоснежные ступени амфитеатра. В розовом свете зари, мрамор так же казался розовым. Кеос любил это утреннее время и этот цвет. Необыкновенный нежный цвет, такой редко где увидишь. И вот сейчас природа благословила это человеческое творение из мрамора, и вместе они явили собой картину, достойную пера художника: нереальный, сказочный розовый амфитеатр!
Кеос, гражданин Пеллы, столицы Македонского царства, сидел на своём излюбленном месте – примерно в середине зрительских ярусов. Если сеть выше, – было плохо видно, а ниже, – получалось слишком близко, и терялся вид арены в целом. Посередине – самое лучшее: и сохраняется видение всего действа, и можно различать отдельные его детали.
Амфитеатр, тем временем, не спеша наполнялся. Кеос пришёл первым, долгое время наслаждался розовой зарёй, а потом, когда стали подходить люди, завязал разговор со своим соседом. Разговор пошёл, как водится, о политике: сегодня народ созывали не ради зрелищ, а для дела. Молодой царь, наследник Филиппа, пожелал собрать войско в поход. К слову сказать, повода для этого не было никакого. Положение Македонии было устойчивым, войско сильным, хозяйство – богатым. Зачем молодому царю понадобилось воевать с Персией, толком не понимал никто. Об этом и рассуждали:
– Ну и что с того, что мы давние противники? Разве хватит персам смелости сегодня сунуться к нам? – сосед Кеоса, живущий чуть выше по улице, и в амфитеатре занимал место чуть выше, справа. Его звали Андреас. О политике он говорить любил и говорил много. – Вот мало ли с кем мы противники! Раньше, например, и с Афинами мы были противники, притом давние – и что с того? Афиняне-то теперь сидят тихо. Да, славно их прищучил царь Филипп, да защитят его боги в той жизни!
– Я тоже, Андреас, знаешь ли, не любитель войн, вот только с этими персами пора уже кончать! – Кеос задумчиво почесал бороду, – Вот ты сам посуди, может ли Греция спать спокойно, когда там, за морем, копит силу это персидское чудовище? А ведь рано или поздно оно на нас кинется. Так лучше уж мы его, чем оно нас.
– Оно и верно, Кеос, «бей первым», как говорят люди, но только война эта нам не по зубам сейчас. Ну, сколько мы сможем выставить фаланстеров? Ну, 25–30 тысяч. Конечно, для Греции это немало. На тот же Гелиополь хватило бы и десяти тысяч, коль он сейчас слаб. Но то Египет, а то персы! Да они, не напрягаясь, выставят войско в несколько сот тысяч! А если собрать всех сатрапов, у-у-у! Весь мир по ту сторону моря служит ему одному. А эта его гвардия – бессмертные – да они же сущие псы, волкодавы! Их одних только десять тысяч. А про остальное войско и говорит нечего. Я полагаю, он с лёгкостью соберёт и тридцать тысяч кавалерии, и двести тысяч пехоты, да колесниц до сотни, это уж само собой! Ну а слоны! У него же десятки слонов! А у нас ни одного!
– Считаешь-то ты точно, Андреас, но только счет твой неправильный, – подключился к беседе Каликс, сосед по улице справа, – Ты ведь как считаешь? По количеству! И по количеству счет вроде бы правильный. Одного ты не учёл: каждый греческий волк стоит трёх, да что там, пятерых персидских псов! А к тому же, разве могут они биться в фаланге? Перед фалангой личная мощь и доблесть теряют всякое значение, ибо персы дерутся каждый за себя, а фаланга – единый тысячерукий исполин! Фалангу можно осилить только другой фалангой. А, поскольку персы фаланги не знают, то будут биться каждый сам за себя! Да будь их хоть сотни тысяч, что толку, если каждый сам за себя? А фаланга сильна строем, с ней ничто не сравнится! Даже конница бессильна что-либо сделать, ведь не станет же конный лезть на копья. Могут помочь разве что слоны да колесницы. Но и тем нужно сильно разогнаться, да врезаться в строй. Это легко можно сделать на равнине. А если там будут холмы? А если преградить путь колесницам брёвнами и камнями? Да притом, колесницам бить нужно разом, единым кулаком. А следом должна сразу идти пехота. Иначе, фаланга пропустит их, расступится словно лес, а потом схлопнется. А колесница в окружении совсем не то, что колесница по фронту. О пехоте же молчу: мечники разобьются о фалангу так же, как волны разбиваются об острые скалы…
Вдруг, в одно мгновение все разговоры стихли. Тут только Кеос обратил внимание, что амфитеатр уже полон. Взоры сидящей публики устремились к главному входу. Внезапную тишину вдруг разорвали трубы: в царские ряды вошёл молодой правитель в сопровождении своей матери. Грохот труб и приветственные крики народа слились в едином грохочущем порыве.
