История болезни. Том 1. Педиатрия

Белы Куна, 8

Много лет матушка работала на железной дороге. Там с отцом моим познакомилась, меня соорудили. Долгое время мотались по общежитиям, потом дали комнатку в одноэтажном деревянном доме, у железнодорожного разъезда станции Петрославянка. Эти четыре домика и по сей день стоят. Типичное деревенское жильё: каждый дом разбит на две половинки, в каждой половинке по две комнаты и кухне. Отопление печное, на зиму выделялось энное количество кубометров шпал вместо дров. Вода из колонки, удобства во дворе, газ привозной… В общем, жить можно, вот только дома наши располагались в непосредственной близости от железной дороги. Хоть и талдычили нам взрослые, что от рельс нужно держаться подальше – всё равно ведь лезли. А тут ещё подошло время мне в школу идти. Школа в поселке по другую сторону железнодорожных путей, черт знает сколько верст пешкодралом. Ни надземного, ни подземного перехода там нет до сих пор, поэтому вероятность попадания малолетнего балбеса под поезд довольно большая. Так что матушка начала искать работу, где и жильё дадут, и школа поблизости будет.

Кто уж ей насоветовал пойти в дворники – не знаю. Но в один прекрасный день мы из Славянки переехали в девятиэтажку на улице Белы Куна. Было это весной семьдесят седьмого. Кто читал повесть Крапивина "Бронзовый мальчик", тот должен помнить ощущения Кинтеля после переезда в новую квартиру. Тонкие стены, над головой кто-то ходит, за окном машины носятся…

Привык, освоился. Осенью пошёл в школу, не без приключений – аккурат в конце августа крепко простудился и месяц провалялся дома. Так что учебный год начался с октября.

Беда шарахнула в начале семьдесят девятого. Очередная простуда обернулась тяжёлым воспалением, которое районная врачиха в упор не хотела замечать. Раза три меня выписывали в школу с температурой под 39. Из школы несколько раз заявлялась делегация, грозившая отчислить за прогулы. Матушка с ног сбилась, разрываясь между работой и мной. А я ослаб уже до такой степени, что самостоятельно до туалета дойти не мог.

Выручила мать моего тогдашнего друга, Андрюшки Сафронова. Людмила Степановна, царствие ей небесное, под свою ответственность забрала меня к себе, в педиатрическое отделение больницы. Название не знаю, помню, что рядом с Волковым кладбищем. Провалялся я там ровно два месяца. Выяснилось, что у меня запущенный гайморит и, если бы ещё чуток потянули резину, то или на тот свет, или в психоневрологический интернат, пациентом. Слава Богу, обошлось…

А Людмила Степановна Сафронова спустя год умерла от рака крови. Я всё чаще думаю, что моя жизнь куплена ценой её смерти…

Тем временем у матушки начались проблемы на работе. Несколько раз всю бригаду лишали премии, полностью или частично. Просто так, без объяснения причин. Несколько человек, включая маманю, накатали жалобы в профком. Устроили собрание, на котором авторам жалоб приписали все смертные грехи, от пьянства на работе до прогулов. Стадо, именуемое трудовым коллективом, промычало… Извините, проголосовало за решение профкома – строгий выговор с занесением в трудовую. Стало ясно, что спокойно работать не дадут, нужно искать другую работу. В это время в школу и детскую комнату милиции пришла пачка анонимок, где в самых ярких тонах расписывалось, что мать алкоголичка, что я без присмотра болтаюсь целыми днями по дворам и прогуливаю школу. Благодаря этим анонимкам у моей матушки случился первый инфаркт. Было ей тогда тридцать шесть лет.

Я хорошо помню тот день. Мы играли у Андрюшки в солдатиков, разыграли целую баталию. Их квартира и сейчас находится на четвертом этаже соседнего дома, из окон хорошо виден наш подъезд. Я видел, как возле подъезда стояла пожарная машина, потом ещё и "скорая" подкатила. Ещё подумал: к кому бы это? Оказалось, к нам. Мать ждала, когда я приду от Сафроновых, решила картошки на ужин сварить, поставила на газовую плиту ковшик с водой. И потеряла сознание.

