Просто сказка

– И что же за птица здесь живет? – удивился Владимир.

– То не птица, а Соловей, – отозвался Конек. – Кабы не Илюша, пришлось бы круг делать, стороной объезжать. А Илья – тот до них строг. Как услышит, где безобразничают, сразу туда. Одолеет, проучит по заслугам, да в Киев, князю везет. Потом, правда, отпускает. Их, Соловьев-то, мало осталось, беречь надоть. Князь даже книгу завел, красным атласом перевил, записывает, где какой водится, для учета. И для порядку кольца княжеские выдает, чтоб носили, не снимая. Ну, и чтоб отличать, который новый объявился, а который нет. Вот только Соловьи эти, по складу характера своего, редко унимаются. Ну да Илюша по второму разу не спущает. Он что делает? Для Соловья первое дело – посвистеть, они тем друг перед дружкой и выхваляются. Тут всех важнее курские. Так Илюша им по глиняной свистульке выдает, для позору. Кому на год, кому на два, кому еще на сколько – в зависимости от провинности. А кто откажется да взъерепенится – того в поруб, басни слушать…

* * *

Дорога разошлась в две стороны. На большущем камне, густо поросшем мхом, едва угадывались стрелки и надписи «Лукоморье», «Киев» и «7 верст». Последняя стрелка указывала в небо. Судя по всему, камень пользовался чрезвычайной популярностью у ворон.

Конек, на что-то засмотревшийся, едва не налетел на него.

– Понаставили, проезду не стало, – обиженно запрядал ушами Горбунок, сворачивая налево.

– А кто? – поинтересовался Владимир.

– Да в народе разное говорят. Кто бает – волхвы, кто – лесовики, а кто – княжьи люди. Вот проку в этих камнях никакого. Все равно по их указаниям никто не ездит, каждый свою дороженьку знает, – ответил Конек и внезапно остановился. Прямо перед ними на дороге ясно просматривался след куриной лапы устрашающих размеров – около двух аршин в длину. А тут еще где-то неподалеку пронзительно верещала сорока, да большой иссиня-черный ворон пролетел над ними, угрюмо каркнув: «Кошмар-р-р».

– Ой, беда, беда, – запричитал Конек. – Только этого нам и не хватало. Не одно лихо – так другое. И что же нам теперь делать?..

– А езжайте далее без боязни – избушка давненько пробежала, с полдня будет, – раздалось откуда-то сбоку.

Владимир обернулся. Рядом стоял невысокий старичок с пышной седой бородой, одетый в простую, без вышивок и украшений, полотняную рубаху, без пояса, сероватого цвета и такого же цвета порты. Обут в обыкновенные лапти. А в руках то ли посох, то ли обыкновенная палка – не разберешь. Вот взгляд был необычен – сама доброта.

– Спасибо тебе, старичок-лесовичок, – весело крикнул Конек и потрусил дальше.

Обиделся Владимир. Ему так хотелось поговорить, порасспросить – все в этом мире сказки представляло для него интерес. Конек, понятно, перевидал здесь всех на своем веку. Ну да что там говорить…

– Не печалься, – Горбунок словно мысли читал. – Это я так сказал, что лесовичок. А в народе бают: чертов дед. Али попросту леший. Али еще кто. Коварный народец. Сегодня помог, а завтра, глядишь, в болото заведет, заплутает – не выберешься. Пуще же всего мороку любят насылать. Идешь по лесу, кличешь, а он тебе из разных мест отвечает. Обморочит, заведет да бросит. Бывает, конечно, наоборот, из чащи выведет, грибов, ягод на обратном пути понаставит, а коли глянешься, то и желание исполнит. Да только все больше морочит…

А лес тянулся и тянулся. Сквозь тесно переплетенные сучья и пышные кроны пробивались клочки голубого неба. Почти не слышно было птиц, лишь изредка перекликались между собой вороны да ронжи. Вдоль дороги густо разрослись громадные папоротники, цветущие, как известно, лишь раз в году – на Ивана Купалу – ослепительно красивыми цветами. Тут уж не зевай: кто сорвал цветущий папоротник, тому покоряются все клады земные, любой замок отомкнет волшебный цвет. Росли также разрыв-трава, плакун и еще бог весть какие колдовские растения. Все это объяснял Конек, чтобы хоть как-то скрасить путешествие…