– Смотри-ка ты, мать опять с ним! Он, наверное, и на войну с матерью пойдет, – поприветствовал появление царя Леонид, сосед с Верхней улицы, который сидел на ряд ниже. Он сказал не слишком громко, но так, чтобы его услышали соседи. Вокруг хохотнули. Молодой царь вдруг на мгновение замешкался, словно кто-то подставил ему ножку, и метнул взгляд в сторону насмешников.
«Черт меня раздери» – пронеслось в голове у Кеоса, – «Кажется, царь заметил наши насмешки. Но, как? В таком грохоте, что он мог слышать? Да и сидим мы далеко. К тому же, непонятно, с какой стороны идёт звук. Гул со всех сторон». Но в следующее мгновения царь развеял опасения Кеоса, поднялся на своё место, и более ни разу не повернулся в их сторону. Верхняя и Средняя ремесленные улицы вздохнули с облегчением. Они тоже заподозрили неладное. «А, может, мне показалось, может быть, он просто повернул голову, – думал Кеос, – Может, ему просто солнце в глаза светило. А если не показалось, – значит, юный царь просто отменно слышит «голос народа»».
– Слушайте, слушайте, слушайте! – прервал размышления Кеоса клич глашатая, – И не говорите, что вы не слышали! Наш славный царь, властелин Македонский, царь Афинский, Фиванский, предводитель Коринфского союза всех греков, собрал вас, граждан славного города Пеллы, дабы призвать вас на войну с врагом.
– Ну, вот сейчас он затянет песню про старинного ворога, – продолжал комментировать снизу Леонид.
– С ворогом старинным, ворогом алчным, коему имя персидский змей! – подтвердил предположения Леонида глашатай и весёлые ряды опять хохотнули, – Дабы змей этот не набрался силы и не ужалил нас в то самое время, когда благословенная Греция будет спать невинным сном…
– Помилуйте, разве Греция когда-нибудь спала невинным сном? – Не унимался Леонид, – Вот ты, Амариллис, ты спал когда-нибудь невинным сном?
– Я? Э-э-э…
– Ну вот! Конечно, не спал! Гетеры не дают спать невинно! А ты, Андреас?
– Когда я был невинен, то земля ещё была без деревьев! – тут не сдержал улыбки даже Кеос.
– Вот видите: ты не невинен, я не невинен, все не невинны, а вместе, вся Греция, умудряется быть невинной!
С верхних рядов на них «зашикали». Леонид умолк, но ненадолго, он мог так травить шуточки бесконечно, чем изрядно всегда веселил соседей. Но вдруг произошло невероятное: молодой царь встал и широкими шагами спустился на арену, пошёл прямо к глашатаю. Публика охнула и замерла. Потом, все опомнились и разом вскочили со своих мест. Амфитеатр приветственно загудел. Но царь жестом приказал всем сесть. Все продолжали стоять.
– Да садитесь же, я вам повелеваю! – красивым мощным голосом прогремел царь и рассмеялся.
– А голосок-то у него ничего… – Леонид не договорил, так как сидящий сверху Каликс могучей рукой зажал ему рот.
Публика ошеломленно оседала на скамьи.
– Я – ваш царь, и буду говорить со своим народом лицом к лицу, мне для прямого разговора не нужны посредники, – похлопав по плечу своего слугу, царь отправил глашатая на скамью. Зал смотрел, как зачарованный, – Некоторые смеются, когда мы называем наших врагов врагами, – царь метнул испепеляющий взгляд в сторону Верхней улицы. Улица заметно съёжилась на скамьях и стала напоминать, скорее, переулок, – А я смеюсь над ними! Я смеюсь, потому что знаю: лучше хорошо посмеяться перед хорошей битвой. И я буду ещё больше веселиться, когда битва закончится и будет богатая добыча! И я спрашиваю вас, сыны Пеллы, вы разделите со мной мою добычу? Или вы предпочтете при-ха-ха-тывать, как шакалы, и наблюдать за боем львов, в ожидании подачки?! – Услышав вопрос, явно адресованный им, Каликс ещё сильнее сгрёб в охапку Леонида, видно было, что тому не сладко в крепких объятиях великана, – Так будет ли мне с кем разделить эту войну, эту добычу и эту Славу?