Дальше сплошная цепь чудес. Вода выкипела, залила огонь. По всем законам жанра мать должна была погибнуть, надышавшись газа. Спасло её только то, что упала она не на пол, а на стоявший рядом стул. Кто-то из соседей по площадке (мы тогда жили в квартире одни) почувствовал запах газа, набрал 04. Вышибли дверь, обнаружили мать, вызвали "скорую"…

Возле раскуроченной двери квартиры меня встретила малознакомая женщина, тоже работавшая в жилконторе. Ночь в чужой квартире, в чужой кровати – и полная пустота. Впереди всерьёз замаячила перспектива угодить в детский дом.

И тут очередное чудо: утром за мной пришла мама. Слабая, бледная как полотно, она всё-таки упросила врачей отпустить её домой под расписку. Как она ночью добиралась до дому это отдельный длинный рассказ…

Через день в милицию поступила новая анонимка. Некий доброжелатель сообщал, что гражданка Уткина пыталась покончить жизнь самоубийством и потому должна быть лишена родительских прав. Под этим же предлогом попытались не оплатить больничный лист. Только когда из больницы, куда увозили мать, пришло заключение, что сперва был инфаркт, а уж потом отравление газом – только тогда заткнулись… Но как только мать уволилась, сразу стали требовать освободить служебную жилплощадь.

По просьбам трудящихся

Курить матушка начала задолго до моего рождения, ещё когда в деревне жила. Закурила не от хорошей жизни – табак, как известно, притупляет чувство голода. Жили впроголодь, есть хотелось постоянно. А поскольку денег в деревне зарабатывали тоже немного, то самым распространённым куревом был "Беломор". Так что матушке и выбирать особо не приходилось. Правда, поначалу стеснялась курить на людях, старалась уйти в укромный уголок. Так я с детства и запомнил: матушка отводит меня подальше от тротуара, достаёт папиросы и спички, закуривает. Мама всегда становилась так, чтобы ветер относил табачный дым в сторону от меня. А я в это время грыз горбушку ароматного хлеба…

Чаще всего это происходило в пятницу, когда матушка забирала меня из детского сада и мы ехали домой в Петрославянку. У платформы тогда был небольшой магазин, в котором можно было купить всё необходимое, от хлеба до мыла и спичек. Мини маркет, как сейчас сказали бы. И, конечно, папиросы. С того времени я и стал запоминать цены – хлеб шестнадцать копеек, батон двадцать пять, пачка "Беломора" двадцать две, коробок спичек копейка…

Кто-то сейчас скажет: автор, ты с какого дуба рухнул? "Беломор" всю жизнь двадцать пять копеек стоил!

А вот фигушки, ребята. Вплоть до 1977 года пачка папирос "Беломорканал" стоила двадцать две копейки. А к юбилею Великого Октября цены на ряд товаров повысили. "По просьбам трудящихся", как это тогда говорилось. И "Беломор" оказался в числе тех самых товаров.

Я бы не запомнил этого, наверное, если бы не случай. Дело было летом семьдесят седьмого, мы уже жили на Бела Куна, матушка дворником работала в местном ЖЭКе. Погнали дворников к детскому саду, траву косить. А в то время никаких бензокосилок в СССР не было, работали обычными косами. Конечно, кто умел. Матушка с детства косить была обучена, в деревне без этого никак, ей эта работа только в радость. Лето, солнце, воздух свежий, запах скошенной травы!.. Лепота! И, конечно, матушка взяла меня с собой.

А я, надо сказать, не отнекивался. Во-первых, я тогда ещё мало с кем был знаком во дворе и все ребята уехали на каникулы, кто в лагерь, кто в деревню. Во-вторых, по телевизору днём объявляли перерыв до трёх часов и смотреть было нечего. Но, самое главное, можно было вместе с дворниками прокатиться на ТУМе!