* * *

Увы, хоть и появляются время от времени сообщения из всяких-разных садов-питомников о том, что зацвел у них папоротник, и даже обещают предъявить его на всеобщее обозрение со дня на день, но обещания так и остаются обещаниями. А ученые в один голос утверждают – не цветет папоротник никогда, ни в Иванову ночь, ни в какую-любую другую. Потому – относится он к тайнобрачным растениям, размножающихся спорами. Так откуда же взялась в народе эта легенда?..

Дадим волю своей фантазии, пусть расправит крылья. Есть в наших лесах два вида папоротника – ужовник и гроздовник. Непросто найти их – прячутся они от взгляда человека. Редко находят их. И есть у этих папоротников лист особый, вытянутый, с бутончиками, в которых хранит он свои семена-споры, напоминающий по виду побег с цветками. И цвета подходящего – бурого. Чем не источник легенды об огненном жар-цвете, в полночь раскрывающемся из уголька или человечка прыгающего? Но не нашлось смельчака, вызов силе нечистой бросившего, вот и сгорел цветок, опал, оставив после себя лишь палочку-уголек… Ну а про то, что гроздовник да ужовник в народе по-иному кличут – волшебной разрыв-травой, про то вспомним, когда время придет…

* * *

– …Семь верст до небес, да все лесом – это про муромские сказано. Гиблые места, сплошные болота. А все ж находятся, не смельчаки – сребролюбцы, которые туда за богатством ходят. Мало кто возвращается с золотом, да и те молчат, как добыли. Говорят, счастьем своим за золото платят, молодостью, любовью, а кто не согласится, передумает, так там и остается. Может, и неправда это…

– Далеко еще до Киева? – спросил Владимир.

Насколько ему было известно из былин, где-то там обитали могущественные колдуны, волхвы-книжники, которые могли бы вернуть его назад из сказочного измерения. Хоть и хотелось подольше остаться здесь, посмотреть, пожить, но ведь спохватятся, искать будут: шутка ли сказать – человек пропал. Впрочем, существовала и иная причина: поднадоел этот угрюмый лес да однообразная дорога.

– Далече, – просто ответил Конек, не пускаясь, вопреки обычаю, в длинные рассуждения.

И тут, справа от дороги, обнаружилось громадное дерево с громадным дуплом.

– А здесь вход в иные царства: Медное, Серебряное, Золотое, Хрустальное да еще не помню уж в какие, – скосил глаз Горбунок.

И Владимиру вдруг страшно захотелось хоть одним глазком взглянуть на эти царства – ну прямо мочи никакой нет.

– Горбуночек, миленький, – взмолился он. – Пожалуйста, давай посмотрим, хоть немножечко, и сразу назад. Ну давай, а?

– Ох, не лежит у меня сердце к такой забаве, беду чует, – вздохнул Конек.

– Да что с нами может случиться? У меня и фонарик есть, – с этими словами Владимир достал записную книжку, выхватил из нее перо Жар-птицы и поднял над головой – лучами солнечными озарило оно мрачный лес…

* * *

…Нет, не Владимир случайно выпустил перо из рук. Словно шепот прошел по лесу, склонились вековые дубы, зашумели грозно корявыми сучьями: кто-то дерзновенно посмел нарушить их покой. Резкий порыв ветра вырвал перо, и оно исчезло в дупле, словно и не было его. Владимир застыл. Он потерял единственное доказательство своего необычайного приключения. Что же теперь делать? Чем похвастать перед друзьями-приятелями? Коснулась его крылом птица-обида, да что там коснулась – правду сказать, – клювом, да по темечку.

Конек вздохнул, видя его столь горестное состояние, и принялся осторожно приближаться к дуплу. Приблизившись, он, со словами: «Ну, держись!..», прижал уши и прыгнул во мрак.

Полыхнули в стороны летучие мыши, корни так и норовили хлестнуть по лицу; Владимир зажмурил глаза, одной рукой крепко вцепился в гриву, а второй принялся махать, стараясь отвести ветви, один раз, случайно схватившись за что-то, едва не вылетел из седла, но, в общем-то, даже не успел заметить, как оказался на твердой поверхности.

