Gaudeamus. Как студенту стать мужчиной и другие академические хлопоты

Машина, в которую смогли поместиться все оставшиеся, подошла только к четырем часам. Из кабины вылез изрядно пьяный водитель, и, дабы не пугать своим видом отъезжающих, так и остался за машиной, разминая затекшие ноги. Те, кто уже не первый раз ехал в Дамхурц, знали, что такое состояние шофера никак не угрожает безопасности пассажиров, поскольку управлять автомобилем он способен даже без сознания, в противном случае он бы не дожил до встречи с ними.

Ответственный преподаватель сел в кабину, Серж с компанией и человек десять других студентов расположились в кузове старенького Зил-157. В лагерь вела довольно ровная грунтовая дорога, лишь кое-где встречались ухабы и промоины, и путешествие в кузове грузовой машины не доставляло много неудобств. Дорога шла то по одному, то по другому берегу Лабы вверх по течению, так что путешествующие имели возможность обозревать красоты ущелья Лабы в самых разных ракурсах. От увиденного великолепия захватывало дух. Ники и его друзья уже в третий раз ехали по этой дороге и снова были потрясены великолепием пейзажей. Впрочем, потрясены были все, кроме Алекса: его тошнило. Он долго терпел, но на полпути не выдержал и выпустил мощную струю. Серж, сидевший лицом к Алексу, по выражению его глаз и по мимике давно понял, в чем дело, и готовился к такому исходу, поэтому в самый критический момент он схватил голову страдальца, резко и с хрустом повернул ее в сторону пейзажей, едва не вывихнув Алексу шею, и фонтан был благополучно направлен за борт. Голые ветви куста, мимо которого в этот момент проезжала машина, не очень больно хлестнули Боброва по лицу, чем окончательно взбодрили его. Мутные глаза Алекса приобрели нормальный цвет и прозрачность, и теперь он тоже получил возможность наслаждаться красотами природы.

Подъемы и спуски следовали друг за другом, и то, что дорога шла вверх, не было заметно, но когда проехали километров тридцать, пассажиры вдруг увидели скалистые вершины, с которых снег не с сходил даже летом. Они подъезжали к Дамхурцу.

В лагерь прибыли около шести вечера, когда уже стемнело, выгрузились и пошли искать свои вещи, отправленные ранее. По приезде жильцы блока №709 и ассоциированный его член Алекс Бобров первым делом узнали, что они в третьем отряде вместе с другими студентами с РКН. Отряды формировались по факультетам, но поскольку филологов было мало, то их приписали к испанцам, которые также уступали в численности французам и англичанам. Людмила Васильевна сообщила Сержу и его друзьям, что их отрядом руководить будет она и что жить они будут в правой половине дома №7 (дома были на два входа). Ники, Айвэн и Алекс понесли вещи в свое новое жилище, а Серж и Ники пошли на склад получать постельное белье, ведро и таз – таков был набор бытовых услуг.

Белье выдавал Евсеич – здоровенный мужик лет шестидесяти. Общение с ним не оставляло приятных впечатлений, поскольку говорил он неприязненно и грубо, фразы бросал резко, всем своим видом показывая свое отношение к прибывшим варварам – таковыми были по его глубокому убеждению все студенты. Движения его были размашисты и порывисты, так что, стоя рядом с ним, собеседник не всегда мог сразу определить, то ли он потянулся за подушкой на складской полке, то ли замахнулся, чтобы свиснуть вас по уху. Когда Ники разговаривал с ним, то всегда чувствовал на себе вековую ненависть коменданта лагеря к отдыхающим, которые обязательно что-нибудь порвут, прожгут, потеряют или чем-нибудь уделают, а ему потом отчитываться.