ТУМ – это тротуароуборочная машина. В разных городах и в разное время они были разные. Тех, что были в семидесятых в Ленинграде, я даже на фотографиях не нашёл, хотя перерыл весь Интернет. Поэтому попробуйте представить себе приземистую прямоугольную коробку, поставленную на четыре колеса. Никакой кабины над коробкой нет, два сиденья впереди открыты всем ветрам и дождям. Громадный руль, расположенный почти горизонтально, более всего напоминает руль троллейбуса. За сиденьями располагается громадный моторный отсек, на котором, как на телеге, можно было проехать ещё четырём пассажирам. Чаще всего к ТУМу прицепляли грузовую тележку, в которую складывался необходимый инвентарь, собранный мусор, скошенная трава, опавшие листья и т.д. Ехал ТУМ медленно, максимум двадцать километров в час. Но для мальчишек прокатиться на этой жёлтой черепахе было счастьем.

Так что я не стал отнекиваться и пошёл вслед за матушкой. День действительно выдался шикарный, работа шла быстро и я даже не успел заскучать, когда дворники решили устроить перекур. И тут маманька вспомнила, что папирос у неё почти не осталось. А, самое главное, дома нет хлеба. Правда, в кошельке оставалось всего сорок копеек до зарплаты, а зарплата только на следующий день. Но сорока копеек как раз хватало на пачку "Беломора", буханку хлеба и два коробка спичек.

Магазин "стекляшка" был поблизости. Оставив меня качаться на детсадовских качелях, матушка отправилась за покупками.

Вернулась минут через пятнадцать и сходу огорошила:

– Девчонки, "Беломор" подорожал.

"Девчонки" не поверили:

– Как подорожал? Ты шутишь, что ли?

– Да какие шутки? Двадцать пять копеек пачка. Дайте кто-нибудь три копейки, на кассе долг отдать.

Современная молодёжь про долг на кассе вряд ли поймёт, поэтому поясню. В те времена магазины самообслуживания были редкостью. Обычный советский магазин делился на несколько отделов, которые обслуживала одна или две кассы. Поэтому сперва ты пробивал чек, если только товар не нужно было предварительно взвесить. В матушкином случае это один чек в винный и один в хлебный. Цены можно было не называть, кассир знала их назубок, поэтому маманя привычно продиктовала:

– В винный пачку "Беломора" и две спичек, в хлебный один столовый хлеб.

И протянула два двугривенных, две монетки по двадцать копеек. А кассир в ответ:

– Сорок три копейки. Ещё три копейки давайте.

Конечно, матушка могла взять половинку хлеба, например. Или ржаной за четырнадцать копеек и один коробок спичек. Но это означало бы, что у кассира осталось бы два чека – никаких "сторно" в те времена не было. Если чек пробит, то в кассе должна быть сумма, соответствующая выбитому чеку. Иначе недостача и очень много неприятностей. Конечно, была какая-то схема, согласно которой ошибочно пробитые чеки списывались. Но, как любая советская схема, она имела кучу недостатков и проще было оставить чек на кассе и дождаться, когда кто-то пробьёт нужную сумму в нужный отдел. А, ежели покупатель знакомый, то можно поверить и подождать, когда он занесёт недостающую сумму. Матушку в магазине уже знали, дворники всегда у всех на виду. Так что три копейки поверили в долг.

Самое интересное, что цены на папиросы подняли, а на пачках ещё долго значилось "22 коп"…

Всё лучшее детям?