– Это и есть Медное царство? – разочарованно спросил он, оглядевшись. – А я-то думал…

И действительно, их окружал обычный пейзаж среднерусской полосы, а над головой, словно бы в издевку над здравым смыслом, ласково светило солнышко.

– Это и есть, – спокойно подтвердил Конек. – Вон, видишь гору и стену на горе? За той стеной все медное: и терем, и трава, и деревья. Даже стражники там медные. Ну, подались, что ли? Авось подскажут, как отсюда выбраться.

– Погоди-ка, погоди… Так ты не знаешь обратного пути? – удивился Владимир.

– Небось не каждый день здесь бываю. Редко когда кто сюда просится, а вот обратно, ежели не помогут… – Конек не договорил.

Гриб боровик, росший рядом с пеньком, возле которого они стояли, принял облик маленького старичка, вскарабкался на пенек и, сняв шляпку, поясно поклонился Владимиру.

– Добрый путь, свет Иван-царевич, давненько тебя дожидаемся. Вишь, какая беда у нас приключилась, – начал он.

– Да не царевич он, и даже не Иван, – довольно бесцеремонно вмешался Горбунок.

Старичок удивленно посмотрел на него, на Владимира, дернул себя свободной рукой за бороду, затем, видимо обидевшись, со словами: «Извините, ошибся», надел шляпку и пропал.

– Ну зачем же так, – укоризненно произнес Владимир. – Все-таки пожилой человек…

– Да кабы я не вмешался, он бы службу попросил справить. Ведь предупреждал же, – непокой жароптицыным пером накличешь. А коли царевна понадобилась, так и наверху есть из кого выбрать. А то и по старинке: лук, стрела, честным пиром да за свадебку.

Из этого Владимир понял только, что за службу ему полагалось, как это обычно бывает в сказках, полцарства и царевна.

– Какую службу? – поинтересовался он. – А то, может, и справились бы…

– Что я тебе, волк, что ли, службы служить? Через заборы всякие лазить да обращаться во что ни попадя? – буркнул Конек. – А служба у них у всех известная – поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Ну, в том смысле, что ничего толком объяснить не могут. Вот послушай, что люди говорят.

Случилось, что задумал царь Харитон сына своего младшего, Ивана, оженить. А тот, правду сказать, ленив был. С печки на полати перелезть – и то труд великий. Но и царь оказался настойчив – так пристал, что стало Ивану пуще смерти на печи лежать. Вот и отправился он в путь-дороженьку, все как полагается. Волка встретил… Тут и попался им старичок-грибовичок. Такого понаплел – на коне не перепрыгнешь. А Иван и рад слушать, уши развеся. В общем, согласился он сослужить службу старичкову. Как раз пойти туда, не знаю куда, принести то, не знаю что. Сколько они с Волком по лесам шастали – про то сказка ведает, да только нашли они наконец избушку Бабы-Яги. Та встретила, как полагается, напоила-накормила, в баньку сводила, а потом уж и о деле. «Знаю, говорит, что тебе надобно. Есть это у меня – конь особый, богатырский. Только за него отработать надобно. Пастухом. Тридцать лет и три годика с четвертью». «Да ты что, старая, ошалел царевич, не царское это дело – лошадей пасти». Ну, в общем, до утра рядились и сговорились на десяти гривнах. Вышли на двор, подводит его Баба-Яга к сараю на курьих ножках, отворяет и говорит: «Вот он, конь богатырский. Забирай и ступай себе с миром». Глянул царевич – батюшки-светы! Вырезан конь из дерева черного, с крыльями, а из богатырского у него – только размер. Хотел он было отказаться от уговора, да глядь-поглядь, нет ни избушки, ни сарая, одно чудо это деревянное осталось.

Делать нечего, корячились-корячились они на пару с Волком, но доставили-таки требуемое к старичку-грибовичку. А тот глянул и сморщился: «Такого, говорит, и желал видеть, но только без крыльев. Обмишурился ты. Попробуй еще разок».