Евсеич работал комендантом в Дамхурце только третий год. Его предшественник безнадежно пил, но однажды взял себя в руки и первый раз в жизни отказался от предложенных ста грамм, и это его погубило: он так и не смог оправиться от потрясения, вызванного собственным поступком, и сошел с ума. С тяжелым психическим расстройством его поместили в специальную больницу, где ему окончательно пришлось бросить пить, так как не наливали. Освободившуюся должность занял Евсеич. О его появлении здесь ходили загадочные слухи: будто бы в 1945-46 годах он жил на Западной Украине и водил там тесную дружбу с бендеровцами и прочими лесными братьями, за что и провел многие годы на сибирских просторах, там же он обзавелся семьей. И вот несколько лет назад он появился в Дамхурце, и когда освободилось место коменданта, он занял его, а вместе с ним и дом из двух комнат с сенями и крыльцом, стоящий на краю лагеря и отгороженный от него забором.

Евсеич, еще в прошлом году пообщавшись со спокойным и вежливым Ники, всей душой возненавидел его, и Ники отвечал ему взаимностью. Он был уверен, что Евсеича специально выписали из Сибири на эту сволочную должность. Поэтому процедура выдачи белья, таза и ведра сопровождалась бюрократическими препонами, мелочными придирками и скоротечными перепалками. Кончилось все тем, что в залог за полученные вещи Сержу и Ники пришлось оставить паспорта с обрывками бумаги в них, на которых комендант собственноручно изобразил слова "матрас", "подушка" и т.д.

Когда Ники и Серж с охапками белья пришли наконец в свой дом №7, Айвэн и Витя уже вымели его и расставили кровати, неугомонный Алекс помогал им игрой на гитаре. У Вити Гренкина, в отличие от Ники, с Евсеичем сложились нормальные отношения, поэтому он без труда взял у него колун и наколол дров. Печи в этих местах умели класть так, что в них горело все, что в принципе может только дымиться, даже сырые дрова. Главное было развести хотя бы небольшой огонь, потом печь начинала функционировать в режиме реактивного двигателя, включая чрезмерный расход горючего. Но дрова были сухие, и через пятнадцать минут печь уже гудела от адского пламени. Стало тепло и уютно, потянуло дымком, и друзья не сговариваясь стали накрывать стол.

Половина дома, в которой располагалась компания, состояла из двух смежных комнат, в одной из которых, в передней, находилась печь. Спальню устроили во второй комнате, куда перетащили пять кроватей и застелили их. Одну оставили в передней в качестве дивана, здесь же поставили стол. Когда приготовления к застолью были закончены, к ним вошла Людмила Васильевна, чтобы переписать живущих в правой половине дома №7. Друзья уговорили ее не подселять к ним больше никого. Людмила Васильевна согласилась, но только при условии, что вся компания обещает выходить на утреннюю зарядку и участвовать в соревнованиях. Такого подвоха от нее не ожидали. Тем не менее все пятеро без колебаний приняли это условие с нечистой совестью: они знали, что не смогут выполнить его до конца.

В семь вечера трубный глас громкоговорителя, звучащий откуда-то с неба, позвал прибывших на ужин. В столовой, длинном зале с низким потолком, жильцы левой половины дома №7 увидели весь свой отряд в сборе и с удовлетворением констатировали, что они единственные представители сильного пола в своей новой ячейке общества. Обед был до пошлости неоригинален – гуляш с гарниром из картофельного пюре сомнительной консистенции, компот из сухофруктов, не поддающихся идентификации, и хлеб – единственный продукт, вызвавший только положительные эмоции, так как пекли его здесь же и с большим знанием дела. После ужина Серж скорым походным шагом увел компанию домой – в свое новое жилище. Некоторую неудовлетворенность ужином требовалось немедленно устранить.