Где-то на сайте у меня выложена фотография, сделанная в начале семидесятых. На снимке виден наш дом 8 по Бела Куна и часть двора, на тот момент представлявшего собой обычный пустырь. Через семь лет, когда мы переехали из Петрославянки, площадка выглядела ненамного лучше: маленькая ржавая горка-ракета с порванными листами спуска; пустая песочница; пара качелей в виде лошадок. И громадные качели дурацкой конструкции – металлическая дуга и на ней пять качелек. Ни футбольных ворот, ни хоккейной коробки. Тоска смертная, особенно зимой. Поэтому когда во дворе построили нормальную горку, вокруг неё собралась детвора со всех окрестных домов. Всем же хотелось прокатиться. Мне, конечно, тоже. На вершине горки тут же образовалась давка, кто посильнее, норовили пролезть без всякой очереди. Меня отпихнули к краю и спиной прижали к перилам. Мне уже не хотелось кататься и я начал думать, как из этой давки выбраться. И тут на горку влезла Толстая Ленка. Её так звали, Толстая Ленка. Деваха лет тринадцати, Ленка ростом была чуть пониже моей матушки, зато в талии намного толще. Теперь представьте, что в битком набитую комнатёнку вваливается эдакая корова. И не просто вваливается, а, схватившись за перила, Ленка своей тушей даванула ребятню, будто поршень гигантского пресса. Я даже пискнуть не успел, как меня просто выкинуло с горки. Низенькие перила не были рассчитаны на такое давление и я перевалился через них. Сделав в воздухе полное классическое сальто назад, я брякнулся на спину. На моё счастье, свалившись с двухметровой высоты, я не получил даже синяка. А ведь запросто мог свернуть себе шею…

Дурацкая качель однажды мне просто чудом не пробила голову. Раскачался, попытался затормозить, а сандаль взял и слетел. Я как-то неловко повернулся и тут же оказался лежащим на земле. А над головой со свистом летала тяжеленная качель с острыми металлическими углами. Хорошо, что рядом была женщина, качавшая своего ребёнка. Я плохо соображал после падения и начал подниматься, несмотря на крик "Лежи! Не вставай!" Качель летела мне точно в темя и, если бы женщина не перехватила её, то кто знает, чем бы всё это кончилось. Несмотря на мгновенную реакцию женщины, качель была быстрее и крепко врезала мне по затылку. Признаться матушке я побоялся и врачу меня не показали. Так что сложно сказать, получил я тогда сотрясение мозга или нет. Ссадина на затылке была и голова какое-то время кружилась, это факт.

На горку-ракету взрослые старались нас не пускать, но разве за всеми углядишь? Компания девчонок лет шести устроили на ракете игру в "дочки-матери", в самой ракете сделали "дом", квартиру с кухней. Места внутри было мало, одна из девочек оступилась и нога прошла между металлическими прутьями. В это время другая девочка неловко повернулась и упала на первую. В итоге сложный перелом ноги со смещением. Никаких выводов из этого случая сделано не было, ракета стояла ещё лет шесть, пока окончательно не проржавела. Сколько на ней детворы получили ушибы, синяки и ссадины, знают только в местном травмпункте.

Это сладкое слово "дефицит"

Не было в планах писать этот рассказик, но так уж сложилось. Сперва в одной группе ВКонтакте некий деятель, увидев фотографию советской монетницы (кто-то ещё помнит, что это за штука?) с выбитой на тыльной стороне надписью "Цена 1 р. 50 коп.", радостно сообщил:

– Цена на товаре исключала возможность спекуляции!

Деятелю тут же объяснили, что дефицит легко мог продаваться и в два, и в три раза дороже государственной. И это ещё по-божески! Даже я удивился, когда в комментариях написали, что двухтомник Пикуля у спекулянтов шел по 120 рублей – при госцене два с полтиной.

А потом в коллекции советской электроники Сергея Фролова увидел игру "Электроника ИМ-28". Сама по себе игра интереса не вызывает. Даже когда пацаном был и в ДЛТ это чудо видел, не было ни малейшего желания такую игру купить. Поэтому и не узнал тогда, что для питания этой электронной коробки надобно аж 7 (прописью: семь) штук батареек 332. Вот про батарейки и расскажу.