Очень не хотелось Ивану к Бабе-Яге возвращаться, однако ж пришлось. Сторговались на этот раз на пятнадцати гривнах, и получил Иван кафтан атласный, золотом расшитый. Только старичок опять заупрямился. «Такой, говорит, хотел, но только с пуговицами перламутровыми. Не способен ты, говорит, к поручению этому, дам тебе задание попроще». И приводит его на поле, а в те поры, надо сказать, как раз страда завершалась… «Где-то здесь, говорит, – и поле сжатое со стогами да копнами ручкой так обмахнул, – Кощей иглу потерял…» Тут уж Иван не стерпел и дослушивать не стал. Схватил орясину, что под руку попала… Чуть не день грибовичка того промеж стогов гонял…

* * *

Впрочем, чего жалеть прошлогоднего снега? Старичка-то давно и след простыл. А вот гора – гора осталась во всей красе, прямо посреди равнины, окруженная лесами, частью и сама поросшая. И откуда она взялась здесь такая? Ровно созорничал кто, насыпавши. А где-то там, на самой вершине ее, смутно угадывалась крепость. Да так высоко, что, казалось, подпирают ее башни небо синее, а редкие облачка плывут у самого основания стен. К крепостице, петляя, вела дорога, отсюда казавшаяся ухоженной, торёной. Но это только отсюда. А вблизи…

Традиционно разбитая телегами, заваливаясь то вправо, то влево, где отсвечивая залысинами песка, а где – ежиками торчащей вкривь и вкось колючей растительности, зияя ямами и неожиданно вставая на дыбы кочками петляла дорога по склону, обозначенная с обеих сторон… Поначалу Владимир не поверил своим глазам, а затем недоумение его сменилось веселым удивлением. На жерди, чуть выше человеческого роста, висело как будто днище от бочки, с приблизительным изображением трехголового огнедышащего змея черной краской на желтом фоне. Изображение окаймлялось красной полосой, и такой же красной полосой было перечеркнуто наискосок. В общем – дорожный знак «Змеям запрещено». Чуть далее висел знак «Бабе Яге прохода нету», еще далее – «И Кащеям тоже нету», «Коврами-самолетами не пользоваться», «Сапоги-скороходы тут сымать». И еще множество, разгадать смысл которых было не так-то просто. Ну, скажем, сгорбленная бабушка с клюшкой могла означать «Поворот дороги», но что, скажите на милость, могло означать изображение, как показалось Владимиру, зайца с фингалом под глазом? «Бесплатный проезд запрещен?»…

* * *

Ну, пусть себе поднимаются. Мы же задумаемся, откуда могла взяться посреди ровного места гора? Да просто пришла. Не верите? Улыбаетесь? Тогда возьмем «Книгу Марко Поло», к примеру. И узнаем, что «в 1275 г. по р.х. в Бодаке [Багдаде] был калиф и ненавидел он сильно христиан; днем и ночью раздумывал, как бы обратить всех христиан своей страны в сарацинов, а не то перебить их всех». И вот ведь что удумал злокозненный правитель. Узнал он, что в одном из евангелий говорится, «если у христианина веры с горчичное зерно, так по его молитве к господу богу две горы сойдутся». Вот и повелел устроить испытание на предмет горы с условием: что ежели не сдвинут они гору, то быть им всем либо обращенными в иную веру, либо обезглавленными, по выбору. И гору указал самую большую из тех, что рядом находились, чтобы не ходить далеко самому. Сроку же дал десять дней. И вот пробил назначенный час. «…Собрался на равнине весь народ, христиане и сарацины, стал тут башмачник на колени перед крестом и простер руки к небу; много молился он спасителю, чтобы гора та сдвинулась и не погибло бы жестокою смертью столько христиан. Кончил он молиться, не прошло и получаса, гора тронулась и стала двигаться…» Не убеждает? Красиво не соврать – правды не сказать? Тем более, что европейцы знали о странах азийских во времена Марко Поло? Мог и приукрасить итальянец свое повествование. Допустим. Ну а как же тогда быть с Николаем Владимировичем Ханыковым, русским востоковедом, исследователем Средней и Передней Азии? Читаем в «Описании Бухарского ханства» (1843): «Я знаю по крайней мере десяток гор, которые мусульмане заставили притти от окрестности Мекки; таковы, например, гора Савалан в Азербайджане и гора Чупаната у Самарканда». А вы говорите – не бывает. Вера горами движет… (Тем же, кто не поверил, можем сказать – цитаты правильные, слово в слово. Что же кроется за ними – поверьте, маленькое литературное исследование стоит того, чтобы им заняться. А приведет оно ум пытливый и к Лескову, и к отреченной русской литературе, и к Феофану Прокоповичу, и в Александрию Египетскую, узнаете, кто был тот башмачник… Но чу…)