В ответ на слова Александра (так звали молодого царя), по рядам пошёл ропот. Ропот перерос в гул, а гул перешёл в рёв. Пелла приветствовала своего царя, этим рёвом отвечая: «Мы пойдём с тобой, Александр! Нам по душе твоя битва, твоя добыча и твоя Слава! Нам по душе ты, молодой и горячий царь! По душе твоя жажда подвигов и открытий! Веди нас, Александр!!!» После такой «проповеди», Александр спокойно мог бы вить из людей верёвки, они бы это приняли. Однако он и не собирался останавливаться на достигнутом успехе. Широкими шагами рванулся он с арены вверх по ступеням прямо к скамьям Верхней и Средней улиц. Охрана переполошилась, взвилась красными плащами и устремилась за ним вслед, пытаясь догнать – куда там! Царь вихрем летел наверх, оставив своих воинов далеко позади. Видя решительность царя, его презрение к опасности, пренебрежение церемониями, близость к народу, толпа впала в неистовство, скандируя «Александр!», «Александр!» Однако и после такого триумфа царь не торопился почивать на лаврах. Взлетев к верхним рядам, где сидели уже не весёлые, а насмерть перепуганные улицы, царь Александр остановился, поднял руку вверх и – о, чудо! – публика мгновенно стихла. Кеос слышал, как катится пот по его спине. Леонид слышал, как бьётся его сердце – совершенно белый от страха, он сполз со скамьи и опустился перед царём на колени. А бедный Каликс так и не решился выпустить Леонида из своих железных объятий. Так, продолжая зажимать ему рот, он вместе с ним опустился на колени, и сейчас эта пара представляла собой презабавнейшее и прежалобное зрелище. Царь долго смотрел на этих двух живых статуй, пристально разглядывая их, то справа, то слева, то вдоль, то поперёк. Тем временем, охрана догнала своего господина. Воины, перехватив взгляд царя, как по команде уставились на Леонида и Каликса. Верхняя и Средняя улицы следом за своими двумя героями так же поползли вниз, на колени. Так они и стояли – две улицы на коленях, потупя взоры и царь с охраной, разглядывающий их. В воздухе повисла напряженная тишина.
И вдруг царь захохотал! Он смотрел на эту череду нашкодивших граждан и безудержно смеялся, запрокидывая голову назад. Смеялся так заразительно, искренне и звонко, как может смеяться только молодой, сильный и страстный человек. В приступе веселья, царь хлопнул себя по коленям. Охрана, поняв, что их услуги не понадобятся, расслабилась и начала смеяться в ответ. Через минуту вокруг веселились уже все. Так продолжалось довольно долго, смеялся царь, смеялся зал, смеялся весь мир. Не смеялись только Верхняя и Средняя улицы, ёжась под тысячами пар глаз. Сполна отдав должок за прошлые насмешки, царь оборвал смех. Оборвал так же резко и неожиданно, как и начал. Это поразительно, но Кеос заметил, что сам он тоже внутренне умолк вслед за царем, и все вокруг умолкли, и тишина мгновенно повисла над амфитеатром.
– Не ты ли, Леонид, сын Дамона? – спросил Александр. – Леонид вздрогнул, услышав имя своего отца. Каликс от неожиданности выпустил Леонида из своей хватки.
¬ – Я-а-а… – запинаясь, протянул Леонид. По рядам пошёл ропот: «Он его знает! Откуда он знает?!»
– Твой отец смелый воин и славный оружейник. Всегда служил верно моему отцу.
Леонид, поняв, что его не собираются убивать на месте, слегка расправил плечи.
– Но то дела наших отцов. А ты Леонид, ты друг шакала или друг льва? Отвечай же, чего молчишь?!
Леонид впервые рискнул взглянуть в глаза царя Александра: в его взгляде не было ни злобы, ни мести. Там пылал иной огонь, огонь яростного движения и стремления! Огонь воина и огонь полководца. Зачарованный этим ясным прямым взором, который бывает только у сокола, Леонид встал, отстранил от себя Каликса, выпрямился в полный рост и, отвечая на прямой взгляд царя, произнес громко и четко:
– Я осмелюсь называть себя другом, соратником и подданным льва – Великого македонского царя Александра!
Ответ не задержался ни на секунду:
– Так быть по сему!!!
Зал взорвался ревом, и возбуждённая толпа во главе с Леонидом на руках вынесла своего царя из амфитеатра.