Так случилось, что на новый 1979-й год матушка решила купить мне в подарок танк. Игрушечный, само собой. Но довольно дорогой. То ли премию внеплановую выписали, то ли подхалтурить где-то удалось, но в кои-то веки появились свободные деньги. И маманя, недолго думая, выложила энную сумму за пластмассовый танк на резиновых гусеницах. Который ещё и ездил! С кормы танка выходил провод, который заканчивался пультом управления. Танк исправно ездил и светил фарой около получаса. Потом встал. Фара ещё минут пять грустно светила тускнеющим огоньком, пока не потухла вовсе. Только тогда я догадался прочитать в инструкции, что питается танк от двух квадратных батареек и хватает их на двадцать минут беспрерывной работы. После чего батарейки надобно заменить.

Год, напомню, 1979-й, январь. Жили мы тогда на улице Бела Куна (это тогда так называли, теперь название подправили – Белы Куна), про которую я уже не раз рассказывал. Окрестности я знал отлично и где ближайший магазин игрушек и канцтоваров тоже знал. Там же, на углу Бела Куна и Софийской находился магазин радиотоваров. Где, по идее, должны были продаваться нужные мне батарейки. Взяв у матушки полтинник (батарейки тогда стоили 20 копеек за штуку, позднее цену подняли – стали стоить 30 копеек) и отправился в магазин.

Естественно, первым делом зашел в магазин игрушек. Там продавщицы снисходительно объяснили, что у них "батареек не бывает, иди, мальчик, в радиотовары". Делать нечего, пошел. Захожу в магазин, а там на прилавке табличка, на которой крупным шрифтом напечатано "Батареек НЕТ".

От досады хотелось зареветь. Наверное, на моей физиономии было такое отчаяние, что стоявший неподалеку молодой парень подошел и тихонько спросил:

– Что, батарейки нужны?

Я только головой кивнул.

– Какие?

– Квадратные, – просипел я.

– Рубль штука.

– Как рубль? – оторопел я. – Они же по двадцать копеек!

– Ну иди, покупай по двадцать копеек, – хмыкнул парень и отошёл, потеряв ко мне интерес.

Плоских батареек в свободной продаже я не встречал вплоть до развала СССР. Ну. почти не встречал – иногда под конец квартала в каком-нибудь магазине "выбрасывали", сразу же выстраивалась громадная очередь. Наученный горьким опытом, я всячески старался не связываться с игрушками и прочими приборами, которым требовались такие дефицитные батарейки. Даже девятивольтовые "Кроны" и "Корунды" было легче найти, чем плоские "квадраты". Подаренный мамой танк долгое время пылился под кроватью, иногда я его вытаскивал для игры в солдатиков. В конце концов танк был разбит вдребезги и отправился на помойку.

Книги и жизнь

В двухкомнатной квартире на Белы Куна жили две семьи. В одной комнате размещались мы с матушкой, а другую отдали слесарю ЖЭКа Ивану. Аккурат в момент нашего переезда Иван отсутствовал: взяв отпуск за свой счет, укатил в родной украинский хутор. Вернулся из отпуска не один, а с молодой супругой, Тоней. Которая уже была на сносях…

История стара, как мир. Иван любил другую, девушка отвечала взаимностью и все шло к свадьбе. Если бы не Тоня, которая решила во что бы то ни стало окрутить Ивана. Во время очередного приезда, Тоня подпоила Ваньку, благо тот на выпивку был падок. А у хмельного мужика, как известно, работает только одна голова. Та, что в штанах…

Быть может, Иван и плюнул бы с высокой колоколенки на поруганную девичью честь, да только Тоня умудрилась забеременеть. И молчала ровно до того момента, когда живот на нос полез и аборт делать было поздно. Тут уж Ивану деваться было некуда. В экстренном порядке пришлось оформлять внеочередной отпуск, справлять свадьбу и забирать нежеланную супругу в Ленинград. Вскоре Тоня родила Ивану дочку, Оксану. В жилконторе новоиспечённому папаше пообещали выделить отдельную квартиру, как только подвернется что-то подходящее. Пока же так и ютились втроём в двенадцатиметровой комнатушке.