* * *

…пока мы по книжки листали, наши путешественники достигли стен крепостицы. Без приключений достигли, почти без приключений. Почти потому, что в царстве этом подземном тридевятом не только реки молочные текут промеж кисельных берегов, как поведал Конек (что могло оказаться преувеличением), но и облака из пломбира (что оказалось чистейшей правдой).

* * *

Стена оказалась сложенной из могучих стволов, поверху обшитых некогда медными листами. Высотой саженей в двадцать, неухоженная донельзя: от времени листы покрылись зеленым, часть исчезла, и вместо нее на дереве прочно обосновался мох. Кое-где виднелись следы жука-типографа. На воротах с трудом угадывался богатый рисунок: тут тебе и витязи, и цветы, и ладьи, и Фениксы-Сирины-Алконосты, и чего только еще там не было. На одной из скоб сиротливо повис, зацепившись дужкой, громадный амбарный замок. Ключ от него висел рядом, прямо под табличкой, тронутой паутиной: «Самодержавие ничейное. Царствуйте, кто хотите». По обеим сторонам ворот возвышались покосившиеся стражи – потрескавшиеся деревянные истуканы с громадными булавами и щитами – когда-то, должно быть, весьма грозные на вид.

– Глянь-ко, поглянь, – прошептал Конек. – С такими не поспоришь. Даст дубиной по голове – и вся недолга. Ты не гляди, что заколдованы…

Но Владимира разобрало любопытство. Не обращая внимания на причитания и сетования Горбунка, он спешился, подкрался к стражу, стоявшему с правой стороны и легонько толкнул его. Рука неожиданно провалилась вовнутрь трухлявого дерева.

– Эх ты, трусишка, пошли! – Владимир распахнул ворота, и они вошли во двор.

Прямо перед ними находился терем. Высокий, с широким балконом на втором этаже, куда вела ажурная лестница, с лоджией на третьем, с аккуратными маковками, он, если бы его удалось перенести в наше измерение, заслуживал Кижей и таблички: «Памятник старины. Охраняется государством». И был он, вопреки утверждениям, сложен из бревен, правда, красноватого оттенка. Каковой оттенок носило все, здесь присутствовавшее: и деревья, окружившие терем пышным садом, и трава, и цветы, и колодец, и, возможно, вода в нем.

Владимир еще раздумывал, стоит ли подниматься наверх, а если да, то брать ли с собой Горбунка – все-таки конь, хоть и маленький – но тот уже бодро вскарабкался по лестнице, копытом отворил дверь, исчез внутри и что-то прокричал. Владимир ласточкой взлетел наверх, запнулся, последние ступени преодолел на четвереньках и робко заглянул. Первое, что бросилось ему в глаза, была дворовая прислужница, застывшая у лестницы, ведущей на третий этаж. Стояла она так, видимо, давно, поскольку была покрыта солидным слоем пыли. Владимир осмотрел ее и осторожно потыкал пальцем. Как и стражи, она была вытесана из дерева, но куда как более искусно, а открытые части тела покрыты расписанным воском.

– Диво, диво-то какое! – раздался опять сверху голос Конька. Владимир поспешил на голос.

Большая просторная горница с расписными стенами и потолками. Застывшая в разных позах челядь, изредка принцы или бояре, – Владимир судил по нарядам, – длинные лавки у стен, ларцы с инкрустацией слоновой кости, какие-то шкафы, столы, стулья.

Горбунок у раскрытого окна таращился на девушку, очень-очень красивую, но, увы, также деревянно-восковую.