С великой тщательностью, без суеты, по всем правилам этикета в передней комнате накрыли стол. В предвкушении праздника души все были изысканно предусмотрительны и внимательны друг к другу, хотя сложные по конструкции формулы вежливого обращения, высказанные матом, звучали несколько странно – но не настолько, чтобы резать студенческое ухо. Компания расселась вокруг стола, и наступила самая желанная для всех минута – началось торжественное комсомольское собрание, посвященное открытию двенадцатидневного сезона отдыха, любви и приключений. Как всегда бывает в таких случаях, участникам собрания казалось, что впереди у них целая вечность до начала занятий. Под воодушевленные и строго тематические тосты (благополучие, изобилие, девушки) табачного цвета шпроты, сардины в масле и колбаса разных сортов поедались с поразительной быстротой. Настроение катастрофически повышалось, и наступил тот момент, когда возникла абсолютно объективная необходимость идти знакомиться с соседями, но этого не произошло.

В дверь постучали, Ники поднял крючок, и комнату вошла прелестная девушка в короткой дубленке, джинсах и коротких сапожках на высоком тонком каблучке. Появление незнакомки в прокуренной до слез и наполненной жизнерадостным ржанием комнате было так неожиданно, что компания поначалу растерялась. Состояние это не продлилось долго, и уже через секунду почти вся команда изготовилась – говорить комплименты, умно острить и ненавязчиво ухаживать. Только Серж почему-то сосредоточился на обуви гостьи. Посмотрев на ее каблучки, он принялся размышлять, пришла она к ним на цыпочках или на четвереньках, потому что ходить по снегу в таких сапогах невозможно. Девушка же, не дожидаясь атаки, заговорила первой:

– Ребята, я ваша соседка через стену. Я извиняюсь, что не вовремя, но у нас потек потолок в комнате. Вы не могли бы взглянуть, что там с крышей.

– Без базаров, девчонки! – радостно-игриво промычал Айвэн, у которого от возбуждения начисто отшибло ту область мозга, где находилась категория числа имен существительных и осуществляется переход к галантной речи. Почти напролом пробираясь к выходу, друзья едва не перевернули стол.

Такого сюрприза друзья не ожидали. Откуда ни возьмись вдруг появился прекрасный повод для установления прочных двенадцатидневных связей с очаровательными соседками. Что может быть лучше, чем оказаться полезным девушке, с которой хочешь познакомиться. Мгновенно в головах у хозяев комнаты сложилась логическая цепь: за стеной поселились девушки – поскольку обратились к ним, знакомых мужчин у них нет – значит, они обладают приоритетным правом на соседок – возникает естественная необходимость совместного торжественного мероприятия. Далее следовали прогнозы, смелость и степень осуществимости которых у каждого была своя.

Никому из хозяев правой половины дома №7 и в голову не пришло отрядить на чердак кого-нибудь одного. Бескорыстные помощники нашли лишнюю сетку от кровати, вытащили ее на улицу и, прислонив ее к стене, как лестницу, в полном составе ринулись на крышу – спасать соседок. По одному протиснулись в узкую дверцу и оказались на чердаке. Серж осветил фонарем крышу, глазастый Ники обнаружил дыру в шифере, прямо под которой лежала горка снега, уже начавшая таять. Как только в доме затопили печь, вода просочилась через штукатурку и стала капать прямо на головы новых жильцов. Айвэн сгреб снег и выбросил его, Серж заделал дыру найденным тут же обломком шифера. Соседки были спасены, и теперь героев ожидало триумфальное возвращение на землю на глазах у очаровательной незнакомки, ожидавшей около их импровизированной лестницы. Тут выяснилось, что спуститься с крыши по кроватной сетке гораздо труднее, чем взобраться по ней. Выход из ситуации нашел Серж: он спрыгнул прямо на сугроб, наметенный под стеной дома. Хотя было не высоко, приземление оказалось более жестким, чем он ожидал: снег подтаял, слежался и был так тверд, что можно было поломать ноги. Предупредить об опасности Алекса, последовавшего за ним, Серж не успел. У Алекса не было ни теоретической подготовки, ни практического опыта прыжков с крыши, поэтому он не просто шагнул вниз, как Серж, а, поскольку дело происходило на виду у прелестной соседки, сильно оттолкнулся вперед и вверх – и полетел, ноги он при этом эффектно выбросил вперед, как прыгун в длину. Где-то в середине нисходящей траектории Алекс понял свою ошибку и попытался как-то сгруппироваться, но ввиду скоротечности полета ничего не получилось, и он на максимально возможной в таких условиях скорости осуществил жесткую посадку на мягкое место, которое, впрочем, было у него по причине худобы отнюдь не мягкое. При контакте с поверхностью планеты Алекс не издал ни звука, только через несколько секунд шумно выдохнул, когда обрел такую возможность. Вскочить и сделать вид, что ничего страшного, собственно говоря, не произошло, у него не получилось: завершающая стадия приземления ознаменовалась искрометным ударом головой о согнутые колени, и теперь Алекс был не в состоянии сообразить, где верх и где низ, какая сторона правая, а какая левая. Ему даже трудно было понять, вперед смотрит его голова или назад. Спрыгнули остальные. Серж и Витя Гренкин взяли Алекса под руки и осторожно отделили от сугроба. В снегу остались две аккуратные лунки, как если бы кто-то уронил небольшую, но тяжелую гантель. Ники заметил, что в случае необходимости для доказательства участия Алекса в спасательной операции можно будет предъявить отпечатки его задницы в сугробе. Алекс пришел в себя и начал непринужденно объяснять перепуганной девушке причины неудачи. По его словам, все было бы нормально, если бы крыша располагалась повыше или земля – пониже.