Надо сказать, что в те времена ситуация с магазинами вообще была унылой, а в спальных районах, вроде нашего Купчино, так просто беда. С одной стороны – рядом сразу две "стекляшки", торговых центра. Чуть подальше были новый магазин и универсам "Купчинский". Вот только покупать там было практически нечего. А порой и не на что: зарплата у дворников была копеечной, если же я заболевал и матушке приходилось брать больничный по уходу за ребёнком, то становилось совсем худо. Болел же я часто. Во время очередной простуды кто-то из знакомых предложил привезти немного мёда. Это сейчас в любом магазине мёд спокойно стоит на витрине, а тогда натуральный мед разве что на рынке можно было увидеть.

Как уж там матушка сговаривалась и за какие деньги – не знаю, врать не буду. Просто в один прекрасный вечер на столе появилась пол-литровая стеклянная баночка с чем-то очень солнечным на вид. Содержимое тут же взялись проверять. Знаете, какой способ проверки мёда тогда считался самым точным? С помощью химического карандаша. Берете капельку мёда и опускаете в неё грифель. Если карандаш начал растворяться – вместо мёда вам всучили сахарный сироп.

Наш мёд оказался правильный и очень вкусный. Я проглотил чайную ложку мёда, запил кружкой горячего чаю и укутался в одеяло поплотнее. Всем ведь известно, что при простуде важно хорошенько пропотеть.

Матушка тем временем направилась на кухню, на ужин чего-нить состряпать и покупкой заодно похвастаться. Меня от мёда и тепла разморило, потянуло в дрёму… И уж почти совсем уснул, когда в комнату влетела матушка, буквально клокоча от еле сдерживаемого хохота.

На кухне сидел Иван, чаи гонял. Матушка ему к чаю предложила медок попробовать. А надо сказать, что отец Ивана ульи держал и Ваня сызмальства толк в мёде знал. Как заправский дегустатор Иван принял немного мёда, покатал его языком во рту, размазал по нёбу… И вынес вердикт: мёд высшего класса.

В это время Тоня решила посмотреть, чем супруг на кухне занят. Увидев баночку с мёдом, тоже попросила попробовать. После чего безапелляционно заявила:

– Это не мёд!

Иван чуть с табуретки не навернулся:

– А что же это тогда?

– Я не знаю, что это, – фыркнула Тоня. – Но это не мёд! Мёд горький!

Прохохотавшись, матушка так завершила рассказ:

– Видимо, Тоня Чебухайкиного мёда отведала.

– Какого мёда? – Не понял я.

– Ты лежи спокойно, не раскрывайся, а то всё лечение зазря! – Матушка поправила сползшее одеяло. – У меня в деревне книжка была, вот только название забыла. Там про одну бабу деревенскую рассказывалось. Если что-то не поймет, то вместо "Чего?" или "Что?" говорит: "Чё?" Если не поверит кому, то скажет: "Бу!" Это у нее вместо "Будет врать!" А смеялась она "Ха!" Ну и прозвали ее Чебухайкой. Жадная была эта Чебухайка. Раз на какой-то сельский праздник пошла, на дармовщину поесть-выпить. А тут принесли что-то незнакомое. Чебухайка спрашивает: "Чё это?" Ей говорят: "Мёд!" А она сроду мёда не едала, только слыхала, что очень де вкусно. Выбрала момент, когда никто не видел, полную ложку зачерпнула да в рот. И чуть не задохнулась от горечи! Вместо мёда полную ложку горчицы хватанула. С тех пор на селе горчицу не иначе как Чебухайкиным мёдом не называли!

Мы снова расхохотались.

– Вот Тоню нашу, видно, тоже кто-то Чебухайкиным мёдом угостил. Жаль только, что название книжки забыла, перечитать бы… Ну, может, попадется когда.

С той поры прошло без малого сорок лет. Мам! Я теперь знаю, как называлась та книжка! "Липяги", а написал её Сергей Крутилин.