– Что это с ними? – поинтересовался Владимир, приблизившись и будучи не в силах оторвать взгляд от девушки.

– Знамо что, заколдованы. А вона и спаситель явился – не запылился, – выглянул Конек.

Владимир также взглянул в окно. У ворот на разгоряченном богатырском коне гарцевал витязь, грозным голосом призывая стражей распахнуть настежь ворота из уважения к его царскому сану, или же пусть пеняют на себя. Те не откликались по вполне понятной нам причине.

Конек сильно толкнул Владимира.

– Ну-ка, живо полезай ко мне в ухо. Негоже тебе встречать Ивана-царевича в таком виде.

– Да, но… – засомневался Владимир, слегка ошеломленный подобным предложением.

– Живей, живей! – поторапливал Конек, и Владимиру ничего не оставалось, как подчиниться. Не понимая, возможно ли ему выполнить повеление Горбунка, он все же, зажмурив глаза, ткнулся головой в мягкое ухо и так грохнулся лбом об пол, что из удивленно открытых глазах посыпались искры.

– Так-то лучше, – услышал он голос Конька и осмотрел себя. На нем вместо прежнего одеяния появился шитый золотом алый кафтан да мягкие сапожки того же цвета сафьяна.

– Вот теперь можно и гостя встречать, – удовлетворенно заметил Горбунок и засеменил по лестнице к воротам. Владимир поспешил за ним.

Витязь, по-видимому, так и не дождавшись ответа, ехал по дорожке. Заметив приближающихся Владимира и Конька он спешился и застыл, положив правую руку на седло, а левую на рукоять меча.

Владимир поясно поклонился, стараясь при этом не упасть – каблук у сапожек оказался до крайности неудобен. Горбунок же просто мотнул головой, что должно было означать приветствие. Царевич в ответ едва склонил голову.

– Свет Иван-царевич, Владимир, тезка князю нашему, – представил их друг другу Конек, а затем обратился к Ивану: – А ты, Ваня, за какой надобностью пожаловал? Уж не за невестой ли часом? Тогда опоздал малость…

– Вот ведь напасть какая, – опустил голову царевич. Он, похоже, был знаком с Горбунком. – Не везет, да и только. Объявится свободная царевна – так поди Бабе-Яге слугой по гроб жизни али со Змеем Горынычем биться. Добро бы до первой крови, а то ведь насмерть. Или вот с Кощеем. А как с ним биться? Условия-то спервоначалу неравные. А тут, говаривали, и девица-красавица, и царство свободное. Владей – не хочу. Всего и делов-то – собраться да приехать. А тут – на тебе! – опоздал малость… Что случилось-то? Соперник какой опередил?.. Уж не вы ли? – глянул он на наших путешественников, нахмурив брови. – Вот ты, молодец. Володимир-то Володимером, а чьих кровей будешь? Какого царства?

Владимир оторопел, не зная, что и сказать в ответ. Из Московского? А есть ли она сейчас, Москва, даром что в сказке свое времяисчисление? Юрий Долгорукий, отобравший селение у Кучковичей и по этой веской причине считающийся его основателем, насколько ему помнилось из курса истории, потомок Красного Солнышка, возрастом на полтора столетия младше… С другой стороны, он где-то читал (это для него «где-то», но мы-то с вами знаем, что у историка нашего дореволюционного, Андрея Экземплярского), что Олег, путешествовавший с малолетним Игорем из Новгорода в Киев, ставил на своем пути города и веси, среди которых и была Москва…

– Да какие они тебе супротивники!.. – словно из-под земли вырос старичок-грибовичок. – Так, недоразумение одно. А царевну, как на духу говорю, Кощей заколдовал. Молвил слово крепкое, запер его замком кованым, а ключ от замка тово спрятал под Алатырь-камнем на острове Буяне. Вот послушайте, как дело было…

 
Как из стран, лежащих за морем, широкиим,
Из-за гор, покрытых снегом, да Карпатскиих,
Выезжал Кощей, удалый добрый молодец…
 

Начало было многообещающим. Продолжение оказалось превыше всех ожиданий.