Провожать девушку пошли, естественно, все пятеро, справедливо рассчитывая на теплый прием с бурными выражениями благодарности и расположения к мужественным соседям. Герои-спасатели вслед за девушкой вошли в левую половину дома №7 и вместо приветливых девичьих лиц увидели нечто иное: на кровати, прислонившись спиной к стене, сидел молодой человек с перевязанной головой и мутными глазами. Больше никого в комнате не было. Опешивший Айвэн даже заглянул в дальнюю комнату – там тоже было пусто. Девушка внесла ясность:

– Это мой муж. Он слазил с машины и упал. Вот, разбил голову. Ему сейчас плохо, и я пошла к вам. Спасибо, что помогли.

– Пожалуйста, – за всех ответил Серж. – Рады были помочь. До свидания.

Друзья, все еще улыбаясь, раскланялись и развернулись к выходу. Тут раненый издал ртом булькотание, похожее на человеческую речь и не оставлявшее сомнений в причинах его нетрудоспособности. Оттолкнувшись спиной от стены, он попытался принять вертикальное положение, но не удержал равновесие и звонко шлепнул лицом по столу, стоявшему перед ним. Манипуляции с собственным телом не увенчались успехом, и он оставил всякие попытки предстать в человеческом виде, проводив гостей неопределенными жестами. Как впоследствии выяснилось, парень целенаправленно упивался еще в кузове вахтенной машины, причем на виду у преподавателей, и при выгрузке ухитрился лбом протаранить ворота, ведущие в лагерь. Начальство уже было осведомлено о его подвигах, и назавтра супружеской чете предстояло безрадостное возвращение на перекладных в Пятигорск.

Неудача на некоторое время испортила боевой настрой в правой половине дома №7. Друзья обсудили ситуацию и решили идти к испанкам. Они хорошо знали своих соотрядниц, поэтому продолжение праздничного вечера не сулило неприятных неожиданностей. Прихватили гостинцы (необходимый носильный запас бутылок и продуктов) и двинулись в путь. К испанкам компания заявилась в самый разгар торжеств и была тепло встречена. Высокое собрание уже в новом составе расселось по кроватям, и застолье, точнее застулье, поскольку угощения лежали и стояли на стульях, продолжилось. Серж и Алекс по очереди играли на гитаре и пели, Витя Гренкин разливал, Ники раздавал наполненные стопочки, стаканы, чайные чашки и даже крышки от мыльниц. Айвэн же, делая вид, что принимает активное участие в ходе торжественного собрания, тем временем пытался тискать свою соседку справа, а иногда, когда забывал первоначальный замысел, то и соседку слева. Разливать всегда поручали Вите Гренкину, так как он обладал феноменальной способностью в любых условиях (в темноте, на бегу, в тряском кузове) и в любом состоянии наливать напитки всем поровну. К тому же, он был известен своей кристальной честностью и сообразительностью в этих делах, то есть остро чувствовал, когда необходимо применять дифференцированный подход при распределении напитков. В десять погас свет: электричество вырабатывалось автономной дизель-электрической установкой, и на ночь ее останавливали, чтобы зря не расходовать солярку. Как обычно в таких случаях, окна тщательно задрапировали байковыми одеялами и зажгли свечи. Светомаскировка была необходима, потому что начальство не приветствовало проведение приемов и раутов после отбоя.