В то время, как одна, неизмеримо большая, часть Владимира с упоением слушала рассказ старичка (почему, будет сказано далее), другая вдруг машинально начала подсчитывать события, о которых он велся. Итог злодейств кощеевых получился следующим.

Девять раз Кощей заблудился, восемь раз – подрался, семь раз – оказался на княжеском пиру. Один раз, после княжеского пира, заблудился и подрался с мельницей (о, великий Сервантес!). Затем, в ореоле славы, явился к царевне, которой, в отличие от Кощея, кроме своей красоты и похвастаться-то было особенно нечем, и зачем-то посватался. Но у царевны день явно не задался. С утра она встала не с той ноги и наступила кошке на хвост, укололась веретеном, пошла по воду – наступила на грабли и утопила в колодце ведро, соль рассыпала – всем ведь известно, что обыденную домашнюю работу царевны привыкли выполнять сами. В результате Кощей получил полный афронт, обиделся, и заколдовал ее словом крепким. Затем одумался, представив, что может с ним случиться, если девица расколдуется, и спрятал ключ подалее.

Скорее всего, в повести старичка не было ни единого слова правды. Но рассказывать он умел, как никто другой. Когда он говорил про лес, через который ехал Кощей, Владимир явственно ощущал себя в лесу. Когда про драку – у Владимира начинали болеть бока. Когда про пир… Слова лились песней, музыкой, их хотелось слушать и слушать. Неудивительно поэтому, что Иван-царевич застыл, раскрыв рот, а Конек – развесив уши. Неудивительно также, что когда старичок закончил свой рассказ и исчез, они оказались повязаны страшной-престрашной клятвой оставить прочие дела и посвятить себя всех без остатка благородному делу расколдовывания. И пустились они в путь-дороженьку, почему-то понурив головы и избегая смотреть друг на друга.

Они уже спустились с горы, когда перед ними внезапно возник тот же старичок.

– Погодьте, погодьте, – забормотал он, – ишь, прыткие какие. Как же без дороги-то? Вот я вам помогу, дам вам репьячок-проводничок; куда он покатится, туда и путь держите, никуда не сворачивайте – прямо в царство Кощеево и попадете.

С этими словами старичок оторвал от штанины репейник и бросил его на дорогу. Вернее, попытался бросить, поскольку коварная колючка тут же вцепилась ему в отворот рукава.

– Вот незадача, – старичок оторвал его другой рукой и вновь бросил, с тем же успехом – только теперь репей прицепился к другому рукаву.

– Эка ведь, – старичок тряхнул рукавом, и колючка снова оказалась на портчине, на своем первоначальном месте.

– Ну ладно, – вздохнул грибовичок, – дам я вам тогда клубочек волшебный.

Как и следовало ожидать, конец клубочка зацепился за что-то глубоко в кармане, и от портов потянулась золотая нить. Старичок едва волком не взвыл.

– Кыш, окаянная! – пискнул он, оборвал нитку, бросил клубочек на дорогу и исчез, даже не попрощавшись. А клубочек словно живой покатился по дорожке и, будто назло нашим путешественникам, привел их в лес, в самую чащу.

Смеркалось; но яркий маленький огонечек уверенно бежал впереди, указывая путь во тьме, как вдруг…

Неясная тень мелькнула впереди и схватила клубок.

– Попались, голубчики! – злорадно проскрипел чей-то голос.

– Отдай! – бросился Владимир. Иван-царевич и Конек последовали за ним и… оказались в огромном болоте. Освещенное мертвенно-бледным светом, оно было ужасно. Корявые деревья и коряжины казались злыми существами, вылезшими на свет из еще более подземного, но уже не такого привлекательного, мира. Неподалеку, посреди топи, водили хоровод русалки, болотники, аржанники и еще какие-то странные существа, похожие на обугленные пни. Вокруг них поднимались ядовитые испарения, сквозь которые то тут, то там мелькали призрачные болотные огоньки. Заметив прибывших, нечисть с визгами и воплями, от которых кровь стыла в жилах, бросилась к ним, схватила, потащила в трясину. Тщетно отбивались Владимир и Иван-царевич, – нечисти оказалось слишком много.

– Оставьте их! – вдруг раздался повелительный скрипучий голос, и толпа с недовольным гомоном схлынула в разные стороны. На большом пне сидел старик с длинной седой бородой, волосы пополам с тиною, облепленный ряской и чешуей, устремив на пленников внимательный взгляд красных глаз.

– Болотный дед, – шепнул Горбунок Владимиру. – Пропали наши головушки.

– Гой еси, добры молодцы. Далеко ли путь держите? – как-то недобро ласково спросил старик.

– Дорога наша лежит в царство Кощея. А едем мы к нему заколдованную царевну выручать, – с поклоном ответил Иван-царевич.

– Жаль мне вас, молодцы, и царевну жаль, да что поделаешь. Не видать вам царства Кощеева. Кто в болото попал, тот навеки пропал, – болотный дед противно захихикал, оглаживая бороду. – А вот тебя, молодец, я что-то не признаю, – обратился он к Владимиру. – Об Ивашке наслышан, длинноухого каждая жаба знает, а ты какого рода будешь?

Владимир задумался. Как объяснить, откуда он сюда попал? И сказал первое, что пришло в голову:

– Волшебник я. Прибыл к вам из-за моря-океана, поглядеть на ваше житье-бытье, себя показать.

– Гляди-ка, – поразился болотный дед. – Аж из самого заморя-окияна. Себя показать. Ну так покажи, коль за тем прибыл. Потешишь душу – живьем отпущу.

У Владимира уже возник план. Ну, не то, чтобы план, а так… Конечно, в обычном мире… А здесь сказочный… И, может быть, одно-единственное желание…

– Горбуночек, миленький, верни мне мою одежду, – прошептал Владимир.

– Что это вы там шепчетесь? – подозрительно осведомился дед. – Коль удрать задумали – сей же час русалки защекотят.

– Нет-нет, – поспешно сказал Владимир. – Мне для колдовства кое-что надо.

– Ну, тогда ладно. Вот только торопись, скоро солнце взойдет, а я страсть как его не люблю, так что поспешай – не то в трясину.

Горбунок тем временем подставил ухо, и Владимир осторожно, чтобы не повторить предыдущей ошибки, ткнулся в него. Убедившись, что на нем прежняя одежда, он сунул руку в карман, вытащил коробок и чиркнул спичкой.

– Ишь, чудо заморское, – восхитился дед. – А вот одежа твоя… тьфу. Ну-кась, повтори, а не то – в трясину.

– Ну что ты заладил – в трясину, в трясину… Сейчас.

При недолгом свете спички Владимир успел заметить то, что и надеялся увидеть, – что из-под пня выбиваются пузырьки газа и, не мешкая, бросил горящую спичку на лопающиеся пузырьки. И его одно-единственное желание исполнилось – сказка все-таки, – пень, начиненный метаном, окутался поначалу снизу паром, из которого вырвался вдруг яркий сноп огня. Болотный дед, вцепившись в него, со свистом, пронзительным воем и выпученными глазами унесся куда-то ввысь, а глазевшая на «колдуна» нечисть с визгом бросилась наутек…

* * *

…Как они вновь оказались на дороге, про то неведомо. Перед ними стоял маленький человечек в обычной крестьянской одежке с всклокоченными волосами и бородой, усыпанной репьями.

– Клубочек ваш я не отдам, – произнес он ласковым голосом. – Но и без подарка не отпущу. Попадете в беду – пригодится. К Кощею же прямо по этой дороге и попадете.

Сказал, и не стало его. С глаз пропал, а у Владимира в руках оказалась небольшая деревянная шкатулка.

– Кто это был? – обратился Владимир к всезнающему Коньку.

– Колдун какой-то местный, – буркнул Конек. – Ты подарок-от его подале убери, не открывай пока. Не ровен час, случится что…

– А как ты узнал, что колдун?

– Чего тут узнавать-то? Ты лапти его видел? Правый на левую ногу обут, а левый – на правую.

– Так может он того… – Владимир замялся, подбирая нужное слово. – Подгулял…

– Да где там подгулял! – неожиданно встрял Иван-царевич. – У него и глаза разного цвета: один синий, другой зеленый.