Торжественное собрание продолжилось при свечах, что придало ему еще большее очарование и некоторый оттенок романтики. В сигаретно-свечном чаду и при соблюдении режима тишины это стало похоже на странную помесь тайной вечери и гусарской вечеринки с артистками: Серж преломлял хлебы (сыр, колбасу, сардины в масле), Ники раздавал страждущим ритуальные напитки, остальные прочувствованно внимали друг другу и все более сплачивались душами и телами. Не было там только Иуды и сакраментальных фраз.

Алекс опять опьянел и в этом состоянии, к своему удивлению, изобрел новый тип дорожного покрытия. Он сидел склонившись над стулом и бессовестно поедал хозяйское малиновое варенье. Алекс был крайне невнимателен, и сладкий, густой сироп пролился на пол и растекся в большую лужу. Бобров хотел переставить ноги, но обнаружил, что прилип. Он поначалу ничего не понял и продолжал сидеть как ни в чем не бывало, пытаясь понять произошедшее с ним. Со второй попытки ему удалось оторвать подошвы, и он переставил ноги – опять в лужу. Тогда он перестал дергаться и смирился. Потом он не за тот конец потянул газету, служившую скатертью, и гора хлебных крошек и прочих отходов застолья высыпалась в малиновую лужу. Бобров снова оторвал ботинки от пола и незаметно разровнял крошки под ногами, чтобы их не так было заметно. Тут выяснилось, что теперь отрывать подошвы гораздо легче, и Алекс успокоился. Спустя пять минут он наклонился и потрогал получившееся покрытие пальцами – вышло нечто вроде асфальта. Он сел прямо и, качнув головой, хмыкнул, как если бы сказал про себя восхищенно: "Ишь ты!" Новое покрытие ему очень понравилось своей дешевизной и прочностью. В этот момент он заметил, что друзья его встали и собираются уходить, и присоединился к ним.

Придя домой, Серж, Айвэн, Ники и Витя Гренкин улеглись в постели, Алекс решил похозяйничать в доме и набил полную печь дров, чтобы всю ночь было тепло. Последние поленья он забивал ногами, и поскольку огонь разгорался, по его мнению, недостаточно быстро, он до предела выдвинул заслонку и на всю открыл поддувало. С чувством выполненного долга он разделся и сложил одежду кучей в свой распахнутый настежь чемодан, лежавший у его кровати. Алекс залез в постель и растянулся на спине, заложив руки за голову. Он лежал и улыбался, ему было хорошо, только состояние это довольно быстро прошло. С Алексом случилось то, что в народе называют вертолетами. Если он лежал, то его тошнило, тогда он садился в кровати и, уткнувшись носом в подобранные колени, засыпал. Заснув, он падал на спину, и тут его снова начинало тошнить. Потом весь цикл повторялся. Это маятниковое состояние длилось минут двадцать, которые показались Алексу вечностью, после чего страдальца вырвало прямо в открытый чемодан. Только после этого Алексу стало немного легче, и он заснул неспокойным сном: ему снилось, будто он на вздымающейся и проваливающейся палубе корабля пил водку и запивал ее литрами малинового варенья. Тошнило даже во сне.

Утром от громкого стука в дверь первым проснулся Ники и побежал открывать. В комнату вошла бодрая и пышущая горной свежестью Людмила Васильевна. Они пришла поднять на ноги команду Сержа, так как знала точно, что громкоговорителем ночных гуляк не проймешь. Наступил кошмарный момент выхода на зарядку. Тренер ушла, и Ники, как дельфин, одним прыжком нырнул в кровать. Алекс видел этот трюк и про себя отметил его лихость и изящество. Выбираться из-под одеяла большинство жильцов правой половины дома №7 не решалось: в комнатах было так холодно, что изо рта шел пар. Благодаря хозяйским хлопотам Алекса дрова в печи выгорели за час, и к утру дом совсем остыл. В холодной комнате, предчувствуя страдания на зарядке, Серж, Ники, Айвэн и Витя впали в уныние. Бодр был только Алекс, он лежал и кричал:

– Сволочи! Кто наблевал в мой чемодан?

Друзья его не возмутились вместе с ним и не бросились искать злодея, осквернившего чемодан. В третий раз Алекс приезжал в Дамхурц, третий раз подряд напивался в первый же день, третий раз его рвало в собственный чемодан, и третий раз подряд он не мог поверить, что это его работа, и возмущался. Витя Гренкин видел вчерашние выкрутасы Алекса в гостях и вяло отреагировал:

– Не хрена было вчера после водки варенье жрать банками. Ты что, голодный был?

– Да нет, просто, вкусно было.

– Ну, значит, не будешь следующий раз на шару обжираться.

На зарядку все-таки пришлось выйти. Поскольку лагерь имел титул спортивно-оздоровительного, утром предполагалась километровая пробежка, потом следовали физические упражнения. Безумная идея с пробежкой больше всего возмущала жильцов дома№7. Айвэн негодовал:

– Ну это ж надо было до такого додуматься! Утренняя пробежка – в оздоровительном лагере!

Единомышленники благополучно пересидели этот номер программы в лесу за лагерем, однако на зарядке они были вынуждены присутствовать, так как проводилась она по отрядам и отсутствие их было бы замечено. Серж и Витя Гренкин втянулись и выполняли упражнения осмысленно и почти добросовестно, а Ники, Айвэн и Алекс лишь слабо имитировали движения Людмилы Васильевны, командовавшей мероприятием. После зарядки все, кроме Алекса, сославшегося на головную боль, пошли на реку совершать утренний туалет. На берегу друзья разложили у воды принадлежности и стали собираться с духом. Первым решился Серж. Он встал на четвереньки, погрузил голову в бурный поток и там размашисто помотылял ею. Удар тока, подкрепленный мощной вибрацией, пронизал первопроходца с головы до пят, и он обрел бодрость, как ему показалось, до конца дней своих. Сняв очки, примеру Сержа последовал Айвэн, но ударился лбом о подводную скалу и стал умываться традиционным способом – при помощи рук. Остальные присоединились к Айвэну, и через пять минут вся компания в жизнерадостном расположении духа возвращалась в свое жилище.

По доброй армейской традиции завтрак предварялся общим построением. На линейке, как еще называли это дисциплинообразующее мероприятие, начальник лагеря, командир (из студентов) и комиссар (из студентов – правоверных комсомольцев) поздравили всех с прибытием и призвали с пользой для морального и физического здоровья провести время в Дамхурце. Потом было устроено показательное аутодафе: изобличенную в пьянстве парочку построили перед непорочными студентами, и начальник лагеря зловеще и торжественно огласил приказ об изгнании нарушителей спортивно-оздоровительного режима. Провинившиеся, как Адам и Ева, изгнанные из рая, молча взялись за руки и пошли собираться в дорогу. Всем было их жалко. После этого экзекутор-начальник извлек из карманов конфискованные накануне две бутылки водки и демонстративно вылил содержимое в снег. По прокатившемуся в рядах смутному ропоту можно было заключить, что акция устрашения не возымела действия, но вызвала раздражение. Никто не испугался и не одумался, так как все давно уяснили себе, что развлекаться недозволенными способами можно – попадаться нельзя.

На построении также был зачитан также план культурно-массовых мероприятий и спортивных состязаний. Последнее для жильцов дома №7 звучало как приговор на каторжные работы. На первом месте в списке развлечений стояло представление отрядов, которое проводилось в первый после приезда день после ужина. Заставлять студентов принимать участие в подобных мероприятиях не было нужды: они прекрасно знали, что если сами себя не развеселят, никто их развлекать не будет. Поэтому после завтрака отряд №3 в полном составе собрался в левой половине дома №7, уже покинутой изгнанниками. Название отряду придумали простое, но со смыслом – "Картинки с выставки", потом придумали, что делать на сцене, и Бобров принялся сочинять тексты для участников представления. Подготовкой к вечеру занимались весь день, зато к представлению отрядов подошли во всеоружии.

После ужина официального в доме №7 состоялся ужин неофициальный – с "а ля фуршетами" и напитками, после чего Алекс, как главный режиссер, повел свою команду в столовую, которая к этому времени силами дежурных превратилась в нечто подобное кабаре, только без подиума и официантов. Представление началось. "Картинки с выставки" упирали, в основном, на интеллект и клоунаду. Студенты с английского факультета оригинально и в духе времени назвали свой отряд "Меридианом" и представили романтическую историю с пенями о горах. Отряд французов назвал себя "Гусарская баллада" и бессовестно инсценировал не совсем приличные анекдоты о поручике Ржевском, заменяя перифразами нелитературные фрагменты. Жюри – комиссар, командир, эстетически грамотные преподаватели – единодушно присудило первое место "Картинкам с выставки". "Картинки" в полном составе перебрались в дом №7 и там быстро и эффективно отметили победу, а затем вернулись в столовую, которая уже стала дискотекой. В низком, плохо освещенном зале студенты самозабвенно отплясывали под "Бель Эпок", "Чингиз Хан" и тому подобное, изредка разбавляемое композициями «Дип перпл» и «Назарет».

В самый разгар веселья с дискотеки пропал Витя Гренкин. Ушел с незнакомой его друзьям девушкой. Явился он только к двум ночи, когда все уже улеглись и теперь делились впечатлениями от прожитого дня. Витя был весел и явно чем-то взволнован. После недолгих отпирательств он рассказал, где был. Гренкин на дискотеке пригласил на танец приглянувшуюся незнакомую девушку и уже к концу второго тура вошел с ней в довольно тесный контакт. Его новая знакомая – Ира училась не в инязе, в фарминституте, и в Дамхурц приехала отдыхать со своими знакомыми. Витя, очевидно, очень понравился Ире, потому что она с удовольствием приняла его приглашение к приключению. Они сбежали с дискотеки и в доме №7 мило отпраздновали свое знакомство. Их взаимные симпатии бурно прогрессировали, и встал вопрос о свободном помещении. Витя знал, что дома предпринимать ничего нельзя, так как его товарищи время от времени приходили сюда для "дозаправки в воздухе", как называл это Ники. Безопасность в левой половинке этого дома тоже не была гарантирована, поэтому Витя сделал вид, что смирился, и они пошли гулять. На этом повествование окончилось, Витя не стал рассказывать, что было дальше. А дальше хитрый Гренкин завел даму в лес за пределами лагеря, там увлек ее под елку и стал приставать. Приставал Витя так страстно, что буквально через минуту парочка уже не замечала ни мороза, ни сыпавшегося с веток снега. Гренкину никогда еще не приходилось заниматься любовью в таких суровых условиях, но ему все удалось, хотя в ходе священнодействия под елкой он чуть было не причинил своей подруге вывихи некоторых суставов. Потом они долго гуляли по дороге, проходящей через Дамхурц, смеялись и дурачились. Домой Гренкин возвращался переполненный впечатлениями: он первый раз в жизни любил девушку стоя под деревом, в лесу, в горах, на двадцатиградусном морозе. Вите очень понравилось, но всех этих деталей он не сообщил друзьям.

Тут же было проведено летучее комсомольское собрание, на котором в результате анализа скудной информации, предоставленной Витей, был сделан правильный вывод, что он все-таки сделал это под звездами Дамхурца. Сексуальный подвиг комсомольца Гренкина вызвал у его друзей небывалое чувство гордости за товарища. Размусоливать подробностей не стали, только Ники заметил:

– Ну что, Айвэн, теперь у тебя появился сексуальный антипод.

– Какой антипод?

– Ну, ты, Айвэн, у нас термофил, любишь по горячим котельным с подружками шляться. А у Вити – криофилия. Страсть к занятиям любовью при низких температурах.

Тему развивал Серж:

– Ты, Витек, уникальная личность. Заниматься этим на морозе, кроме тебя, могут только пингвины и белые медведи.

– А чукчи, ханты, манси, эскимосы? – спросил дотошный Айвэн.

– У них для этих целей есть чумы, иглу, вигвамы и яранги. А Гренкин – мужчина, он сделал это под открытым небом из любви к искусству. Учись, Ники.

Ники пообещал, а Витя Гренкин, умудренный недавним опытом, предложил обговорить условия, при выполнении которых каждый из жильцов дома №7 имел бы гарантированные полчаса для уединения с дамой. Совместными усилиями был выработан соответствующий график. Тема была исчерпана, и собрание закрыли. Комсомолец Бобров в этот вечер был осторожен, поэтому обошлось без вертолетов и чемоданов, уделанных не дошедшими до назначения продуктами. Перед сном как никогда внимательный к друзьям Гренкин пожелал им:

– Приятных вам поллюций!

Утром Алекса разбудил негромкий, но страстный монолог, который, судя по голосу, произносил Айвэн. Бобров лежал лицом к стене и, заинтригованный, не стал поворачиваться, и продолжал слушать, что говорил Айвэн невидимому собеседнику.

– Ну, сука! Ну, козел! – горячился он. – Что, довыеживался? Где теперь искать? Под чьей-нибудь задницей? Сколько раз говорил: клади в одно место! Ну что ты за придурок! Как теперь быть, козлище?

Таинственный адресат этой бурной речи не отзывался, и Алекса вконец разобрало любопытство. Он повернулся и приподнялся на локте. Поскольку Айвэн говорил в полной тишине, Бобров решил, что Ники, Серж и Витя Гренкин еще спят, но тут он с удивлением обнаружил, что они тоже проснулись, лежат, курят, а некурящий по утрам Серж еще и читает замасленный обрывок "Комсомольской правды". И все это молча, и только Айвэн мечется по комнатам и что-то ищет, пальцем оттянув назад уголок глаза, как это делают близорукие люди, не имея под имея под рукой очков.

– Ты что потерял? – спросил Бобров.

– Очки, Алекс, очки. Ладно, потом найду, – сказал Айвэн, забрал у Сержа газету и убежал.

– Куда это он? – еще больше удивился Алекс.

– Непонятно, что ли? В сортир, – пояснил Ники.

– А с кем он ругался?

– Ни с кем. Сам с собой. Привычка у него такая.

И Ники рассказал Боброву, что они с Сержем и Гренкиным уже давно никак не реагируют на Айвэна по утрам. Он был очень близорук и носил очки с мощными линзами, без них он был почти слеп и очень берег их. Обычно после буйной вечеринки Айвэн, не без основания, особенно беспокоился за сохранность очков и старался на ночь их положить в такое место, где никто не мог их повредить. Следствием этой предосторожности и были утренние поиски: он никак не мог вспомнить, куда положил очки накануне. Он очень злился на себя, на свою память и имел обыкновение вслух выражать свои эмоции. Алекс впервые стал свидетелем выяснения отношений Айвэна с самим собой, и ему очень понравилась искренность и острая критическая направленность монолога. Бобров тоже был близорук, но не так, как Айвэн, и очки надевал, только когда писал или читал. Тем не менее он близко к сердцу принял проблему собрата-очкарика и принялся искать очки.